Машина приехала спустя почти час. Я сел в иномарку неизвестной модели, сказал адрес, уселся на переднее сиденье и молча уставился в окно. В голове вертелась какая-то старая песня, название которой я не мог вспомнить всю дорогу, тем не менее напевать ее не переставал. Я думал о себе, своей книге, Семене и нашем разговоре. Я не особо верил в случайности. Когда говорят, что все в жизни не случайно, что имеют в виду? Не знаю, но отсутствие случайностей – это ведь закономерность, а закономерность – это все равно что программа, написанная специально для каждого из нас. Интересная, должно быть, работа у наших создателей. Сидит кто-нибудь на другой планете и думает: «Так, этот пусть в тридцать пять умрет, а вот этот родится инвалидом..» «А как же этот, как его там, Семен?» – спрашивает его коллега. «А он, – отвечает ему первый, – давай умрет лет в сорок, положим, от цирроза печени?» «Договорились, по рукам!» – заканчивает спор главный.

Домой я попал ровно в час ночи, но казалось, что сейчас вот-вот рассветет. Почему-то я устал, видимо, давно не пил. Чувствовал себя ужасно. Болела голова, тошнило, но настроение было приподнятым. «Хотя бы не придется ходить, как идиоту, по издательствам, – сказал я сам себе. – Если напишу дерьмо, сразу скажут как есть, а быть может, еще и объяснят, что не так, где нужно доработать и все такое. Просто учту все пожелания и буду писать себе дальше. В конце концов, у кого еще из молодых писателей есть такой шанс?!» Это было последнее, о чем я подумал, и крепко заснул.

Я проснулся от воя пожарной машины. В доме напротив горела квартира на первом этаже. Вроде бы, там была парикмахерская или салон красоты. Рядом стояло четыре пожарных расчета и толпа примерно из тридцати пенсионеров, женщин и детей. Все указывали пальцами на пепелище и мирно переговаривались. Не хватало бутербродов в руках и заставленного машинами двора, чтобы пожарные не могли потушить это великолепие как можно дольше. Я всегда думал: почему нас, людей, так притягивают зверства, издевательства и чужие несчастья? Человек, совершенно точно самое жестокое животное на планете. Даже в дикой природе трудно себе представить, что на горящий лес придут посмотреть несколько медведей и лисиц, а потом, когда все сгорит дотла, все спокойно разойдутся по делам, позевывая и делая усталый вид.

Толпа смотрела на пожарных и на пожар, а я смотрел на толпу. Идиотов-зевак все прибывало, но, к их большому сожалению, пожар потушили слишком быстро. Было видно, что настроение у людей исчезало с каждым потухшим угольком. Кто-то качал головой, другие активно обсуждали событие. Бьюсь об заклад, продолжайся пожар хоть немного дольше, людей бы собралось под сотню. Я зашторил окно и сел в кресло. Солнце светило так сильно, что даже и теперь в комнате оставалось достаточно светло. Я достал томик Хеллера. Как-то я начал читать историю какой-то фирмы, но потом она меня утомила. Я одолел несколько страниц и понял, что эту книгу я не смогу дочитать никогда. Роман назывался «Что-то случилось». Немного странно, что история с таким названием занимает пятьсот страниц.

Я отложил книгу, встал и начал мерить комнату шагами. Я улыбался и одновременно грустил. У меня сейчас есть все. Я сыт и одет, у меня неплохая зарплата. У меня есть красивая девушка, и я совсем не грущу по поводу отсутствия у меня жены и детей. Мне сейчас комфортно, но вместе с тем именно в такие моменты мысли о смысле жизни посещают нас чаще всего. Философы в массе своей наверняка были людьми состоятельными, оно и понятно: чем еще заниматься, если все твои бытовые проблемы решены на годы вперед, не смотреть же, в самом деле, днями в потолок?!

Я хотел позвонить Инне, но передумал. Мне было хорошо с ней, но не было прямо уж такой бешеной потребности писать ей сообщения и говорить по сто раз в день, какая она красивая и особенная. Это она и так знала. Ее сын Макс – отличный паренек, и, наверное, я бы не отказался иметь такого сына, но зачем мне дети, мне через пять лет будет сорок. Поздние дети – такая же дурацкая затея, как замужество после тридцати. Какой в этом смысл? Это больше похоже на обязательную программу в каком-нибудь фигурном катании. А, как известно, все, что обязательно, счастьем не является и удовольствия не приносит. С такими мыслями я сел за компьютер и начал писать. Вы все это сейчас читаете.

Я налил немного виски, работать, как всегда, стало легче. В перерывах от нажатия клавиш я думал, что с каждым днем я пишу лучше и лучше (по крайней мере, мне самому мои тексты нравились все больше), мне даже стало казаться, что у меня начинает появляется свой стиль. Почему-то я вспомнил про Мураками. Он писал однажды, как в один солнечный денек, сидя на трибунах за просмотром бейсбольного матча, он вдруг понял, что может написать книгу. Написать книгу… Я так четко запомнил эту фразу! По-моему, нет ничего более волнительного, страстного, захватывающего и возбуждающего, чем написать книгу. Звучит, правда?

Я выпил еще пару стаканов виски, и голова заработала еще лучше. За окном стало темно, и мне пришлось раздвинуть занавески. Небо затянуло свинцовыми тучами, и пошел ливень. Я смотрел на дождь и вспоминал свое угрюмое, голодное детство, полное безнадежности, унижений и полного отсутствия перспектив. К сожалению, как бы я ни был счастлив сейчас, всегда, когда по подоконнику будут барабанить эти чертовы капли, мне будет плохо, и ничего с этим не поделать.

Небо делили пополам электрические разряды молнии, гром издавал такие звуки, что некоторые особо верующие предвкушали второе пришествие. А я все стоял и смотрел, как дождь бешеной дробью молотит по подоконнику, машинам, асфальту и свежей весенней траве. Я вернулся за стол и посмотрел на выполненную работу. Две страницы за час, – совсем неплохо. Я так и не выработал четкого графика и постоянного времени для своей писанины. В основном делал я все это это по вечерам. Я просто стараюсь следовать правилу писать каждый день (это единственное правило, которому я могу следовать). Только при таком подходе ты понимаешь, что делаешь свою работу лучше. Наверное, это касается всего на свете. Каждый день делать похожие действия со страстью… именно так становятся профессиональными музыкантами, шахтерами, врачами, богачами и нищими. Позвонил Штейн.

– Ты видел, что за окном? – не здороваясь, спросил он.

– Ага.

– Я дома несколько дней просидел, – сказал Саша и, как обычно, чиркнул зажигалкой.

– Я тоже.

– Давай на неделе заглянем в офис? – предложил друг.

– Да, пора бы…

Когда долго не видишься и не общаешься пусть даже с самым близким приятелем или с девушкой, чувства притупляются и разговор становится все более несуразным, глупым и бесполезным. Я обдумал его последнюю фразу. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду серьезно обсуждать свое появление на работе раз в неделю, тем более что работал я не сторожем и получал такую зарплату, какую обычно платят менеджеру среднего звена за год. Я улыбнулся и начал опять стучать по клавиатуре, не забывая отхлебывать виски из поллитровой бутылки Jack Daniels.

Через полчаса, когда я закончил свою работу и собирался пойти прогуляться, позвонила Инна. Голос у нее был слегка напряженный, и я чувствовал, что она скрывает, как может, свое волнение. Я подумал, что случилось что-то страшное, но все оказалось проще: они с сыном приехали два дня назад, и она просто не захотела мне звонить (странно, но я почти не удивился этому обстоятельству). Еще в тот самый день, когда я увидел ее на улице, мне уже было понятно, что во взгляде этой девушки есть что-то ненормальное или, как говорится, что-то не от мира сего. Эта самая ненормальность обычно сильно притягивает, но за ней всегда следует расплата. Вы можете сильно влюбиться в такую и даже прожить с ней лет пятнадцать, но обязательно придет такой веселый день, когда, к примеру, у вас на носу юбилей, вы вовсю готовитесь к торжеству, воображая, что на застолье среди друзей и коллег скажете что-нибудь вроде: «у меня есть все, что надо: достаток, дети и верная жена». И вот вы с размахом отмечаете праздник, а ваша верная супруга назавтра подойдет к вам и как ни в чем не бывало скажет: «Ты знаешь, я тут подумала, неплохо бы нам развестись, не очень-то подходим мы друг другу. И никаких "но", ясно?!» Конечно, может все это проявится и в другой, не такой неожиданной форме, но всем вступившим в брак с девушкой, «в которой что-то есть», следует это помнить. Ну, а с Инной разговор был такой:

– Привет, очень рад тебя слышать!

– Я тоже, – ответила она, выдержала паузу и добавила: – Я приехала еще позавчера…

– А-а-а… Молчание.

– Я почему-то не хотела звонить…

– Да нет проблем… не хотела и фиг с ним, – сказал я и почувствовал, как к горлу подкатил небольшой комок обиды.

– То есть тебе все равно?! – спросила она. – Да? Ну ладно, так даже легче.

– Все нормально, детка?

– Да, Андрей. Целую.

Я не помню почему я так быстро и просто распрощался, наверное, само вырвалось, но я ответил ей просто: «Давай», – положил трубку, надел джинсы, легкую куртку и пошел гулять.

Недалеко от моего дома есть парк. Там все как положено: прыгающие белки с пушистыми хвостами, наркоманы, пенсионеры с шахматной доской под мышкой и такие, как я, люди между тридцатью и пятьюдесятью годами. Все «наши» ходят здесь по одиночке и с очень напряженными лицами. Думают. Вот и я иду сейчас, смотрю по сторонам и думаю. Теперь у меня нет девушки. Только была – и все, бах – и нет ее. Большая это беда? Нет. Надо об этом думать? Неправильный вопрос. Как понять, о чем нам думать, а о чем нет?! Все эти сказки про то, что мы все сами решаем в жизни, что нам делать и о чем думать, оставьте для амбициозных школьников и людей до 25. Пусть, как говорится, дерзают себе на здоровье. А правду оставьте нам, медленно превращающимся в тлен старикам (формально еще молодым).

Навстречу мне шел типичный мудрец. Лет сорока-сорока пяти, потертые джинсы (чистые), старая рубашка и свитер (тоже чистые, будто он стирал и гладил где-то неподалеку), некрасивые черные туфли (накремлены до блеска) и эдакая укоризна во взгляде, что-то типа «лучше сразу отвернись, все равно ты дурак». Так же, как и я, он бродит среди кустов и деревьев по мощенной камнями дорожкам и о чем-то усиленно думает. Может, уволился, может, такая же Инна позвонила и сказала: «да ну тебя в задницу с этой твоей укоризной», а быть может, он сегодня узнал, что сын курит травку с 7-го класса и в семье старого мудреца вскрылся печальный факт: наш Алешка вовсе не весельчак и балагур, а законченный наркоман и форменный отморозок. Я отвел глаза и пошел дальше по тропинке, напоминающими иллюстрации к «Волшебнику изумрудного города».