После прогулки по островам, после странной встречи с прорицательницей Лиза почувствовала, что произошел перелом времени и возвращение в Москву маячит впереди так же ясно, как силуэты пальм за окном бунгало. Ей было грустно это сознавать, она гнала эти мысли, но дни от этого не становились длиннее…

Тем более что Юра переменился после поездки по островам: отблеск беспечности и спокойствия, который она с такой радостью замечала прежде на его лице, совсем исчез. Он по-прежнему подолгу плавал, нырял у рифа, он стал легче дышать — но душа его была неспокойна, и Лиза не могла этого не видеть.

Вечера они всегда проводили на веранде. Лиза надевала белый пеньюар, который особенно нравился Юре — он говорил, что в нем она совсем похожа на женщину прошлого века, — и они подолгу сидели в креслах, покрытых изумрудными накидками. На столе горела свеча в глубоком бокале-подсвечнике, рубиново переливалось вино в хрустальном графине. Они разговаривали о чем-нибудь или просто молчали: их нисколько не угнетало молчание наедине друг с другом.

Но в этот вечер Юра был молчаливее обычного. Он рассеянно отвечал на Лизины вопросы, без удовольствия прихлебывал вино, и, вглядываясь в его глаза при мерцающем свете свечи, Лиза не видела в них знакомых искорок.

— Что с тобой? — не выдержала она наконец. — Ты о чем так мрачно думаешь?

— Мрачно? Да нет, ни о чем особенном.

— Тебе скучно стало здесь?

— Ну, что ты! Причем здесь скука, да еще с тобой! Я мечтал об этой поездке, и я нисколько не разочарован.

— Ты думаешь о той старухе? — вдруг догадалась Лиза.

— Не знаю… Нет, я все-таки не о ней думаю, — решительно ответил он. — Не настолько я суеверный. Но о том, что она сказала…

— Юра, но что она сказала такого необыкновенного, ну что тебя так взволновало, из-за чего ты до сих пор не успокоишься? Какие-то неясные прорицания, странные слова о твоем прошлом — ведь она ничего конкретного не сказала ни о чем, ты вспомни!

— Конечно, ничего конкретного, — согласился Юра. — Если бы она говорила конкретно — ну, как цыганки говорят: казенный дом и все такое, — я бы посмеялся просто и забыл.

— Но чем она тебя так задела? — не унималась Лиза.

— Давай прогуляемся по берегу? — предложил Юра и тут же поднялся. — Просто пройдемся, на океан посмотрим — и вернемся, да?

— Конечно, — согласилась Лиза. — С удовольствием пройдусь с тобой вдоль берега, покоритель островитянских пророчиц!

Юра засмеялся, они вместе спустились с веранды на дорожку и пошли к берегу в темноте. Впрочем, едва они вышли из-под сени пальм, стало гораздо светлее: все небо усыпано было яркими южными звездами — казалось, ими освещается даже океан, они вымываются волнами на берег и сияют на песке…

Лиза оставила сандалии на дорожке и шла теперь по песку босиком, легко, как белое полупрозрачное видение. Это Юра так сказал ей, остановившись на мгновение и глядя, как она идет вдоль длинной полосы прибоя.

— А может, привидение? — рассмеялась она.

Но Юра был серьезен.

— Посидим немного? — предложил он, опускаясь на песок у самой воды. — Посидим у воды?

Лиза села рядом.

— Ты любишь сидеть у воды, Юра? — спросила она. — Помнишь, мы к речке ездили — в первый день?..

— Помню. Я в тебя влюбился в этот день.

— А я не заметила! Но мне так хорошо было быть с тобой — как дышать…

— Я и сам не сразу понял, что влюбился: я настолько об этом не думал, я думал совсем о другом — и вот, вдруг…

— Ты… Ты не обрадовался этому? — тихо спросила она.

— Не знаю… Я был потрясен, когда понял. И я испугался, себя испугался — помнишь, когда танцевали в ресторане?

Лиза кивнула:

— Я почувствовала… У тебя так сердце колотилось… Юра! — вдруг спросила она. — Почему ты сказал мне, что я жертвую чем-то, оставаясь с тобой? Я не могу понять…

Он молчал, опустив голову.

— И ты сказал еще — помнишь? — ты не веришь, что я могу тебя любить — почему же, Юра? Ты не веришь мне?

Он наконец поднял голову, коснулся ее руки, белеющей в темноте.

— Я тебе верю, Лизонька моя дорогая, но я правда так думаю — ведь я не рисовался, не старался тебя завлечь, ты понимаешь? У меня сейчас очень плохой период в жизни, и хотя я благодарю судьбу, что она мне тебя послала, — но мне жаль, что это произошло сейчас.

— Но почему, Юра, почему? — голос у Лизы задрожал. — У тебя не идут дела?

— Нет, дела идут, ты же знаешь. Но я как-то перестал понимать, зачем они вообще идут. Со мной уже было однажды что-то подобное — Серега, наверное, хорошо помнит. Но тогда все прошло, и я увлекся снова, успокоился. А сейчас, по-моему, серьезнее…

— Ты не можешь это объяснить? — спросила Лиза. — Себе объяснить, даже не мне?..

— Могу! — сказал он, и Лиза услышала в его голосе знакомые любимые отзвуки. — Я могу объяснить тебе все, даже то, что сам не до конца понимаю! Но хочу понять… Это ведь самое прекрасное, ты знаешь? Понять то, что вырастает из самой глубины — то, что необъяснимо. Я всегда этого хотел, у меня с детства дух захватывало от этого желания. Вот: простые составляющие жизни, ее кирпичики — а каждый так же необъясним, как прост, и не дотронуться до него, не ухватить… Я любил то, что необъяснимо будоражит душу. Река, или огонь, или красота женщины, или жар холодных числ — это просто, это существует, но к этому невозможно ни прикоснуться, ни даже назвать…

— И ты… ты хотел этим владеть? — Лиза боялась дышать, чтобы не спугнуть его, не оборвать.

— Нет! — ответил он горячо и страстно. — Я не хотел владеть, не хотел распоряжаться! Но я хотел, чтобы все это было в моей жизни, чтобы и моя душа была к этому причастна, я хотел прикоснуться и собою это объять… Это непонятно я говорю?

— Нет, это понятно.

— И сейчас у меня такое чувство — что я не смог, не смог этого сделать, не смог объять. Только то, что поддавалось моей воле, азарту, уму — то удалось: деньга, дело — ну и что? А тут еще эта старуха… Ведь она тоже сказала: я не вмещаю того, что хочу…

Он вскочил, быстро прошелся по остывающему ночному песку, потом снова присел рядом с Лизой.

— Все осталось вне меня, ты понимаешь? И я вижу сейчас, что не смог ничего. Я не разгадал секрета жизни, Лиза, я даже секрета материального мира не разгадал, хотя кое-чего достиг именно в материальном мире! А ты вот смотришь на меня и думаешь, что я все могу, — и у меня такое чувство, точно я тебя обманываю…

Лиза смотрела на него, чувствуя, как слезы подступают к горлу. Но чувство, владевшее ею сейчас, было светлым, как ясное сияние звезд над ними обоими, над океаном.

Она любила этого мужчину — с которым спала, купалась, разговаривала и целовалась, силу которого чувствовала каждой клеткой своего тела и каждой частичкой души. И она была счастлива, что он говорит с ней о том, о чем трудно говорить с самим собой, что может показаться непонятным кому угодно, только не ей.

Она любила его, единственного и неповторимого, любила каждый его взгляд, каждый вздох и каждое слово, и его сегодняшнюю печаль…

— Милый мой, хороший, неуемный мой Юра… Ты хотел, чтобы река текла через твою душу? Она течет, Юра, течет, ты напрасно мучаешься! Ты боишься, что не вместил в себя всего, что хотел? Твоя душа не бедная, не надо думать так… Юра, любимый мой, я не знаю человека, в котором умещалось бы так много!..

Они говорили прерывисто, страстно, не заканчивая фраз, но не было ни одного слова, которое было бы им неясно в сбивчивой речи друг друга. Неодолимая, страстная сила, соединившая их тела и души, незримо помогала им в этом разговоре. Эта сила крушила барьеры, которые ставит между любящими людьми возраст, опыт, прошлое, — и еще прежде, чем руки их соединились в объятии, а губы в поцелуе, они почувствовали, что стали нераздельны.