Два дня спустя я позвонил Симмонсу и тут же отправился к нему, обнаружив адрес в заметках Джона Келлера. Симмонс жил по соседству с полицейским управлением Принстона. Я приехал к нему часа в три пополудни. Тяжелые тучи наконец пролились дождем на черепичные крыши.

Внешности Симмонса я не помнил – когда я расследовал дело, Дереку Симмонсу было слегка за сорок, так что сейчас я ожидал встречи с дряхлым стариком. Однако, несмотря на глубокие морщины и седину, он выглядел гораздо моложе.

Я представился, и он сказал, что смутно помнит следователя, больше похожего на священника, а не на копа. Вспомнив, что Келлер упоминал сожительницу Симмонса, Леонору Филлис, я спросил, где она. Симмонс сказал, что Леонора уехала в Луизиану ухаживать за матерью после операции.

Он провел меня в гостиную, усадил на диван и угостил кофе, приправленным корицей, объяснив, что научился этому у Леоноры, уроженки Луизианы. Потом он наполнил свою кружку и закурил, придвинув пепельницу, утыканную окурками.

– Вот я бы вас не признал, если б случайно где увидел, – сказал Симмонс. – Если честно, мне вообще хочется об этом деле забыть. Тут пару месяцев назад какой-то журналист приезжал, все вынюхивал.

– Да, мы с ним беседовали.

Сверяясь с записями в блокноте, я рассказал Симмонсу о признании Фрэнка Спэла. Симмонс слушал меня внимательно, не прерывая; он изредка отхлебывал кофе и курил одну сигарету за другой. Когда я завершил рассказ, Симмонс предложил мне еще кофе. Гора окурков в пепельнице грозила просыпаться на столешницу красного дерева.

– Надеюсь, теперь понятно, почему я счел нужным с вами встретиться, – сказал я.

– Нет, – ответил он. – Ничего мне не понятно. Почти тридцать лет никто меня об этом деле не спрашивал, а теперь всех любопытство разобрало. С чего бы это вдруг? Мне об этом говорить неприятно. Профессор был моим единственным другом.

– Дерек, вы помните свои показания тридцать лет назад? Вы их не так давно журналисту повторили?

– Помню, конечно.

– Так вот, не стыкуются они с рассказом Спэла. Он утверждает, что в тот вечер прятался в саду, за домом. Вы говорили, что в то же время, то есть в девять часов вечера, прятались в том же месте. Неужели вы друг друга не заметили? Вы сказали, что в гости к профессору пришла Лора Бейнс, а потом явился Ричард Флинн и устроил скандал, после чего Лора уехала. А позже вы якобы видели ее машину у дома. Спэл о Лоре даже не упоминал. Он утверждает, что профессор был с Ричардом Флинном и что они не ссорились.

Все расхождения в показаниях Симмонса и Спэла я аккуратно, по пунктам записал в своем блокноте.

– Ну и что? – равнодушно осведомился Симмонс. – Может, этот тип чего напутал или соврать решил. Почему ему вы верите, а мне – нет? И вообще, чего вам от меня надо?

– Все очень просто, – ответил я. – Один из вас лжет. И по-моему, это вы. Интересно, зачем вам лгать?

Он натянуто улыбнулся:

– Может, я и не вру. Может, я теперь ту ночь плохо помню. Старый стал. С возрастом многое забывается.

– Дело в том, что ваш недавний рассказ Келлеру почти дословно совпадает с вашими тогдашними показаниями, наутро после убийства. А еще вы Келлеру сказали, что Лора и Видер были любовниками.

– Может, и были. Вы же точно не знаете, были или не были.

– Об их связи, кроме вас, больше никто не упоминал. А Флинн был в Лору влюблен, так что следствие должно было ухватиться за версию убийства из ревности.

– Ну, я тогда думал, что они были любовниками. Я ж не виноват, что вы не тех людей об этом расспрашивали. Вот я и сейчас считаю, что Ричард сначала ушел, а потом вернулся и профессора убил. А то, что вам этого доказать не удалось, так это не моя забота.

– Дерек, признайтесь, вы в тот вечер в саду не прятались, верно? Почему вы Флинна подставляете?

Внезапно Симмонс озлобился:

– Никого я не подставляю! Говорю же, я своими глазами видел, как они втроем в гостиной сидели.

– Значит, вы больше часа на морозе в снегу простояли? А как вы были одеты?

– Да не помню я!

– И как вы со Спэлом друг друга не заметили?

– Может, он все выдумал! Не было его там. Или был, но не в тот вечер, откуда мне знать!

– А почему вы утверждаете, что Лора Бейнс у профессора в гостях была?

– Потому что я ее видел! И ее, и машину ее. Все, надоело мне одно и то же повторять! Я не попугай! – Он резко поднялся. – Ну, время вышло. Я обещал заказчику сегодня к вечеру автомобиль починить. И вообще, при всем уважении, мне ваш тон не нравится. А теперь пора начать матч. Благодарю за понимание.

– Простите, что вы сказали?

– То, что комментатор объявил – ну, во время бейсбольного матча «Нью-Йорк янкиз» с «Балтимор ориолс», на следующий день после гибели Турмана Ли Мансона. Я тогда на стадионе был, сам слышал. Все, больше о Видере я говорить не желаю – и без ордера не буду. А теперь позвольте, я вас провожу.

Ситуация была до смешного нелепой: подозреваемый выставил меня из дома как мальчишку, заигравшегося в детектива. Давно минуло то время, когда я был настоящим копом, с пистолетом в кобуре и жетоном на груди. Теперь я, старый дурак, совал нос не в свое дело.

Я сел за руль, швырнул блокнот в бардачок и выехал на Вэлли-роуд. Ливень хлестал в лобовое стекло, дворники не справлялись с потоками воды, а я пытался понять, что делать с полученной информацией. Ясно было, что Дерек лгал – и сейчас, и тридцать лет назад. Мэтт упоминал, что адвокат Спэла требовал повторного рассмотрения дела, но безуспешно. Вряд ли кого-то заинтересует, что какой-то придурочный пенсионер, хоть и бывший коп, уличил Симмонса во лжи.

Несколько дней я чинил крышу, красил стены в гостиной и занимался хозяйством, однако мысли о расследовании не оставляли меня в покое.

В субботу я привел в порядок сад, а в воскресенье отправился в Нью-Йорк, на встречу с бывшим коллегой, Джимом Фостером, который недавно выписался из больницы после инфаркта. Стояла прекрасная погода, и мы решили прогуляться, а потом пообедать на веранде ресторанчика неподалеку от Лафайет-стрит. Джим пожаловался, что доктора посадили его на жуткую диету. Я спросил его, помнит ли он дело об убийстве Джозефа Видера.

– Кого? – удивился Джим.

– Был такой профессор в Принстоне, его убили в собственном доме, в декабре восемьдесят седьмого. А теперь в тюрьме Потоси объявился некий тип, приговоренный к смертной казни, который утверждает, что это он Видера убил. Зовут его Фрэнк Спэл, ему в восемьдесят седьмом двадцать два года было.

– Фрэнк… – произнес Джим, глядя на мою тарелку итальянской колбасы. – Фу, противное имя. Я в детстве «Унесенных ветром» читал, там был персонаж по имени Фрэнк, у него изо рта скверно пахло. Вот с тех пор как слышу имя Фрэнк, так это и вспоминаю, не знаю почему. А у тебя к этому делу какой интерес?

– Вот у тебя не было случаев, когда расследование зашло в тупик, ты не разобрался, что к чему, а потом, даже много лет спустя, этим мучишься?

– Ох, Рой, у меня много дел было.

– Да, конечно. Но мне вот это дело покою не дает. Чувствую, что я что-то важное упустил, а что именно – не соображу. Такое ощущение, что если я сейчас с этим не разберусь, то справедливость уже не восторжествует – по-настоящему, не так, как в сериале «Закон и порядок».

Поразмыслив, Джим ответил:

– Ну да, я понимаю, о чем ты… Знаешь, когда я в девяностые в Нью-Йорк перебрался, то одно время работал в отделе борьбы с наркотиками. Мы тогда еще с ФБР тесно сотрудничали, с Готти и с ирландской бандой Вестиз в Адской Кухне разбирались. Да, веселое было времечко. Так вот, бывшая любовница одного из главарей Вестиз, некая Майра, решила рассказать обо всех его грязных делишках. Мы договорились встретиться в баре «Фул мун», на Сорок третьей Западной улице. Мой партнер, Кен Финли – его год спустя никарагуанцы подстрелили в Нью-Джерси, – вместе со мной пошел. В общем, явилась эта Майра, я ей объяснил, как работает программа защиты свидетелей, она меня выслушала, сказала, что ей в туалет надо. Ну, мы ее минут десять подождали, а она не возвращается. Я попросил официантку в женский туалет заглянуть – нет никого. Пригласили управляющего, все кругом обыскали… Столик наш рядом с туалетом стоял, мимо незаметно не пройдешь. В туалетной комнате окон не было, разве что в унитаз просочиться или по вентиляционной шахте пролезть, только туда и младенец не втиснулся бы. В общем, куда эта Майра делась – загадка.

– Ну и дела! Так вы потом узнали, что случилось-то?

Джим помотал головой:

– Не-а. Даже сейчас вспоминать об этом жутковато. Исчезла, как и не было ее, а я, дурак, прохлопал. Так ее и не нашли, будто растворилась, улетучилась. Я себе все мозги свернул, все пытался сообразить, что и как произошло. Ох, да у копов таких необъяснимых историй хватает. Может, из-за твоей тоже не стоит голову ломать, все равно ничего не узнаешь.

Я проводил Джима до метро и по дороге на парковку заметил в окне книжного магазина «Макналли Джексон» объявление о том, что в среду, через три дня, здесь состоится презентация книги Лоры Вестлейк. Я счел это хорошим предзнаменованием – в частном порядке я не стал бы просить встречи с доктором Вестлейк, но вполне готов был задать ей пару вопросов после презентации.

Фотографии на объявлении не было, поэтому вечером я отыскал ее в интернете. Мне смутно помнилась высокая, уверенная в себе девушка, невозмутимо отвечавшая на вопросы следователя, но лица ее я не представлял. С недавних снимков на меня холодно смотрела женщина с высоким лбом и жесткой складкой губ. Красавицей я бы ее не назвал, однако ясно было, почему Ричард Флинн влюбился в нее без памяти.

За три месяца до этих событий по просьбе Джона Келлера я отыскал в архивах полицейского управления Западного Виндзора материалы дела об убийстве Видера и снял с них копии. Сейчас я отправился в полицейское управление Принстона и запросил дело Симмонса по обвинению в убийстве жены. Ричард Флинн мельком, ссылаясь на рассказ Лоры Бейнс, упомянул об этом в рукописи. Убийство произошло в 1983 году, спустя несколько лет после того, как я перевелся в полицейское управление Западного Виндзора.

Я позвонил Брокато, начальнику полиции, с которым мы когда-то вместе служили, и он без лишних вопросов позволил мне поработать в архиве. Мне выписали пропуск, и я отправился в подвал, где располагались архивы и хранилище вещественных доказательств.

За прошедшие годы подвальные помещения ничуть не изменились. Мой старый знакомый Вэл Мински вручил мне картонную коробку с документами и отвел в крохотную каморку, где стоял письменный стол с лампой, обшарпанный ксерокс, два стула и пустой стеллаж. Напомнив, что курить в архивах запрещено, Мински ушел, а я погрузился в изучение дела.

Спустя час стало ясно, что Флинн довольно точно, хотя и кратко, описал суть происшедшего.

Дерек Симмонс в убийстве не сознался. Медицинская комиссия под председательством Джозефа Видера вынесла заключение о его недееспособности, и суд объявил его невиновным в силу психической ненормальности. После ареста Симмонс содержался под стражей в тюрьме штата Нью-Джерси, откуда его перевели в психиатрическую лечебницу в Трентоне, где один из пациентов проломил ему череп, что вызвало потерю памяти.

Спустя два месяца Симмонса забрали в психиатрическую больницу Марлборо, из которой он выписался через два года. Медицинское освидетельствование, проведенное при участии Джозефа Видера, стало основанием для решения суда об освобождении. Дерека Симмонса выпустили под надзор, который сняли в 1994 году, после очередного медицинского освидетельствования. Заключение медицинской комиссии в 1983 году подписали еще два эксперта – Линдси Графф и Джон Т. Кули.

В документах дела обнаружился и список телефонных номеров.

Симмонса арестовали только через восемь дней после убийства жены. В списке перечислялись все телефонные звонки за это время – как сделанные из дома Симмонса, так и поступившие на его номер. Я сделал копию списка и спрятал ее в портфель.

Николас Квин, один из моих знакомых копов, занимавшийся расследованием дела Симмонса, умер от инфаркта в девяностые. Имя второго следователя, Яна Кристодулоса, было мне неизвестно, – скорее всего, он появился в управлении уже после моего перевода.

Я вернул Мински коробку документов, и он спросил, нашел ли я нужные материалы.

– Не знаю, – ответил я. – Ты, случайно, не знаком с Кристодулосом? Они с Квином это дело расследовали, только Квин лет пятнадцать назад умер.

– Ага, помню такого. Он вот уже лет пять как в нью-йоркское управление перевелся.

– А номер его телефона можно отыскать?

– Сейчас, погоди чуток.

– Спасибо, Вэл.

– Да ладно, чего ради друга не сделаешь!

Обзванивая каких-то знакомых, Мински хохмил о неверных женах и злобных тещах и подмигивал мне с такой частотой, будто у него развился нервный тик. Наконец на морщинистом багровом лице отразилось торжество, и он вручил мне бумажку с номером мобильного телефона.

– Вот, держи. Кристодулос еще на пенсию не вышел, служит в Шестьдесят седьмом отделении, в Бруклине, на Снайдер-авеню.

Я внес номер в память мобильного, поблагодарил Мински и ушел.

С Яном Кристодулосом мы договорились встретиться после обеда, в кафе неподалеку от Проспект-парка, а я тем временем занялся поисками двух медицинских экспертов.

Линдси Графф, психиатр, практиковала в Нью-Йорке, на Пятьдесят шестой Восточной улице. На веб-сайте я ознакомился с ее биографией, надеясь, что нашел нужного мне человека. Действительно, с 1981 по 1985 год Линдси Графф числилась экспертом в главном управлении судебно-медицинской экспертизы, затем шесть лет преподавала в Нью-Йоркском университете, а в 1998 году вместе с двумя коллегами открыла частную психиатрическую клинику.

Я позвонил в клинику и попробовал записаться на прием, но секретарь предупредила, что мисс Графф занята до середины ноября. Я объяснил, что в моем случае телефонного разговора с мисс Графф будет достаточно, оставил номер своего телефона и попросил перезвонить.

Розыски Джона Т. Кули результата не принесли, и я отправился на встречу с Кристодулосом – невысоким коренастым брюнетом, из тех, кто через час после бритья обрастает густой щетиной. Он недовольным голосом изложил мне все, что помнил о деле Симмонса.

– Это было моим первым серьезным расследованием. Я тогда в убойном отделе всего полтора года служил, до тех пор занимался мелочевкой, а как узнал об убийстве, напросился к Квину в напарники. Ну, знаешь, первое крупное дело – как первая любовь, такое не забывается. А Симмонс, подонок, отвертелся.

Кристодулос полагал, что Дерек Симмонс убил жену из ревности, узнав, что у нее есть любовник. Признаков психического расстройства у Симмонса не наблюдалось, он производил впечатление человека хитрого и коварного, поэтому все сотрудники убойного отдела с негодованием восприняли заключение экспертной комиссии.

– Все улики указывали на него, у нас была масса вещдоков, и, если бы дело передали в суд, Симмонса приговорили бы к пожизненному, – объяснил Кристодулос. – К сожалению, суду пришлось согласиться с результатами медицинского освидетельствования. Симмонса признали невменяемым, отправили в психиатрическую больницу, а через пару лет выпустили. Однако же воистину Господь не дремлет: потом я узнал, что в больнице Симмонс получил по кумполу и в самом деле умом тронулся. Кстати, годом позже, в восемьдесят четвертом, после того как этого типа, который покушался на Рейгана, признали невиновным из-за душевной болезни, в федеральное законодательство были внесены поправки, значительно сузившие определение невменяемости и психических расстройств.

Вернувшись домой, я без особого успеха продолжил поиски Кули. Линдси Графф мне так и не перезвонила, – впрочем, я на это и не рассчитывал.

Часов в десять вечера, когда я смотрел повторный показ сериала «Два с половиной человека», позвонила Диана.

– Кстати, я тебя кое о чем просила, – напомнила она, рассказав о том, что произошло за две или три недели с нашего последнего разговора.

Я запоздало сообразил, что должен был отыскать справку с какого-то ее давнего места работы: Диана оформляла документы на пенсию. Я извинился за задержку и пообещал заняться этим на следующий же день.

– Да это не срочно, не волнуйся. Может, я сама на пару дней приеду и все отыщу. Ты как там вообще?

Всякий раз при звуке ее голоса мне казалось, что мы расстались совсем недавно. Я еще раз повторил, что у меня все в порядке и что о справке я просто забыл, но тут до меня дошло, почему она позвонила.

– С тобой Мэтт разговаривал? – спросил я.

Она замялась.

– Тьфу, старый дурак! Кто его просил язык распускать…

– Рой, это правда? А ты к другим врачам не обращался? Чем я могу помочь?

Мне стало неловко, будто Диана узнала обо мне что-то постыдное. Я сказал ей, что нечего меня жалеть и что ей незачем тратить время на человека, который скоро забудет все на свете, даже свое имя.

– Все, и давай больше не будем об этом, – заключил я.

– Рой, мне очень хочется приехать – на несколько дней, не дольше. Все равно мне заняться нечем. А пенсионные бумаги подождут.

– Нет, не приезжай.

– Рой, не упрямься.

– Я теперь живу не один, а… с подругой.

– С каких это пор?

– С прошлой недели. Мы два месяца назад познакомились. Ее зовут Леонора Филлис, она родом из Луизианы.

– Ага, Леонора Филлис из Луизианы. Так бы сразу и сказал, мол, Минни-Маус из Диснейленда. Рой, не ври. Ты с самого развода один-одинешенек.

– Я не вру.

– Ну зачем ты так?

– Все, мне пора, извини. Справку я тебе найду, честное слово.

– Рой, я приеду.

– Не надо, очень тебя прошу, – сказал я и повесил трубку.

Улегшись на диван, я зажмурился до боли. Из глаз выступили слезы.

В начале семидесятых межрасовые браки были редкостью даже на северо-востоке США. В барах нас встречали злобные и презрительные взгляды, хотя в глазах некоторых посетителей светилось одобрение, будто мы с Дианой влюбились исключительно из протеста. Несмотря ни на что, мы были счастливы; вдобавок я утешался еще и тем, что не придется проводить Рождество с родственниками Дианы в Массачусетсе. А вот когда я запил, счастью пришел конец. В подпитии я становился жестоким, оскорблял Диану, обвинял ее во всем, старался задеть как можно больнее. Даже сейчас мне стыдно вспоминать о своем тогдашнем поведении, так что я заранее благодарен своей болезни – из-за нее я обо всем этом навсегда позабуду.

Пить я наконец бросил спустя три года после развода – и после бесчисленных собраний Общества анонимных алкоголиков, месяца в нарколечебнице в Олбани и двух срывов. Однако же я как был алкоголиком, так им и останусь до конца своей жизни. Если в баре я закажу холодного пива или порцию виски, то остановиться уже не смогу. После выхода на пенсию очень хотелось поддаться соблазну, ведь к тому времени жизнь утратила смысл. Удержало меня лишь сознание того, что это слишком долгий способ самоубийства – умереть можно быстрее и чище.

Я оделся и ушел на прогулку в парк на холме, ярдах в ста от дома. Посреди парка есть поляна с деревянными скамьями, откуда видны городские огни. Я часто там сидел, воображая, что парю над крышами. Вот и сегодня я провел там с полчаса, глядя на соседей, выгуливающих собак или спешащих к автобусной остановке у подножья холма, а потом побрел домой, мысленно укоряя себя за глупость: зря я не позволил Диане приехать в гости.