— Как же вы сюда попали? — удивлялась Жанна, глядя на родителей изумлёнными глазами. — А я гляжу и глазам не верю. Вы не вы. Не может быть?! Откуда?!

— Мессир д'Эпиналь видел тебя в Шалоне. Сообщил нам, что ты поведёшь армию дальше в Реймс. Вот мы и приехали. А господин мэр сначала не верил, что ты наша дочь, но хорошо — крёстный твой и д'Эпиналь подтвердили это. Так он — мэр — чуть не умер заживо. Потом понял, что нам не до шуток, привёз в эту гостиницу, выдал деньги, чтобы мы купили себе городскую одежду… А ты знаешь, как называется эта гостиница? — говорила без умолку счастливая мать.

Жана, глядя повзрослевшими, но восторженными глазами на мать, пожала плечами и помотала головой.

— «Полосатый осёл»! — громко сказала мать и весело рассмеялась. Вместе с ней расхохотались отец, крёстный Жан Моро, сосед по деревне д'Эпиналь и братья Жан и Пьер. — Вот ведь назвали — «Полосатый осёл». Они что ослов не видели? Не могли уже назвать «Синяя морковка» или «Красный баклажан»? А где вы взяли такую красивую тряпочку? — обратилась она к сыновьям.

— Эх, мама, мама! Это герб! — с упрёком и достоинством ответил Пьер.

— Это нам король подарил, — пояснил Жан.

— А что с ним делать? Руки вытирать? — ёрничала мать.

— Нет, мама. Герб — это достоинство. Им гордятся, а не руки вытирают! — ответил Пьер. — Он должен висеть в доме. Его можно на стене нарисовать.

— На заборе. На воротах. На горшках и на кувшинах… Карету купим — на ней нарисуем. Наша Жанна баронесса дю Лис, а мы оба шевалье дю Лис. Теперь мы можем, как господа, в карете ездить, потому что у нас грамота есть! — терпеливо растолковывал Жан.

— И как же это теперь нас с тобой будут называть соседи? — мать повернулась к отцу.

— Сеньор и сеньора дю Лис! — ответил за отца Жан.

— Ясно. Если нарисована лилия, значит, и мы дю Лис, — понимающе кивнула мать. — Хорошо, что не морковку нарисовали.

— И не баклажан с помидором, — отозвался отец.

— Ну, да, а то были б мы с тобой сеньоры-помидоры. Вот уж не думала, что на старость лет буду женой сеньора! — мать припала щекой к плечу отца. — Котик ты мой усатый, петушок ты мой ошпаренный, где ж ты раньше был?

— Хвосты крутил чужим быкам, — ответил отец.

— Больше не надо… Лучше усы себе крути. А может быть, сеньор баклажан, вместо герба попросим у короля чубчик для тебя, а?! — она погладила мужа по большому лысому лбу, громко поцеловала и беззаботно рассмеялась.

За окном послышался частый цокот о булыжную мостовую. У входа в гостиницу цокот прекратился. Дверь трактира открылась. Вошёл человек в одежде ремесленника, запылённый, небритый. Он подошёл к столу и поклонился.

— Простите сеньоры, я ищу сеньору Жанну-деву. Это, наверное, вы? — задержал он свой взгляд на ней.

— Да, это я, — с достоинством, но скромно ответила Жанна. — А что случилось?

— Жители города Компьена послали меня к вам просить о помощи. Два дня назад народ восстал и захватил город. А вчера англичане и бургундцы осадили крепость. Долго нам не продержаться. А если они ворвутся в город, то не пощадят ни старых, ни малых.

Жанна поднялась из-за стола.

— Надо выступать сейчас же. Пойдёмте, братья! А вы не уезжайте, — Жанна обняла родителей. — Через два-три или четыре дня мы вернёмся. Я попрошу короля, чтобы он отпустил меня ненадолго, и мы поедем домой, в Домреми.

Мать вцепилась в её костюм и прижала к себе.

— Не пушу! Жаннета, не ходи. Я боюсь, что больше не увижу тебя! — говорила она и плакала.

— Ну, что ты, что ты, мама, ты не должна так говорить, Отец, ну скажи ей, что всё будет хорошо.

А отец стоял рядом и широко открытыми голубыми, полными невыразимой тоски, глазами смотрел на единственную дочь свою.

— Ну, пожелайте мне победы и скорого возвращения, — говорила Жанна, отстраняя мать и целуя отца.

Мать только трясла головой, сжимая на груди руки, и плакала, плакала…