Всю ночь бушевал сильный порывистый ветер со шквалистым дождём, который словно рвался в тёплые квартиры, стуча своими мокрыми длинными пальцами по оконным стёклам и грохочущим жестяным крышам однообразных серых домов, стоящих как братья-близнецы вдоль скучных улиц, что делало множество микрорайонов города почти неразличимыми друг от друга для зрячих людей. Только слабовидящие и слепые могли бы определить свою местность по множеству отличительных осязательных признаков, ориентиров и шумов, изученных ими досконально на каждом метре их «муравьиной тропы».

Олег в любое время года спал при открытой форточке, а с весны до осени – открыв двери балкона. Шум дождя он уловил давно, но продолжал лежать, прокручивая события прошедшего дня, от которого осталось хорошее ощущение: сын сообщил перед сном, что Валюта себя чувствует отлично, может быть, дня через два будет дома; работы для выставки сданы, день был насыщен приятными встречами с коллегами в родном Союзе. Как-то очень быстро Светлана довезла его до дома, правда, он неожиданно провалился в сон в машине, а хотелось поболтать, как-то неудобно получилось…

«Жаль, что ливень. Через два дня пробег. Придётся сегодня пару раз потренироваться на беговой дорожке», – решил Олег, заправляя свой диван.

Ополоснувшись, он встал на свою домашнюю скоростную трассу, включил дорожку, установил начальную умеренную скорость с запасом на увеличение, прослушал время на будильнике, встал на бегущее полотно и быстро пошёл по своему экватору, размеренно прибавляя скорость. В пространственной темноте своих неуёмных фантазий он представлял, что вращает земной шар своими энергичными шагами, не боясь столкновений со встречными инопланетянами, так он называл случайных прохожих на городских улицах.

Жить без бега он не мог. После наступления тотальной слепоты он стал перебиваться редкими случайными пробежками, если кто-то по возможности помогал. Ему необходима была постоянная тренировка, чтобы не потерять форму для соревнований, без которых он не мыслил себе спорта. Бег по лестнице и две зарядки в день спасали в первое время. Летом стала выручать внучка Нина, гостившая на даче. По утрам они делали небольшую зарядку и бегали около километра. Но и этого было мало. Тогда он решил использовать её езду на велосипеде. Привязывал к её багажнику петельку на определённом расстоянии, чтобы нога не доставала заднее колесо, и, держась за эту петельку, бежал вместе с велосипедом, который вела Нина. Скорость задавал он сам. На подъёмах первый год ему приходилось ей помогать, слишком мала она была. Начали свой пробег с одного километра, но на следующий год добрались до трёх. Так они постоянно летом бегали четыре раза в неделю. Но и этого было мало.

Он придумал ещё один способ. При входе в садоводство были хорошие поля. Он брал с собой кол, приёмник, катушку с проволокой и шёл в поле. Находил ровное место, делал петельку у проволоки, надевал на кол, который забивал, включал приёмник, если хотел, и отматывал. Самое удобное – радиус двадцать пять метров, тогда при беге голова не кружилась, и можно было бегать, сколько хотелось. К сожалению, через год поля вспахали, и бегать там стало невозможно. Потом к нему примкнула орава ребят на велосипедах, которые стали помогать и добавлять километражи. Он стал их тоже приобщать к бегу. Так появилась гвардия помощников из мальчишек. Объём тренировок хоть был и небольшой, но позволил сохранять спортивную форму и вес.

Как только он узнал про клуб «Ахиллес», сразу пришёл туда. В клубе ему выделили личного лидера для тренировок Анатолия Дёмина, который и жил рядом с ним. Он был моложе него, но менее вынослив. Отличался требовательностью и сильным чувством ответственности за незрячего бегуна, умело обучал ориентировке на местности во время бега, в поездках на трамвае, в путешествиях в другие города. Анатолий оказался надёжным и верным другом. Его любимыми дистанциями были средние. Он был очень хорошим скоростником. Два раза в неделю они с ним тренировались. Прекрасней лидера, пожалуй, у него и не было. Ещё одним интересным лидером был у него Борис Калин, друг по спортивному клубу «Спартак», живущий также рядом с ним. Это был очень сильный бегун, особенно на длинные дистанции. Он постоянно участвовал в суточных марафонских пробегах «Ленинград – Выборг».

История создания клуба «Ахиллес» уникальна, она поразила его воображение. Американский бегун-марафонец Дик Траум, живущий в Нью-Йорке, в результате автомобильной катастрофы потерял ногу. И он решил создать международный клуб инвалидов, в которые входили бы очень многие страны мира, в том числе и Советский Союз. И у него это получилось. У всех членов клуба «Ахиллес» была единая спортивная форма. Два раза в год Дик Траун присылал приглашения из Нью-Йорка на два-четыре человека в их клуб, но только на классический марафон – сорок два километра сто девяносто пять метров, обеспечивая полностью проезд и проживание инвалидов-спортсменов. Это самый популярный пробег в Америке, в котором участвует сразу до двадцати семи тысяч человек.

И вот уже полностью слепым Олег впервые прилетел в Америку. Дик лично встречал всех прибывающих на марафон. Встреча была настолько дружественная и тёплая, будто они прибыли к своим друзьям, живущим за океаном. Все спортсмены жили в одноместных номерах, недалеко от городского парка и Бродвея. Все семь дней пребывания в Нью-Йорке стояла тёплая солнечная погода. Первый день был отдан на отдых и адаптацию спортсменов. На второй день проводились совместные тренировки с бегунами из разных стран. На третий день в восемь утра был дан старт перед Бруклинским мостом.

Начался долгожданный марафон. Лидером Олега был американец Томас. Выше его ростом, моложе, с мощной фигурой. Трасса проходила по пяти районам города и заканчивалась финишем в Центральном парке. Движение по трассе было везде остановлено. Но самое интересное, что во время бега по всей трассе, протяжённостью сорок два километра, бегуны всех стран были окружены слева и справа плотной толпой болельщиков, которые приветствовали, подбадривали и кричали: «Ахиллес! Ахиллес!». Через каждые пять километров играли маленькие оркестры. На трассе организовано много пунктов с водой и лёгким питанием. Весь город в этот день жил только марафоном. На финише всем пробежавшим вручили памятные медали Нью-Йоркского марафона. Такой прекрасной организации и уважения людей российские спортсмены-инвалиды дома не встречали. На Родине они бегали по полупустым улицам. А здесь был огромный праздник человеческого объединения в поддержку силы и духа людей, преодолевающих свои ограниченные физические возможности волей, целеустремлённостью и верой.

В 1995 году он последний раз участвовал в марафонском забеге в Нью-Йорке от клуба «Ахиллес». Общее количество участников было то же. Организация, как всегда, была на высоте. Это был настоящий праздник. Но им немного не повезло. За два дня до старта погода стояла прекрасная, тёплая, но в день соревнования подул сильный холодный ветер и пошел снег. Ветер был настолько сильным, что в воздух поднимались рекламы, переворачивались тумбы, весь город был усыпан зонтиками. Для пробега оделись легко, поэтому было то холодно в тени, то жарко на солнце. Это сказалось на здоровье, тем более что было потрачено много физических сил на марафон. Олег простыл и впал в какое-то нездоровое сонное состояние. Правда, когда друзья уходили на мероприятия и прогулки, он ходил с ними. Ещё до перелёта домой стало закладывать уши. Двое суток Олег ничего не слышал. При помощи упражнений, которые рекомендовал врач, он от этого избавился. И насморк прошёл. А вот сон нарушился. Если раньше сон наступал как часы, он мог проснуться и заснуть в любое время, регулируя сон, то эту способность он потерял в свой последний пробег в Нью-Йорке. Видно, сказалась большая разница в часовых поясах.

В 1997 году Олег с русской командой «Ахиллес» ездил в Финляндию, в город Турку, где бежал полумарафон. Международный марафон был посвящён знаменитому финскому бегуну Нурме. Стартовали прямо от памятника Нурме. Трасса была тяжёлой, но интересной, с выходом за город. Много поворотов, подъёмов. Особо тяжёлый подъём был перед стадионом, который как бы был вырублен в скалах. Но спортсмены всё преодолели и достойно финишировали. Организация была на высоте. На финише, прямо на стадионе, обедали, знакомились, фотографировались, по вечерам гуляли по городу. Как оказалось, это стало для русских спортсменов последней пробежкой за рубежом. Их единственный тренер уехал на постоянное место жительства в Канаду, где стал тренировать канадских незрячих бегунов. Клуб «Ахиллес» постепенно прекратил своё существование, к великому огорчению русских спортсменов-инвалидов, желающих жить полноценной жизнью.

Делая пробежку на своей электрической дорожке, Олег попытался подвести предварительный итог своей спортивной деятельности: пробежал тринадцать официальных марафонов, большое количество полумарафо-нов, своё 50-летие отметил, пробежав на соревновании пятьдесят километров, бегал на отдельных участках пробега «Ленинград – Выборг», участвовал в трёхдневном пробеге «Поезда Славы», в пробегах, посвящённых экологии Балтийского моря, «100-летию лёгкой атлетики», «Золотое Кольцо России», «Дорога жизни», «Белые ночи», «Пушкин – Петербург», «Гатчина – Пушкин», а также в Омске, Смоленске, Архангельске, Москве. Проблема на соревновании была одна и та же – где взять лидера. Попеременно приглашал друзей из спортивного клуба «Спартак», который к этому времени прекратил своё существование. Спасибо Олегу Борисовичу Карпову, который не отказывал ему, хотя никогда до этого марафон не бегал. Приходилось уступать в скорости пробега, зато он мог участвовать в соревновании, а это важнее.

Спорт дарил ему настоящих друзей. Однажды, когда у него возникла очередная проблема с лидером, судьба ему сделала неоценимый подарок. Он познакомился с удивительным человеком – Николаем Павловичем Сидоровым – бегуном, пловцом, ставшим ему надёжной опорой не только в спорте, но и в жизни. Пройдя небольшой инструктаж, как надо правильно контролировать натяжение верёвочки при беге лидеру, Николай Павлович стал тренироваться с ним постоянно один-два раза в неделю в любую погоду. Постепенно они определили оптимальный вариант для бега. Их первый совместный пробег состоялся весной в 2003 году на десятикилометровой дистанции «Гатчина – Пушкин». Они довольно легко прошли эту трассу. Это было их первое боевое крещение. Готовились к дальнейшим, более серьёзным испытаниям. С тех пор они постоянно совершали такие пробеги, как «Дорога жизни», «Белые ночи», «Юбилей города Зеленогорска», «Приз ЦПКО», «Пушкин – Петербург», «Атака века» и другие.

Николай Павлович – частный предприниматель. Он стал без всяких просьб поддерживать его и в творчестве, организуя для него транспортные перевозки работ для выставок за свой счёт, приобретая для него спортивную обувь, оплачивая аренду залов для персональных выставок, в том числе и в Музее городской скульптуры в 2007 году, которая оказалась самой доходной, по мнению музея. Он откликался на малейшую просьбу со стороны своего друга, продолжая с ним тренироваться, бегая с ним как лидер, в основном на дистанциях в пять километров. Главное – он заинтересовался его творчеством, с удовольствием знакомился с новыми работами, делясь своими впечатлениями, что так важно для художника. Олег с особым чувством признательности и любви к другу выполнил его портрет, который Николай Павлович Сидоров решил отлить в бронзе к своему 75-летию в августе 2014 года. Так он приобрёл надёжного друга и лидера в спорте, буквально связанного с ним по жизни одной судьбоносной верёвочкой.

Ему осталось совсем немного, чтобы пробежать экватор, он точно знал, потому что вёл спортивный дневник с 1984 года, где отмечал всё – где, когда, сколько, с каким временем, в какую погоду, подсчитывая ежегодно общий километраж. А вот как дальше бегать, с кем? Проблема.

– Проблемы на то и проблемы, чтобы их разрешать, – сказал Олег и остановил беговую дорожку, прослушав время на своём говорящем будильнике.

Он поднял дорожку, нащупал крепежи и зафиксировал их в ответной части полотна. В собранном виде у стены она никому не мешала. Похлопал по ней рукой, как по плечу надёжного старинного друга, и пошёл в ванную, предвкушая ощущение бодрости от ледяного душа.

– Как можно не любить движение, не чувствовать его энергетической силы и полётности? – рассуждал Олег.

Чем больше он занимался бегом, тем сильнее чувствовал потребность в нём. Разогретая кровь заставляла активнее работать мозг, обостряя все органы чувств, кроме зрительных. Он, словно электростанция, создавал при движении ток, бегущий по его венозной системе, насыщающий его тело до кончиков пальцев рук и ног волшебной лёгкостью и необыкновенной вседозволенностью затаённых мыслей и страстей, присущих лишь молодому организму. Внутри него бушевали страсти и мечты, из которых рождались чувственные образы и композиции. Он как никогда после полной потери зрения воспринимал жизнь полноценным даром, проникая в её тончайшие сферы, до которых, скорее всего, не добрался бы зрячим. Его эмоциональный поток особо ощущали женщины, которые тянулись к нему, кто из любопытства, а кто невольно, поддаваясь его обаянию и магическому притяжению этого стройного, выдержанного, ироничного человека.

Любовь приобрела для него иные чувственные формы, в которых духовность, физиология и непроизвольный самопсихоанализ сливались воедино, рождая мучительное желание, которым он наслаждался, не торопясь его удовлетворить. Слепота развивала тактильную чувствительность не только пальцев рук, но и всей кожи тела, всех его членов, обостряя работу нервных окончаний до магнетического притяжения двух тел, находящихся на словно на атомном расстоянии. Прелюдия к любви стала теперь для него более значительным фактором при интимных взаимоотношениях, чем это было раньше, что так ценят женщины и о чём зачастую забывают мужчины. Только в слепоте он постиг сверхчувствительность красоты и совершенства женского доброго отзывчивого тела, дарующего забвение, помрачение разума, вспышки огненных стихий и расслабляющее благодарное спокойствие с затихающим сердцебиением одурманенного любовью тела.

Его поклонение женщинам было совершенно искреннее, не затронутое каким-либо вожделением или плотскими желаниями. Он всегда и всем гордо заявлял, что любит всех женщин, и порой целовал им руки. И это была истинная правда. С тотальной слепотой он стал острее чувствовать и точнее определять тип женщин по их ответным пожатиям рук с их теплотой, мягкостью или натруженной шершавостью, по запаху их волос и, конечно, по тембру и вибрации их разнообразных голосов. Грудные, глубокие голоса были приятны и создавали в его воображении образ мощной Кармен, во всей силе её сдерживаемых страстей. Эти голоса он избегал с молодости, не чувствуя в себе кипящей крови тореро. Высокие и резкие голоса, если в них не было проблесков птичьего пения, вызывали в нём едкую оскомину. Однообразные невыразительные голоса рисовали в его воображении скованный, внутренне зажатый образ или натуру неинтересную, сухую и холодную.

Он любил голоса живые, открытые, тёплые, гортанные, меняющиеся в зависимости от настроения и эмоционального состояния, переливающиеся многогранными флюидами, журчащие как ручейки, с естественными тембральными переходами и переливами от высоких до низких тонов. Энергетические эманации таких женских голосов с их разнообразной модуляцией неизменно волновали его, притягивали и очаровывали. В нем просыпалось буйство фантазии, благодаря которой он домысливал всё остальное, дарущее полёт души, творческий импульс и сладкую бессонницу. Именно таким голосом обладала его любимая Валюта, к которой с годами чувства только усиливались, заполняя всё его существо, не оставляя места в душе никому, кто желал бы приблизиться к нему из праздного любопытства, а такие были.

Если бы знал этот великий фантазёр, невольник темноты, раб солнечного света, как близок он к понятию истины женской красоты, которую возможно лишь ощутить, не касаясь её, с закрытыми глазами, представляя как незримую картину, написанную сочными мазками излучаемых эманаций, звуковых вибраций и одуряющего запаха полевых цветов…

Придя в себя после ледяного душа, Олег соорудил «Завтрак аристократа» по Павлу Федотову и с новой силой принялся за свои воспоминания. Зашелестела включённая кассета, и зазвучал уверенный голос:

Несмотря на все советы и запреты для незрячих работать с деревом, Олег не мог побороть в себе желание прикасаться к нему, работая с травмоопасными инструментами. Дерево само подсказывало ему тот или иной образ. Он как бы сам рождался из этих тёплых живых волокон, причудливых форм и изгибов под окровавленными пальцами скульптора. Олег установил для себя определённый порядок: зимой заниматься терракотой и керамикой в мастерской, летом, с мая по сентябрь, на даче резать только дерево, работая прямо в саду. Но дерево надо было добывать постоянно и впрок. В городе он искал новостройки, где можно было нарваться на груды срубленных деревьев. А весной, когда вырубали старые деревья или равняли молодые, безжалостно спиливая верхушки стволов, он собирал любопытные фрагменты деревьев, таская их на своём горбу в рюкзаке домой. Летом поиски деревянных чурок, корней и ветвей превращались в интересные лесные путешествия по двум заранее отработанным с Валентиной маршрутам: один на два километра в поле, другой на три километра в лес. Ходил он на эти прогулки один по вечерам в одно и то же время, беря с собой рюкзак и сапёрную лопатку.

С природой Олег общался только руками. На Карельском перешейке очень много разновидностей разных камней. Если попадалось что-либо необычное, то он сначала прощупывал, потом выковыривал из земли и клал в рюкзак. Природа действовала на него магически. Он не боялся уходить в лес, поскольку лес был полон особых знаков и примет, по которым он легко ориентировался, не опасаясь наткнуться на пешеходов, городские преграды и попасть под колёса машин. Более того, он хорошо определял свой путь по заходящему солнцу, греющему то одну, то другую сторону его лица, в зависимости от того, куда он направлялся.

Какое счастье остаться наедине с природой! Он испытывал удивительную радость, обнимая берёзки, прижимаясь к ним всем телом, поглаживая с трепетом и благоговением их шершаво-шелковистую кору, стараясь услышать шёпот их листвы. По объёму, фактуре коры и листве некоторых деревьев он мог почти наверняка определить их вид и возраст. Хорошо знал клён остролистный, ель обыкновенную, рябину, тополь и тую. Восторгался природной фантазией, собирая кору деревьев, ветки, листья, цветы и травы, что заставляло работать его воображение, рождая новые художественные образы. Так появилась серия работ «Лесные мотивы».

Олег готов часами оставаться в лесу, слушая пение, щебетание и чириканье птиц, к которым был неравнодушен с детства. С рождением сына он углубился в мир птиц, изучая их обитание и содержание в неволе, чтобы купить певчую птаху для дома и приучить сына с колыбели к красоте птичьей трели. Большое впечатление на него произвела когда-то прочитанная книга «Птицы СССР», в которой была полная информация о жизни пернатых.

Ещё в XIX веке ремесленники и мастеровые, работающие в подвалах, особенно сапожники, держали в тёмных помещениях клетки с поющими круглый год птицами. В то далёкое время первой, зрячей жизни, у них дома жили два волнистых попугая, но их резкие крики раздражали Олега, и он их отдал другу. Купил на Кондратьевском рынке пару поющих чижиков-березовиков с чистой белой грудкой – и повесил клетку с чижиками над кроваткой маленького сына. Чижики привыкли к его рукам, летали по комнате и сами залетали в клетку для кормёжки и сна. Их нежное чириканье и разнообразное пение наполняло дом радостью и солнечным светом. Чижики любили сидеть на перекладине детской кроватки и спать. Стоило махнуть рукой – и они, будто понимая, сразу залетали в клетку. Каждую весну они с семьёй выпускали всех своих птиц на волю, продолжать потомство.

Каких только птиц у них не было! Но самыми любимыми из поющих были жаворонки, Черноголовки и дрозды. Пение его птиц на балконе разносилось по всему двору, и все жильцы дома были уверены, что это только в их дворе такой микроклимат и необыкновенные условия, что птицы вьют гнёзда и поют круглый год. Соловей поёт с конца июля только один месяц в году, поэтому Олег их не покупал и не ловил. Он настолько увлёкся птицами, что научился сам их ловить, приобретя официальное право ловли, окончив специальные курсы. Последняя певчая птица, которая прожила у него две зимы, была синица. Он поймал её у себя на балконе. Перед тем как выпустить синичку на волю весной в первый год, он перевязал ей аккуратно красной ниточкой лапку. Прошло лето, наступила осень. Однажды он услышал настойчивое пение птицы на балконе. Он открыл балкон и клетку. В клетку влетела синичка и стала спокойно клевать корм. Олег был удивлён и обрадован, когда обнаружил на лапке свою отметину. Синичка прилетела к себе домой. Она прожила в доме вторую зиму, а весной он выпустил её в большую жизнь и уже больше не заводил птиц. Уже позже, потеряв окончательно зрение, он повесил на стену немецкие часы для незрячих с птичьим пением на разные голоса.

Бродя по лесным тропам, Олег изучал всё, к чему прикасались его сверхчувствительные пальцы. На каждой трассе у него было своё укромное местечко для отдыха и расслабления. Он садился на камень, нагретый солнцем, и устремлялся мысленно в небо, отключаясь от действительности, забывая не только о проблемах, но даже о том месте, где находился. В это время у него перед глазами появлялось видение – картина Куинджи «Берёзовая роща». Он растворялся в ней без остатка, устремляясь ввысь, забывая обо всём на свете, под шум листвы, дуновение ветра и пряного запаха земли. На душе было легко, светло и спокойно. Он отключался на строго определённое время, по истечении которого мозг давал сигнал к возврату в реальность. Выходя из этого удивительного состояния космической релаксации, Олег мысленно спускался опять на ту же солнечную поляну, словно кто-то говорил ему мягким голосом волшебника из сказки «Золушка»: «Ваше время истекло…»

Очевидно, волнение Валентины являлось той точкой возврата к реальности, которую она транслировала ему из дома. Они уже давно стали единым организмом с переплетённой нервной системой, с мыслями-близнецами, молниеносно передающимися друг к другу, как по телеграфу. Валентина ждала его дома, контролируя каждый его шаг по часам, представляя, где он сейчас, идёт ли, сидит ли или уже возвращается к дому со счастливым лицом и наполненным драгоценной добычей рюкзаком – камушками, веточками, корнями, листочками, корой и прочими дарами леса.

Дома он складывал всё это в большой ящик, в котором с годами накопилась огромная коллекция лесных даров. Время от времени он перебирал своё богатство, прикасаясь с трепетом к его причудливым разнообразным формам, изучая природную пластику камней, шершавую кору деревьев, изгибы и угловатые переходы толстых сучков, ажурность веток и туго сплетённые корни – всё, чем он дорожил безмерно, что давало пишу для творческой фантазии, шлифуя прозрачность ума, распознающего мир. В нём будто бы кто-то поселился, упорно твердя одно и то же: «Действуй, действуй, проникай во всё, что есть, существуй во всём, будь холоден и беспристрастен». Каждой своей клеточкой, каждой большой и малой частицей своей судьбы, памяти, жизни он осознанно шёл к синтезу познаний. Тактильность формировала предпосылки к новому, более совершенному витку в его мировосприятии. Он поднялся ещё на одну ступеньку познания мира, открыв впервые для себя жизнь как бесконечно увлекательный процесс.

Олег очнулся от воспоминаний и продолжил запись:

Он остановил запись. Надо было определиться, что было после дерева, не считая глины, с которой он не расставался с момента потери зрения ни на один день. Память звала в свои дебри, высвечивая неожиданное, давно забытое, и он погрузился в неё с головой, не сопротивляясь её потоку.

Все образы, которые задумывал исполнить Олег в дереве, подвергались изначальному глубокому изучению.

Они с Валентиной прочитывали доступную литературу, если надо, то возвращались к основному источнику духовных образов – к Библии. Валентина покупала маленькие иконки и подробно рассказывала ему, как передан тот или иной образ, отвечая на его многочисленные вопросы. Таким образом Олег выполнил две скульптуры Ксении Блаженной – одну в полный рост, другую в виде стелы. Много разнообразных работ было выполнено им в дереве, основными являются «Ангелы», «Илья Пророк», «Архангел Гавриил», «Единство душ», «Неугасимая свеча» (в Русском музее), «Саровский Серафим св.» и «Два лика» (в Русском музее), «Ксения Петербургская», барельефы «Глеб» и «Борис» (в Государственном музее-институте семьи Рерихов).

Для любого творческого человека важны новые впечатления, любая интересная информация, дающая импульс мыслям и работе души. Незрячий художник ничем не отличается в этом от зрячего. Только возможности его ограничены не только собственной слепотой, а больше духовной ущербностью и равнодушием людей зрячих, от которых во многом зависит качество жизни слепого. Чтобы продвигаться вперёд, ему надо заниматься саморазвитием. Раз в месяц Олег с Валентиной ходили в Эрмитаж, знакомясь с разными выставками. Самое ценное было то, что в Эрмитаже, в отличие от Русского музея, в котором находились его работы, незрячим позволяли осматривать скульптуры руками благодаря разрешению директора Михаила Борисовича Пиотровского и доброжелательному отношению сотрудников музея.

К эрмитажной коллекции Олег тяготел ещё с юности. Не исключено, что статуя «Спящая Ариадна» работы Паоло Андреа Трискони, выполненная с античного оригинала, покорила его своей грацией и оказала на него сильное эстетическое воздействие в такой степени, что определило предмет его первой влюблённости, в которой он нашёл черты и стать древнегреческой дочери критского царя Миноса и Пасифаи, внучки солнца Гелиоса, назвав её про себя так же – Ариадной.

Многие произведения искусства жили в его памяти до настоящего времени. Но знакомства со скульптурой руками углубили его познание пластического материала, усилили во много раз эмоциональное впечатление от гармонии и музыкальной текучести материала. Он невольно открывал для себя некую тайну творчества мастера, которую, скорее всего, не ощутил бы в зрячем состоянии. И сейчас, при тотальной слепоте, он по-новому открывал для себя красоту бога любви, безотлучного спутника Афродиты Эрота в статуе «Эрот на дельфине», восторгался скульптурами «Вакханка», «Венера в раковине», «Афродита и Амур». Зал Юпитера с анфиладой парадных музейных залов, с портретной галереей богов, философов, властителей являл для него совершенство античного искусства, у которого он готов стоять часами, изучая строение, характер и настроение героев. Одни мощные ноги статуи Юпитера с орлом, до которых только и можно дотянуться руками, впечатляют воображение, рисуя гигантский образ в 3,5 метра, упирающийся в небо. Зал античной декоративной скульптуры с Афродитой, Клио, Терпсихорой, зал Диониса с мраморной ощерившейся пантерой – всё это совершенство шлифовало его мастерство, учило целостному композиционному подходу, оттачиванию деталей, подсказывало решение в его тупиковых творческих ситуациях.

Но всё же самым любимым скульптором, близким по духу и непостижимым в гениальности был для него Огюст Роден. Красота человеческого тела, рождающаяся из мягкой моделировки мрамора, с едва уловимыми повышениями и понижениями поверхности мрамора, очаровывала, покоряла и трогала его до глубины души какой-то неземной грустью и счастьем. Из тяжести угловатого блока камня выступали гладкие, лёгкие, пластичные тела. Всё остальное жило в камне, дорисовывалось воображением и чувством. Композиции настолько выразительны, что с первых прикосновений к ним можно распознать изображаемую сцену. От всех работ исходит живое тепло, будь то «Вечная весна», «Ромео и Джульетта», «Амур и Психея», «Поцелуй» или «Поэт и Муза». Была в этом скульпторе определённая смелость, новаторство, чувственность, что так сближало его с сутью искусства импрессионистов в живописи и способствовало рождению нового пластического стиля.

Посещали они также античные залы Академии художеств, где слушали не раз интересные лекции, знакомясь с работами руками. В Манеже, в котором он выставлялся не раз, он был уже своим, свободно общался с пластическим искусством. Союз художников также шёл навстречу, признавая его право на прочтение экспонатов руками. Посетители музеев, видя, как слепой человек легко и осторожно проходится пальцами по скульптуре, изучая её, следили за ним с каким-то нездоровым любопытством, осторожно фотографируя. Это было странно и удивительно, особенно для Валентины, которая внутренне мучилась от этого, стараясь увести его в сторону. А если бы эти люди узнали, что он ещё и сам ваяет, то, наверное, ходили бы за ними толпой.

Олег рассматривал работы спокойно, неторопливо, пробегая кончиками пальцев обеих рук сначала по общему объёму, затем переходил последовательно к деталям с верха, огибая каждый выступ, каждую впадинку, ведя по длинным изгибам форм пальцами, не отрывая рук. Статная фигура седого человека в чёрных очках под шапкой густых волнистых волос привлекала к себе внимание деликатным, почтительным прикосновением к обнажённым скульптурным фигурам. Его одухотворённое лицо было обращено куда-то ввысь, рот чуть приоткрыт, наблюдалась активная работа мысли, передаваемой с кончиков чувствительных пальцев в мозг, в котором внутреннее зрение отпечатывало художественный образ.

Три раза слепые художники студии Нашивочникова делали попытки получить разрешение осмотра скульптуры руками с сопровождающими лицами в Русском музее, но каждый раз получали бюрократические отказы, не понимая, чем же Эрмитаж отличается в своих правах от Русского музея. За всю историю их посещений музеев при сопровождении, во время осмотров скульптуры незрячие люди не сдвинули, не уронили, не попортили ни одной работы, осторожно, с благоговением рассматривая художественные произведения.

– Так, опять меня понесло по дорогам воспоминаний, – произнёс Олег. – Надо всё по порядку, ближе к теме, – сказал он и включил запись.

В квартире раздался телефонный звонок. Олег выключил диктофон и заторопился в большую комнату к телефону.

«Это Вадим. Точно. Всё должно быть хорошо с Валюшей, сейчас узнаю», – думал он, поднимая с нетерпением трубку.

– Алло! Вадим? Я знал, что это ты. Да, у меня всё отлично. Как мама? Когда точно выпишут? Понял. Послезавтра утром привезёшь после выписки. Это будет,

наверное, после двенадцати дня… Я? Не то слово! Жду не дождусь. Ну что ты, я сам всё сделаю. Побудь с мамой. У меня утром в этот день пробег «Пушкин – Петербург». Валентина не забыла, что в её честь пробег объявлен? Спрашивает, кем? Ну конечно, мной. Она не сердится? Даже наоборот? Она меня как облупленного знает. Не присылай внучку, она и так зашивается с учёбой. Спасибо, сынок. Нет, нет, я всё куплю сам. У нас всё рядом. Обнимаю. Пока, пока…

«Какое счастье слышать голос сына, знать, что он есть, такой родной, близкий, единственный», – размышлял Олег. Всё, что они смогли передать сыну, – ничто по сравнению с той радостью и гордостью, которую они испытывают, глядя на него – возмужавшего, сильного и красивого мужчину. «Неужели это наш Вадим-ка, Вадим Олегович?» – удивлялись они с Валентиной, глядя с обожанием на своего взрослого сына. Они души не чаяли в нём, мысленно сдувая с него все пылинки, охраняя его своими молитвами от всяческих напастей и бед, желая ему и его семье только счастья, для чего готовы отдать свои жизни не задумываясь. Своего сына они старались не обременять лишними заботами и просьбами. Но сын сам знал и чувствовал, когда нужна его помощь. Он появлялся в самый нужный момент, брал на себя груз забот, принимал правильное решение и доводил всё до конца.

Каждое лето Олег и Валентина проводили в садоводстве сотрудников радио и телевидения на своей скромной даче, построенной руками Олега. Часто с ними жила их любимая внучка Нина, которая незаметно превратилась в миловидную девушку, студентку, ставшую хорошей помощницей в их незатейливом хозяйстве.

На дачу Олег мог добираться самостоятельно. На электричке до Зеленогорска, оттуда на автобусе четырнадцать километров и два километра пешком до дачи. Был один случай, когда Олег, приехав в Зеленогорск, опоздал на последний вечерний автобус. Можно было вернуться в город, переночевать и утром поехать на дачу. Но он принял решение идти пешком до участка все шестнадцать километров. Сколько раз он на велосипеде проезжал эту прямую трассу в своей первой жизни! Он представлял явственно всю дорогу, перешёл на правую сторону проезжей части и пошёл прямо. Во время пути держался правой кромки дороги и так вслепую дошёл до Верхне-Выборгского шоссе до самого ГАИ, где, он знал, надо было перейти на другую сторону по переходу, а там два километра – и дома. Он дошёл до ГАИ, на слух определил, что машин нет, преодолел переход и направился к дому, где, он знал, волнуется Валентина, бесполезно названивая в городскую квартиру. На всю дорогу у него ушло три часа. В час ночи он был на даче, к великой радости и удивлению Валюши. Во всей этой истории жило победоносное чувство преодоления, самообладания и бесстрашия, но также осталась горечь и душевная боль от беззащитности и отверженности одинокого слепого человека с белой тростью на пустынной загородной трассе, мимо которого равнодушно проезжали шуршащие машины, не тормозя, не интересуясь и не предлагая свою помощь…

Однажды, летом 2010 года, ранним ветреным утром, когда Олег и Валентина спали, начался пожар на соседнем участке. Хозяйка этого участка, непонятно почему, увидев пожар, села в свою машину и умчалась в город, бросив горящий дом на произвол судьбы, не вызвав при этом пожарных. Огонь поглотил соседский дом и быстро переметнулся на их участок. Уже пылал забор. Олега будто что-то подняло с постели. Он вышел из дома и почувствовал сильный жар со стороны горящего забора, с характерным поскрипыванием и пощёлкиванием сгоравших веток и дерева. Олег вбежал в дом, разбудил Валентину, дав команду быстрее брать документы и бежать из дома. Сам он схватил клетку со своими любимыми чижиками, и они все вместе укрылись в беседке, которая стояла в другой стороне участка. Пожарных вызвали соседи, но машина добиралась в течение сорока пяти минут, а когда прибыла, то оказалось, что и воды было мало для тушения пожара. За это время, пока ждали пожарных, соседи повыскакивали из домов, бросились тушить пожар и спасать имущество, хоть какое. К приезду пожарной машины дом уже был охвачен сильным пламенем. Так они стали погорельцами. Самое удивительное, что их соседи по участку, Владимир и Марина Маковы, быстро организовали штаб для поддержки погорельцев, желая помочь семье слепого хозяина. В штаб принесли телевизор, холодильник, постельные принадлежности, кухонную посуду и много всего разного, в том числе деньги на новый домик. Кто что мог. Всем миром разгребали пепел, расчищали землю для нового фундамента, поддерживая Валентину и Олега добрым словом и делами. Они были потрясены до глубины души, до слёз, добротой и состраданием окружающих людей, скромно живущих на своих сотках без всяких излишеств и роскоши.

Вадим в это же лето купил небольшую улучшенную бытовку двухскатную, собранную из брусков, обитых вагонкой. Внутри было несколько секций. За один день домик был установлен выездной бригадой на участке. Пригодилась и буржуйка, которую поместили внутри домика. За три дня сын пристроил отличное крыльцо. Потом возвёл забор и построил небольшой сарайчик взамен сгоревшего. На участке после пожара сохранилась только банька с небольшой мастерской и беседка в стороне от дома. Радости не было предела. Дачная жизнь продолжалась на новом витке бытия, в котором жили любовь, доброта и вера в чудо, живущее рядом, а не за горами-долами заморских стран.

Продумав, что надо купить из продуктов, Олег стал одеваться. Долго искал на кухне продуктовую сумку, не нашёл, нащупал большой полиэтиленовый пакет и положил его в карман куртки. На тумбочке в коридоре Валентина оставила хозяйственные деньги – как всегда, по одной тысяче рублей. Олег пересчитал – было ровно семь тысяч.

Если раньше в обороте были купюры разных размеров, которые при деноминации рубля что в 1961 году с введением новых купюр, что при реформе из-за инфляции в 1993 году, связанной с обменом денег, всё-таки можно было отличить слабовидящим и слепым по их размерам, то после проведения деноминации рубля в 1998 году с постепенной заменой денег старого образца на новые, бумажные банкноты номиналом пять, десять, пятьдесят, сто и пятьсот рублей стали неотличимы для незрячих людей из-за их унифицированных размеров и отсутствия на денежных банкнотах какой-либо метки для слабовидящих или указания номинала банкнота «по Брайлю», как это стали делать в других странах – Канаде, КНР, Израиле, Индонезии.

Чтобы как-то выйти из этого положения, незрячие, боясь ошибиться при расчётах и сомневаясь в честности людей, приспосабливают различные аксессуары с многочисленными ячейками под кошельки, где заранее раскладывают в определённом порядке деньги с помощью зрячих, которым доверяют.

Олега в магазинчиках около дома знали давно и никогда не обманывали. Взяв одну тысячу с собой, он вышел из дома в хорошем настроении, предвкушая, как обрадуется Валюта, увидев в холодильнике куру, сыр, на столе свежий хлеб, любимый «Столичный» кекс и гроздь бананов. Он вышел из дома и немного постоял. Никаких звуков работающих долбящих агрегатов не услышал. Прошёл вперёд от парадной и свернул направо. Теперь надо пройти семьдесят пять шагов до пересечения с первой улицей. Он осторожно проверил тростью место вчерашней раскопки, но ничего не предвещало опасности.

– Не обманул мужик, точно всё закопали и выровняли, – отметил он с облегчением.

Перейдя дорогу с вытянутой вперёд тростью, он стал определять второй по счёту небольшой ларёк с продуктами. Хороши эти ларьки для него тем, что в них нет самообслуживания. Поэтому Валентина, когда плохо себя чувствовала, давала ему записку к продавцу с перечнем покупок и отправляла его в этот ближайший ларёк шаговой доступности. Его уже там знали и отоваривали всегда хорошими продуктами, приговаривая: «Это кура, это греча, это хлеб, это яблоки». Олег шутил: «Курица – не птица, Польша – не заграница», «Яблоко с утра – доктор со двора» и предлагал для интереса самому называть то, что они выкладывают для него на прилавок. Что всегда вызывало неподдельное восхищение.

Вот и сейчас, судя по голосу, продавщица Гуля бойко его отоварила, стараясь вложить ему в руку сдачу по одной купюре.

– Нет, не надо мне говорить, Гуля, сколько вы мне даёте сдачи. Хотите, я сам вам скажу?

– Вы что, фокусник или прикидываетесь слепым? – смеялась она, не веря ему.

– Кто я такой, и сам не знаю, а вот сдачу вы мне дали… – говорил Олег, перебирая деньги, – ровно четыреста рублей, четыре раза по сто, на остальную мелочь даже время не хочу тратить, и так всё ясно.

– Неужели так можно? Кто вас этому научил? – опешила Гуля.

– Учитель мой – моя слепота. Потренируйтесь пару лет с закрытыми глазами, и у вас получится не хуже, – сказал напоследок Олег и вышел из магазина.

Он немного слукавил, так как в уме всё просчитал и сдачу в четыреста рублей с копейками предполагал.

«Ну, не дадут же четыре раза по пятьсот, и так ясно», – думал он, мечтая, как все незрячие, о деньгах с метками для слепых, не понимая, почему не сделать государству то, в чём уже нуждалось колоссальное количество инвалидов и престарелых людей.

«Странные люди эти зрячие, – рассуждал Олег. – Думают, что у слепых нет жизни, никакой. Даже предположить не могут, что нужно и можно жить даже тогда, когда у тебя отняли зрение, слух, руки, ноги. Мир просто становится другой, он меняет свой угол наклона, объём, цвет, свет, ограничивая нас в одном и одаривая в другом. Только об этом никто из зрячих не знает. Мне часто до потери зрения хотелось знать, как и что чувствует слепой. Закрывал ненадолго глаза, и на меня наваливался холодный ужас потусторонней жизни. Но если бы я знал, что это не конец, а начало другой жизни, может быть, иначе готовил бы себя к ней. Нет у нас в огромной стране музея темноты, который во многом открыл бы глаза зрячим и подготовил слепнущих к темноте. А вот в одном из крупных городов Израиля, в Холоне, в детском музее открыта выставка под названием «Диалог в темноте». Там каждые пятнадцать минут в кромешную тьму уходит группа со слепым гидом. Именно со слепым, который ведёт зрячих в свой тёмный мир, чтобы познакомить их с ним, помочь хоть немного адаптироваться в нём и открыть зрячим новые ощущения и возможности человека. Слепой ведёт диалог со зрячими, которые идут за его голосом в полной тьме. В темноте этого диалога они проходят несколько комнат, каждая из которых показывает разную ситуацию, в которую может попасть слепой. Побывают в лесу, где услышат пение птиц, пощупают руками деревья, смогут представить, как выглядит то, что ощущается. Потом их ждёт домик лесника, обставленный и увешанный разными предметами, большую часть которых надо узнать. На одной из стен висит деревянная маска индейца, это чувствуется по его оперению на голове и по большому носу. Но об этом мы, зрячие, знаем, так как видели в кино, а слепому же, наоборот, все описывают на словах и дают ощутить, если этот предмет материален. После на лодке они отправляются в город, ощущая качание на волнах, брызги воды и слыша шум мотора. На носу лодки можно нащупать и прочесть надпись. Затем ощущение города – шум, тротуар и все, что на нем стоит и паркуется. Надо попытаться самим на ощупь узнать вещи. Там же в городе есть магазин, который оказывается овощной лавкой, чтобы понять, в какой ситуации находится слепой, когда стоит перед прилавком. Из магазина группа отправляется в комнату, где слышны разные звуки и музыка. Воображение начинает рисовать картины происходящего, но опять-таки, зрячие это где-то видели. Интересно, что в это время «видит» слепой человек. Из этой комнаты прямиком идут в бар, где их подводят к стойке, у которой надо заказать прохладительный напиток или купить шоколад, и все это, разумеется, в кромешной тьме. Можно заранее приготовить мелочь, все, что продают в пределах 10 шекелей, но сдачу дадут без обмана. Купив что-то выпить и перекусить, они садятся за стол в этом баре, и тут уже начинается настоящий диалог в темноте, потому что это время для вопросов гиду. А слепые живут в своем мире, но им неприятно, когда их пытаются принижать жалостью или изолировать в обществе. Они такие же люди, как все. Так же радуются жизни, так же любят вкусную еду, хорошую музыку и теплую погоду, просто у них нет того, что для зрячих является центральным чувством, без которого, зрячие думают, невозможно жить. Но, проведя полтора часа в темноте, они убеждаются в обратном».

Олег не заметил во время своего внутреннего монолога, как пропустил место, где надо было свернуть к своему дому, чтобы идти вдоль него, отсчитывая тростью нужное количество подъездов. Он понял, что идёт по аллее недолго, значит, ещё не поздно свернуть налево, надо лишь найти поребрик со знакомым выступом. Он стал водить тростью по земле вытянутой рукой и неожиданно услышал за спиной разговор женщины и мужчины.

– Помоги слепому. Не видишь, дорогу ищет, – произнёс женский голос.

– Вот ещё! Этих слепых развелось в городе дальше некуда, и все со льготами, с квартирами, с пенсиями, которые нам и не снились…

– Чего ты кричишь, слышно же ему!..

– Плевать! Я правду говорю. Тоже мне, нашла кого пожалеть, дура.

Олега словно окатили ледяной водой от этих слов. Он невольно по грубому нудящему голосу представил себе этакого мещанского толстопузого пивного мужика, сделавшего жизнь этой пришибленной и доброй женщины адом. Он остановился, резко повернулся к ним лицом и чётко по-деловому произнёс:

– Дорогой, давай меняться! Я тебе – льготы, пенсию и квартиру впридачу, а ты мне отдай свои глаза! А? Что-то не слышу ответа?

Наступила тишина, в которой он уловил торопливые испуганные удаляющиеся шаги. Настроение было убито напрочь. Он знал, что эти ядовитые слова никогда не забудет. Страшно то, что таких, как этот мужик, немало. Кто-то говорит вслух, кто-то молчит об этом, не задумываясь и не представляя всей трагедии человека, потерявшего зрение.

Олег поднялся в квартиру. Разложил продукты. Заставил себя выпить чашку чая. Включил беговую дорожку и быстро с ожесточением стал перебирать ногами по полотну, увеличивая скорость, будто готовился разбежаться и со всего разгона взлететь к небу. Хотелось убежать от этих слов, от этого места, от этих людей к чему-то чистому и высокому. По мере бега он успокаивался, думая о Валентине, о своей семье, о творчестве, о друзьях и об огромной гвардии незрячих, которым он, сам слепой, хотел бы служить беззаветно, помогая мыслями, словами и делами.

И он действительно взлетел, но только во сне, который видел много-много раз: он легко парит в небе с раскинутыми руками, пролетая над белыми облаками, между которых мелькает земля с реками, полями и лесами. Но приземлиться он должен только в городе на знакомый блокадный дом, над которым плотной сетью протянуты электрические провода под током. Вот и сейчас, во сне, он словно обессиленная птица пытается подлететь к дому, но провода обжигают его током, не пуская на землю. Он просыпался с сердцебиением и снова проваливался в этот же сон, изнемогая от повторяющихся неудач до самого рассвета.