8
Сергей Псковитин встречал их в Шереметьеве. Лиза увидела его сразу, как только вышли из VIP-зала. Высокий, широкоплечий, он стоял позади всех встречающих, но его фигура, как скала, была ориентиром в этом водовороте голов, лиц, рук и чемоданов.
— Сережа! — Лиза помахала ему рукой, но он уже и сам заметил их с Юрой и пошел им навстречу, осторожно и решительно раздвигая толпу.
Она обрадовалась, увидев его спокойное лицо в первые же минуты в этом знакомом московском мире, который показался ей новым, неизведанным, от которого у нее закружилась голова.
— Серега! — обрадовался и Юра, пожимая ему руку. — Не знал, что ты сам встретишь!
— Почему бы и нет? — Псковитин улыбнулся. — Давно вас не видел, а сейчас, между прочим, ночь, рабочее время кончилось, и делать мне совершенно нечего. Лиза молодец — загорела, посвежела, болезни как не бывало! Или это ты молодец, а, Юр?
Лиза уже не удивлялась тому, что Псковитин всегда казался ей одетым в форму: то ли потому, что любая одежда сидела на нем как влитая, то ли потому, что совершенно невозможно было запомнить, что именно на нем надето. Она всегда помнила только то ощущение надежности, которое исходило от этого человека.
Он же, казалось, почти не обращал на нее внимания. Похвалив ее свежий вид, он обернулся к Юре.
— Ну что, командир, все в порядке, — сказал Сергей. — Стены стоят, можете ехать!
— Отлично, Сергей Петрович! — обрадовался Ратников. — Ну а тебе-то как?
— Да что мне? Я, ты знаешь, не силен в этих делах. Красиво вроде. Пустовато, конечно, — усмехнулся он. — Ну, это ничего, я полагаю.
Лиза удивленно вслушивалась в их странный разговор. Взглянув на нее, Юра даже улыбнулся — наверное, очень уж растерянное было у нее лицо.
— Хорошо отдохнули? — спросил Сергей.
— Не то слово! Да, Лиз? Теперь буду работать как зверь — после такого-то отдыха!..
— Ты так говоришь, будто год отдыхал. Девять дней всего!
Сергей смотрел на Ратникова, и Лиза, как всегда, отметила про себя, что в глазах Псковитина живет какое-то глубокое чувство, внешне похожее то ли на вопрос, то ли на восхищение.
— Разве? — переспросила Лиза. — Ты же говорил десять, Юра?
— Нет, девять, — повторил Псковитин. — Еще день у вас в запасе — на акклиматизацию.
В машине они с Юрой сели сзади, Сергей уселся впереди, рядом с шофером. Лиза заметила, что за ними следует машина охраны.
— К чему такой парад? — спросил Ратников. — Зря ты, Сергей, — ну сейчас-то что уж такого опасного?
— Да ничего особенного — как всегда, — спокойно возразил тот. — Вы там отвыкли в джунглях, а здесь жизнь кипит — зачем рисковать зря?
Они с Юрой заговорили о делах «Мегаполиса». Послушав несколько минут, Лиза поняла, что «все путем», и прикрыла глаза, точно заснула. Ей действительно было трудно привыкнуть к Москве — даже не верилось, что всего девять дней назад та же машина мчала их по тому же шоссе… То, что произошло между нею и Юрой за эти дни, было для нее таким значительным, что вообще не умещалось в рамки дней, недель…
Впрочем, открыв глаза, она заметила, что шоссе за окном совсем не Ленинградское, да и вообще — вместо городских огней за окном машины мелькают темные придорожные деревья.
— Юра, а куда это мы едем? — спросила она. — Смотри, ведь это лес!
— Да? — удивился он. — Действительно, лес — ну надо же! А что, ты боишься ехать с нами в лес, а, Лизонька? Мы с Сережей — страшные бандиты, везем бедную Красную Шапочку в лес, а там…
— Нет, я не боюсь, конечно, — смешалась Лиза. — Но все-таки…
— Милая ты моя девочка, а что же ты думала: мы с тобой будем жить в твоей уютной комнатке? Там скучновато жить, хоть и писательский дом!.. Нет, лучше мы с тобой будем жить в землянке в лесу — вот где романтика! Выроем землянку и будем жить-поживать и добра наживать.
Настроение у Юры было отличное, и он смеялся Лизиной растерянности. Даже Псковитин улыбнулся, глядя на нее.
Машина плавно повернула направо и подъехала к высокому забору. Подошла машина сопровождения, охранник вышел из нее, что-то сказал другому, у ворот. Лиза вдруг подумала, что уже видела такое однажды: когда ездила с Виктором Третьяковым в его загородный особняк. Неужели это было? Господи, как давно, как нереально!
Ворота плавно открылись, и темно-серый «мерседес» медленно поехал вперед по широкой, расчищенной от снега дороге, освещенной двумя рядами фонарей.
— Что же это все-таки, Юра? — спросила Лиза. — Что-то не похоже на партизанский лагерь с землянками! Правительственные дачи?
— Ну почему же правительственные? — возразил Ратников. — Это совсем новый такой поселочек, никакого правительства здесь нет. Пока, во всяком случае. Но, по-моему, соседи будут неплохие. Правда ведь, Сережа?
— Ничего, — пожал плечами Псковитин. — Я поинтересовался — соседи как соседи. Народ интеллигентный, откровенных бандитов нет, но иметь, например, на лестничной площадке таких соседей, как здесь, — обыкновенные люди боятся. Правда, и твои соседи, кажется, не пришли в восторг, когда в тебя палили во дворе, а, Юра?
— Да, — усмехнулся Ратников. — Одна старушка, пенсионерка Малого театра, долго мне потом выговаривала при встрече: вам, молодой человек, надо жить на необитаемом острове, вы представляете собой повышенную опасность!
— Вот дура! — возмутилась Лиза. — А что ты ей ответил?
— А что я могу ей ответить? — пожал плечами Юра. — Ее тоже надо понять: кому понравится ждать, как бы что-нибудь не рвануло в подъезде?
— Ну, ладно, ладно, — не оборачиваясь, недовольно оборвал его Псковитин. — Нашел, о чем поговорить! Ничего нигде не рванет, если не будешь лезть куда не надо! Я с тобой, кстати, серьезно должен побеседовать…
— Политбеседы — потом, Серега! — Ратников хлопнул его по плечу. — Смотри, приехали. Лиза, смотри!
Их машина еще раньше свернула влево, на более узкую асфальтовую тропинку, и теперь остановилась у темного дома. Только высокое крыльцо было освещено, и в этом неярком свете Лизе показалось, что дом одноэтажный, а крыша у него какая-то высокая, острая.
Она вышла из машины, остановилась у крыльца. Сердце у нее колотилось, едва не выпрыгивая из груди. Дом! Дом в лесу, пусть и за забором с часовым — дом, в котором они будут жить вдвоем с Юрой, который будет окружать их, как кокон!..
Она давно уже привыкла к случайному, чужому жилью, привыкла к постоянному ощущению «сидения на краешке стула». И даже не отдавала себе отчета в том, что гнетущая тоска, которая охватывала ее в последние дни на острове Малифинолху и потом, уже в самолете, — что эта тоска связана с необходимостью вернуться в чужую, заемную жизнь, которая будет проходить в чужой, наемной квартире…
Ей и в голову не могло прийти, что это совсем не обязательно! Да, Юра не зря объяснил ей, для чего нужны ему деньги… Но откуда взялся этот дом, неужели его построили за те девять дней, что они провели на Мальдивских островах?
Об этом она и спросила Юру, вызвав у него улыбку.
— Ну, за девять дней и вправду можно разве что землянку выкопать! Тем более зимой. Нет, его давно уже построили…
Лиза опустила голову: что ж, значит, он собирался жить здесь с Юлией, а теперь на месте его жены оказалась она…
— Лиза! — Юра взял ее за плечи и твердым, решительным движением повернул к себе, заставил посмотреть ему в лицо. — Неужели ты думаешь, я сделал бы это? Я что, бревно, по-твоему, бесчувственное?
Лицо у него было расстроенное и сердитое, и Лиза покраснела до слез, увидев, что сделала ему больно своим безмолвным предположением.
— Но Юра, ты сам сказал, что его за девять дней не построишь… — попыталась она объяснить.
— Да просто он был уже готов, когда я его нашел! Тогда, когда ты болела… Совершенно нехитрая история: заказчик доверился архитектору, поскольку сам ничего в этом не понимает, дом ему построили, а он потом решил, что для него это больно замысловато, вот и продал! Уж не знаю, кем надо быть, чтобы отказаться — вот ты увидишь, какой это дом!..
— Вот что, ребята, — прервал их объяснение Псковитин. — Я поехал, время позднее. Отдыхайте, располагайтесь. Завтра я тебе позвоню, Юр.
— Погоди, Сережа, — сказал Ратников — впрочем, не слишком уверенным голосом. — Ты хоть зайди, выпьем глоток. Посмотришь, как там все…
— Да я же видел, — возразил Сергей. — Не волнуйся, я уже все здесь осмотрел. Потом выпьем, новоселье-то не зажмешь, надо думать? Лиза, пока!
И, решительно повернувшись и опустив голову, он быстро пошел к машине. Хлопнула дверца, заработал мотор.
Сердце у Лизы слегка дрогнуло; когда она провожала глазами высокую фигуру Сергея: весь вечер он был спокоен — правда, очень уж старательно не смотрел в ее сторону; а сейчас — эта склоненная голова, этот торопливый отъезд… Она вздохнула — что можно поделать?
Охранник, внесший в дом чемоданы, включил свет в холле первого этажа, и дыхание у Лизы замерло, едва она вошла туда.
Ее потрясло это пространство! Потрясло не своим внушительным объемом, а именно наполненностью этого объема!.. Нет, дом был совершенно пуст, не было даже мебели. Но, может быть, именно поэтому казалось, что стены его светятся.
Холл был огромен, словно предназначался для балов, блестел паркет, в который, казалось, можно было смотреться, как в зеркало. Внимательнее посмотрев себе под ноги, Лиза обнаружила, что паркет набран из деревянных пластинок разных форм и оттенков, образующих светлый, кремово-белый узор.
— Как же это может быть, Юра? — прошептала она.
— Что, паркет слишком белый? — спросил он. — Он не будет пачкаться, не волнуйся — это очень стойкий лак, мне уже объяснили.
— Нет, вообще… Как здесь все…
Юра обнял ее, замер рядом с нею — не то рассматривая холл, не то прислушиваясь к ее дыханию; наверное, он пытался сейчас увидеть все это ее глазами…
— Правда, здесь хорошо? — спросил он. — Я ведь долго искал, уже отчаялся найти. Ты представить себе не можешь, что сейчас строят, какая это бездна безвкусицы! Думал уже: все, не найду готовый. А строить ведь некогда, я хотел с тобой сразу приехать в дом…
Лиза благодарно прижалась к его плечу. И ничего не говорил ей, готовил сюрприз!
— Здесь очень хорошо, Юра, — сказала она, зажмурившись. — Даже поверить невозможно!..
— Да ведь ты не видела еще! — засмеялся он. — Может, тебе еще не понравится. Хотя правда, Лиз, — удивительный дом. Я и с архитектором уже познакомился, обещал позвать в гости, когда мы вернемся. Интересный человек, я уверен: другой такого бы не спроектировал. Видно, что он думал не только о том, где разместить туалет…
В холле с высоким сводчатым потолком — именно он и образовывал снаружи остроконечную крышу, на которую Лиза обратила внимание у входа, — было две белых резных двери, расположенных рядом. Еще одна, менее заметная, вела из него куда-то влево.
Лиза сняла туфли, слегка промокшие, пока она шла от машины до крыльца, и подошла к первой белой двери.
Распахнув ее, она увидела, что за ней начинается длинная галерея с прозрачным потолком и стенами. Юра незаметно включил свет — и вся галерея тут же засияла хрустальными переливами!
— Мне уже этого было достаточно! — восхищенно сказал он. — Зимний сад со стеклянными стенами, и свет так падает… Вообще-то за этой галереей и начинается сам дом: то, что видно с дороги, — только этот холл. А дальше — он какой-то необозримый, честное слово.
Лиза не сразу прошла в галерею: ей было любопытно, куда ведут из холла остальные двери. За второй из них, тоже белой, ей сразу открылась пологая широкая лестница вверх.
— Ой, а мне показалось, здесь один этаж! — удивилась она.
— Да нет, конечно. Просто не весь дом открывается сразу, понимаешь? На него можно смотреть с разных сторон, и он отовсюду кажется разным. На второй этаж можно подняться прямо отсюда, а можно по другой лестнице, после галереи, уже из самого дома. Я здесь долго бродил, пока разобрался, что с чем соединено, — лабиринт какой-то, ей-Богу, а кажется все таким простым, естественным.
Лиза была так потрясена видом этого дома, в котором ей предстояло жить, что почти не слышала Юриных слов. Она сама хотела понять, как устроено это пространство, какие здесь есть комнаты и для чего они предназначены.
Она взбежала по лестнице на второй этаж, не держась за перила — легкие, резные, того же кремового цвета, что и паркет. Ступеньки этой лестницы были овальными, необыкновенными. Впрочем, было ли вообще что-нибудь обыкновенное в этом доме?
Перед нею открылся длинный коридор с несколькими дверями — вероятно, это были спальни для гостей: едва ли для хозяев предназначалось так много одинаковых комнат.
Спустившись обратно в холл, Лиза заглянула за неприметную дверь: там, судя по всему, располагалась кухня. Огромная, сияющая белизной, с чем-то вроде очага во всю стену, она была пуста, как и все остальные комнаты. Только посредине, на глянцевом полу, стояла маленькая круглая электроплитка. Увидев ее, Юра, следовавший за Лизой, рассмеялся.
— Это уж точно Сережка притащил! Для кофе, наверное, на первый случай.
Плиточка выглядела трогательно посреди этого поблескивающего великолепия, и, взглянув на нее, Лиза с болью в сердце подумала о том, что чувствовал Сергей Псковитин, рассматривая дом, в котором ей предстояло жить с другим…
Наконец они прошли по стеклянной галерее. Сквозь ее прозрачные стены был виден дворик, занесенный снегом. Юра оказался прав: все великолепие этого удивительного дома было видно только во второй его половине, куда и вела галерея.
Пройдя через нее, они оказались в огромном зале, и Лиза ахнула, подняв глаза вверх. Круглый двухэтажный зал был опоясан двойным кольцом высоких стрельчатых окон. Светильники были расположены не только на потолке, но и у каждого из окон, и от этого даже сейчас, ночью, казалось, что свет падает снаружи. Вся эта высокая комната была словно пронизана светом, она дышала, она, казалось, звенела… Вдоль верхних окон тянулись узкие галерейки, на которые можно было подняться по двум ажурным лестницам, идущим вдоль стен.
— Как в концертном зале, — наконец выдохнула Лиза и поразилась тому, как гулко прозвучал ее шепот.
— По-моему, это гостиная, так что ее вполне можно считать концертным залом, — невозмутимо заметил Юра. — Вот уж Виталик Гремин будет рад: акустика здесь потрясающая, как раз для его концертов.
Двухэтажный зал был центром дома. От него во все стороны вели длинные, как лучи, анфилады комнат. У Лизы разбежались глаза: этих анфилад было так много, они пронизывали собою весь дом! На мгновение она даже испугалась: разве можно обжить все это пространство, разве можно наполнить его собою? Да она пока еще не могла даже разобраться в расположении комнат!
— Испугалась? — тут же заметил Юра. — Ничего, привыкнешь. К хорошему-то и привыкать не надо, это само собой произойдет…
Они вдвоем прошли по самому широкому из лучей-анфилад. Последняя комната завершалась стеклянной стеной — вообще во всем доме было много стекла, в нем совершенно неожиданно возникали сквозные, прозрачные пространства, заставляя вздохнуть поглубже, точно перед полетом.
Стеклянная стена распахивалась, как балкон. К ней примыкала широкая лестница-веранда, ведущая, судя по всему, прямо в сад. Правда, самого сада не было — только серебрился тяжелый покров мартовского снега с темными прогалинами.
— А за ним — река… — Юрин голос дрогнул. — Сад выходит прямо к реке…
«Господи, да ведь он мечтал о таком доме! — вдруг поняла Лиза. — Он не смог бы создать его лучше, даже если бы строил с самого начала! И эта река под окнами…»
Увлекшись необыкновенным ночным путешествием по галереям и анфиладам, она забыла о Юре — только слышала его голос. Сейчас она оглянулась на него и вдруг поняла, что все это время он наблюдает за ней и улыбается ее восторгу, что весь этот дом предназначен только для нее, что они будут здесь счастливы, и он это знает…
Лиза не считала себя сентиментальной, но сейчас слезы брызнули у нее из глаз, засверкали в лучах светильников. Она припала к Юриному плечу, не в силах сдержать рыдания.
— Что с тобой? — испугался он. — Лизонька, что с тобой?
— Ничего, Юра, милый, я просто… Просто устала с дороги…
Она утирала слезы, но они лились и лились снова. Словно выплеснулось вдруг все напряжение той жизни, которая была у них прежде, до острова Малифинолху, до этого волшебного дома — с Юриными уходами рано утром, с не выпитым вместе кофе, с пустынным шоссе от Орши…
— Ну конечно! — воскликнул Юра. — Какой же я идиот, мог бы и сам догадаться! Кстати, что здесь можно считать спальней, как ты думаешь?
Единственной мебелью, имеющейся в доме, была широкая низкая кровать — в комнате с прозрачной стеной и лестницей в сад.
— Что ж, будем сегодня считать, что спальня находится именно здесь, — улыбнулся Юра. — Раз уж Серега так распорядился. А не хочешь ли ты выпить, например, шампанского, а, Лиз? Я тут прихватил из Шереметьева…
— А я и не заметила, когда ты успел, — удивилась Лиза. — Конечно, хочу! Давай отметим…
Свет в любой из комнат менялся мгновенно: его можно было сделать ярким, едва ли не слепящим, можно было — приглушенным, таинственным, а можно было вообще заставить мерцать… В мерцающем, загадочном свете они выпили шампанского — из Юриного стаканчика для бритья и кружки для чистки зубов.
— За тебя, моя родная, — сказал Юра, поднимая свой пластмассовый бокал.
— Почему за меня? За нас… — возразила Лиза. — И за наш дом!
— Ну конечно — за дом! — согласился он. — Просто я думал о тебе, потому он и получился — и я хочу выпить за тебя…
Ей хотелось сказать, что этот дом не «получился», а был создан его волей, его энергией, его умением находить самое точное, единственно возможное решение… Но она промолчала: ей казалось невозможным произносить слова, и она поцеловала его долгим, благодарным поцелуем.
Потом, переодевшись в серебристый пеньюар, Лиза отправилась в ванную.
— Подожди, сперва я, а потом ты, — сказала она Юре.
— Ну, зачем же ждать? Я другую ванную поищу пока. Здесь, кстати, и бассейн есть. А ты приходи поскорее, Лиз… — Он задержал ее руку в своей, и она тут же заметила, как знакомо, призывно он смотрит на нее, как мгновенно пересыхают его губы…
Когда она, освеженная душем, с еще кружащейся от шампанского головой, в прилипающем к мокрому телу пеньюаре, вошла в комнату, — Юра уже пригасил свет, разделся и стоял сейчас у прозрачной стены, задумчиво глядя в пустынный сад.
— Страшновато… — сказал он, услышав ее легкие шаги и оборачиваясь. — Или нет?
— Почему? — удивилась Лиза. — Из-за того, что сад пустынный?
— Нет… Да и ладно, о чем это я! — Он тряхнул головой и привлек Лизу к себе…
… Она проснулась незадолго до рассвета. Не спалось на новом месте — из-за лавины впечатлений, из-за волнений неведомого пространства, которые не отпускали даже во сне. Юрины ресницы были смежены, он дышал так тихо, что грудь едва вздымалась. В пустынном доме было прохладно, и Лиза прикрыла его одеялом, как ребенка, разметавшегося во сне.
Занавесок на прозрачной стене не было, лунный свет бил прямо в глаза. «Конечно, какая здесь спальня!» — подумала Лиза, нащупывая пеньюар на полу у кровати. Она вздрогнула, выбравшись из-под одеяла, но все же ступила на холодный гладкий паркет, набросила пеньюар и подошла к стеклянной стене. Остановилась там, где стоял перед сном Юра, посмотрела в сад.
И тут она ощутила какой-то неодолимый порыв: ей безумно, до дрожи, захотелось выйти в этот ночной несуществующий сад, почувствовать дыхание весенней реки!.. Лиза даже испугалась: почему вдруг? Но, не в силах противиться странному влечению, она осторожно, словно разрывая невидимую нить, открыла балконную дверь…
Холодом пахнуло на нее, холодом и сыростью. Лиза вздрогнула было, но что-то влекло ее наружу, и она ступила босой ногой на мраморные плиты лестницы-веранды…
Как удивительно будет здесь летом! Даже сейчас, несмотря на пронизывающий ветер, она чувствовала себя танцовщицей, и ей хотелось танцевать — прямо на обжигающе-холодном мраморе. Она и пробежалась по нему, подняла руки, закружилась, приподнявшись на носки…
— Лиза! — вдруг услышала она сквозь шум ветра. — Лиза, куда ты, не уходи!
Выходя на веранду, она прикрыла за собою балконную дверь, но — наверное, от ветра — та распахнулась снова. Лиза увидела, что Юра проснулся и, лежа на животе лицом к балкону, неотрывно смотрит на нее, подперев голову руками. Но почему он так странно зовет ее?..
Она бегом вернулась в комнату и уже через мгновение оказалась рядом с ним.
— Что ты? — спросила она взволнованно. — Я ведь никуда не ухожу, что ты?
Он перевернулся на спину быстрым движением, и Лиза в тревоге заглядывала теперь в его глаза, сидя на краешке кровати.
— Я сам не знаю… — тихо сказал он, и Лиза вдруг заметила в его глазах отблеск страха — какого-то детского страха.
Он казался сейчас беспомощным, как ребенок, он никогда не был с нею таким! И это было так неожиданно: мужчина, подаривший ей удивительный дом, мужчина, который словно бы держал ее постоянно на руках… Она наклонилась, коснулась губами его губ. Он тут же приник к ее губам, погрузился в поцелуй, как в живительный источник, и привлек ее к себе.
Лиза чувствовала, что он сгорает от желания, что его тянет к ней сильнее, чем магнитом, она чувствовала его мужскую мощь и страсть — и одновременно он был каким-то растерянным, и она снова подумала о нем, как о ребенке…
И вдруг она поняла: в нем нет сейчас того невидимого запрета, который она ощущала именно в такие минуты, в минуты самой страстной близости! Он хотел ее, он ничего больше не скрывал от нее, он весь был раскрыт перед нею и без слов умолял ее быть с ним, утолить его страсть…
И она обняла его, приподняла его голову и покрывала его лицо легкими поцелуями, одновременно лаская его рукой, ощущая пальцами его ставшие твердыми соски, дорожку волос у него на животе и их густой треугольник ниже…
Она приникла к нему, поражаясь его неподвижности — он был весь напряжен как струна, как тетива, но словно ждал от нее чего-то, — и, мягко скользнув по его телу своим обнаженным телом, Лиза опустилась ниже, взяла в губы его темный твердый сосок, прикоснулась к нему языком, и снова — вниз, чувствуя, как он раздвигает ноги, как тянется к ней, слыша, как томительный, хриплый стон вырывается из его полуоткрытых пересохших губ… Она спрятала свое лицо между его ног и услышала, как он вскрикнул от наслаждения, и обвила руками его бедра — и он подался к ней, прошептал:
— Еще, милая, еще!.. Мне так… хорошо!..
Он никогда прежде не позволял ей того, что происходило сейчас — именно не позволял, и она стеснялась своих робких попыток, не понимая, почему так происходит… А сейчас она уже не могла думать — все в ней звенело, его наслаждение отдавалось в ней, она губами ощущала во всем его теле, в его напряженной плоти, страстный, захлебывающийся стон, и губами же слышала, как он произнес, задыхаясь:
— Не могу больше… Все… Сейчас…
Он прикоснулся к ее лбу, словно желая оттолкнуть перед последними страстными судорогами, но она почувствовала, что он не хочет этого, что он всем телом тянется за нею, всем телом умоляет ее не отшатываться в эти мгновения… И, поверив своему неотменимому чувству, она приняла в себя его бурные содрогания…
… Лицо у него было взволнованное, счастливое и виноватое. Он гладил ее пепельные волосы, разметавшиеся по его плечу, он целовал ее и притрагивался к ее лбу мимолетными движениями пальцев — точно желая удостовериться, что она не исчезла.
— Тебе… Тебе неприятно было?.. — вдруг спросил он между двумя поцелуями.
— Юра, почему ты об этом говоришь? — Лиза подняла на него глаза, всмотрелась в его лицо. — Ты считаешь, что мне должно быть неприятно?
Она видела: в эту ночь что-то изменилось в нем, и это «что-то» — не просто новый способ любви. Да и странно было бы думать, что в способе любви может для него быть что-то новое — ведь не мальчик он! Ведь ее пронизывает сладкая истома при одном воспоминании о проведенных с ним ночах… Но почему тогда?..
— Почему, Юра? — снова спросила она.
— Мне кажется… — он говорил медленно, подбирая слова. — Кажется, что ты делаешь это только из-за меня, что ты заставляешь себя это делать, чтобы доставить мне удовольствие…
— Боже мой, но ведь это совсем не так! — Лиза была удивлена его странными словами. — А если бы и так — что же в этом плохого?
То, что она услышала, совершенно потрясло ее:
— Я не привык, чтобы женщина делала что-то для меня — не только в постели, вообще, понимаешь? Я не верю, что это возможно, и я к этому совершенно не готов… Мне просто никогда не было необходимо, чтобы женщина что-то делала для меня! Раньше — никогда…
Когда до нее дошло, что это говорит мужчина, лет пятнадцать женатый, в жизни которого наверняка было немало женщин, — она замерла, не в силах произнести ни слова.
— Но… Почему же, Юра? — только и смогла она повторить. — Ты стесняешься, тебе неприятно — что это?..
— Это то, чего я совсем не знаю… Я вообще не помню, чтобы кто-нибудь что-нибудь делал именно для меня, забывая о себе. Ну, Серега — но ведь то совсем другое. Да я никогда ничего и не ждал ни от кого. А сейчас — мне показалось, ты вот-вот исчезнешь, такая ты была в этом несуществующем саду, под луной! Я чуть с ума не сошел от страха. И я боюсь, что не нужен тебе такой… растерянный, ничего тебе не дающий и чего-то ожидающий от тебя!..
Лиза готова была и заплакать, и рассмеяться. А она-то думала, что знает его, чувствует все, что с ним происходит! И все время, все это время — ей уже казалось, что они были вместе всегда, целую вечность! — в нем так глубоко сидела эта детская, наивная боязнь — выглядеть слабым, смешным, чувствовать чью-то заботу о себе…
— Ах, Юра! — Она приложила ладони к его щекам, повернула к себе его лицо. — Ты думаешь, я стану клясться тебе, объяснять? Я люблю тебя, и я сделаю для тебя все — нет ни-че-го, что я не сделаю для тебя! А верить или не верить — дело твое. Мне бы твои заботы…
Он всматривался в ее лицо, не отводя глаз, он смотрел на нее так, словно видел впервые. Потом что-то мимолетное, совершенно неуловимое, мелькнуло в его глазах, и он улыбнулся — такой детской улыбкой, какой она никогда не видела на его лице.
— Да? — спросил он.
— Да! — ответила Лиза. — А ты как думал?
