Глава 2
Я оборвал связь, потому что в ванной хлопнула дверь, вскоре Эсфирь появилась одетая, накрашенная, с уложенной прической и платком на плечах, который можно моментально набросить на голову, чтобы не оскорблять религиозные чувства местных блюстителей нравственности.
– Хорошо выглядишь, – сказал я, – классно даже… И сиськи есть… Даже две, знаешь?.. Правда, у коалы шесть, но зато у тебя крупнее… И вроде без шерсти. Хотя в шерсти было бы забавнее…
Она наморщила нос, знает, комплименты говорим в любом случае, даже если женщина как крокодил после схватки с северным тигром, но не сказать тоже нельзя, нынешний мир держится на условностях, которые все будут сметены наступающей сингулярностью.
– Пойдем, эстет.
– Да, – согласился я. – Сиськи – настоящая эстетика. А еще когда тема, как вон у тебя, раскрыта…
– Несерьезный ты, – сказала она с укором. – Я представляла ученых… несколько другими.
– Ситуация несерьезная, – объяснил я.
– Со стрельбой и погонями?
– Все, – подчеркнул я, – что не относится к науке, несерьезно.
Мы вышли из дома, Эсфирь еще в подъезде укрылась от нещадного солнца за огромными темными стеклами модных очков, а я потерпел несколько секунд, пока глаза адаптируются, это с каждым выходом на улицу занимает все больше времени.
Это побочный эффект от операции на моих генах, но теперь знаю, в каком месте что-то менять еще.
Я с крыльца обратил внимание на новенький «Опель Астра», признанный лучшим авто всего несколько лет тому, а сейчас смотрится чуть ли не старомодным, что еще какой показатель стремительного роста хай-тека, все-таки в автомобилестроении не так просто менять модели, как можно с айфонами.
– Этот? – спросил я.
Она кивнула.
– Правда, милый?
– Неплохая вещь, – сказал я с одобрением. – Краденая?
– Ну вот еще, – отрезала она. – Почему если еврейка, то краденое? Мне и подарить могли!
– Выпросила, – сказал я авторитетно, – лучше уж краденый.
– Почему лучше?
– Благороднее, – пояснил я. – Судя по фильмам, книгам и сериалам. Робингуды, корсары и прочие грабители все еще выше, чем инженеры и честные служащие, не так ли? Ты много фильмов видела о хороших инженерах? А вот о хороших киллерах их тьма, как будто киллеры могут быть хорошими.
Мы подошли к авто, я распахнул перед Эсфирью левую дверцу, а сам обошел спереди и сел рядом на правое сиденье.
Она посмотрела на меня с интересом.
– А мы какие?
– Мы честные служащие, – возразил я. – Вроде инженеров. Киллеры убивают ради денег, а мы – из высших целей гуманизма. При гуманном гуманизме убивать можно и нужно! Но гуманно. Раньше, убив врага, над ним читали молитву.
– А сейчас?
– Сейчас только с серьезным лицом, – пояснил я. – Ибо убивать в принципе нехорошо, но сейчас это важно и необходимо. Ибо гуманизм на марше.
Она покачала головой.
– Все равно я не выпрашивала.
– Ну да ладно, – сказал я великодушно, – краденому коню в зубы не смотрят. Как и в другие места. Покажи, на что эта штука способна!
Она ответила со вздохом:
– Нельзя. На мужчин, превышающих скорость, смотрят сквозь пальцы, а к женщинам как-то несправедливо…
– Мы вас оберегаем, – сообщил я лицемерно. – Хотя было бы за что?.. Только в арабских странах женщины еще как женщины, а в Европе и в Израиле уже одни злобные и наглые чудовища.
Она осторожно вывела авто со двора, по ее движениям понятно, что привыкает к габаритам новой машины. Конечно, взамен брошенной машины служба поддержки пригнала исправный и проверенный, чистый по всем документам, но Господь создал женщин более осторожными, и никакие законы о равноправии, принимаемые людьми, не в силах изменить генетические особенности женской натуры.
Это сможем сделать только мы, ученые, настоящие дети Бога.
Она вывела автомобиль на улицу, бросила вроде бы ненароком:
– Я переговорила со своей группой.
– И что?
– Сказали, что ты настолько помог, что готовы быть полезными в любом твоем деле.
– Прекрасно, – ответил я с чувством. – Люблю должников. Передай им, пусть отдыхают. Штурмовать дом Хиггинса не будем.
Она отшатнулась так, что даже автомобиль вильнул, как конь под нервной всадницей.
– А куда мы тогда? Вообще, что случилось?
– А зачем? – спросил я. – Не один, так другой… Больше нам делать нечего, как уничтожать всяких там. Их полно! Место Хиггинса тут же займет мерзавец еще круче. Мир таков, люди все мерзавеют, это называется раскрепощением морали и нравственной свободой. Толерантность… она такая.
Она покачала головой, не отрывая от меня взгляда.
– Все равно не понимаю. Вчера ты был… другого мнения.
– А ты слышала, – напомнил я, – что утро вечера мудренее?.. За ночь я поумнел, со мной это постоянно. Представляешь, с каждым днем умнее!.. Здорово? А вот ты… ладно, ты красивее. С каждым утром. Наверное.
Она сказала требовательно:
– Что случилось?
– Я ему простил, – сообщил я. – По-христиански. Это вы, евреи, народ кровожадный и злопамятный, а мы, христиане…
– Это ты христианин?
– Ну, – ответил я уклончиво, – попы так считают. И пишут в статистике. В общем, Хиггинс покаялся.
– Ах-ах!
Я сказал с укором:
– Нужно верить людям. А я милостиво пошел ему навстречу.
– С пистолетом или гранатометом?
– Какие вы все грубые, – ответил я печально. – Так обо мне подумать! В общем, я взял его империю под свою всепрощающую руку.
Ее глаза расширились.
– Ого!.. И кто из нас еврей?
– Еврей живет в каждом, – сообщил я, – главное, не выпускать его слишком часто. А лучше вообще придушить.
– Скотина, – сказала она сердито. – Грубая скотина!.. Конечно, двух зайцев одним камнем… Все евреи будут завидовать. И что он теперь будет по твоим приказам?
– Это неважно, – ответил я великодушно.
– Неважно?
– Все потом, – заверил я. – Давай быстренько отыщем третий заряд, да вернусь в холодную и заснеженную Москву… хотя сейчас июль месяц, но все равно сугробы на улицах и вежливо пьяные медведи с балалайками гоняются за демократами и агентами госдепа.
Она подумала, сказала злым голосом:
– Я должна испросить разрешение. И дальнейшие…
– Распоряжения?
– Инструкции.
– Из дома не могла?
Она покачала головой.
– Дом может находиться под наблюдением, мы не знаем. А такие вопросы обговаривают только при личной встрече.
Она резко повернула баранку, сворачивая в просвет между домами, но дальше выехали не на улицу, а в узкий и кривой переулок с нависающими над дорогой балконами.
Я посматривал по сторонам и даже сверху, спутник проходит над Аравийским полуостровом как раз российский, ничуть не маскируясь под метеорологический, уже даже в Африке знают, какие они метеорологические, картинка яркая, по новой технологии цветная, с прекрасным разрешением, вижу город, квартал, а если хорошенько позумить, то и наше авто.
Она сказала нервно:
– Не люблю эти узкие улочки в трущобах.
– Могут вылить помои со второго этажа? – спросил я понимающе.
– А очередь из автомата не хочешь? – сказала она сердито. – Здесь люди непредсказуемые!
– Автоматы здесь почти у всех, – согласился я. – Даже и не знаю… С другой стороны, могут не попасть, а помои обладают широким поражающим действием.
– Чего не знаешь?
Я пояснил:
– Вообще-то я за свободную продажу оружия населению. Как демократ, либерал и понимальщик свободы американского духа. Но как гомо сапиенс я за полный его запрет.
– Амбивалентник, – сказала она с осуждением. – Таким не место в разведке.
– К счастью, я не в разведке.
Она бросила в мою сторону взгляд, полный подозрения.
– Ну да, у вас же стратегическое доминирование!..
Во втором таком же кривом, но безлюдном переулке сбросила скорость, улица пустая, много брошенных вещей прямо на проезжей части, чувствуется богатство, но и запустение в одном флаконе.
Так двигались некоторое время, я молчал, уже вижу ее нарастающее раздражение, вот сейчас начну спрашивать, зачем и почему, ей придется врать и оправдываться, потому помалкивал так безмятежно, что она начала бросать сперва удивленные, потом встревоженные и подозрительные взгляды.
Наконец забрались в безлюдный район, где вроде бы и дома достаточно новые, во всяком случае, добротные, и деревья в кадках вдоль проезжей части, но людей нет, народ перебрался в те места, где чем-то лучше, благо здесь проблем с жильем нет, нефтедоллары текли и пока что текут рекой, европейские фирмы, которым только бы заработать, строят много и с запасом, пусть и для кровавого режима, спонсирующего терроризм в Европе.
Эсфирь, судя по взгляду, уже выбрала впереди место, где припаркует машину, я сказал довольно:
– О, квартал красных фонарей?
Она ответила сердито:
– Это тебе не Париж и не Москва. Потерпишь.
– Да я и не выйду из машины, – заверил я. – Как и ты… надеюсь.
Она буркнула:
– Мне нужно кое с кем встретиться.
– Бессовестная, – сказал я с удовольствием. – Как же пала современная мораль! Можно сказать, рухнула. Вот облик современной ненасытной женщины.
Она нахмурилась.
– Вернусь через десять минут. Может быть, через семь. Не выходи из машины!
– А чем здесь заняться?
– Посмотри порно, – посоветовала она. – Или футбол.
Я промолчал, а она быстро выскользнула и, бесшумно прикрыв дверцу, торопливо пошла вдоль домов, а затем свернула во двор.
Глупо не проследить за нею, раз уж такое позволяет спутниковое наблюдение за поверхностью планеты. Этично это или неэтично, как еще могут спорить дураки, но я тут же отыскал картинку этой местности, выделил наш городок и зумил, пока он не распался на жилые кварталы, взял в рамку наш, увеличил, рассмотрел автомобиль, а через пару мгновений наблюдал за удаляющейся фигуркой Эсфири, что с высоты не выглядит ни стройной, ни грациозной, но это неважно, мои пальцы с долговременной памятью еще хранят жар ее горячего гибкого тела.
Она прошла через двор, миновала приземистый дом с плоской крышей, я все всматривался, кто же ждет ее там, вдруг это сам ее непосредственный начальник, что должен был увезти атомные заряды в Израиль, тогда это означает, что затевается что-то более серьезное и масштабное.
Эсфирь вошла в дом так внезапно, словно нырнула в воду. Я торопливо поискал, как подключиться к видеонаблюдению в самих помещениях, но, увы, дом строили еще в те времена, когда камеры устанавливали только на магистралях в рамках помощи в борьбе с нарушителями ДТП.
