Фугас (Окраина города Грозный)
Хорошо, что я этого не видел. Я приехал к софринцам через пару дней после того взрыва. И мне показали лишь останки перекореженного БТРа, завалившегося в огромную воронку посреди улицы. Брюхо БТРа было разворочено, словно его проткнули снизу большим толстым гарпуном. Посиневшая от жара броня лепестками смотрела прямо в небо, поскольку верха у машины попросту не было.
Капитан, рассказывавший мне, что он увидел через полчаса после взрыва, смотрел в сторону.
– Фильмы ужасов – тьфу! Когда на броне полчеловека, еще живого… А кожа на черепе вся свезена так, что глаз на месте щеки, а носа нет… И пузыри изо рта… Красные…
Капитан курил и смотрел в сторону глазами раненой собаки.
Глаза раненой собаки я вспомнил на этой окраине Грозного.
У моего приятеля Валерки не было отца. Но был отчим. Отчим моего друга детства Валерки был веселым заводным дядькой. Учил нас стрелять из старенькой двуствольной «тулки», возил на охоту. Страшно ругался матом, но любимая приговорка у него была вполне безобидной, удивляясь или сердясь, Валеркин отчим говорил с оттяжкой на согласных – «у, ккозза ммать!»
Мы ехали ночью по асфальтовому шоссе на мотоцикле «Иж» с коляской, орали что-то друг другу, стараясь перекричать треск мотора и свист ветра. Был июнь, пахло травой и близкой речкой. На повороте отчим затормозил так резко, что я чуть не разбил себе зубы о край коляски.
В свете фары мы увидели посреди дороги лежащего на боку пса. Это был большой, красивый гончак. Крупная породистая голова, хорошие уши, четкий окрас, крепкие лапы… Но брюхо гончака было распорото от грудины до самого низа живота. Внутренности вывалились на асфальт и еще дымились на ночной прохладе. Ослепленный светом фары, пес не видел нас, но, конечно, чувствовал. Он еще выше поднял голову и слабо шевельнул хвостом. Отчим заглушил двигатель, вытащил из коляски жестянку, которую возил для червей на рыбалку, вытряхнул из нее сор. Потом достал мятую фляжку с водой, и, поставив перед псом жестянку, налил в нее воду. Пес принялся жадно лакать, разбрызгивая прозрачные капли, от которых серый асфальт тут же потемнел. Мы с Валеркой, словно завороженные, смотрели, как отчим вынул из ремонтной сумки молоток и зашел за спину гончаку.
Гончак перестал лакать воду, оглянулся на отчима, а потом посмотрел на нас. Он понимал, что погибает, но непонятная не ведомо на что опирающаяся надежда плавала в оливковых глазах собаки. И эта бесполезная надежда больше всего и царапала душу, дергала непонятный нерв, вызывавший внутренний стон сочувствия. Отчим наклонился и резким точным движением ударил гончака по затылку. Пес мгновенно уронил голову в жестянку. Отчим аккуратно взял труп за ошейник и основание хвоста и перетащил на обочину. Потом ногой пнул туда и жестянку. Бросив в коляску фляжку, завел мотоцикл, и мы поехали дальше.
Уже глубокой ночью, лежа с нами на сеновале, совсем пьяный отчим повторял нам в кромешной темноте:
– Он сейчас в раю. У зверей есть свой рай. Не такой, конечно, как у нас. Свой звериный. Но рай. И он сейчас в раю, ккозза мать!..
Вечером мы с капитаном выпили в его кубрике при казарме водки. Потом капитан ушел, и оставил меня вдвоем с солдатиком, выполнявшим при нем что-то вроде обязанностей ординарца.
Солдатик кормил меня ужином, заваривал крепкий чай и развлекал беседой.
– Товарищ журналист, а вы верующий?
– У меня преподаватель на журфаке был. Он говорил: «Журналист – человек развращенный фактом. Ему трудно просто поверить. Ему нужны доказательства».
– Понятно… Значит ни во что не верите?
– Почему же, в некоторые вещи верить обязательно надо, иначе жить не стоит.
– Например.
– Например – хороших людей всегда больше. Даже когда их меньше.
– Это как у Булгакова? Добрые люди?
– А ты читал?
– Читал, а что ж… Я много читаю.
– Ну, вот. Все люди изначально хорошие. Обстоятельства и слабость портят их.
– Не-ет, товарищ корреспондент. Люди от природы злые. Вся жизнь показывает: злые. Он, человек, может вроде быть добрым, но это только если у него ничего не отнимается. От излишества.
Вот обратите внимание – даже клыки у человека, как и у обыкновенного зверя, прорезаются раньше зубов мудрости. Сначала клыки, чтоб нападать, рвать, убивать, а только уж потом – зубы мудрости…
Вот мне на днях доктор рассказал. Случай. Ничего не придумано, доктор суровый, врать не будет. Мальчишку одного чеченского – лет тринадцать – завербовали фугасы взрывать и мины-ловушки ставить.
– Как это – фугасы взрывать?
– Ну, ночью боевики ставят у дороги фугас радиоуправляемый, а пульт мальчишке отдают. Утром идет колонна, а пацан сидит где-нибудь невдалеке, кто его заподозрит в чем. Ну, колонна дойдет до фугаса, он на кнопочку нажимает – и конец! Ну, а мина-ловушка – это совсем просто. Ему дадут пакет или вещь какую, а он ее где-то в людном месте, поближе к военному объекту, «потеряет». Нагнется неопытный солдат посмотреть, что в пакете – и готов.
Ну, вот. За работу ему, конечно, платили. Долларами. Он, можно сказать, семью содержал на этот заработок, да еще откладывал. И вот, видимо, как-то ошибся ихний минер. Пацан сам подорвался. Ноги ему оторвало. Ну, его, понятно, не в официальную больницу, повезли – к своему врачу. Врач говорит, мол, чтобы операцию под нормальные протезы сделать, нужно в Грузию пацана вывозить. Значит, деньги нужны большие – и на перевозку, ну там погранцам заплатить, водителю, связному, и за операцию, конечно… Короче достали они все накопленные за фугасы доллары, а их не берут. Оказалось, почти все – фальшивые.
В общем, доктор этого пацана в Моздок возил вместе с нашими солдатиками ранеными, ходить ему теперь всю жизнь на наших корявых советских протезах. Доктор говорит, когда узнал, кого повезет, думал «Задушу гаденыша!» А как увидел его… Глаза, говорит, такие… Молчит и смотрит, доктор говорит, словно нет вокруг никого. Сквозь все смотрит и молчит. Доктор говорит, даже страшно стало…
Не-ет, товарищ корреспондент, люди злые.
Солдатик налил мне очередную кружку чая, щедро долил в глубокую алюминиевую тарелку сгущенки. Не забыл и про себя. На толстый ломоть белого хлеба намазал погуще, и смачно жевал нехитрое солдатское лакомство.
– Почитать есть что-нибудь? – спросил я солдата.
– Да вот какую-то хрень с гуманитаркой прислали.
Я взял книжку с оторванной обложкой и открыл наугад. На странице, очевидно, в качестве эпиграфа было начертано:
«Пока свет с вами,
Веруйте в свет,
Да будете сынами света.
И.Н. 12,36»
В кадре рыночная площадь в одном из районов Грозного. С краю расположилась полевая кухня, окруженная в основном женщинами и детьми. На площадь влетает БТР, с которого ссаживается целый десант журналистов. Слышна английская речь. Увидев иностранных журналистов, чеченцы, стоявшие в очереди за гуманитарной похлебкой и буханкой хлеба, окружили телевизионщиков, слышны выкрики: «Все разворовали…», «Геноцид чеченского народа…», «Русские захватчики… Преступления…»
Но когда чеченки отпустили журналистов и вернулись к МЧСовским полевым кухням, к журналистам робко приблизились русские старики. Говорили они гораздо тише чеченцев: «Они же нас резали, как овец…», «У них в каждом доме рабы были…», «Они же раньше с кинжалами ходили, а теперь с автоматами…», «Это они сейчас мирные жители, а ночью мины ставят…»
Камера наплывает на журналиста с микрофоном и чеченского милиционера перед ним. Милиционер говорит:
– А Грозный восстанавливать не надо – только деньги разворуют! У нас в роду свой пророк был. Так вот он еще пятьдесят лет назад сказал: «Город на проклятом месте стоит. Он пропадет, и через пятьдесят лет люди будут ходить по кустам, и говорить: здесь был Грозный!» Тут нефть добывать надо. Знаешь, здесь в туалете нефть пробивается…
Кадр меняется: журналист стоит на колене, перед ним замызганная чеченская девочка лет пяти испуганно прижимает к груди буханку хлеба.
Голос за кадром:
Этот чеченский милиционер совсем не похож на чеченца в обобщенно-привычном представлении. Рыжеватый, глаза голубые, совсем не горбоносый, да и размер носа весьма посредственный. Из какого, он сказал, тейпа?..
…Я нашел фотографию отца случайно, в комоде, под слежавшимся, пахнущим смесью крахмала и нафталина бельем. Мне было лет шесть, и я ни черта не запомнил. Запомнил только, как мать молча отобрала эти черно-белые снимки с красивыми резными зубчиками по полям и, не отвечая на мои вопросы, унесла. Может быть, отец жил здесь, в Грозном. Ходил на работу, может быть, женился, и у меня есть неизвестные мне братья и сестры. Наверное, был членом партии, может быть, был передовиком производства. Что он делал, когда к власти пришел Дудаев? Помнил ли он про свою оставленную в мордовских лесах любовь? Взял ли в руки автомат или уехал от войны куда подальше?
Почему, чьей волей непрочные нити людских судеб сплетаются и расплетаются в полотне жизни? Кто превращает размеренное светлое житье в серый хаос войны и беспорядка? Стоял себе красивый белый южный город, жили в нем люди, дружили, влюблялись, в гости друг к другу ходили. Что же произошло? Почему так легко раскачалось в человеке звериное, почему с такой легкостью вчерашний милый добрый человек – душа компании – выплескивает в мир всю свою нетерпимость, зависть, жадность и злобу…
