Глава VI.
В нашу гавань заходили корабли...
Баньку затопил, как обещал. После этого уселся за рычаги вездехода. Всё-таки не зима по календарю, а лето - светает раньше, темнеет позже.
Сгрёб снег в огороде, во дворе, выпихнул его за ворота. После чего, ножом вездехода столкнул с дороги сгоревший КамАЗ. Вместе со сгоревшими и полуобгоревшими телами. Все следы вчерашней битвы скатились с подъёма вниз, там я их и задвинул в ельник, насколько позволили деревья.
Только выбрался из кабины вездехода, в дверь позвонили. Позвонили вежливо, не ткнули пальцем в кнопку звонка и не давили на неё, до приступа тихой ярости по обратную сторону двери. Как был, без оружия, отворил окошечко. Сергеев стоит. Заходите, товарищ полковник. А толпы полицейских с автоматами за Вами нет? Странно, один пришёл. Два автоматчика остались в УАЗике патрульном сидеть.
За руку Сергеев со мной поздоровался, потом Лёше руку пожал. Раскрыл портсигар, протянул: 'Угощайтесь'. Сергеева мы почти не знали, а то бы жест оценили. Отнюдь не каждому полковник открытый портсигар протягивал.
- И сколько же их было?- спросил Сергеев, выпуская в небо струю дыма,- останки внизу видел, но там не разобрать ничего.
- Пятнадцать рыл, да лейтенант, да водитель в КамАЗе, да сам Авдеев. Итого - восемнадцать штук.
- Штук?
- Штук, штук. Людьми-то их называть не хочется. Можно - восемнадцать единиц. Можно - восемнадцать трупов. Так оно вернее.
- А на вас, значит, ни царапины. Про Леонидова я в курсе, кто он такой. А Вы? Тоже спецназ?
- Морская пехота Тихоокеанского флота. Но ещё с двухгодичным сроком службы.
- Хорошо вас готовили. Что ж, спасибо, ребята. Вы за нас нашу работу сделали.
- Мы семьи защищали. Ну, и Родину, как учили. Они же взаимосвязаны.
- Медалей у меня для вас нет. Всё, чем могу, помимо личной благодарности,- достализ принесённого с собой пакета продолговатую высокую коробку из темно-красного глянцевого картона, с золотыми буквами.- Не палёнка, друг из Франции привёз. Когда там теперь опять виноградники появятся? Наверное, очень нескоро. А, может, и никогда.
- Спасибо за награду. Мы, вообще-то, спиртным не балуемся. И, в основном, самогонку, настоянную на травах, употребляем. Вот отдариться есть чем,- я быстренько заскочил в дом, вынес оттуда льняное полотенце, в которое завёрнут каравай свежеиспечённого хлеба.- От нашего стола - вашему столу.
Сергеев принял каравай, вдохнул запах, отломил кусочек и засунул в рот.
- Божественно,- расстегнул бушлат и сунул каравай за пазуху,- внучкам в подарок отвезу. Это им слаще любых конфет будет.
- Хлеб у моей жены на славу удаётся. Говорит, что слова волшебные знает.
Он хитро посмотрел на меня:
- Это какая, старшая или младшая?
- Младшая. Которой девятнадцать вот-вот исполнится.
- Приехали-то вы сюда почти три года назад. Когда ей шестнадцать было.
- Не могли мы её с матерью-алкоголичкойоставить. А она ни шлюхой становиться не хотела, ни замуж за водопроводчика-пропойцу выходить.
- Да, ладно. Что недоказуемо, то ненаказуемо. И официально-то ты только со старшей расписан. Если что, можешь мусульманином прикинуться, да ещё пару жён заиметь. Если здоровье и финансы позволяют. Живут-то дружно?
- Душа в душу.
- Это главное. И вот ещё, что важное хотел сказать. Телевидения нет, но радио из Москвы вещает. У нас приёмник хороший есть. Передают, что уровень океана резко повышается. Прибрежные города все затоплены. И Петербург, и Севастополь, и в Европе тоже - Амстердам, Венеция, Марсель, Ницца. Правда, уверяют, что Москве ничего не грозит, она над уровнем моря на триста двадцать метров возвышается. Нам тогда, тем более. Наш город на сто семьдесят метров выше Москвы расположен. А ваша заимка и на все триста. Баньку топите?- Посмотрел на дымок, поднимавшийся над трубой,- здорово пахнет. У вас тут, как шикарная загородная дача. У Авдеева губа была не дура - базу свою здесь устроить,- и заторопился,- Пора мне. Дел невпроворот. Ещё раз спасибо вам, ребята. И жене за хлеб от меня и семейства моего благодарность передайте.
- Обязательно,- проводил Сергеева до уазика, в котором сидели автоматчики. Вспомнил про трофеи:- погодите минутку.
Вынесли с Лёшей из сеней все шесть автоматов и магазины к ним.
- Нам они без надобности, а вам пригодятся.
- Спасибо опять же. За вашу заимку я теперь спокоен. Кстати, сколько вас тут?
- Семеро взрослых и пятеро детей. Двое, правда, совсем груднички. Второй месяц жизни всего пошёл.
- Да, уж. Выпало им родиться в недоброе время. Ничего. С такими папами и мамами не пропадут.
- Однозначно. Дети - наше всё.
- Удачи вам. Даст бог, ещё свидимся,- изрёк Сергеев пророчество.
- Удачи всем нам,- ответили мы с Лёшей хором.
Помылись на славу, после чего все чистенькие и умиротворённые уселись за стол обедать. Кроме Василича, которому время было нести караул во дворе. Ирина Тимофеевна хлопотала у стола немного смущённая. Дело в том, что когда помыли детей, и пришла очередь взрослых, то Ирина и Василич отправились в баню вместе. Все сделали вид, что так и надо, никто словом не обмолвился, кроме ехидныНатальи.
- Ирочка, свадьбу-то когда сыграем?- с невинным видом спросила она, заставив Тимофеевну покраснеть. Я шлёпнул жену пониже поясницы:
- Сейчас я тебе чего-нибудь сыграю. Марш в баню! Ларисёнок уже ушла.
Из бани Наташу вела под руку Лариса, я и вправду постарался. Тихим голосом Наталья попросила прощения у Ирины за свой длинный язык, и не выдержала:
- Я прилягу, полежу полчасика.
Когда подошёл к кровати, прошептала:
- Володенька, ты меня просто ушатал. Прямо, как в медовый месяц. Спасибо, любимый. Я не слишком громко кричала?
- Больше стонала,- Лариса забрала от Веры Вовчика и Надюшу. В баню ушли Леонидовы,- мне даже завидно было, ты меня сегодня переплюнула. Господи, до чего же спокойные дети! Поели, покакали и спят себе. Вот счастье-то нам с Верой.
- Можно подумать, мои девчонки много орали.
- Они тоже тихие были, особенно Маша. А Дашка шебутная чуть-чуть. Не любила, когда на прогулку одевают. Всё на улицу в распашонке рвалась.
Два дня мы наслаждались покоем. Всё хорошо, все здоровы, везде и во всём порядок. Казалось, что так оно теперь всегда и будет. На небольшие толчки почвы, происходившие почти каждый день, внимания мы уже не обращали. Обычные афтершоки после большого землетрясения, объяснил я обитателям заимки. Животные и птицы никаких сигналов тревоги не подавали. А зря.
На этот раз 'везение' выпало на смену Лёши Леонидова. Дети уже все спали. Я предвкушал сладостные минуты, сидя на краю кровати, стягивая с себя футболку. Обе мои богини уже дожидались меня под одеялом. И тут в дверном проёме возник Лёша. Только он умел так бесшумно передвигаться, словно бесплотный призрак. Не сказал ни слова, но я, вздохнув, стал одевать обратно снятую футболку. Всунул ноги в валенки, стоявшие у задней спинки кровати, поднял с табуретки свитер и тогда вопросительно посмотрел на Лёшу.
- Вода,- изрёк Лёша. Ясно. Чего зря трепаться. На всякий случай, достал из стойки карабин, подпоясал полушубок офицерским ремнём, повесил на шею бинокль, в руку взял мощный аккумуляторный фонарь.
Во дворе поднялись на помост у забора. Я включил фонарь, поводил лучом туда-сюда. Но свет не пробился через темноту за подъёмом.
- Вертолёт летел к городу. С него прожектор вниз светил. Я и увидел. Вода далеко, в самом низу.
Я слышал звук летящего вертолёта, но поскольку он не приближался, а удалялся, значения этому не придал. Мало ли кому взбрело в голову полетать, на ночь глядя. Мы спустились с помоста, вышли со двора и направились к краю поляны перед заимкой. Туда, где была дорога, ведущая в город. Подойдя к краю ровной площадки, посветил вниз фонарём. Слабое пятно света скользнуло по гладкой зеркальной поверхности, не оставляя места сомнениям. Послышался рокот вертолётного двигателя и через несколько минут вдали невидимой тенью проскользнула по небу винтокрылая машина. Но из её 'брюха' вырывался конус яркого света, осветивший широкую водную гладь, расстилавшуюся внизу.
Оставалось только гадать, зачем прилетал вертолёт. А вот наличие воды говорило о многом. То ли Северная Америка погрузилась в пучину океана, вытеснив не мерянное количество воды. То ли развалился, то ли растаял какой-то из огромных ледников Антарктиды. Информации не было, а гипотезу можно было строить любую. И достоверность её ни подтвердить, ни опровергнуть. Однако, вода была. И это непреложный факт. Я вспомнил демотиватор, выложенный в Интернете. Там мужичонка плыл на вёсельной лодке по Красной площади, вдоль Кремлёвской стены. Вот и стал этот фотомонтаж явью. Не спасли Первопрестольную триста метров над уровнем моря. И наш городок четыреста девяносто метров не спасли. Вода, несомненно, в город вошла. И это ночью, в темноте, когда почти все спят.
Я высветил фонарём пенёк, недалеко от поверхности воды. После чего, стараясь не увести луч фонаря в сторону, закурил сигарету. Лёша, глядя на меня, тоже полез за пачкой и зажигалкой. Когда сигарета догорела, вода уже добралась до пенька.
- Подымается,- выдохнул Лёшка, следивший за пеньком. Я промолчал, потому что никаких слов, кроме матерных, произносить не хотелось. Посмотрели друг на друга.
- Наши действия, командир?
- Надо вездеход готовить. Он плавающий. Пойдём с него нож бульдозерный снимать. Такой балласт нам не нужен.
Пока дошли до заимки, я произнёс про себя все ругательства, какие только знал. Нет, ну стоило ли строить убежище, копить дрова, запасы еды и всего прочего, если всё это окажется под водой! Мать, мать и перемать!!! И куда прикажете подаваться? Вариантов всего два, на длительное плавание вездеход не рассчитан. Плыть к городу? Если затопит заимку, то в городе пятиэтажки и подавно под воду уйдут. Девятиэтажек всего шесть штук и, если в них соберётся весь город... За избушкой Василича есть высокая гора, её и от заимки видно. Но сможет ли вездеход выехать там на берег, ему ведь требуется пологий спуск? Ладно, ввяжемся, увидим.
Лёша доставал из кузова вездехода гаечные ключи, а я пошёл в дом, будить Василича. На столе горел ночничок. 'Молодожёны' безмятежно спали на своём сборном топчане. Засунув руку под одеяло, дёрнул Василича за ногу. Он протянул вверх руку и взял с края стола часы со светящимся циферблатом.
- Рано же ещ... Увидев в свете ночника моё лицо, поднялся и стал быстро одеваться. Кадры, действительно, решают всё. С Лёшей и Василичем нигде не пропадёшь. Пропасть с ними можно только там, где никому не спастись.
На улице объяснил Василичу его задачу. Он должен сидеть с фонарём на краю подъёма к заимке и следить за уровнем воды. Если уровень резко начнёт повышаться - известить нас по рации. И бежать к дому, потому как это, будет означать срочную эвакуацию. Василич, в отличие от меня, матюгнулся вслух. И опечалился:
- И чем же мы так Господа прогневали? Иди, Вова, я тут прослежу.
Болты крепления отвернули, помогая рукам трубами, одетыми на ключи. Я завел двигатель, не до тишины уже было, дал задний ход, и нож, вместе с гидравлическими стойками, остался лежать на снегу. Подвёл вездеход к входу в овощехранилище. К тому, что с улицы. Открыл дверь хранилища, и мы принялись грузить в кузов вездехода коробки, подписанные фломастером. Коробка со сгущёнкой, пара коробок с куриными консервами, коробка с шоколадом, который я купил в тот день, когда забирали жён из роддома. И всё равно, это лишь маленькая толика того, что надо. Всё в вездеход не влезет. Установил гидродинамические кожухи, тентовые дуги, натянули плотный двойной тент на кузов. В первом приближении, всё готово. Оружие, патроны и гранаты закинем в последнюю очередь.
Направились к Василичу. Не говоря ни слова, он посветил фонарём. Вода уже поднялась примерно до середины подъёма. И отчаяние охватило меня. Так вот ты какая, белая пушистая лисичка! Впрочем, утонуть легче, чем провалиться через трещину в земле в раскалённую лаву. Хотя, что легче - не пробовал. Как там: что чувствуют покойники, знают только покойники. Мёртвые не потеют. На том свете всем воздастся по заслугам. Умирают только один раз. И... Короче, хорош ныть! Не хорони раньше времени!
- Значит так, мужики. Как вода начнёт подступать к забору, будим женщин и детей. Пока она там до верха крыльца дойдёт, пока в дом просочится, мы уже будем на чердаке. В вездеход посадка будет через чердачное окно. Заранее в кабину, кроме меня, сядет Вера с Надей и Вовкой. Остальных размещаете в кузове, там десять откидных сидений. Может статься и так, что на чердаке отсидимся. Если, к примеру, дом до половины высоты затопит, лучше остаться на твердом, чем в плавающем вездеходе. Вездеход пришвартуем к дому. Уровень повышаться не будет, можно долго просидеть. Нырнуть за банкой консервов, как-нибудь сумеем.
- Всё понятно. Чего уж тут непонятного?- Чувствовалось, что Лёша с Василичем тоже отнюдь не в радужном настроении. Только жизнь более-менее наладилась...
- Одно хорошо - вода спокойно прибывает. Без цунамей всяких. Представляете, стена воды на нас бы двигалась высотой метров в двадцать. Хотя, всякое может статься. Уже не знаешь, чего и ждать. Ты, Василич, если хоть что-то похожее увидишь, ори в рацию: 'Волна!'. На бегу к дому ори. А там уж, как Бог даст.
Василич посветил вдаль фонарём.
- Вроде бы, темнеет там что-то в проходе. Но фонарь не достаёт, не разглядеть ни черта.
- Рассветёт, увидим,- небо сплошь затянуто густой пеленой облаков, как выглядит луна, уже и забыли. Темень непроглядная.Стоим, курим без перерыва, с тоской глядя, как медленно, но неотвратимо прибывает вода. В четыре часа я говорю Василичу:
- Сходи домой, Ира волноваться будет. Она-то думает, что ты сменился.
Он безропотно уходит.
- А ты, Лёша, чего стоишь? Иди, поспи. Я разбужу, если что.
- Думаешь, я сейчас смогу заснуть? Нет уж, дождусь развязки. Как гадалки говорят: чем сердце успокоится...
Через полчаса появляется Василич. В руках у него какой-то пакет. Разворачивает его, ставит на снег термос с кофе, выкладывает бутерброды с куриным паштетом, солёные огурцы, варёные яйца.
- Перекусите, ребята.
- Кусок в горле застрянет, Василич. Аппетита - ноль.
- Поесть надо, хоть через силу. Когда в следующий раз доведётся - неизвестно. Прибывает?
- Прибывает, проклятая.Но, похоже, потише.
- Может, не дойдёт?
Пожимаю плечами. Беру бутерброд и нехотя жую. Леонидов следует моему примеру. Открываю термос. Молодца, Ирина Тимофеевна, кофеварку освоила. Это не растворимая бурда, а хорошо заваренный кофе. Не из джезвы, конечно, но... С удовольствием делаю маленькие глоточки между затяжками сигаретой. Вот они, радости жизни, а ты канючил!
Никогда не впадайте в панику, раньше времени (и позже не впадайте, панике в наших рядах не место). Когда от наших ног до кромки воды оставалось метра три, подъём воды прекратился. Мы выждали некоторое время. Нет, граница между тёмной водой и белым снегом не сдвинулась к нам ни на сантиметр.
- Слава тебе, Господи,- вырывается у Леонидова.
- Явил Боженька свою милость,- бормочет Василич.
- Бог с нами и за нас,- присоединяюсь я.
И все трое, без всякого ёрничанья, вполне серьёзно, троекратно крестимся.
- Ну, что, православные, потоп, кажется, отменяется.
Смотрю на часы - начало седьмого. Ночная темень начинает потихоньку рассеиваться. То тёмное, что узрел во тьме Василич, по-моему, к нам приблизилось. И лучи сразу трёх фонарей выхватывают из темноты форштевень, увенчанный автомобильной покрышкой, стёкла рубки и высокий полубак.
- Катер!- выдыхаем в три глотки. Василич, поводив фонарём, авторитетно заявляет:
- 'Костромич', проект шестнадцать ноль шесть. Проектная скорость - одиннадцать узлов. В реальности десятку выдаст. Запас хода - тридцать часов. Если баки полные, полтыщи камэ вполне пройдёт. Экономичным ходом и больше.
- Ты, Василич, лесник или речник?
- Так и то, и другое. Я срочную в морчастях погранвойск отслужил, мотористом. На Амуре. Там 'Костромичей' этих навидался.
- Был бы он чуть поближе, можно было бы попробовать верёвкой зацепить. А так не достанем.
- Может, поближе его подгонит?
- Или наоборот, подальше угонит,┐- и бегу к сараю за верёвкой. Когда возвращаюсь, Лёша с Василичем орут, что есть мочи:
- Эй, на катере! Есть кто живой?!- в ответ им - тишина.
- Нет там никого. Давно бы уже объявились. Сейчас заарканим этот Ноев ковчег и тогда нам сам чёрт не брат. Это не вездеходик махонький.
- Не добросишь ты до него верёвку.
- Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе,- и скинул с себя полушубок.
- Ты чего, вплавь собрался? Это же не Пицунда. Вода ледяная.
- Я в такую воду два года и прыгал. Это только в кино показывают, как бравые морпехи с БДК на берег на СВП высаживаются. В реале всё иначе. Сиганёшь с мотобота, а тебе - когда по колено, а когда и по грудь. Только автомат кверху держи. Выполз на берег, упал на спину, ноги задрал, чтобы вода из кирзачей вытекла, и - вперёд,- всё это я вещал, стягивая с себя свитер, валенки, штаны. Остался в трусах, в носках и в нитяных перчатках. Обвязал конец верёвки вокруг своего пояса, кинул бухту на снег.
- Ежели чего, вытащите мой обледенелый труп обратно и отдайте вдовам для погребения. Эх, никогда моржеванием не занимался, но всё когда-нибудь бывает в первый раз,- и стал медленно заходить в воду - разрыв сердца, при резком охлаждении, как-то получать не хотелось.
Поплыл брассом, на голове гарнитура связи. До катера доплыл довольно быстро, холод особенно не чувствовался. Ухватился за лапу якоря, торчавшего из клюза, закинул на него ногу. Вцепился в автомобильную покрышку, свисавшую с борта вместо кранца, и сумел, подтянувшись, забросить вторую ногу на привальный брус. Теперь можно встать обеими ногами на покрышку, перелезть через релинг. Вот я и на палубе. Не медля ни секунды, развязываю рифовый узел, затягивающий верёвку у меня на поясе. Несколько раз обматываю конец вокруг шпиля якорной лебёдки, вяжу узел. Всё это время пританцовываю на месте, чтобы не примёрзнуть к палубе. Для того и носки на ногах. Лучше оставить на палубе лоскутки от носков, чем куски собственной кожи. Кричу в микрофон:
- Эгей, бурлаки на Волге, тащите, что есть сил.
Стою, придерживаясь за носовой флагшток, сучу ногами и вижу, как упираясь пятками валенок в снег, Лёша и Василич пытаются стронуть катер с места. Верёвка натянулась, как струна, даже вибрирует. И рад бы помочь, да никак. Наконец, чувствую лёгкий толчок - катер двинулся к берегу. Верёвка обмотана у ребят вокруг рукавиц, поэтому они её не перебирают, а отступают назад, продолжая тянуть. Катер набирает ход и где-то в метре от уреза воды, с разгона вылезает форштевнемна мель. Дело сделано. Подхватываю с палубы два каната с заплетёнными на концах огонами, бросаю со всего размаха на берег. Лёшка подскакивает к первому канату.
-На удавку возьми у комля ели, которая потолще,- командую я и Леонидов всё выполняет, как надо. Бросает мне обратно конец каната, я его ловлю за петлю, Наматываю восьмёркой на кнехт, выбирая слабину, накидываю на кнехт огон. Затем операция повторяется со вторым канатом и с кнехтом по другому борту. Теперь катер надёжно пришвартован.
Подхватываю дощатый трап, закрепляю на носу и осторожно начинаю спускаться по обледенелым перекладинам. Эквилибристика та ещё! Но перелом получить в мои планы абсолютно не входит. Беречься надо, тут не до пижонства. Собственно, и не перед кем выделываться. Поэтому даже руки расставляю в стороны для баланса. Но за три ступеньки до земли, спрыгиваю на снег.
И вот тут-то меня начинает колотить.
- Где Василич?- спрашиваю у Лёши, клацая зубами, как голодный вампир, и пытаюсь дотянуться до валенок . Лёшка не отвечает, хватает меня за плечи, поворачивает лицом к дому и кричит:
- Беги до дома, не останавливаясь ни на секунду!- с силой толкает меня в спину, придавая дополнительную инерцию пинком. Стараясь не упасть, лечу носом вперёд, умудряюсь сохранить равновесие и, как был, в носках и трусах, стрелой мчусь к дому. По снегу, прошу заметить. Дверь в заборе распахнута, дверь в сени тоже. У дверей, ведущих в дом, стоит Василич и, когда я заскакиваю в сени, распахивает передо мной дверь. Вталкивает меня в горницу, закрывая дверь за нашими спинами. В мгновение ока сдёргивает с меня обледенелые трусы.
- Перчатки снимай,- командует. Сам приседает, запускает большие пальцы под резинки моих носков и стягивает носки вместе с трусами. Теперь я стою, в чём мать родила. Но Ирина Тимофеевна лежит на топчане лицом к окну, в мою сторону не смотрит.
Лесник подводит меня к столу. На нём стоит гранёный стакан по самую полоску наполненный бальзамом. Ровно двести пятьдесят грамм.
- Пей,- было приказано мне. И вот я познал муки алкоголика в расцвете длительного запоя. Стакан в руке ходил ходуном, голова тряслась. Нет, не донесу. Василич положил одну руку мне на затылок, пальцами второй руки поддержал донышко стакана. Убедившись, что край 'гранчака' попал между губ, схватил с лавки полотенце и принялся быстро вытирать-растирать меня.
Такими дозами мне пить шестидесятиградусную самогонку не доводилось.Понимал, что надо. Самогонка стекала по подбородку, но я 'задавил' содержимое стакана в себя. Поставил пустую посудину на стол, когда Василич уже заканчивал вытирать мне ноги.
- Выпил? Умница. Пойдём,- взял меня за руку, как маленького.
- Чего это все мною командуют,- возмутился я,- Лёшка пинком домой погнал, даже валенки не дал обуть. Ты тут меня заставляешь нагишом самогонку стаканами хлестать...
- Так это, равноправие ведь у нас. Как её? Дерьмократия.
Ирина хихикнула. Я послушно пошёл за Василичем в спальню. Меня продолжало колотить, несмотря на выпитую самогонку. Василич подвёл меня к кровати, в которой с широко раскрытыми глазами лежали обе моих жены. Тихонько, чтобы не разбудить детей, сказал:
- Обвейте его всего и руками и ногами. Только вы его отогреть сможете. Как перестанет трястись, погрейте ещё минут пять-десять, оденьте и отправьте ко мне в горницу,- и сразу же ушёл.
Меня мгновенно затащили под одеяло. Два обнажённых женских тела и вправду, как плющ, обвились вокруг меня. Я привык к тому, что тела у них тёплые. А тут от обеих веяло жаром, как от натопленных печей. Температуру тела они умеют регулировать, что ли? Вроде бы, аутотренингом не занимаются.
Горячая, но нежная ладонь обхватила мой пенис, другая ладошка накрыла мошонку. Через пару минут Лариса радостно прошептала:
- Наташенька, всё в порядке, эрекция не нарушена.
- Голодной куме одно на уме,- Наталья тоже неисправима.
- Можно подумать, тебе это безразлично.
- А тебя не здоровье его волнует, а потенция.
- Потенция - тоже здоровье, монашка ты наша.
- А ты - Лариска гадкая.
- А ты - Наташка противная.
- А ты - Лариска мерзкая.
- А ты - Наташка гнусная.
- Жёны, замолкните, разлюблю обеих.
Ледяной кол, воткнутый в грудь, начал таять. Помирившиеся жёны не просто обнимали меня, а гладили, тёрлись разгорячёнными телами об моё тело. Не было б в спальне детей, без секса бы не обошлось. Но будильники точны, уже стоят у кровати.
- Мама, ням-ням,- не кричат, тихо разговаривают, видят, что братик ещё спит.
- Доченьки, полежите в кроватках минуток пятнадцать, потом покормлю,- тоже тихо говорит им Наталья.
Двойняшки понятливые, даже больше, чем хаски. Раз мама велела подождать, значит, причина есть. Вернулись в кроватки, прихватив по дороге с тумбочки книжки с картинками.
- Ну, как?- спрашивают мои женщины хором, слитно. За три года совместной жизни, у них иногда стало так получаться.
- Отпустило уже. Ледышка внутри растаяла.
- Тогда ещё пять минут, как Василич сказал, и одеваемся.
Через несколько минут Лариса взяла со спинки Вовчиковой кроватки свой халатик.
- Дочи, ням-ням,- еле слышно сказала Наташа и тотчас две молнии метнулись из детских кроватей в нашу постель. Лариса раскрыла платяной шкаф, выдала мне чистую одежду. Пока одевался, присела передо мной и натянула мне на ноги шерстяные носки собственной вязки.
Когда вынашивала Вовчика, каждый вечер садилась в кресло со спицами в руках, обкладывалась клубками шерсти и вещала:
- Сейчас мы, Вовочка, свяжем нашему папе носки. Потом Наташеньке свяжем носки. Потом яшкам двоим носочков навяжем. А потом Вовочке свяжем маленькие мягкие пинеточки.
Гладила себя по животу и гордо мне сообщала:
- А я чувствую, как Вовчик там радуется, что ему пинеточки свяжут.
И подставляла мне свои пухлые губы, потому как, не поцеловать такое чудо, было невозможно.
И у Наташи, и у Ларисы беременность протекала без осложнений, болезней и токсикозов. Может быть, сказывалась здоровая среда обитания и простой образ жизни, без стрессов. Обе особо не капризничали, в депрессию не ударялись. Мелкие их прихоти были необременительны. Захотелось Наталье мела погрызть - вмиг намолол ей на кофемолке яичной скорлупы и сунул упаковку глюконата кальция. Она и довольна. Впрочем, о чём это я? Снова лирическое отступление.
Пройдя в горницу, на столе увидел натюрморт: на блюдечке нарезанное замороженное сало, солёные огурцы разрезаны вдоль на четвертинки, солёные грузди в миске (ещё прошлогодние) засыпаны репчатым луком и политы постным маслом. Варёные яйца разрезаны напополам, залиты майонезом, украшены колечками лука. Свежий хлеб ломтями - Лариса напекла вчера вечером. В чашке дымится куриный бульон. И гранёный стакан вновь по полоску полон.
- Отогрели?- Поинтересовался Василич.
- На сто процентов. Не знаю, как это у них получается, но такое впечатление, что к каждой нагревательный элемент подключили.
- Бабы, оне такие...
- Это кто тут бабы?- Возмутилась Ирина, доставая из печи чугунок с кашей для ребятишек. И наставила ухват на Василича. Классика жанра!
- Ирочка, ну, не ты же. Ты - божественная женщина, снизошедшая до скромного лесника.
- Нет, это ты - божественный лесник, охмуривший скромную женщину,- засмеялась Ирина,- ставь мебель ребяткам.
И Василич послушно выполнил мою обязанность - выставил столик и стульчики для ребятни. Тут же и вошёл в горницу Лёшик Леонидов. Пожелал всем доброго утра и направился умываться. Самостоятельный мужчина!
- Молокососам можно тоже кашу накладывать, они уже идут,- сказал, выдавливая пасту на зубную щётку.
Из спальни донёсся дружный вопль:
- Сам ты чаесос-компотосос!
' У нас не соскучишься',- подумал я, осаживая самогонку горячим куриным бульончиком. Грузди хрустели, огурчики хрустели...
- Володя, гречка от детей осталась. Будешь? Я тебе туда котлетку подкину.
- Буду. Василич, бог троицу любит, плесни ещё стакашок.
- А не много ли, Володя,- встревожилась Ирина. (Для Веры, Наташи, Ирины - Володя. Для Лёши, Ларисы, Василича - Вова)
- Ирочка, он же не алкаш. Придёт, бывало, ко мне в избушку, налью ему калганной, а он и говорит: 'Нет, Василич, благодарствую, но не хочу'. И стакан отодвинет. Видела ты, чтобыалкаши от выпивки отказывались?
- Видела. Один такой, перед тем, как борщ есть, рюмку обратно в бутылку вылил. На публику работал.
- Вова, ты свидетель,- взвыл Василич, наполняя мой стакан,- она меня обскорбила до самых глубин моей изранетой души. Сегодня спим через стол!
- Дезертируешь, Коленька? Поматросил и бросил?
' У нас не соскучишься',- подумал я и лихо махнул третий стакан 'Биттнера' местного производства. И смёл гречу с котлетой. И слопал сало. И схрупал огурчики. И грузди схомячил. И яйца под майонезом оприходовал. Вылавливал хлебом из миски кусочки лука, когда в избу ворвался Леонидов:
- Вова! Вода уходит!
Я пренебрежительно махнул рукой:
- Пускай себе уходит. Ты не переживай, Лёша! Мы другую найдём, в сто раз лучше. А эта пусть проваливает. Ещё об этом пожалеет. Только обратно уже не возьмём.
Василич с Ириной хохотали, глядя на обалдевшего Лёшу. Меня за рукав подёргала Даша:
- Папочка, мама сказала, чтобы я тебя спать отвела.
- Спать отвезла? Это я тебя отвезу,- вылез из-за стола, встал на четвереньки,- садись, отвезу к маме.
С трудом преодолел порожек между комнатами. Подскочила Маша:
- Я тоже хочу на коняшке прокатиться!
Сделал круг почёта по спальне с дочками на спине. Остановился возле нашей кровати.
- Коняшке пора спать. Скоро уплывём на белом катере. В жаркие страны, где растут бананы.
И ушёл в 'отключ'. Прямо на прикроватном коврике.
