Тело содрогается в конвульсиях счастья. Душа кричит, но нельзя издать ни звука. Губы молчат, так как снизу мы слышим голоса людей и знаем, что и они могут нас услышать. Невозмутимые мыши, забившиеся в нору. Единственное, что нас выдает, – скрип пружин. Я уже готова взорваться и, не сдерживая волну радости, закричать, как открывается дверь, лишая нас повода быть друг с другом искренними.

Юрким зверьком в комнату врывается девочка – дочка музыканта и художницы, которые живут в норке под нашим уютным гнездышком.

Когда она забирается на кровать, я лежу полуголая, потому быстрым движением тяну одеяло на себя и как-то слишком громко спрашиваю:

– Солнышко, что такое?

Женя не успел закрыться, поэтому девочка разглядывает то, что видеть ей рано. Судя по ее реакции, она совсем не удивлена.

– Может, зайти потом? У вас, наверное, дела, – непринужденно щебечет ребенок, делая акцент на слове «дела».

– Зачем ты пришла? – ласково спрашиваю я.

– Мама и папа просто так интересно говорили о вас, что мне стало любопытно, чем же вы здесь заняты.

У нас и правда «дела». Но минуту назад ее это не смущало. Женя еле успел соскочить с меня, когда это маленькое чудо появилось в двери.

Замки в квартире отсутствуют. Жильцы не боятся краж. Они почти не стесняются друг друга. Утопия. Маленькое идеальное государство на последнем этаже в городе Санкт-Петербург.

– Пока-пока. Я еще вернусь, – ребенок радостно несется прочь.

– Только постучи, солнышко, вдруг нас не будет дома, – мягко говорю я, чтобы ее случайно не обидеть.

Она подходит ко мне вплотную, садится рядом. Смотрит умными глазами, целует и, наконец, спрыгивает с кровати, будто и правда понимает, что помешала нам. А затем как ни в чем не бывало направляется к двери. Мы вздыхаем с облегчением и решаем продолжить. Все идет идеально, пока дверь опять не открывается.

На этот раз даже я выхожу из себя. Девочка приволокла с собой микрофон и запела ангельским голоском детскую песенку. Иногда она прерывается на середине куплета, ковыряет пальчиком в носу и ест козявки. Это выглядит не омерзительно, но почему-то естественно и мило.

Неожиданно она останавливается и прислоняет обе ручки ко рту.

– Что такое?

– Ой, – произносит она, – я, кажется, забыла постучаться.

– Ты уже со всеми познакомился? – спрашиваю я у тебя.

– Не совсем.

Сейчас стрелка твоих жизненных часов примерно на отметке сорок пять. Первое время ты, как и я, внимательно рассматривал предметы вокруг и удивлялся.

Я всегда шла на контакт легче, поэтому знакомство с новыми людьми не стало для меня проблемой. В то время как ты что-то мастерил и рисовал, слушал музыку и играл в игры, я общалась с соседями и узнавала их истории. В каждом возрасте ты находишь занятие по вкусу. Одно удивительно: желание жить здесь тебя не покидает ни в одном из них.

Мы сидим на кровати, скрестив ноги по-турецки. Ты нанизываешь на леску бусинки, в то время как я рассказываю тебе про членов нашей общины.

– Царь шьет кукол. Лампу в нашей комнате тоже смастерила она.

Припоминаю парня за барной стойкой. Мельком я его видела, когда впервые вошла в этот дом.

– Математик – программист. Костя – музыкант. Лола – его жена, а Ника – дочь.

Та самая девочка, которая запрыгнула к нам на кровать.

– А кто тот парень, который переехал из этой комнаты в другую? – спрашиваешь ты. – Он еще с первой встречи показался мне странноватым и, я думаю, ты проводишь с ним слишком много времени.

Действительно, теперь мы общаемся с ним все чаще, он рассказывает тайны других стран и словами уносит в другую реальность. Мне полюбились его полные загадок разговоры. На душе легко и тепло, когда он рядом. Тем более, я уже привыкла к его странностям и почти их не замечаю.

Провожу рукой по лбу. Ты все так же нанизываешь бусины.

– У Роя диплом в рамочке разлагается. Почти закончил Академию художеств. Художник-недоучка.

– Таких тут хватает, – заключаешь ты ревниво, – ничего особенного в нем нет.

Маленький рай для нас с тобой. Каждый день происходит что-то удивительное.

В один из вечеров, когда мы сидели на кухне, Рой рассказывал про предыдущих жильцов – шиваитов. От них остался большой белый кот.

Они рисовали на лбу «Знак Шивы», носили бусы «Рудракша» из сушеных плодов и шептали заклинания. Именно они занесли сюда рецепт лепешек из одуванчиков. Шиваиты объясняли, чем зерна, выращенные в Непале, отличаются от тех, что собрали в Индии.

– Два парня и девушка. Они жили в одной комнате, спали втроем на одном диване и в одно утро выкинули холодильник за сорок косарей, – говорит Рой и рвет одуванчики.

Мы гуляем по одному из семи балконов.

– Они рассказали, что такое сныть и как это есть, научили готовить крапиву и питаться солнечной энергией целую неделю.

– Почему тогда они ушли, раз делились полезной для вас информацией? – мой вопрос звучит вполне невинно, но Рой хмурит брови.

– Да потому что притащили с собой целую шиваитскую общину. Они лежали плашмя, телами заполняя всю комнату. Про запах молчу, он был омерзителен.

Пытаюсь это представить. В то время как Рой продолжает морщить нос и вырисовывать образы.

– В комнате висели черепа коров. Они доказывали нам, будто молятся языческому богу Велесу, который оберегает скотину и дарует богатство. Эти ребята мечтали не о богатстве. Полистав кое-какие книги, мы узнали, что на самом деле символ – не знак оберега, не знак благодати или благосостояния, это знак смерти и разрушения. Шиве поклонялась та братия, а не Велесу. Они, паразиты, культ Шивы привязывают к нашему Велесу, поскольку символом того и другого является бык.

Не понимаю, почему он горячится. Даже не задаю вопросов, но Рой уже разогнался и теперь его монолог не прервать.

– Ришикеш – мировая столица йоги. Похоже, они решили перенести ее сюда. Ярмо из трезубца – знак посвящения животного самому Шиве. Каждый взял другое имя. Волхв…

Я внимательно слушаю, хоть и не понимаю половину из того, что он пытается донести до меня.

– А как-то раз к нам ворвался негр. Здоровый такой, как гора, огромный… – рассказчик разводит руками. – Лицо было перекошено злобой. Наши девушки разбежались по своим комнатам. А он открывал одну дверь за другой, пока ему не ответили, где именно они все обитают, эти шиваиты. Тогда он зашел к ним и начал кричать, что шиваизм и тантризм – это негроидная вера.

– Посмотрите на картинку с Шивой! – орал он. – Это Великий Бог разрушения Вселенной, и это Великий Бог не арийского племени, это предок нашего народа!

Разговаривая, Рой ни на минуту не отрывается от начатого дела. Мы уже собрали целую кастрюлю одуванчиков, теперь я сижу и мешу руками тесто, Рой вытачивает фигурку из дерева.

– Эта сцена и подтолкнула нас распрощаться с жильцами. Тем более девушки взбунтовались. Они ушли в один день всей общиной и не сказали ни слова. Часть своих вещей оставили здесь, в вашей комнате, кстати.

Я натянуто улыбаюсь и подумываю о том, чтобы выкинуть из комнаты шиваитский хлам.

Люди в этой квартире были чересчур естественными. Они не скрывали друг от друга мелочей.

Если кто-то съел чужой банан, ему вряд ли поставили бы это в упрек. Здесь жили геи и лесбиянки, пары и просто одиночки. Границ не было, многое из того, что в цивилизованном обществе осуждается, тут считалось естественным и даже полезным. Иногда они устраивали групповой секс, раз в неделю занимались тантрой и в целом разрешали себе все что угодно. Исключение составляла только наша пара.

Каждый вносил в интерьер квартиры что-то свое, в зависимости от меры таланта и способностей. Мы с Женей просто жили и наблюдали. Иногда, когда его тело молодело до возраста семилетнего ребенка, он забирался на кровать, садился рядом со мной и что-то рисовал. Наши стены были завешаны этими милыми детскими рисунками.

Стариком он мастерил корявые и малопригодные для украшения комнаты поделки. Быть может, в старости каждый должен найти подобное занятие, пускай и не совсем понятное и полезное другим. Главное – трудиться для того только, чтобы быть занятым и поглощенным чем-то.

Подростком он скакал по всему помещению и играл на гитаре.

– Кто это? – каждый раз спрашивал меня Рой, когда тело Евгения менялось.

И я говорила, что это все мои друзья.

Рой морщил лоб и отходил в сторону. Задумчивый и молчаливый.

Теплой июньской ночью мы просыпаемся от криков. Кто-то то жалобно стонет, то повизгивает. Спросонья мы не понимаем, что происходит.

Пятидесятилетний Женя схватил что-то тяжелое и бежит по ступеням вниз.

Я подбегаю к шкафу и, натянув платье, которое первым нащупала моя рука в темноте, бегу вслед за ним.

Женя открыл дверь и тут же захлопнул. Даже в темноте на его щеках был заметен румянец. Я подошла и, взяв его за руку, спросила:

– Что там такое?

– Юлиана рождает на свет новую жизнь, – невозмутимо произносит Рой, выходя из-за угла.

Тут только мы замечаем, что все обитатели квартиры сидят около камина и преспокойно попивают чай. Юлиана сидит на корточках – огромная и лохматая тень. Люди образовали круг и по очереди что-то бормочут.

– Присаживайтесь, – приглашает нас Царь.

Мы непонимающе смотрим на них.

– Нужно пожелать счастья новой жизни и провести ритуал, чтобы у Юлианы не было проблем.

– Может, позвонить в «скорую» и отвезти ее в больницу?

На этот раз все с удивлением смотрят на нас.

Кто-то говорит:

– Тысячи лет люди справлялись сами, врачи только мешают. Помогает лишь вера в лучшее.

– Наверное, не стоит спорить, – шепчет мне на ухо Женя, и мы садимся в круг, закрываем глаза и начинаем повторять за остальными мантру-заклинание. Мы сидим все вместе, держась за руки, и, закрыв глаза, шепчем.

Гул нарастает. Громкий рокот человеческих голосов. Он успокаивает и отвлекает.

Когда все заканчивается, обитатели квартиры открывают глаза.

– Что это за мужчина с тобой? – спрашивает Рой. – Изначально я принял его за Евгения.

– Все в порядке, – заверила его я, – это и есть Евгений. Он болен немного. Давай не будем поднимать шум.

Он пристально смотрит на меня.

Остается только увильнуть:

– Радостное событие, а ты все о мелочах. Пойдем лучше отметим этот праздник.