Рублёвка-лайф: короли и Золушки

Жила-была в одном городке ближнего зарубежья девица – краса по имени Жанна. Такая, словно вышла из былины: золотая коса до пояса, кожа белее снега, очи синее неба. И фигурою роскошна. Росла она вольно, родительскими строгостями необременённая. Семья её была по-своему замечательная. Родители были людьми увлечёнными: отец увлекался веселящими напитками и местными красавицами, мать – профессиональной слежкой за мужем днём, а ночью перестановкой и реконструкцией мебели.

Этим своим хобби мама частенько повергала в шок домашних и гостей.

Однажды отец захотел ночью в известное место, а выйти из комнаты не смог. Тщетно пытался он найти выход – везде была стена. Отчаявшись, замурованный начал громко выражаться. Оказалось, что жена в очередной раз решила переставить мебель и так увлеклась, что шкафом закрыла дверной проём. В другой раз пригласила она гостей и решила поразить их чем-то оригинальным. В журнале увидела интересный стол на низких ножках. Увидено – сделано. Была взята пила и длинные ножки обеденного стола укоротились вполовину. Но ножки стульев не укоротились. Когда гости сели за красиво сервированный стол, им пришлось очень сильно наклоняться за едой. В результате чего стулья выскакивали из-под них, и гости ногами вперёд въезжали под стол.

Увлечённые родители не заметили, как местный Соловей-разбойник, Одихмантьев сын, соблазнил их дочь, и в пятнадцать лет она оказалась беременной. Молодых поженили, в шестнадцать Жанна родила дочь Ангелину. Молодой муж оказался «мерзавцем» и «подонком», семью никак материально не поддерживал, но продолжал соблазнять других красавиц. Пришлось Жанне самой зарабатывать на жизнь. С подругой в одном пустующем доме они открыли шинок и торговлю самопальной водкой. Тем и жили какое-то время. Но дело это было опасное. Да и не собиралась Жанна всю жизнь прозябать в этом местечке. Планы у неё были далеко идущие. Грех не использовать богом данную внешность. Когда дочке исполнилось два года, а самой Жанне восемнадцать лет, она развелась с горе-мужем и поехала завоёвывать Москву. Держитесь, московские мужички! Яркая её красота ещё никого не оставляла равнодушным. Ангелина была покинута на родителей до лучших времён. Времена эти наступили через пятнадцать лет.

И вот Москва. Где устроиться в Москве девушке без образования, связей и знакомств? И Жанна устроилась на работу в парикмахерскую по наращиванию волос. Немало лысых и солидных пленилось юной густоволосой красой, но у Жанны было ещё время, она могла выбирать. Немало и бедных подмосковных парней сохло по ней, но зачем они ей, безлошадные? Только трудно в одиночку плыть в океане московской жизни, таки пришлось принять ухаживания лысого и солидного. Всё помощь и поддержка. Но любовь? Как жить совсем без любви хорошенькой и молоденькой? Поэтому были попутные романы. Немало их было за десять лет жизни в Москве, пока не случился, казалось, совсем незначительный эпизод.

Её подругу решили познакомить с одним москвичом, женатым, но в браке несчастливым. Подруга взяла Жанну с собой в компанию. Здесь произошло непредвиденное. Долговязый, нескладный и неказистый, чернявый этот москвич вместо подруги запал на весёлую, острую на язык красотку Жанну. Ей-то он был совсем не нужен. Стоило только поглядеть на его протёртые чуть не до дыр вельветовые брюки с пузырями на коленях, на странную кофточку и холщовую сумку… Нет, не герой романа. Но долговязый присох, прилип, как банный лист. Он всюду ходил за ней, и она от нечего делать и за неимением лучшего встречалась с ним. Платонически. Иметь более тесные отношения она не собиралась.

Так продолжалось четыре месяца. На их исходе Жанна поневоле многое узнала о Борисе. Оказалось, что этот бомжеватого вида парень – богатый наследник, да и сейчас имеет немало. Тогда и произошёл доступ к телу. Он переехал жить к ней на съёмную квартиру. Был он типичным папиным сынком, лелеемым и оберегаемым поздним ребёнком. Это сделало его пофигистом по жизни. Папа «поступил» его в институт, и он получил диплом, который никогда не пригодился – Борис почти совсем не работал. Женившись впервые, он повесил папе на шею и молодую жену. Папина шея многое могла выдержать, возможности были большие. Жанна, конечно, увидела и поняла, что Борис всегда останется большим ребёнком, но при таких родителях он её вполне устраивал. Какая разница, чьи деньги будут поступать в их бюджет? Страсть неожиданно захватила и её. Да и как ей было не полюбить? Здесь соединились любовь с интересом. В общем, союз состоялся. Через какое-то время он пошёл к ясене и сказал, что уходит от неё к другой женщине. Жена в ответ – что она беременна. Ему было безразлично.

Но совсем не безразличным это оказалось его родителям. Им шёл седьмой десяток, а внуков до сей поры не предвиделось. Сноха самозабвенно гуляла от их отпрыска, и как протекала его жизнь в браке, имела туманное представление. Но опасность всё-таки почувствовала и оставаться ни с чем не захотела. Беременностью, а впоследствии и рождением сына, она обеспечила себя на всю жизнь.

Услышав неожиданную и радостную весть, родители Бориса пошли на него фронтом. Были забыты похождения снохи, её безразличие к их сыну. Это всё мелкие штрихи перед тем огромным, что должно было случиться. Неужели они наконец увидят своего внука? Нужно, просто необходимо, чтобы сын вернулся к жене. Но своенравный отпрыск возвращаться в лоно семьи не собирался. Для него теперь семьёй и всем на свете была она, златовласая Жанна.

Тогда блудный сын и муж подвергся отлучению и бойкоту. Не помогло. Затем ему всем семейным кланом стали открывать глаза на Жанну. Кто она такая? Приезжая из невесть какой семьи, без образования, да ещё со взрослой дочерью. Кого он вводит в их круг? Но упрямый Борис никого не слушал. Он любил, был любим, а остальное для него не существовало.

Отставная жена была взята в дом свёкра и свекрови, где и протекла её беременность. Над ней дышали, с неё сдували пылинки. можно только догадываться, что чувствовала в это время Жанна. И можно было свихнуться, когда новоявленного папашу стали поздравлять с рождением сына. Звонили его родители, сестра, экс-жена, её родители… Отщепенцы держали оборону.

Так продолжалось довольно долго, пока не были расставлены все точки над «i», пока для всех не стало ясно, что Борис к жене не вернётся. Невестке в виде компенсации была куплена новая квартира, машина, дача, наняты няня и домработница. Первому любимому внуку созданы все условия для счастливого детства.

В это время Жанна лихорадочно пыталась забеременеть, но ничего не получалось, следовали выкидыш за выкидышем. Они тогда с Борисом много путешествовали по миру, ведь при любых условиях, несмотря ни на что, в содержании Борису родители отказать не могли. Правда, полностью игнорировали его подругу. Если звонили, то даже не здоровались с Жанной и никак не обращались к ней, только говорили:

– Позовите Борю.

В разговоре с Борисом и знакомыми мать называла Жанну «девушка». Она могла так говорить, поскольку Борис всё ещё не был разведён. Абсолютно не разбиравшийся в каких-либо житейских вопросах, испытывая ужас перед инстанциями и бумажными делами, Борис разводом совершенно не занимался. Собственный покой был для него превыше всего. Даже ради Жанны он не мог им поступиться. Родителям и его соломенной вдове это было на руку.

Борис оформил развод только через четыре года, когда у них с Жанной родились близнецы – Коля и Ксюша. Тогда произошло подневольное примирение родителей Бориса с Жанной. Этих новых детей ждали с нетерпением все: Жанна с Борисом, его родители, её родители. Тем более что выяснилось – будет ещё мальчик, наследник.

Родители смилостивились – «нечего жить по квартирам» – и отправили их жить, как они выразились, «на дачу». На Рублёвку. Жанну дезориентировало слово «дача», и она испытала шок, когда попала в рублёвский дом.

– Боря, – сказала она, – я выросла в хрущёвке. Я не смогу здесь жить.

Смогла. К хорошему привыкаешь быстро. Привыкла к тому, что не надо работать и думать о хлебе насущном – деньги падали на голову сами собой; к тому, что по дому делать тоже ничего не надо – есть домработница; к тому, что можно не заниматься детьми – есть няни, и много ещё к чему. Научилась лихо водить автомобиль, о чём раньше могла только мечтать. В общем, вошла в образ рублёвской обитательницы.

За время беременности, родов и послеродового периода Жанне пришлось пережить очень сложные моменты, моменты испытания их союза с Борисом на прочность. Когда в права вступила повседневность и обыденность, Жанна увидела друга жизни без прикрас. Не привыкший себя ничем обременять, Борис, как только Жанна оказалась в совсем неинтересном положении, стала полнеть, капризничать и приобретать «нетоварный» вид, постепенно начал отдаляться от дома и от неё. Беременной женщине требовалось внимание, забота, душевная отдача, а ничего такого Борис делать не умел и не привык. Любовь, секс – это приятно, но когда начинают беспокоить и чего-то хотеть кроме…

Жанна понимала, что его не исправишь. Но обида за себя, непрочность положения сожительницы, страх потерять блага жизни делали её не просто капризной – истеричной. У неё есть уже один ребёнок, будет ещё два, а он до сих пор не в разводе и этим не занимается. А вдруг он уйдёт к жене? Или найдёт другую – молодую, свободную? И останется она одна с двумя детьми на съёмной квартире с зарплатой парикмахера. Страшно даже подумать… И Жанна пыталась контролировать Бориса, постоянно звонила ему на мобильный, что, конечно, не улучшало его настроения. Стало доходить до скандалов:

– Ты истеричка, как твоя мама, – кричал Борис, – ты вся в неё!

Жанна только рыдала. Так продолжалось два года. Из-за перипетий беременности мальчик родился слабым и нервным. Дочка – большой крикуньей. Да и как было не кричать, когда она насильно, до срока появилась на свет. Не выдержав психологически сложной беременности, Жанна вызвала семимесячные роды. Девочка кричала, не переставая, день и ночь. Мальчик, который с полугода был отдан на пестование горничной Ларисе, украинке, от крика сестры весь съёживался, дёргался, не спал, не ел. Это были весёлые деньки! Если бы не Лариса, Жанне бы грозила психушка. История Ларисы просится на отдельный драматический сюжет.

Плотная, ядрёная, с крепкими белыми зубами, певунья и плясунья, тридцатитрёхлетней приехала она с мужем из разорённой Украины в Москву, оставив сына двенадцати лет на попечение матери. Сначала торговали овощами на улице, потом их взяли в этот дом на Рублёвке семейной парой: горничной и садовником. Первое время там никто не жил, только по выходным приезжали хозяин с хозяйкой. Лариса с мужем и сторожили дом и обихаживали его. Затем в доме поселился хозяйский сын с подругой. Лариса прикипела сердцем и к дому, и к молодым хозяевам, позже – к их детям. Восемь лет проработала она в этом доме, получала гроши, совмещая работу горничной и няни. На ней держался весь дом. Как оплатить жильё, вызвать слесаря, сантехника, электрика, другие службы, знала только Лариса. Лариса вывезла на себе беременность и истерики Жанны, обоих детей с их капризами и болезнями. До двух с половиной лет нянчила мальчика, потом до четырёх лет – девочку. И сама тоже чуть не сошла с ума, когда мальчику взяли образованную няню. Потеряла аппетит, сон и обоняние – так переживала отлучение от ребёнка. В итоге с ней обошлись как с ненужной вещью…

Сменившая Ларису образованная Лерина предшественница, тридцатилетняя Надежда, смогла продержаться год и вовремя убраться, не успев сойти с ума. Приняв малыша двух с половиной лет, она оставила его в три с половиной года уже невыносимым с помощью родительского «воспитания». До этого она уже год отработала в одной семье и постаралась сделать так, чтобы хозяева не продлили с ней контракт – видимо, и там «хорошо» работалось.

– Скатертью дорога, – сказали ей, – без няни не останемся, вас целая армия.

– Но ведь и вас целая армия, – ответила Надежда.

Жанна только потом поняла свой промах с молодой няней: следящая за своей фигурой изящная Надежда была воплощённой укоризной её дебелости. И Борис частенько бросал вороватые взгляды на тонкую няню, да и няня частенько кокетничала с ним. Жанна психовала и срывалась на Надежду. Последнюю ждали немалые испытания.

Жанна находилась в тот период в истерическом состоянии по поводу выпускного старшей дочери, а Борис не собирался ехать с ней на её родину, не хотел демонстрировать жизненный успех Жанны. Но что же подумают соседи, если она приедет одна? И Жанна искала малейшую зацепку, чтобы не ехать вообще. Случай подвернулся: при вечернем купании Коля упал в ванне, скользнув по краю и испустив дикий крик. На крик тут же прибежали Жанна с Ларисой (Борис отсутствовал). Прозвучал не менее дикий крик Жанны:

– А-а-а-а! Он сломал позвоночник!!

Тут же об этом с рыданиями сообщили по телефону Борису, но сочувствия не последовало. Он отреагировал по-своему:

– Почему у вас всегда что-то случается с детьми?! Лучше следите за ними!

Тут же было сообщено о случившемся рублёвским бабушке и дедушке и вызвали «скорую». А Лариса увидела, как Надежда, белее мела, сползает по стене. С прибытием врачей выяснилось, что никакого перелома и даже простой травмы нет, но Жанна упорно отказывалась ехать на выпускной Ангелины под предлогом Колиной травмы. Всё-таки ехать пришлось, без Бориса.

Коля запомнил переполох со своей спиной и потом не раз, желая разжалобить мать, говорил ей, что упал в ванне и сильно зашиб спину. Такой эпизод с падением в ванне и зашибленной спиной он выдал однажды в Лерину бытность. Жанна пришла в ужас, но ничего не увидела на его спине и успокоилась. Всё же Леру утром спросила, не падал ли Коля в ванне.

– Конечно, нет, – улыбнулась Лера.

После происшествия с падением рублёвская бабушка перестала замечать Надежду и обходила её, как пустое место. За спиной Надежды они с Жанной стали шушукаться:

– Нам такие припадочные не нужны. Да у неё и мать ненормальная, это у них наследственное.

К концу года Надежда не чаяла, как вырваться из «сумасшедшего дома», и они с Ларисой придумали легенду об устройстве Надеждиной личной жизни. Так она сумела сохранить лицо и ушла с миром.

– Никогда, – клятвенно сказала она Ларисе, – никогда больше я не пойду в няньки. С меня хватит.

И устроилась работать где-то в офисе, благо образование было высшее, и возраст ещё позволял.

К моменту появления Леры в доме был относительный мир: дети подросли, Жанна стала заштампованной женой, особо истерить не было причин. Правда, от прежней фигурки мало что осталось, и кудри поредели, но прочное положение всё компенсировало.

Роль Золушки теперь выполняла семнадцатилетняя Ангелина, окончившая школу и воссоединившаяся наконец с матерью.

На Лериных глазах произошёл этот печальный обратный процесс превращения вольной принцессы в Золушку. Лере в первый день знакомства с Ангелиной понравилась её скромность.

– Хорошая у вас девочка, – сказала она Жанне.

– Потому и хорошая, что давлю её, не даю ей хвост поднимать. А не нравится – будьте добры назад, в Тмутаракань! – ответила Жанна.

– Как мне жаль Ангелку, – грустно говорила Лере зарубежная бабушка. Лера только потом поняла её опасения, поняла, какую роль теперь будет исполнять девушка.

В детстве и ранней юности Ангелина была любима теми, кто её окружал. Бабушка и дедушка, жалели и лелеяли брошенную внучку. Её любила и опекала тётя, младшая сестра Жанны, живущая с родителями. Её любили подруги и друзья за весёлый и добродушный нрав. Её любили учителя в школе, потому что хорошо и усердно училась. При маминой материальной поддержке она могла поступить в любой вуз дома, но ей хотелось больше всего на свете быть рядом с матерью, чьей близостью и любовью была обделена. И она уехала в Москву.

Жанна всё рассчитала: дети маленькие, работы по дому много – а тут дополнительные руки. И в первый год приезда она не дала Ангелине сделать самостоятельную попытку поступления в институт. Ангелина нянчила, убирала, готовила и попутно ходила на подготовительные курсы. Тогда и случались с новыми детьми неприятные истории: то, гуляя с Ангелиной, её младшая сестрёнка падала с качелей – да так, что чуть не погибала; то, купаясь в ванной под присмотром Ангелины, падал младший брат и о край ванны разбивал лицо и ломал нос… Разгневанные Жанна и Борис обвиняли Ангелину в злом умысле. Ангелина упорно отмалчивалась. А Лера думала, что Ангелина такой же ребёнок, как и младшие, и ей тяжело видеть истерическую любовь матери к ним. К ней отношение было прямо противоположным. Кто знает, на что могла толкнуть девушку ревность и можно ли за это осуждать её? А Жанна вела себя точно как сказочная мачеха.

Ангелина была всегда виновата: не так оделась: «Ты что, клоун?», что-то недоварила или переварила: «Где у тебя руки?», что-то недоубирала: «Что ты там бурчишь? Недовольна? Пожалуйте за кордон!» Отчим Борис выглядел на этом фоне очень прилично. Он был мягок с Ангелиной, добродушно-равнодушен и необязательно-заботлив. Возил в кино, на концерты, в кафе, никогда не повышал голос. На контрасте отношений матери и отчима Ангелина стала испытывать к Борису непонятное, благодарное чувство. Но ей уже шёл восемнадцатый год, и благодарное чувство стало перерастать в другое, ею ещё не осознанное.

По приезде Ангелина была пышкой – любвеобильная бабушка закармливала внучку. Жанна сразу посадила дочь на диету – зазорно рублёвской девушке иметь такой вес. За два месяца диета и труд сделали своё дело. Ангелина похудела вдвое, и обнаружилось, что у неё красивая фигура. В ней не было материнской красоты, но была молодость и стать. Борису нравилось её восхищённое благоговение, и он старался соответствовать.

– Как мне нравится Боря, – говорила Ангелина Ларисе, которой поверяла тайны, – какой он добрый и благородный.

В другой раз она говорила:

– Может быть, мама найдёт себе другого, более богатого мужчину и уйдёт к нему, а я останусь с Борей и детьми, мы будем жить семьёй.

Лариса только диву давалась таким мыслям девочки. Ангелина научилась огрызаться матери и за глаза звала её «мамашкой». У неё начинали бушевать гормоны, она металась в поисках совета, приходила по ночам к Лере. Но Лера, умотавшись за день, была не в силах вести ночные разговоры. Лариса просто уходила от разговоров на опасные темы. К единственному человеку, который должен был её выслушать и дать совет, к матери – она не подошла. Кончилось всё грустно. Когда под Новый год Ангелина ехала в поезде к бабушке, она отдалась проводнику и получила наконец сексуальную свободу.

Мать узнала о её поступке через полгода от своей сестры, которой Ангелина открылась. Жанна была в ужасе. А Лера думала, что враждебное отношение Жанны к старшей дочери было продиктовано ей подсознанием, которое никогда не ошибается…

Когда Лера приступила к работе, по Рублёвке торжественным маршем проходила роскошная многоцветная осень, и этот заключительный парад природы поневоле настраивал на мажорный лад. Думалось, что всё мрачное и тяжёлое осталось позади.

В её памяти жива картина: они гуляют с Колей по берегу озера, золотые деревья сыплют и сыплют на них листья, а они протягивают к ним руки и кричат нараспев:

– Чур, – мои – деньги – все – до – копейки!

После холодного одиночества у Полины Лера с радостью окунулась в многолюдное тепло рублёвского дома. Однако она попала из огня да в полымя: Лера ещё не знала, что очень скоро это тепло обернётся адским пеклом. Только прожив и проработав в этом доме месяца два, она поняла, куда попала. В семье никто не работал. Взрослые сиднем сидели дома и в шесть пар глаз следили за нянями. При малейшем шуме и детском крике (а дети часто кричали нарочно, чтобы привлечь внимание родителей), тут же выскакивали трое, а то и четверо, с квадратными глазами:

– Что случилось?!

Дети в этом доме не знали слов «нет» и «нельзя», няни ничего не должны были запрещать им, а только «объяснять и уговаривать». Лера всегда старалась быть с ребёнком на дружеской, а не менторской ноге, но и становиться «дурочкой при мальчике» не желала.

Она хорошо помнит один момент. Коля утром не хочет есть кашу и начинает вопить во всё горло в надежде, что услышат родители. Они, конечно, просыпаются. Прибегает перепуганная и недовольная Жанна:

– Что случилось?

Коля продолжает вопить.

– Он не хочет есть кашу, – говорит Лера.

– Ну так кормите его! – возмущается Жанна.

– Пусть читает мне! – вопит Коля.

– Как же я буду одновременно читать и кормить? – недоумевает Лера.

– А вот так: в одной руке у вас ложка, в другой книжка, когда несёте ложку к его рту, книжку закрываете полотенцем, – поучает Жанна.

Коля от удовольствия начинает подпрыгивать на стуле. Лера пытается действовать по Жанниной методе, но фокус не очень получается – мешает подпрыгивающий Коля и внутренний протест против идиотизма ситуации. Недокормив, она кладёт ложку, встаёт и молча выходит – пусть это проделывает умница Жанна.

Ещё случай. Коля, не слушая Леру, шарит по кухонным шкафам, хватает зубную нить. Лера не разрешает её брать. Коля, как всегда, тут же начинает вопить что есть силы, поджидая родительского залёта в кухню. Сейчас же прилетает Жанна с круглыми от ужаса глазами. Поняв ситуацию, снисходительно улыбается:

– Да дайте вы ему эту нить, пусть поиграется.

Это «играется», как всегда, коробит Леру, но она молчит – здесь все так говорят. Получив добро, Коля идёт в игровую и тут же начинает разматывать и развешивать нить по всей комнате. Вбегают Жанна и Борис:

– Что это такое? Зачем вы ему разрешили?!

У Леры опускаются руки. Этот случай напоминает Лере другой, рассказанный одной из рублёвских нянь. Папаша даёт полуторагодовалому ребёнку играть мелкий жемчуг или бисер и говорит няне:

– Проследите, чтобы ребёнок не проглотил.

Ситуация другая. Вечер. Лера приготовила Коле ужин и думает, что бы съесть самой. Решает – яичницу, это единственное, что можно приготовить быстро. Коля ест в своём кресле со столиком. Напротив, за большим обеденным столом, компания из папы, мамы и их друга пьёт пиво. Коля съедает свой ужин, вылезает из-за столика и подбегает к Лере:

– Хочу яичницу.

Он знает, что сейчас он король и это его время.

– Ты уже поел, а я ещё ничего не ела, – пытается «вразумить» его Лера.

– Нет, хочу! – кричит Коля и, не обращая внимания на Леру, выхватывает у неё кусок чуть не изо рта. Компания улыбается – какой ловкий ребёнок!

Лера молча отбирает у Коли свой кусок и съедает его. Недовольная реплика Жанны:

– Можно было бы не отбирать у ребёнка.

Желая утешить его, Борис привлекает Колю к разлитию пива… Отец подводит сына к невысокому бочонку с краном и учит его открывать и закрывать кран, наливать пиво и разносить кружки компании. Коля утешается и исправно работает разносчиком. Сейчас время вечернего купания и сна, но родители не думают об этом – ребёнок увлечён, нянька подождёт.

Пора утренней прогулки. Ксюша с Ларисой уже оделись и ушли на улицу. Коля увлечённо катает машинки и не обращает внимания на Лерины уговоры, он знает – папа и мама в кухне, их слышат, его «защитят». Когда папы с мамой нет поблизости, Лере удаётся уговорить Колю идти гулять. А сейчас Лера потеет – зима, она заранее оделась во всё тёплое для прогулки. Она уже вся мокрая, но Коля её не «замечает». Проходит полчаса в уговорах. Тогда Лера произносит:

– Коля, если ты сейчас не пойдёшь одеваться, то я разденусь, и мы никуда не пойдём.

Поскольку Коля молчит, Лера уходит раздеваться.

– Лера, идём гулять! – тут же кричит Коля.

– Я тебе не девочка на побегушках, – отвечает твёрдо Лера.

Раздаётся вопль. Тут же появляется Жанна:

– Как же ребёнок будет без свежего воздуха?

Лера также твёрдо молчит. Жанна, кипя, бросает на стол книги:

– Идите тогда в зимний сад заниматься, – бурчит она мрачно и негодующе.

И Лера с Колей занимаются в часы утренней прогулки. Лера понимала, что этим людям не воспитатель нужен, а именно «дурочка при мальчике», но чувство собственного достоинства, засунутое по совету кое-куда, давало о себе знать и оттуда. «Непонятно, – думала Лера, – почему они тогда ищут образованных нянь?! Ведь у образованных людей нельзя не предполагать этого чувства».

Лера не могла сказать, что Жанна и Борис открыто унижали её и третировали, как Полина. Здесь было другое. Унижала Леру её полная беспомощность в стремлении воспитывать Колю там, где весь семейный уклад и настрой был против. Здесь держались принципа, высказанного однажды Жанной:

– Кто музыку платит, тот девушку и танцует.

Здесь унижение не облекалось в слова.

Однажды утром, как частенько случалось, Лера не нашла Колю в постели. «Удрал к родителям», – поняла она. Подошла к их спальне и постучалась…

– Принесите сюда Колины вещи, – подала голос Жанна.

Ничего не подозревающая Лера с вещами заходит в спальню и видит совершенно голого Бориса на постели. Жанна прикрывается простынёй. Коля лежит между ними. Ошалевшая Лера бросает Жанне вещи и опрометью выскакивает из спальни. «Что это было?» – пульсирует в голове. И тут она вспоминает из литературы, как римские матроны ходили голыми перед рабами, не считая их за людей. Кровь бросается ей в лицо.

Порой Лера начинала ощущать себя пленницей сумасшедшего дома. «Как же мне здесь доработать год и остаться в живых?» – с ужасом думала она. Чтобы спастись, по утрам стала пить сразу несколько успокаивающих таблеток. Это позволяло как-то продержаться день.

А по ночам за неимением другого она читала и перечитывала залежавшегося на книжной полке Бориса «Алхимика» Коэльо. То время, от двенадцати до часа ночи, что она выделила себе для чтения, Лера всеми порами впитывала веру в себя и мудрое спокойствие героя, преодолевающего непреодолимое и неуклонно идущего по предназначенному пути. Вместе с транквилизаторами это помогало.

И погода сильно испытывала психику. Она устанавливалась точно в соответствии с Лериными переживаниями. После роскошной осени неожиданно, в ноябре, наступил краткий период сказочной красоты зимы, когда и весь посёлок казался совершенно сказочным. Крупный медленный снег кружил день и ночь над ним, засыпая ели, дворцы, усадьбы и дороги. Щедрая природа добавляла и добавляла к рукотворной красоте посёлка свои волшебные штрихи… Но скоро сказка сменилась мрачной, дождливой, бесснежной порой на три долгих зимних месяца. Мрак день за днём висел над головой, грязь день за днём хлюпала под ногами. И Лера всерьёз задумывалась о феномене взаимовлияния человека и природы, сомневаясь в первопричине: небеса сеют мрак в душе или душа отражает свой собственный мрак в небеса? Всю эту тёмную пору, крепко подорвавшую психическое здоровье обитателей дома, вынесла на себе Лера, каким-то чудом выжив и не сойдя с ума. Только в марте, перед самым её увольнением, солнце пробилось сквозь тучи…

Ощущение пребывания в сумасшедшем доме добавляли зарубежные родственники, приезжавшие погостить. Довелось-таки Лере познакомиться с чудо-родителями Жанны. Их увлечения на Рублёвке распределялись так: отец налегал на чай с коньяком и хвастал перед местными рабочими своей шикарной жизнью, а мать отлавливала слушателей для подробных рассказов о своей жизни с мужем, в том числе и сексуальной.

Вечер. В столовой почти вся семья и челядь. Размягчённый и расслабленный очередной порцией чая с коньяком, где количество чая было уже символическим, дедушка мечтательно говорит:

– Эх, Жанка, вот если бы Ангелинка всем давала, как ты…

Немая сцена. Жанна кидает мрачный взгляд на отца:

– Ну, напился…

Лера, уложив ребёнка спать, озираясь, спускается в цоколь гладить бельё. Но мать Жанны, наторевшая в выслеживании мужа, все-таки настигает Леру в гладильной. Тот час, что Лера гладит, проходит под эмоциональные жалобы бабушки на мужа. Шестидесятилетний супруг почему-то не хочет вести с ней бурную сексуальную жизнь, унижает и обижает её как женщину. Лера спасается от бабушки в душевой. Когда она в первом часу ночи поднимается по лестнице, ей встречается Жанна и испуганно спрашивает:

– Где же вы были?

– Гладила и мылась в душе.

– Ох, а я уже думала, что вас мама поймала…

Домочадцы уже научились спасаться бегством от многоречивой и чересчур откровенной дамы. Но новички, вроде Леры, попадались. Мама однажды часа два рассказывала восемнадцатилетнему сыну горничной Ларисы о своей сексуальной жизни с мужем. Словесное недержание изливалось на любого зазевавшегося.

Сопровождая как-то на прогулку Леру с Колей, бабушка стала жаловаться на опущение органов, потом сказала:

– Конечно, какое тут будет здоровье, таскаешь-таскаешь эту мебель…

Лера ей посочувствовала, решив про себя, что мать Жанны всю жизнь работала на мебельной фабрике. Пришлось ей потом удивиться, узнав, что мама никогда не работала, и это хобби довело её до такого состояния.

Погостив с месяц (естественно, за счёт рублёвских хозяев), родители потом неделю собирались в дорогу. За эту неделю дом претерпевал как бы очередное мамаево нашествие: сметалось всё, что можно было смести. Гора из шестнадцати чемоданов высилась в коридоре.

– Эти вещи мы привезли с собой, – объясняла Лере бабушка.

Лера только глаза опускала. Более нелепого объяснения она никогда не слышала. Странные путешествия вещей повторялось с каждым приездом. На помощь срочно вызывался из-за кордона племянник, и себе чемодана два набиравший, после чего кавалькада из четырёх машин (одна была Ларисиного мужа) отправлялась на вокзал. Там, после боя с проводницей, не пропускавшей пассажиров с таким багажом, родители отбывали. Им даже в голову не приходила та простая мысль, что они ставят под удар дочь и её благополучие. Владельцам рублёвского дома никак не могли нравиться истребительные набеги. Пока гостили приезжие, они не появлялись в доме. Борис так вообще исчезал и материализовался только с отъездом родителей жены. Жанна выражала опасение, что однажды муж вообще не сможет материализоваться.

Потом наезжала другая бригада (выражение Жанны) – сестра с мужем и дочерью. Терпение рублёвских владельцев к тому времени уже было сильно истощено. И однажды разразился сильный скандал. Муж сестры, простой работяга, подвыпив, вступил в спор с хозяином дома, рублёвским дедушкой. Уже одно это вызвало гнев хозяина. Но когда этот работяга сунулся ещё с какой-то критикой в адрес рублёвского клана, плотину прорвало:

– Ты кто такой?! Ты знаешь, что на Рублёвке живут только олигархи?! Вон отсюда, шваль, и чтоб ноги твоей здесь больше не было!

Но потерявший рулевое управление неугодный родственник и не думал выметаться Он буянил и хамил. Тогда старый олигарх призвал на помощь молодого племянника. Парней еле растащили. Бедной Жанне пришлось срочно эвакуировать зятя в московскую квартиру. После скандала он в доме не показывался. Приезжала только сестра с дочерью.

Через месяц-полтора передышки появлялись опять родители. Отдыхали, ели – пили, много фотографировались на фоне рублёвских усадеб и наиболее живописных мест, чтоб на родине было чем похвастаться соседям.

– Жаль, что мой папа не дожил до этого времени, – сказала как-то Лере Жаннина мать, – вот бы он порадовался на Жанку, как она живёт с мамками да няньками, с прислугой…

К концу проживания гостей опять начиналось тайное опустошение рублёвских закромов.

Однажды совершенно случайно семейства олигархов и простолюдинов пересеклись. Москвичи и закордонцы вечером оказались за одним столом, и подвыпившая мама Жанны искренне сказала:

– Почаще приезжайте к нам.

Повисло молчание, после которого рублёвский дедушка встал, вышел в соседнюю комнату и там дал волю гневу:

– Она меня приглашает в мой собственный дом. Меня!! До каких пор!..

Жанна опять не знала, куда глаза девать. Сильно потом досталось маме от неё. Вообще относительно мамы и Ангелины Жанны держалась одной политики. Точно так же, как Ангелину, она унижала и открыто третировала мать, частенько срываясь при «общении» с ней на ненормативную лексику.

Жанна и Борис тоже были чудо-родителями. Но на несколько иной манер. Борис целые дни безвылазно проводил за компьютерными играми. Дети ходили вокруг него хороводом, залезали чуть ли не на голову – он ничего вокруг не замечал. Дети могли кричать ему в уши – он их не слышал. Лера вначале, по наивности, думала, что Борис за компьютером занят важным делом. Это в её глазах ещё как-то объясняло игнорирование внешнего мира. Она была поражена, когда увидела, чем на самом деле занят тридцатипятилетний многодетный отец с утра до ночи. Правда, изредка он приходил в себя и рассеянно целовал детей в макушки. Этим и ограничивалось всё его воспитание. Детей невозможно было увести от него. Лера мучилась уговорами, нервничала. Борис ухом не вёл и пальцем не шевелил, чтобы помочь. Дети вовсю пользовались «отсутствием» папы: не шли обедать, ужинать, мыть руки, прятались за папу и под папу. Чтобы сын от него отстал, Борис дал ему однажды играть старинный кинжал из ценной коллекции его отца с наставлением:

– Только не поломай.

Коля, конечно, его поломал, и Лера спрятала поломанную вещь в шкаф. О кинжале папа потом никогда не вспомнил.

Жанна тоже воспитывала своеобразно. Младшую девочку не замечала вовсе, а сына, спустившись из спальни к обеду, заключала в объятия:

– Какая толстая жопка, какой пузень, какие ляхи!

Следовали поцелуи во все места, после чего ребёнок отдавался няне. Такой приступ неясности мог напасть на неё во время обеда, ужина, занятий – и всё тогда у нянь шло насмарку. Ребёнок не хотел есть, не хотел заниматься, а бедная няня должна была выпрыгивать из себя, чтобы уговорить его на что-то.

Воспитание чудо-родителей приносило свои плоды. Когда Лера однажды усомнилась, даст ли мама Коле какую-то вещь, ребёнок, не задумываясь, ответил:

– Даст, я на неё как наору!

Привыкнув всё брать горлом, дети насмерть бились друг с другом за обладание игрушкой, крик и визг борьбы стоял, пока их не растаскивали:

– Не вмешивайся! – кричал Лере Коля, когда она пыталась навести порядок.

– Я твой воспитатель и буду вмешиваться, – твёрдо говорила Лера.

На улице дети были притчей во языцех.

– О, цыганята пришли, – говорили о них няни. Повесив сумки со своими игрушками на плечи, дети целеустремлённо выпрашивали чужие и боролись за них между собой. Это вызывало восхищённый смех Жанны.

Лере стыдно было подходить с Колей к другим ребятам.

– Дай печенье, пряник, лопату, машинку, – то и дело слышалось от Коли. Он мог час канючить чужую игрушку, крепко прижав к телу сумку со своими.

– Эти в жизни не пропадут, – говорили о детях няни, – из горла что хочешь у кого хочешь вырвут.

Чужие дети не любили играть с Колей именно потому, что он не умел общаться и делиться. Здесь, на улице, где не было всевидящего ока «защитников», Лера пыталась учить и воспитывать Колю:

– Стыдно, имея своё, выпрашивать чужое, ты не нищий. А если просишь, то отдавай взамен, – внушала она Коле и почти внушила – ребёнок стал реже выпрашивать и старался делать обмен. Лера радовалась – хоть что-то удалось привить. Но чудо-родители почему-то все воспитательные меры воспринимали как посягательство на ребёнка и всеми силами стремились уберечь и защитить детей от нянь, как от врагов.

Избалованные близнецы Коля и Ксюша были хорошенькими, умненькими детьми. В те редкие дни, когда дома не было родителей, они из маленьких монстров превращались в забавных малышей.

Ксюша, большая проказница, хулиганит и не слушается. Лера ей говорит:

– Не будешь слушаться, строгий старший брат тебя накажет.

Тотчас раздаётся Колин голос:

– Ксюша, встань сейчас же в угол!

Ксюша, конечно, не встаёт, и Коля сам её туда заталкивает. Через секунду Ксюша, хихикнув, выбегает из угла и стремглав несётся по коридору. Коля гонится за ней и кричит Лерину фразу:

– Ксюша, я что тебе, девочка на побегушках?!

Коля не слушается Ларису и мусорит в кухне. Лариса возмущена:

– Я не буду идти у тебя на поводу, как твои папа и мама!

Коля столбенеет, от негодования у него дрожат губы и голос. Он вытягивает вперёд руку, как трибун:

– Лариса, вы что, с ума сошли?! Вы соображаете, что говорите? Чтобы мои папа и мама ходили на поводке?!..

Сцена другая. Лера и Лариса с детьми гуляют на улице. К ним подходит одна из нянь с девочкой около двух лет, Машей:

– Попросите Машу сказать слово «изюм», – смеётся няня, – у неё так интересно получается «Эзё-ё-м», – с прононсом.

Машу спрашивают, она именно так и говорит. Все смеются. Тут раздаётся Колин крик:

– И я, и я спрошу. Дайте мне спросить! – и, подскочив к Маше, – Маша, скажи «капуста»! – Теперь уже общий хохот всех присутствующих нянь.

К слову, о рублёвских нянях. Надо сказать, некоторые поселковые няни остались для Леры загадкой. Вернее, не они, а то, каким образом они попадали в няни. Существовала сплочённая группа нянь человек из четырёх, которые постоянно были навеселе. Выйдя гулять вечером с детьми, они бросали клич:

– Дети, все идём в хижину!

Хижина находилась на другом берегу озера. Дети, рискуя свалиться в воду, бегали по самому краю берега, пока няни угощались якобы чаем из термоса. Потом, видимо, чем-то там заедали – запах от них был специфический. Однажды даже днём так угостились в гараже, что одна из них зигзагами еле добралась до дома. Она же однажды на снежной горке чуть не оторвала Коле рукав и не свернула нос, тыча ему в лицо пьяным кулаком. Лера еле отбила у неё ребёнка. Видела ли эта няня в тот вечер своего подопечного – Лера сомневалась. Коля потом резюмировал:

– Разве можно таких нянь допускать к детям?

Эти няни были россиянками. Но в большинстве своём – приезжие из Украины, реже – из Молдавии. Если одна из них уезжала домой, то тут же на смену приезжала другая. Позже Лера разобралась, как они попадали в няни. Оказывается, в посёлке осуществлялся «круговорот веществ». Эти няни были когда-то домработницами, потом в семьях нарождались дети, и домработницы переходили в разряд нянь, приобретая более высокий статус при прежней зарплате. Иногда домработница переходила няней в другую семью по рекомендации кого-то из обслуги за хороший подарок.

Образование нянь было сомнительным. Среди многих процветали подсиживание, сплетни, интриги. Подруга могла «настучать» на подругу её хозяевам. Сменные няни подсиживали одна другую. Лера только глаза таращила от таких нравов и гадала, кто от кого заражается – няни от хозяев или хозяева от нянь? Но как бы то ни было, зараза поразила и тех и других. «Да, – думала Лера, – здесь могут быть иллюстрации к сериальным страшилкам о нянях».

Кстати, о «страшилках». Здесь случались истории и похлеще сериальных.

В близлежащем доме однажды вечером загремели выстрелы.

– Бандитский налёт! – испугались жители посёлка. И не угадали. Это жена стреляла в мужа. Муж что-то там не оформил на жену, и она решила его убить. К счастью, попала не в сердце, а в ногу.

А в доме напротив каждые выходные дни наблюдалась одна и та же картина: ночью муж избивал жену до полусмерти, за волосы вытаскивал в ночной сорочке на улицу, бросал в сугроб и уходил. Примерно через час выходил, подбирал и заносил в дом. Жена была на редкость живучей и регулярно позволяла картине повторяться.

Ещё в одном близлежащем доме няни на протяжении всей жизни трёхлетнего ребёнка менялись через несколько дней. С ними никто уже не стремился знакомиться – они мелькали, как кадры в калейдоскопе. Даже самые кроткие и молчаливые исчезали через день-второй бесследно. Что там происходило за дверьми дома, что проделывали с нянями – никому не известно.

Правда, один случай просочился. Няне было категорически запрещено повышать голос на ребёнка. Няня, будучи громогласной, честно старалась говорить тихо. Подкравшись однажды к дверям детской, мама услышала громкий голос няни, за что-то пеняющей мальчику. Аки лев, прыгнула мама в комнату, схватила няню, стащила её по лестнице в гараж, заперла там и вызвала поселковую охрану. Няню под конвоем с вещами выдворили из посёлка. О расчёте не могло быть и речи.

– Я вношу тебя в чёрный список, дрянь! Скажи спасибо, что не посадила! – кричала вслед ей мама. Испуганная на всю жизнь, няня, по слухам, устроилась работать в магазине.

Совершая каждые выходные поездки туда и обратно, Лера видела разные проявления рублёвской мании величия. Однажды утром, после выходных возвращаясь на работу, Лера наблюдала такую сцену. Подошедший автобус не мог припарковаться к остановке, так как там стоял дорогой автомобиль и уезжать не думал, несмотря на сигналы автобуса. В машине оживлённо разговаривали двое молодых людей. Очередь с неодобрением и нетерпением смотрела на них. Затем один молодой человек вышел и при открытой дверце также оживлённо, но неторопливо продолжал разговаривать с сидящим в машине. Стоявшая впереди Леры женщина в чёрном громко сказала:

– Двинуть бы как следует обоим!

Очередь одобрительно закивала. Молодые люди поговорили ещё какое-то время под кипение очереди, и иномарка наконец уехала, а вышедший из неё парень сел вместе со всеми в автобус. Женщина в чёрном, севшая рядом с Лерой, опять сказала:

– Наглец, пороть их надо!

Парень, услышал это, подскочил:

– Ты кого это хочешь пороть? Меня?! Да ты знаешь, кто мой отец?! Да ты знаешь, кто я?!

Женщина спокойно повернулась к нему:

– Ну и кто ты?

– Да я тебя, да ты!.. – кричал парень, порываясь к женщине в чёрном.

– Заткнись, – всё так же спокойно сказала чёрная женщина. – Я вот сейчас нажму кнопку…

Парня удерживал сидевший с ним пожилой мужчина:

– Молчи, знай, с кем связываться.

Женщина вышла в Усово.

В доме Лериного обитания был культ еды и пития. Потому как по зарубежной линии отсутствием аппетита никто не страдал, Ангелина с самого утра что-то варила, парила, жарила и лепила. В трёхлитровую суповую кастрюлю закладывалось три килограмма мяса. Жанне говорили, что для детей это вредно.

– Зато вкусно, – отвечала та.

Лера была отстранена от приготовления обедов за то, что однажды сварила суп из одного килограмма мяса.

– Вы не умеете готовить, – сказала Жанна.

На раздаточном столе стояли весы, и няни должны были перед каждым кормлением детей взвешивать еду, чтобы, не дай Бог, дети недополучили нужного количества граммов и калорий. Но Жанна боялась напрасно. Лера впервые видела трёхлетних детей, съедавших столько мяса, и вообще столько съедавших. Девочка могла съесть на ужин семь огромных домашних пельменей, да ещё отнять у мамы пирог с мясом. Окрестные няни хохотали, когда слышали, что Лера с Ларисой всю пищу взвешивают на весах. Кажется, такое было только в этом доме. Оба холодильника были забиты продуктами, но обслуга часто не знала, что можно там брать, а что – нет. Поэтому происходили недоразумения. Как-то Лера не знала, что ей съесть на обед, и взяла в холодильнике мясо. Как оказалось, она взяла не то мясо.

– Почему вы не открыли другой холодильник и не взяли там что-то себе? – возмущалась Жанна.

А Лера не могла ей объяснить – до Жанны просто не доходило – что она никогда даже не открывала другой холодильник и не имела представления, что там лежит. Она не была любопытной, да и мучительно стеснялась брать что-то не своё. Жанне эти «интеллигентские» штучки были непонятны. Так Лера и осталась в её глазах странной особой, которая, впрочем, много дала её ребёнку в плане общего развития. Именно это она напишет потом в рекомендательном письме.

Съестное изобилие надо было как-то реализовывать, поэтому частенько приглашались гости. Вечером Жанна кого-то зазывает:

– У нас такая закусь – пальчики оближешь! А водочка – у-у-у… – заманивает она, прищёлкивая языком и закатывая глаза. Под утро гости и хозяева, напировавшись, ложатся спать. Днём встают, опухшие и отекшие, пить пиво.

– Ох, – стонет Жанна, – на кого я похожа…

Друзья-гости были специфические. Была подруга Жанны, которая украла в доме большую сумму денег, свалила на Ларису и потом долго угрожала «разобраться» с ними за клевету.

В этом доме не ходили к гадалкам, зато свято верили филиппинским хилерам. Время от времени всем взрослым составом семейства ездили лечить оптом все болезни.

Приближался день рождения Жанны. Лера с Колей долго трудились над подарком. Лера ещё и по ночам над ним работала, в результате получился красивый букет. Но оказалось, что здесь было принято дарить дорогие нерукотворные подарки. Малоопытная Лера с этим столкнулась впервые. Если бы они жили в городе, она бы от себя купила Жанне букет живых цветов и посчитала бы это вполне достаточным знаком внимания.

– Как мы можем делать дорогие подарки людям, с которыми у нас несопоставимые доходы? – говорила она Ларисе.

Но здесь думали по-другому. У Жанны был недоуменный взгляд, когда они с Колей вручали ей свой рукотворный подарок. Ларису попросту ограбила Ангелина, дав задание купить вазу, понравившуюся матери. Лариса впала в транс от цены вазы. Лера, в свою очередь, впала в транс от таких нравов. Она до сих пор думает, что именно прокол с подарком послужил одной из причин их расставания, а не желание обучать Колю английскому языку.

Имелась, правда, ещё причина, о которой Лера никогда никому не говорила. Причина была неявная, но очень важная. Всеобщий кормилец дедушка в начале Лериной работы стал уделять ей внимание и вести с ней разговоры. Бабушка поджала губы и перестала Леру замечать, даже не здоровалась. Так она ставила людей на место. Завзятый бабник, дедушка до старости имел молодых любовниц. Бабушка беспокоилась не зря. Расставаться с дедушкиными деньгами она не хотела и всю жизнь терпела его пренебрежение. Лера была немолода и разговаривала она с дедушкой из вежливости, но это для бабушки ничего не значило. И она, имея большое влияние на во всём зависящую от неё Жанну, стала точить её как ряса железо, постепенно настраивая против Леры, искать и находить у няни недостатки. Лера уже и так старалась с их приездом куда-нибудь прятаться, но бабушка не могла простить ей дедушкиного интереса. Поэтому расстались с Лерой подло. Намеренно подло. Две недели Жанна тайно готовила Колю в английский садик, возила на анализы, а Лере было об этом сказано только в день увольнения. Без предварительного предупреждения, без видимых предпосылок, чтобы убить наповал. От такого предательства Лера, действительно, еле оправилась. Зато бабушка, специально приехав вечером, смеялась и веселилась.

Лера помнит, как Коля, раздетый, выбежал во двор на снег провожать её мартовским утром. Он никак не хотел идти в дом и всё держал Леру за руку. После её отъезда он сразу заболел, чего при Лере ни разу не случалось. О нём не подумал никто… Жанна дала Лере отступные деньги, хорошее рекомендательное письмо и:

– Простите меня, ради бога.

«Бог и вас пусть простит», – подумала Лера.

Спасительное подсознание постаралось отключить Леру от картинок прощания, оставив в памяти одну, пронзительно-красивую, последнего вечера: мартовское высокое, прозрачное, сине-лазурное небо, тёмная стрела гигантской ели, устремлённая в него, и у её вершины, справа и чуть ниже, – одинокая яркая звезда…