Ночью к закрытой на замок двери подкрался монах. Припал ухом к двери. Послушал. Затем приложил ладони ко рту и, подняв голову к потолку, негромко, но очень выразительно, красивым, низким голосом позвал:

— Жанна! Жанна! Это я — святой Михаил!

Он опять припал ухом к двери и, услышал лёгкое движение за нею.

— Ты слышишь меня, Жанна? Я помню о тебе! Ты страдаешь, Жанна?

Монах вновь припал ухом к двери и услышал за нею девичий голос:

— Да-а…

— Не падай духом, Жанна! Господь помнит о тебе и не даст погибнуть! Ты только молись! Ты слышишь?

— Да-а… — опять услышал монах.

— Жанна, не уступай своим судьям. Не поддавайся и не верь им! Обещай, что будешь помнить мой завет.

— Обещаю, — дрожащим голосом прошептала девушка.

— Обещай, что не расскажешь врагам о планах короля!

— Обещаю, — прошептала Жанна.

— Молись и Бог пошлёт тебе спасение, — сказал монах и тихо, осторожно ступая босыми ногами по полу, исчез.

Жанна подошла к окну и подняла глаза к звёздам. Было тихо и темно. По дороге, идущей рядом с замком, с глухим цокотом копыт проскакали несколько всадников. И опять стало тихо, только слышно было негромкое, многоголосое кваканье лягушек на реке да стрекот насекомых в траве под стеной.

Жанна круто повернулась к постели. Схватила тюфяк и принялась рвать его на полосы. Затем порвала одеяло. Связала полосы в верёвку. Осторожно, стараясь не шуметь, подтащила кровать к окну; привязала к ней один конец, второй бросила в окно, и следом за верёвкой вылезла сама.

Сквозь ладони проскользнул один узел, другой, третий, четвёртый, пятый, вдруг рывок и… Жанна полетела в темноту; упала на камни, по ним скатилась в колючие кусты и потеряла сознание. Очнулась на кровати. Пошевелила руками и ногами, почувствовала боль во всём теле и услышала звон железа. Превозмогая боль, приподнялась. На руках и ногах были кандалы. Она огляделась и обнаружила, что находится в другой камере с зарешёченным окном.

В камеру вошёл монах. Рядом с кроватью поставил еду: хлеб, рыбу, зелень и воду. Жанна села, свесив с кровати. Голова болела. Она подняла руку к голове и ощутила на лбу тугую повязку. Она взяла кувшин, выпила немного воды. Налила на ладонь и плеснула на лицо. Ещё полила и снова плеснула на лицо. Поставила кувшин.

Дверь открылась. Вошёл комендант англичанин, капитан граф Уорвик. Он окинул её брезгливым и злобным взглядом и, не оборачиваясь к солдатам, стоящим за его спиной, приказал:

— На допрос её!

Солдаты взяли её под руки и повели по лестницам и коридорам. Ввели в большой полутёмный зал, где посадили на стул против огромного стола, за которым уже сидели члены трибунала. По сторонам, вдоль стен, на скамьях и стульях сидели священники и профессора.

Поднялся инквизитор.

— Жанна, сегодня ночью ты совершила поступок, противоречащий твоим утверждениям о том, что ты посланница господа. Почему же ты пыталась бежать из плена, будучи уверенной, что Бог спасёт тебя?

Она тяжело вздохнула.

— У нас во Франции говорят: «Помоги себе, и Бог поможет тебе».

— И у тебя ещё есть уверенность, что тебе удастся спастись?

— Да…

— Откуда у тебя эта уверенность?

— Ко мне приходил святой Михаил. Он поддержал меня добрым словом.

— Жанна, ты говоришь глупости. Не могут приходить святые к простым людям! — не отрываясь от стула, направил на неё указательный палец Лафонтен.

— Значит, могут, если ко мне приходили. И я не самая простая. Я дочь старосты. И король меня назначил баронессой.

— Сейчас ты преступница! Ты узница! А к преступникам святые не ходят! Значит, тебе померещилось, приснилось, показалось! — терпеливо поправил её Эстиве.

— Если это померещилось мне, значит, и всё, что случилось в Орлеане, в Патэ, в Реймсе, Компьене показалось вам!

— Жанна, считаешь ли ты себя в здравом уме? — обратился к ней Лемэтр.

— Если я не в этом состоянии, то прошу Бога послать его мне. Если же я нахожусь в этой благодати, то я молю Всевышнего сохранить меня в ней.

Члены трибунала переглянулись.

— Жанна, а известно ли тебе, что ношение мужской одежды женщиной — грех и ересь? — спросил Mиди.

— Знаю… Но если это нужно было для совершения подвига, то это уже не ересь, а благо. Я носила мужскую одежду, потому, что это было нужно Франции.

— Сейчас это уже не нужно Франции, — буркнул Тома де Курсель.

— Тогда дайте мне женское платье, и я уйду домой.

— Почему же ты, Жанна, презрела женское занятие и пошла на войну? — Миди оторвался от стула и завис животом над столом.

— Потому, что Богу было угодно, чтобы я оделась в мужское платье, взяла в руки меч и пошла на войну, а… — она остановилась, с озорной улыбкой глянула на Кошона и продолжила. — А на женскую работу всегда найдется много других.

Председатель суда вскочил, как ошпаренный.

— Ведьма! Еретичка!!! Или ты отречёшься от всего, что ты говорила тут, или мы тебя сожжём!!!

— Отрекись! — поддержал патрона Луазеллер.

— Отрекись немедленно!!! — подхватил Жан Лемэтр.

— Отрекись, еретичка!!! — закричали со всех сторон люди в мантиях и сутанах.

Жанна в испуге схватилась за голову, пытаясь закрыть уши и глаза.

Когда, наконец, наступила тишина, всем стало ясно, что она плачет.

— Я не могу отречься, монсеньёры. Я говорю правду. Ведь я поклялась. Вы сами сказали мне говорить правду, вот я и говорю. Я видела святых и слышала их так же, как и вас.