9
Псковитин ругал себя на чем свет стоит.
И были причины: из-за какого-то дурацкого упрямства вовремя не рассказал Юре обо всем, что было связано со Звонницким и с утечкой информации, — полез, видите ли, сам разбираться, когда дорог был каждый час! А что он понимает в этих информационных системах?
Но, с другой стороны, знай Юра о его подозрениях — разве уехал бы он с Лизой? Он и не зная-то смотрел на Сергея виновато, сообщая о том, что собирается уехать:
— Я уже, конечно, недавно отдыхал — неловко… Но нельзя ее не увезти сейчас, не могу я ее не увезти, понимаешь? Я сам довел ее до такого состояния, она просто не выйдет из него здесь — надо уехать, сменить впечатления. И я хочу побыть с ней вдвоем хоть немного — я же так долго не позволял себе этого…
— Да что ты оправдываешься! — рассердился Псковитин. — Надо — значит надо. Кто начальник?
— В том-то и дело, что я! Но ведь все вроде в порядке сейчас… И немцы довольны, и работа пошла — все крутится, как мы и хотели.
У Ратникова были основания для спокойствия: его «спрут» развернул наконец свои щупальца, охватывая все новые отрасли и регионы, заставляя работать в едином ритме все предприятия, входящие в концерн «Мегаполис-инвест». А о Сергеевых тревогах он просто не знал…
Разговор со Звонницким состоялся уже в отсутствие Ратникова. Сергей не стал вызывать его в центральный офис — сам заехал в небольшой «кубик» у себя на Юго-Западе, где располагалась вотчина Звонницкого.
Тот не растерялся и не удивился, увидев начальника службы безопасности, входящего к нему в кабинет. Псковитин подумал, что он вообще никогда и ничему не удивляется — этот неприметной внешности человек с перхотной пылью на пиджаке.
— Чем обязан, Сергей Петрович? — спросил он, вставая навстречу Псковитину.
— Мороз-воевода дозором обходит владенья свои, — объяснил Сергей.
— А-а! — вяло протянул Звонницкий. — Что ж, добро пожаловать. Хотя, собственно, я совсем недавно подробно беседовал с Ратниковым и ничего нового сообщить не могу…
— Да я и не жду от вас новостей, Виктор Борисович, — остановил его Псковитин. — Говорю же, плановый заезд — или вы против?
— Нет, пожалуйста, — пожал плечами Звонницкий.
В его тускло-голубых глазах нельзя было прочитать ничего — или мешало поблескивание стекол в очках?
Псковитин не обладал умением вести запутанные разговоры, но зато он мгновенно чувствовал, когда таковые не нужны. Сейчас складывалась именно такая ситуация: с этим бесстрастным, односложно отвечающим на вопросы человеком бесполезно, было говорить обиняками.
— Скажите, Виктор Борисович, — спросил Сергей, закуривая и глядя на собеседника сквозь сизый дым, — рекомендуя вас Ратникову, Александр Павлович знал, что вы… скажем так, знакомы с господином Подколзевым?
Он не ожидал, что этот вопрос — единственный, волновавший его сейчас! — так ошеломит Звонницкого!
— Нет… — произнес он, поперхнувшись и закашлявшись. — Извините, я не выношу дыма…
Псковитин затушил сигарету.
— Но ведь вы знакомы давно — и с тем, и с другим, разве нет? — Он продолжал смотреть прямо в блестящие очки, но ему было даже неважно, как выглядят сейчас глаза Звонницкого: он знал, что они бегают, словно уходят от ответа.
— Да, я знаком давно — то есть был знаком… — Он уже овладел собой и говорил теперь почти спокойно.
— Что значит «был»? — спросил Псковитин удивленным тоном. — По-моему, о знакомстве невозможно говорить в прошедшем времени — раз уж оно состоялось?..
— Да, совершенно верно. Но это было, так сказать, кратковременное знакомство. С Александром Павловичем — вы же знаете, нет смысла скрывать — мы работали вместе до его отъезда в Новосибирск…
«А о Подколзеве, выходит, есть смысл скрывать!» — подумал Псковитин.
— Но после его отъезда, — продолжал Звонницкий, — наша связь практически прервалась. Мы ведь не дружили домами, знаете ли, кроме совместной работы над определенными проектами, нас вообще ничего не связывало. И когда Неделин уехал…
— Ясно, — остановил его Псковитин. — Ну а Подколзев?
— А что Подколзев? Мы, собственно говоря, знакомы с ним шапочно! Я посещаю те же собрания, что и он, — ну и что? Там бывает много людей — интересных людей! Разве мне запрещено иметь собственные интересы?
Казалось бы, он защищался, пытался в чем-то убедить Псковитина, но тон у него при этом был вялый, как всегда — впрочем, в этом и заключалась защита.
Но Псковитин уже слушал его вполуха: ему было совершенно неважно, что говорит Звонницкий. Он врет, врет — и какая разница, какие слова он подбирает для того, чтобы соврать!
Псковитин знал, что Звонницкий знаком с Подколзевым отнюдь не шапочно, что он бывает на так называемых «рабочих» собраниях, куда допускаются лишь избранные и где речь идет не об «идеологии», а о вполне конкретных вещах…
Собственно, он и должен был поговорить сегодня со Звонницким только для того, чтобы убедиться: тот работает на Подколзева сознательно, и масштабы этой работы значительны. Уверенная ложь Звонницкого убедила его вполне…
— Что ж, Виктор Борисович, — сказал он, вставая. — Надеюсь, вы понимаете, что этот разговор должен остаться между нами.
— Разумеется, — согласился Звонницкий. — Но я не понимаю, почему вы…
— А это входит в мои обязанности, — спокойно объяснил Псковитин. — Должен же я беседовать с сотрудниками, не так ли? Я даже с девочками-компьютерщицами беседую, а вы на такой должности!.. Успехов в работе, Виктор Борисович!
И, не прощаясь, Псковитин вышел из кабинета.
«Интересно, — думал он, направляя свой «опель» в сторону Тверской-Ямской. — Когда Подколзев узнает об этом разговоре — завтра или еще сегодня? Хотя вообще-то уже и неинтересно…»
Он готов был биться головой прямо о лобовое стекло! Только железное, годами воспитанное умение держать себя в руках позволяло ему спокойно сидеть за рулем, тормозить на светофорах… «Что теперь делать? — билось в висках. — Просто: что делать, как остановить неудержимый поток информации, который идет через этого перхотного человека?.. Такая вот техническая проблема…»
Псковитин вздохнул: чего уж теперь, не компьютер же ему размолотить, этому гаду! Остается только ждать Юру…
Юрка увлекся компьютерными системами давно — в то время, когда они и на Западе только начинали развиваться, а уж к ним, за «железный занавес», и вовсе мало что доходило. И человеком, от которого он впервые услышал обо всем этом, был Саша Неделин.
… Он появился в «академке», когда им было лет по шестнадцать — да и то, кажется, еще не исполнилось. Впрочем, Сергей вовсе не чувствовал себя в этом возрасте сопливым пацаном: уже была Катя Рослякова, а, главное, Юрка относился к нему тогда так доверительно, что это поднимало Сергея в собственных глазах. Они были тогда — не разлей вода.
И хотя Сергей понимал, что Юркины интересы гораздо шире, чем его, — это нисколько не мешало, даже наоборот. Юрка всегда умел говорить о сложных вещах просто — и сложных вещей в мире как бы и не оставалось…
Они сидели с удочками на берегу Листвянки; летнее солнце только что поднялось над лесом и заливало верхушки деревьев розовым золотом. Вернее, сидел с удочкой только Сергей: Юрка свою удочку пристроил в развилке коряги, а сам ходил по берегу, о чем-то размышляя. Он и пошел-то на рыбалку за компанию, не по нему было это занятие!
Впрочем, Сергей и сам клевал носом: этой ночью он не спал ни минуты. Капитан Росляков как раз был на учениях, и все Сергеево тело до сих пор хранило воспоминания о томительных Катиных ласках… Он с удовольствием искупался бы сейчас, чтобы взбодриться — но стеснялся раздеться: вся его грудь была покрыта синими следами Катиных поцелуев.
— Знаешь, на березовую дачу жильцы новые приехали? — спросил Юра.
Березовой дачей называли давно пустовавший дом на краю «академки»: его прежний хозяин, чудаковатый физик, засадил весь участок березами.
— И правильно сделали, что отобрали у него дачу-то, — говорила Сережина мать. — Разве человек в своем уме будет березы на огороде сажать? Бесполезный такой человек, зачем ему дача государственная?
«Бесполезного» физика выселили, конечно, не за березы: говорили, он входил в какую-то политическую организацию…
— Знаю, — ответил Сергей, зевая. — Так ведь дней десять уже. Я видел, как мебель выгружали. А кто поселился?
— Неделины. Из Новосибирска приехали, из академгородка знаменитого, знаешь?
Сергей пожал плечами:
— Будет им работа — березы корчевать! У них вроде сын такой, как мы?
— Да, — подтвердил Юра. — Постарше немного. Я с ним познакомился уже, его Саша зовут. Умный парень, и книги у него хорошие….
Сергей пропустил мимо ушей эти слова — Саша так Саша, умный так умный! Он зверски хотел спать и одновременно думал: не пробраться ли к Кате прямо сейчас, пока есть возможность — он снова хотел ее, неутолимо, по-юношески…
Если бы не это, он обратил бы внимание на необычный Юркин тон — задумчивый и какой-то удивленный… Но как он мог тогда предполагать, какую роль сыграет в его жизни этот Саша Неделин!
Вскоре он и сам познакомился с Сашей, и это знакомство поначалу не вызвало у него ни малейшего интереса. Не то чтобы Сергей не любил умных, совсем нет! Но ему показалось, что в Саше нет ничего, кроме этого абстрактного ума — и к чему тогда горы прочитанных книг, к чему бесконечные разговоры неизвестно о чем, если все это никак не связано с жизнью? Да Сашу Неделина, похоже, она не очень и интересовала — жизнь, какой видел и любил ее Сергей. Это он тоже почувствовал сразу…
И он был удивлен, что Юрка смотрит в рот этому неприметному пацану, когда тот говорит о каких-то малопонятных и не имеющих к ним никакого отношения вещах!
Он просто не узнавал своего друга!.. Юрка весь словно сникал, когда появлялся Саша. Он сам становился таким же отрешенным, он переставал интересоваться всем, чем интересовался совсем недавно — интересовался вместе с Сергеем! Мотоциклом, боксом, походами в деревенский клуб… Живой, вечно что-то обещающий блеск, о котором Сергеева мать говорила: «Черти в глазах так и скачут!» — исчезал из его глаз бесследно…
— Слушай, что это с ним? — как-то спросил Сергей у Юльки, когда они возвращались из школы вдвоем.
— С кем? — спросила она.
— Да с Юркой! Его ж как будто по башке пыльным мешком стукнули! Видела, как он слушает этого Сашку, — о чем это тот говорит, ты что-нибудь понимаешь?
Юлька невозмутимо пожала плечами.
— Да? А я не замечала!.. Нет, он, конечно, подружился с Сашей — ну и что? Мне это не мешает…
«А что тебе вообще мешает? — зло подумал Сергей. — Марсианка!»
Пожалуй, он был несправедлив к Юле. Но очень уж злила его эта неожиданная Юркина дружба. А той — хоть бы хны!
Наконец он спросил самого Юрку — еще, правда, надо было найти время, чтобы спросить, так редко они теперь виделись:
— О чем это Сашка говорил тогда — ну, у костра, помнишь?
— Ты же слышал, — пожал плечами Юра. — О мировых информационных системах.
Тогда Сергей и услышал впервые эти слова…
— Да? А я не очень понял… Объясни!
Сергей знал, что Юрке совсем не трудно — объяснить, и он надеялся сейчас, что тот увлечется, перескажет все своими словами — и исчезнет странное чувство смутной опасности, исходившее от Сашиных речей…
— Он говорил, — начал Юра, словно бы нехотя, — что информационные потоки опутывают земной шар так же невидимо и прочно, как радиоволны. Это суть нашего времени, главное его событие, которое разворачивается на наших глазах.
— Так уж и главное? — усмехнулся Сергей.
— Он считает, да.
— А ты?
— Что — я?
— Ты тоже так считаешь?
— Я пока не знаю… — голос у Юрки стал именно таким, каким все чаще становился в последнее время, с началом его дружбы с Неделиным. — Но хочу понять! Саша говорит: закладывается структура человеческого будущего…
«Саша говорит!» Глухая злоба поднималась в Сергеевой груди. Если все в этом будущем будут такие, как Саша, — пропади оно пропадом!
— Думаешь, он такой безобидный? — спросил Сергей.
— Кто? — удивился Юрка.
— Да Сашка твой! Он тебя корежит, ломает — неужели ты не видишь? Смотри, как бы он сам тебя не опутал, а не потоки!
Наверное, странно было говорить такое о щуплом, невысоком очкарике Саше, но Сергей был уверен в каждом своем слове! Он физически ощущал, как Неделин словно загоняет Юрку в какие-то рамки, определяемые по собственному усмотрению. И Сергея бесило, что Юрка безропотно подчиняется его незаметной, но жесткой воле!
— Он много знает, — решительно сказал Юра. — Он не просто знает, а умеет структурировать свои знания, применить их к настоящему и будущему — мне это необходимо, понимаешь? Он улавливает самую суть событий, он в состоянии их формировать…
И тут Юрка осекся и замолчал — точно решив, что Сергею все это не интересно и не нужно. Вот этого никогда не бывало прежде — и Сергея словно ножом полоснули…
— Как знаешь, — пожал он плечами и отвернулся, чтобы не выдать своей обиды и боли. — Мне-то что?
Впрочем, он забыл бы любую обиду — если бы Юра не забывал его. А это происходило все неотвратимее, день ото дня, этот ком катился под гору все стремительнее.
Так прошел год, и не было в Сергеевой жизни года тяжелее…
— Что ж, пора нам, видимо, перебираться в город!
Сергей оторвал голову от подушки. Ветер тихо шевелил белую накрахмаленную занавеску на окне летнего флигеля, августовское утро обещало ясный, теплый день…
— А Сереженька где, спит? — снова услышал он голос Эльвиры Павловны, Юркиной мамы.
— Да слит, набегался! — ответила его мать. — Горе с ними в этом возрасте, это вы правильно говорите. Учиться им надо, над книжками сидеть побольше, а не по девкам гонять! Мой-то… И ведь вон какой вымахал — как его остановишь?
— Что до меня, я бы так и жила на даче, — продолжала Эльвира Павловна — они с Сергеевой матерью говорили каждая о своем, но были вполне довольны беседой. — Но Юрочка вырос, давно вырос из деревенской школы. Ведь выпускной класс, через год поступать! Папа наш уже договорился — берут в математическую, в самую… Если бы вы знали, чего это стоило — разве их интересуют способности мальчика, у них ведь другие критерии! Конечно, отсюда не наездишься, а оставлять его одного на попечение Ингушеньки — у нее ведь свои интересы, она вся в искусстве! Впрочем, это тоже мысль… Мне так не хочется менять свою жизнь, если бы вы знали, Клавдия Васильевна!
Сердце у Сергея сжалось: значит, уедет Юрка… Мать и раньше предлагала ему перебираться в Москву, идти в «самую» школу — но он только отмахивался:
— Мамуля, если я такой гений, как ты думаешь, — не пропаду и в этой, да? Тебе же здесь нравится жить — ну и мне тоже!
«Теперь-то не станет отказываться», — тоскливо подумал Сергей.
Юрка теперь ездил в Москву часто, возвращался с последней электричкой или вовсе оставался ночевать на городской квартире. У Саши были какие-то знакомые в Москве — «свой круг», как он говорил. Он ввел в этот круг Юру, и все, что находилось за пределами этого круга, — отошло на второй план… Юрка был увлечен общением с этими новыми людьми, но и увлеченность его была какая-то странная — самоуничижительная.
Кроме того, Неделин, кажется, вообще стремился в Москву: его притягивал этот город, он даже стихи писал о Нем. Юрка как-то прочитал Сергею: «Он закрыт мне, этот город, этот странный мегаполис…» — что-то такое.
— Ты знаешь, я сейчас так много впитываю в себя — как губка, — сказал он однажды.
Это был короткий случайный разговор. Они столкнулись на платформе Листвянка: Юрка как раз ждал электричку на Москву, а Сергей провожал туда мать по каким-то хозяйственным делам.
Он молчал, смотрел на Юру. «Вот и все, — думал. — Вот и кончилось все — вот так, без надежды…»
— А как же Юля? — вдруг спросил он, хватаясь за последнюю соломинку. — Ты уедешь — а она как же?
— А что — Юля? — пожал плечами Юрка. — Я же ее люблю, я на ней женюсь, и она поедет со мной — что для нее изменилось?
«Для нее — и правда, ничего», — подумал Сергей.
Торжественного, с «отвальной», отъезда Ратниковых в Москву не произошло. Эльвира Павловна так и не решилась поменять свою жизнь — Юра перебрался в город один. Правда, его сестра Инга уже училась в Суриковском, но это мало что значило: Инга всю жизнь была занята только собой, да Юрка и не ждал от нее никакой заботы.
Березовая дача так и не стала домом для Неделиных: они вскоре получили квартиру в Москве. Остались на огороде бесполезные березы — никто не стал их выкорчевывать…
Все это доходило до Сергея какими-то фрагментами, обрывками: жизнь с ее мучительной несправедливостью, с ее необъяснимостью и одиночеством, захлестнула его мутными волнами, и он только изредка находил в себе силы для того, чтобы выныривать на поверхность. Наверное, он начал бы пить — и это было бы еще не самое худшее, что могло с ним произойти, — если бы не Катя Рослякова, его неизменная, жадная до любви, ласковая женщина.
— Ты что смурной такой, а, мальчик мой сладенький? — спрашивала она, лежа рядом с Сергеем на узкой кровати в летнем флигеле и отдыхая на его плече от объятий и поцелуев. — Девка какая не дала? Не обращай внимания — все они стервы! Или тебе меня мало?
Она соскользнула с его плеча, села рядом, обхватив руками свои округлые колени, потом потянулась, повела плечом, одновременно раздвигая ноги.
— Или я тебе не хороша? — повторила она манящим, с хрипотцой, шепотом.
И тут же поцеловала его — так, как только она умела, вкладывая в поцелуй желание и нежность одновременно.
— Ты что, Сережечка? — зашептала она снова. — Думаешь, лучше найдешь? Я ж для тебя все сделаю, что ни попроси! И чего не попросишь — тоже сделаю, сама догадаюсь, ты что! О чем тебе переживать, господи! Ты глянь, какой ты парень — глаз не отвести! И это ты, считай, мальчик еще — а потом… Вот же жизнь у тебя будет хорошая, вот же счастливая, ют же девки тебя любить будут — плохо ли? А ты тоскуешь, как все равно сто рублей потерял! Ты меня слушай, Сережечка, я неправды не скажу…
И она целовала его, ласкала все его не по-юношески мощное тело — она никогда не знала стеснения ни в чем, а сейчас, видя его непонятную тоску, была и вовсе неудержима…
И он успокаивался незаметно для себя — хотя она не говорила ничего разумного, что могло бы по-настоящему успокоить. Он хоть немного забывался в ее жарких объятиях, и обещанная ею прекрасная жизнь не казалась уже такой безнадежной…
Увела ее судьба, черноокую Катю, — еще когда Сергей учился в Рязани, она уехала куда-то со своим капитаном Росляковым, переведенным на очередное место службы. Он и не простился-то с нею толком: ведь не знал, уезжая в училище после каникул, что расстаются они навсегда… Правда, Сергей ни разу в жизни не жалел, что Катя исчезла — сначала вспоминал о ней с благодарностью, а потом и вовсе забыл.
И вспомнил только, когда появилась в его жизни Лиза — а почему, он и сам не понимал.
Стоп! Вот об этом думать как раз и не нужно! — приказал он себе. Эта часть души должна замерзнуть, отмереть — как угодно! Слава Богу, она выздоровела, с Юрой все у нее наладилось — и довольно!..
Он ожидал Юркиного возвращения с тяжелым сердцем, чувствуя себя виноватым в том, что произошло со Звонницким.
Впрочем, Юра есть Юра! Конечно, он не догулял свой десятый день и явился на работу сразу — такой, как когда-то говорила Сережкина мать, «моторный», что Псковитин сам встрепенулся, глядя на него.
— Та-ак!.. — Ратников слушал внимательно, и с каждой новой фразой Псковитина взгляд его становился все более жестким, стальным. — Что делать будем?
— Не добивай ты меня! — взмолился Псковитин. — Откуда я теперь знаю, что делать? Пристрелить его, что ли? Теперь тебе думать…
Ратников встал, прошелся по кабинету, постоял у окна и резко повернулся к Сергею. Глаза его смеялись.
— Отлично! Пристрелить — вот и решение! В духе времени. Нет, Серега, мы пойдем другим путем. Даже интересно — интересная, говорю, задача: перекрыть все потоки информации так, чтобы он ни о чем не догадался! И чтобы работа шла, как раньше. С десятью неизвестными задача, не меньше!
Сергей постепенно успокаивался, видя, как в Юркиных глазах оживают знакомые чертики. Он ожидал упреков, взрыва раздражения — но Ратников ухватил именно то, что было сейчас самым существенным.
— Я тебя только прошу, — сказал Псковитин. — Я уверен, что Подколзев скоро начнет на тебя выходить всерьез — будь осторожен! Я не паникер, ты знаешь — но с этим человеком шутки плохи, за ним стоят серьезные силы, и тормозов у него нет. Он-то точно не пойдет другим путем, можешь не сомневаться.
— Ладно, ладно! — остановил его Ратников. — Что я, совсем дурак, сам не понимаю? Я же научен горьким опытом!..
— Да уж! — заметил Сергей. — Ты решай свою задачу с неизвестными и не лезь на рожон — а остальное предоставь мне. Больше проколов не будет, можешь мне поверить. Ты не сердись на меня, Юра…
— С чего ты взял? Я сам виноват — он, мол, специалист, то-се! Хотя службу-то он наладил, надо отдать ему должное. Но мы его переиграем, не сомневайся, Серега! Времени только жаль на это… Ну ничего, у нас впереди вечность!..
Сергей посмотрел на него с благодарностью: не будучи искушен в технической стороне дела, он все-таки представлял, какая гигантская работа свалилась теперь на Ратникова.
Единственное, о чем он так и не решился спросить: какую роль сыграл в назначении Звонницкого Александр Павлович Неделин? Он боялся спросить об этом — боялся, что Юра тут же замкнется, оборвет его, не станет говорить на эту тему. Ведь он так и не объяснил, почему разошлись их пути с Неделиным…
И еще одна мучительная забота лежала на сердце: хоть Юра и уверял, что научен горьким опытом и будет осторожен, Псковитин сомневался в этом. А как за ним уследить? Его бросало в холодный пот от одного только слова «следить», когда он думал о Ратникове, — но как иначе?
И невесело было ему, невесело, когда, закуривая в постели первую сигарету, думал он о Лизе, о Юре и о том, как идет его собственная жизнь…
