6
Кажется, Юра не ожидал, что всего за одну ночь с Лизой произойдет такая разительная перемена. Она же ничуть не удивилась тому, что утром сама встала, приняла душ и выпила кофе.
— Кружится голова? — спросил Юра, помогая ей спускаться по лестнице к лифту, который по-прежнему не останавливался на ее этаже.
— Нет, почему она должна кружиться? — Лиза лукаво пожала плечами. — Разве что от любви… Но у тебя же не кружится голова?
— Кружится, — тут же возразил он. — Я вообще ее сейчас потеряю и полечу в белый свет без головы! А что — интересно, наверное…
— Ох, Юрка, сплюнь, ну разве можно такое перед дорогой! — возмутилась Лиза.
Темно-серый «мерседес» ждал их у подъезда, впереди сидел тот самый охранник Рома, который перевозил когда-то Лизины вещи на эту квартиру; он приветственно махнул ей рукой.
Все-таки голова у нее кружилась: Лиза положила ее на Юрино плечо, но ей казалось, что они не едут по шоссе, а кружатся на гигантском колесе обозрения. Это было даже интересно: следить, как мелькают за окнами дома и прохожие — в каком-то странном, нереальном круговороте…
— Лететь долго, — сказал Юра, словно почувствовав, что слабость одолевает ее. — Но салон удобный, можно спать, отдыхать уже по дороге. Или фильмы смотреть, или музыку слушать — хочешь?
Она кивнула — можно и фильмы смотреть. Хотя ей не нужны были никакие фильмы, и вообще развлечения — ей хотелось смотреть на него, видеть, как меняется его лицо, отражая какие-то неведомые ей мысли и чувства…
Видеофильмы действительно показывали в обоих салонах «боинга». Те, кто хотели их смотреть, надели наушники, остальные могли просто не обращать внимания на немой телевизор, слушать музыку — тоже в наушниках — или спать, или читать.
Или, как Лиза, прислониться к Юриному плечу и слушать его дыхание, ощущать щекой каждое движение его мускулов под тонкой рубашкой и время от времени прикасаться к ним губами — и тогда он целовал ее откуда-то сверху, прижимаясь щекой к ее волосам тем мгновенным, мимолетным жестом, который она так любила…
Он просматривал бумаги, потом поставил на маленький столик «ноутбук» и быстро заносил в него какие-то данные, иногда задумываясь и постукивая ладонью по столу.
— Только в самолете, Лиз, — сказал он, хотя она не возражала против его занятия. — А там — на десять дней я вообще забуду, что существуют бумаги и компьютеры.
— Зачем заставлять себя забыть о том, что для тебя важно? — сказала она, и Юра улыбнулся.
— Самоотверженная Лизонька — готова на тихом берегу смотреть, как я барабаню по клавишам компьютера! Нет, я же сам не хочу, правда! Я давно не видел тебя и буду смотреть на тебя и на океан — его я тоже давно не видел.
— Ты был на Мальдивских островах? — спросила Лиза и тут же осеклась, понимая, что летал он туда наверняка не один.
— Был, — ответил Юра. — Но на другом атолле, не на том, где мы будем сейчас. Там ведь знаешь, все острова разные: на одних можно с вечера до утра плясать на дискотеке, на других — вообще забыть, что существует остальное человечество.
— И мы забудем?
— Я — без сомнения.
— Милый Юрочка, да ты стал мизантропом! — засмеялась Лиза.
— Неплохо бы, — засмеялся в ответ и он. — Я бы тогда бросил все дела и тихо ненавидел человечество — вот был бы настоящий отдых! Нет, едва ли. Но забыть о нем на десять дней очень приятно, разве нет? Да! — вдруг вспомнил он. — Ты нырять любишь?
— Куда — в воду нырять? — испугалась Лиза.
— А что, ты ныряла еще куда-нибудь? Там так хорошо нырять — нет другого такого места в мире, честное слово! Коралловый риф и такие рыбы… Нет, сама увидишь, не буду рассказывать!
Полет не показался ей долгим. Они разговаривали о чем-то, просто смотрели друг на друга — у них еще почти не было общих воспоминаний, но души их уже приблизились друг к другу, осторожно и робко, и их легкие, счастливые прикосновения наполняли все ее существо восторгом и покоем…
Они приземлились в аэропорту Мали. Когда Лиза стояла у трапа, ей показалось, что от «боинга» исходит жар — таким горячим был воздух. И только потом, выйдя из таможенного зала, она поняла: жар шел не от самолета, здесь просто было жарко — градусов, наверное, тридцать, не меньше.
— Не волнуйся, там ветер хороший на берегу, — сказал Юра, заметив, что она то и дело вытирает пот со лба. — Как же я не предупредил тебя, что жара! Думал: разве плохо — в Москве слякоть, март, а здесь…
— Да хорошо же, Юра, хорошо! — успокоила его Лиза. — Я нормально переношу жару, и ведь мы будем купаться?
— Обязательно! Купаться мы будем сколько угодно, можем вообще переселиться в воду и стать дельфинами, если хочешь! А жить мы будем на острове Малифинолху — хорошее название, правда? Мне сразу понравилось — ну как можно не выбрать остров, который называется Малифинолху, да?
На остров Малифинолху их доставил маленький корабль, и с его борта Лиза не отрываясь смотрела на океанскую гладь — голубую, бирюзовую, зеленую… Она менялась каждое мгновение, наполняя грудь ощущением бескрайности и свободы.
Лиза вообще была на море только два раза в жизни — в детстве в Анапе, где море было мелким, заросшим водорослями, и в Германии — но там море в Шлезвиг-Гольштинии показалось ей каким-то тихим и небольшим, даже странно. И вдруг — океан, мощно дышащий до горизонта!
Лиза чувствовала, что океан отличается от любого моря — хотя все равно ведь вода простиралась сколько хватало взгляда. Но он отличался чем-то, что невозможно увидеть… Юра посматривал на нее, улыбаясь: видно было, что его радость удваивается при виде Лизиного восторга.
Они сошли на берег на маленькой пристани, и Лизе показалось, что они прибыли на необитаемый остров. Впрочем, к ним тут же подошел улыбчивый смуглый мужчина лет тридцати, и они с Юрой о чем-то заговорили по-английски.
— Его зовут Муса, он проводит нас к дому и будет нами заниматься на острове Малифинолху, — перевел Юра.
Муса улыбнулся Лизе, подхватил чемоданы и быстро пошел вперед, предоставляя следовать за ним. Они шли вдоль берега по белой дорожке между высокими пальмами — и то, что увидела Лиза, когда дорожка кончилась, привело ее в неописуемый восторг. Это было настоящее бунгало — такое, о каких она только читала, и втайне не верила, что они существуют наяву! Небольшая хижина стояла на поляне, в тени огромных кокосовых пальм; крыша ее состояла из пальмовых листьев. Муса отпер хижину и внес туда чемоданы; вновь появившись в дверях, он улыбнулся широко и радушно, сделав приглашающий жест рукой.
Окна в хижине были занавешены светлыми шторами, работал кондиционер — Лиза сразу окунулась в прохладу этого чудесного полумрака.
Но толком оглядеться она не успела, почувствовав, как Юра обнимает ее сзади, всем телом прижимаясь к ней — и тут же ей стало не до того, чтобы рассматривать экзотику… Она замерла, ощущая его поцелуи на своих открытых плечах — горячее воздуха за стенами бунгало, — слыша его прерывистый шепот:
— Лиза, милая моя, желанная, я тебя люблю, я тебя хочу, ни минуты больше не могу ждать…
И, не дойдя до белеющей в глубине, за открытой дверью во вторую комнату, кровати, она опустилась прямо на пол, увлекая его за собой, поворачиваясь к нему и обнимая его снизу, приникая к нему в торопливом и счастливом порыве. Она видела, что страстное нетерпение не дает ему раздеть ее, он весь дрожал над нею, ласкал ее сквозь белое муслиновое платье, не в силах расстегнуть маленькие пуговки у нее на груди, впивался губами в ее губы, в ее плечи, едва не делая ей больно.
Он всегда был страстен, она всегда чувствовала его неудержимый любовный жар — но того, что происходило с ним сейчас, она не видела прежде… Это был одновременный огонь объятий, поцелуев, рассыпающихся по всему ее телу, и стремительных его движений, пронзающих ее наслаждением, это были не сдерживаемые им страстные судороги, длившиеся так долго, — что она достигла самого высокого наслаждения, чувствуя в себе биение его тела, видя над собой его запрокинутое лицо с закушенными губами и одновременно задыхаясь долгим вскриком, перешедшим в счастливый тихий стон…
Когда она вернулась с тех немыслимых высот, на которые вознесла ее его страсть, Юра лежал на ней, положив голову на ее грудь, — так неподвижно, что она испуганно прикоснулась к его темно-русым волосам. Но он тут же потерся щекой об ее плечо, приподнялся на локтях и поцеловал ее бесконечным, нежным поцелуем.
— Ох, Лизонька, любимая моя, — прошептал он. — Как же я скучал по тебе, как же тосковал — по всей тебе скучал…
И тут же, еще раз крепко обняв ее, он поднялся мгновенным, пружинистым движением, и ее поднял на руки, прижимая к груди, как ребенка.
— Вот мы и приехали, — сказал он. — И здесь мы будем с тобой жить, если тебе понравится, моя хорошая.
Она не сразу пришла в себя после порыва, подхватившего их обоих, голова у нее слегка кружилась, и, как только Юра поставил ее на пол, она опустилась в глубокое плетеное кресло, на яркую подушку.
— Посиди, Лиз, — встревожился Юра. — Или лучше ложись, да? Ты же еще не совсем выздоровела, как я мог!..
— Ты мог очень хорошо! — засмеялась она в ответ. — Я забыла обо всем, Юр, так мне было хорошо. Мертвый бы выздоровел, честное слово!
— Значит, будем лечиться! — заявил он. — Будем лечиться сутки напролет, раз такое дело — я готов хоть сейчас повторить!
Тут она расхохоталась и вовсе неудержимо, глядя на его лицо — на нем и впрямь читалась готовность немедленно повторить любовное лечение и делать это до бесконечности!
— Нет, Юрочка, мы все-таки примем душ, ладно? Посмотри, я вся мокрая от пота, у тебя рубашка — хоть выжимай. Ведь душ есть здесь?
— Есть, — улыбнулся он. — Конечно, на этом Малифинолху они вот именно стараются, чтобы все как можно меньше напоминало о цивилизации, но душ здесь есть. И вообще в нашей хижине, по-моему, довольно удобно пли я слишком по-спартански отношусь к удобствам?
— Нет-нет, — успокоила его Лиза, открывая дверь в ванную. — Цивилизация преследует нас по пятам.
Ванная сияла серебристым металлом, светло-зеленым кафелем, белизной многочисленных полотенец. На полу лежал изумрудного цвета ковер с длинным пушистым ворсом — Лиза догадалась, что он не намокнет, даже если на него вылить ведро воды.
— Слушай, — предложил Юра. — А может, отложим душ на потом — лучше в море искупаемся?
— Конечно! — обрадовалась Лиза. — Погоди, сейчас я купальник найду.
Чемодан собирала Наташа, тщательно пересмотрев вещи в Лизином шкафу. «Но купальник она, конечно, положила», — подумала Лиза.
— Да ну, потом найдешь! — махнул рукой Юра. — Если вообще захочешь его надевать. Здесь же нет никого, я тебе разве не сказал? Вот увидишь: весь пляж — наш, и ни души, хоть на голове ходи. Пойдем скорее!
Они снова вышли на белую дорожку под пальмами. Юра держал Лизу за руку, увлекая за собою. Она так и не успела переодеться; впрочем, легкое муслиновое платье не стесняло движений — так же, как и Юрины джинсы и тонкая рубашка навыпуск, с закатанными рукавами.
Лиза не перевела часы на мальдивское время, но ей показалось, что здесь сейчас утро: зной еще не стал дневным, тягучим, солнце не слепило глаза. К тому же действительно дул ветер, освежая разгоряченное тело.
Ах какой это был пляж! Совершенно пустынный, с бело-золотистым песком и бесконечной морской далью от берега до горизонта! Лиза даже рассмеялась, выйдя на этот пляж из-под пальм.
— Неужели мы здесь вообще одни? — удивленно спросила она, обернувшись к Юре.
— Ну, не на всем острове, конечно. Но в том-то весь и фокус: здесь домов пятьдесят, не больше. И они расположены так, что каждый имеет свой пляж, места на всех хватает. Вот увидишь, можно встречаться с соседями только в ресторане, а в остальное время суток считать себя Робинзонами.
Он уже разделся и стоял сейчас перед нею — само нетерпение, прекрасный в соразмерности всех линий. Яркое солнце освещало все его стройное тело — разворот широких плеч, крепкие бедра, темное пятно волос внизу плоского живота, — и у Лизы перехватило дыхание от того, как дорог он ей был и желанен…
— Пойдем же, Лиза, пойдем! Смотри, как хорошо — вода манит!
Она тоже сбросила платье, сбросила все, что на ней было, и побежала вслед за ним к кромке воды. Океанская волна, длинная, как взмах гигантской руки, легла к их ногам с долгим, призывным звуком…
Конечно, Юра плавал гораздо лучше, чем она — без малейшего усилия посылал он свое тело вперед, скрывался под водой, выныривал, плыл на спине и снова исчезал под водой. Лиза отстала от него почти сразу; да она и устала быстро.
Она вернулась к берегу, легла на песок так, что волны накатывались на нее до подбородка, и смотрела, как Юра резвится в воде — он и правда был похож на дельфина. Только минут через двадцать он подплыл к берегу, лег рядом с Лизой, подставляя тело ласкающей, затихающей волне.
— Как здорово, Лиз, да? — выдохнул он, целуя ее в свою любимую ложбинку груди. — Море, небо, песок — оказывается, человеку надо-то немного… Только чтобы ты смотрела на этого человека!.. У тебя глаза сливаются с морем, ты знаешь?
— Не знаю, Юра, — кто мне говорил об этом?
— Вот я тебе и говорю: у тебя глаза, как море, и не смейся надо мной!
— Я и не смеюсь…
Она прильнула к нему, и, замерев в объятии, они лежали на берегу, и изумрудные волны накрывали их, убаюкивали и ласкали…
Вечером они сидели на просторной веранде, под незнакомым звездным небом, пили захваченный из Шереметьева «мартель». Лиза плавно раскачивалась в глубоком кресле-качалке, покрытом изумрудным шелковым покрывалом, и ей казалось, что море по-прежнему касается ее кожи, что прикосновения волн сливаются с прикосновениями Юриного тела… Темнело быстро, свет они не включали, и Лиза едва различала черты Юриного лица в мягкой южной темноте.
— Какой хороший день, Юра, какой хороший… — тихо произнесла она.
— Правда? А я ведь волновался, Лиз: вдруг, думаю, тебе не понравится, покажется скучно, слишком однообразно…
Она улыбнулась: даже странно, что он, во всем остальном такой проницательный, часто сомневается в том, что ей кажется само собою разумеющимся.
— Так редко выдается свободное время, — продолжал он. — Обидно проводить его не так, как хочется, да?
И хотя у нее было вполне достаточно свободного времени, она согласно кивнула.
— Мне вообще нравится путешествовать, Юр, — сказала она, то зажигая, то выключая маленькую лампочку для чтения, вделанную в ручку кресла. — Я даже не говорю, что с тобой мне нравится — это вообще за пределами… Но мне и просто нравится ездить, смотреть. Я ведь так давно нигде не была! В Германии я чувствовала, какой мир огромный, и казалось: все доступно, только руку протянуть. А потом все как-то отдалилось, сделалось нереальным… Не из-за денег, нет — я сама не понимаю, из-за чего: другая жизнь, ничего не поделаешь…
— Ерунда! — решительно сказал он, и тут же оговорился. — То есть не то чтобы ерунда, но я думаю иначе. Нет, конечно, не все в нашей воле. Но ездить, смотреть мир — ведь это просто, Лиза, это наконец-то стало простым и естественным занятием. У тебя нет проблем с деньгами, и…
— Почему же нет? — перебила Лиза. — Просто я ведь и не ездила еще…
— У тебя не будет проблем с деньгами, — спокойно продолжал он. — И тебе можно видеть жизнь такой, какая она есть, и думать, нащупывать, что ты сама в ней значишь. И если тебе для этого необходимо путешествовать — значит, надо путешествовать. А иначе какой смысл в деньгах? Ты в Париже была?
— Нет. Какой-то заколдованный для меня город. Меня туда приглашал… один человек в Германии, но я не могла поехать с ним — даже ради того, чтобы увидеть Париж. А теперь… — Тут она замолчала, подумав о том, что в этом дивном, бесконечно далеком городе живет потрясающей красоты женщина с золотым ореолом волос…
— Поедем, — сказал Юра, нарушив паузу. — Это такой город, в который нельзя не ездить — в него можно ездить и сто, и тысячу раз, а он все будет другим, и всегда ты будешь чувствовать это легкое разочарование в первые минуты и такое пронзительное очарование потом, что сердце не оторвать. А то, о чем ты подумала, — закончил он, — неважно. Я не хочу, чтобы ты думала об этом, я вообще не должен был тебе позволять думать об этом, и я же обещал тебе, что этого не будет в твоей жизни больше никогда, правда? Вот и не думай.
Лиза молчала, думая о том, как нелегко дается ему спокойный тон, когда между ними становится этот незримый женский образ. Но это надо было пережить — что оставалось делать? Прошлого не отменить, а настоящее властно притягивало их друг к другу, несмотря ни на что…
И, засыпая на Юрином плече, она все покачивалась на длинных океанских волнах, все чувствовала пузырьки пены на своих плечах, которые лопались под Юриными осторожными поцелуями…
Лиза проснулась так рано, как никогда не просыпалась дома. В комнате стоял все тот же прохладный полумрак, трепетали занавески на открытых окнах. Только тут она заметила, какой необычный потолок в этой комнате: пальмовые листья образовывали высокий шатер у нее над головой, и пространство комнаты казалось из-за этого огромным, как в экзотическом храме. Так необычно выглядело сочетание изысканной белой с золотом мебели — и этого потолка из листьев!
Юра еще спал, и Лиза осторожно, чтобы не разбудить, провела рукой по его голове, поцеловала его в плечо и спустила ноги на белый ковер, покрывавший весь пол в просторной спальне. Она на цыпочках подошла к огромному, от пола до потолка, зеркалу, вгляделась в свое лицо, еще хранившее следы сна, но сияющее той особенной свежестью, которую дает отдых, свежий воздух и душевное спокойствие.
Она еще совсем не загорела, и ее обнаженное тело светилось в полумраке, как перламутр чудесной морской раковины. Лиза набросила кружевной пеньюар из белого батиста и вышла в первую комнату, оттуда на веранду.
Яркость всех красок, яркость света ослепили ее после полумрака спальни! Шумели под ветром листья пальм, большие кокосовые орехи лежали под деревьями, и ей показалось, что они с Юрой действительно затерялись в этой хижине посреди огромного мира, что они одни на острове и на всей земле…
Не переодевшись, не умывшись, Лиза пошла по дорожке к морю. Сбросив пеньюар на песок, она с наслаждением окунулась в прозрачно-зеленые волны, поплыла вперед, потом вернулась, легла на песок у воды. Ее распущенные волосы намокли, и она была похожа сейчас на настоящую русалку, владычицу вод.
— А акул ты не боишься, а, русалочка? — услышала она веселый Юрин голос.
— Ой, Юра, ты проснулся! Каких еще акул?
— Да никаких, не бойся. Накупалась?
— Да разве можно накупаться? Все плавала бы и плавала или лежала вот так у воды…
Они проплыли еще раз вместе, Юра обнимал ее под водой, тянул к себе, и она кричала:
— Юрка, мы же утонем, что ты делаешь!
Освеженные утренним плаванием и душем, с мокрыми волосами, они отправились в ресторан, находившийся на берегу, но совершенно не видимый ни от их бунгало, ни с пляжа. С веранды ресторана открывался чудесный морской вид, но ни один пляж не был виден — так продуманно было расположено здесь каждое строение.
Они позавтракали заказанной с вечера морской рыбой — ее белая нежнейшая мякоть таяла во рту, аппетитно розовела поджаристая корочка.
— Пожалуй, я здесь стану вегетарианцем, — заметил Юра. — Рыба до того вкусная, и овощи, и фрукты. А ты заметила, что здесь и не хочется ничего другого?
Она заметила, что он не курил вчера весь вечер. Действительно, природа на этом чудесном острове отличалась такой полнотой, такой завершенностью, что не хотелось ничем нарушать этой гармонии.
Еду им приносила изящная молодая женщина, такая же смуглая, как Муса, похожая на статуэтку из дорогого ароматного дерева. Она улыбнулась им обоим с одинаковой приветливостью, чуть дольше задержав на Юре взгляд своих черных миндалевидных глаз.
— Нравится? — спросила Лиза.
— Конечно! Посмотри, какая походка — как у танцовщицы! Правда, она отлично вписывается в пейзаж?
— Правда, — согласилась Лиза. — А тебе, конечно, нравится любоваться пейзажем!
Юра рассмеялся и погладил ее по руке.
— Я же не Айвазовский, чтобы пейзажем любоваться.
После завтрака они отправились домой: на этот раз Юра сказал, что придется надеть купальник и плавки.
— Пойдем к рифу, поныряем, — объяснил он. — Там-то уж мы будем не одни.
До знаменитого кораллового рифа им пришлось пройти вдоль берега. Юра, оказывается, захватил с собой акваланг и сгорал от нетерпения понырять по-настоящему.
— Это ни с чем нельзя сравнить! — говорил он. — Совсем другой мир под водой — честное слово, мне кажется, он поинтереснее нашего!
Купальщиков было не слишком много, человек десять. Весело помахала им незнакомая молодая парочка, прокричав что-то приветственное. «Наверное, американцы», — подумала Лиза, разглядев сияющие улыбки и кипенно-белые поношенные футболки молодых людей. Вообще люди, собравшиеся на острове Малифинолху, были на редкость приветливы — или просто Лиза уже успела отвыкнуть от привычных европейско-американских улыбок без причины, просто навстречу прохожему?
Она сняла короткую разноцветную юбку, маленький пестрый топ без бретелек и осталась в бирюзовом купальнике, состоящем из двух волнообразных полосок. Волосы ее были подняты вверх и заколоты, открывая точеную шею.
— Сначала я, да? — сказал Юра, которому явно не терпелось поскорее погрузиться в воду у рифа.
— Да я и не умею с аквалангом, — успокоила его Лиза. — Я тебя здесь подожду, потом вместе нырнем просто так.
Юра согласно кивнул и исчез в прозрачной воде. Лизе не хотелось купаться без него. Она присела на берегу, глядя на воду возле рифа, на юрких рыбок, сновавших у поверхности, — их трудно было разглядеть, так быстро они мелькали под водой.
Вдруг сердце у нее похолодело: невдалеке, там, где кончалась отмель, она увидела плавники над водой! Ей даже не показалось, что это дельфины, — она сразу узнала зловещие акульи силуэты. Господи, а она-то думала, Юра пошутил, когда утром спрашивал ее об акулах! Она в ужасе вскочила, всматриваясь в ту сторону, куда он только что поплыл.
— Вы волнуетесь за своего друга? — услышала она приветливый вопрос.
— Да, да! — воскликнула Лиза, и тут только поняла, что вопрос был задан по-немецки, и отвечает она по-немецки. — Я волнуюсь, там акулы, вы видите?
— О, вам совершенно не о чем волноваться! — Перед Лизой стоял мужчина в круглых золотых очках, сразу напомнивший ей профессора Нойберга, в семье которого она жила в Кёльне. — Здесь очень много рыбы, и у этих акул нет никакой необходимости нападать на человека: им вполне хватает пищи.
Несмотря на свое волнение, Лиза невольно улыбнулась тому, как уверен был ее собеседник в акульем благоразумии.
— А если какая-нибудь из них окажется гурманкой? — спросила она.
— О, юная фрау обладает прекрасным остроумием! — засмеялся немец. — Уверяю вас, они имеют все, что им необходимо. Меня зовут Франц Данцельбахер, я живу в Вене.
— Лиза Успенская, я живу в Москве.
— О, вы русская — и так хорошо говорите по-немецки! — тут же восхитился австриец; впрочем, Лиза еще в Германии убедилась в том, что элементарное знание русскими нескольких иностранных слов вызывает бурный восторг. — Ваш друг тоже говорит по-немецки?
— Не слишком хорошо, но с ним вы можете говорить по-английски, — ответила она. — Когда он вынырнет оттуда.
— Фантастика! — не переставал удивляться герр Данцельбахер. — Те русские, которые имеют возможность приезжать сюда, обычно не знают языков…
В эту минуту Лиза увидела, что Юра выходит из воды.
— Юра, ведь там акулы, ты знаешь? — бросилась она к нему. — Я так…
Она тут же осеклась, едва не застыла на бегу: он стянул маску и тут же упал на песок, его лицо было серым, он тяжело хватал воздух ртом…
— Юра, милый, что с тобой? — Лиза опустилась рядом с ним на колени, приподняла его голову. — Что случилось?
Он покачал головой, дыша по-прежнему прерывисто, не в силах ничего произнести.
— Позвольте мне, — услышала Лиза голос герра Данцельбахера. — Насколько я могу судить, у вашего друга неполадки с дыханием вследствие ранения. А я, знаете ли, врач…
Он отстранил Лизу и, присев рядом с лежащим на песке Юрой, приложил ухо к его груди, потом внимательно осмотрел шрамы на ней.
— Вы может быть спокойны, фрау Успенски, — сказал он, обернувшись к Лизе. — Ничего страшного. Просто ранение молодого человека было, по всей видимости, не очень удачным, и теперь ему не следует давать себе большие нагрузки, чем он в состоянии выдержать. А сейчас все пройдет, я даже не вижу необходимости в уколе — хотя, на всякий случай, я имею с собой всевозможные медикаменты.
Дыхание у Юры действительно стало ровнее, лицо порозовело.
— Благодарю вас, герр доктор, — сказал он и добавил, уже по-английски: — Я рад, что вы сумели не напугать Лизу.
— Фантастика! — снова обрадовался герр Данцельбахер.
— Юра, Юра, ну почему ты мне не говорил! — Лиза укоризненно смотрела на него.
Юра уже совсем оправился от недавнего удушья.
— Ну о чем говорить, Лизонька? — сказал он извиняющимся тоном. — Это все действительно прошло, и самое главное — не обращать внимания.
— А доктор сказал, что самое главное — не перетруждать себя!
— Еще бы он этого не сказал! Он ведь такой симпатичный немец, правда?
— Что ж, молодые люди, я буду рад встретиться с вами за обедом, — сказал герр Данцельбахер, приветственно поднимая руки над головой. — А сейчас — не смею вас больше беспокоить!
Простившись с доктором, Лиза сказала:
— Все-таки ты не ныряй пока больше с аквалангом, хорошо? И ты видел — ведь там акулы!
— Ну, положим, акулы сюда вообще не заплывают, — заметил Юра. — Здесь для них слишком мелко. Только акулята, но они же маленькие, не больше метра!
— Достаточно! — Лиза содрогнулась, представив, что в воде рядом с нею окажется метровая хищница.
— Да здесь кого только нет! — сказал Юра. — И мурены тоже, ну и что? Все вполне гармонично сосуществуют, не зря же сюда съезжаются самые заядлые ныряльщики.
Несмотря на Юрины уверения в том, что нырять абсолютно безопасно, Лиза решилась на это с трудом. К тому же она боялась, что Юре снова станет плохо под водой. Но картина, которую она увидела под водой у кораллового рифа, была настолько фантастической, что она забыла и об акулах, и о муренах.
Удивительный, многоцветный, трепещущий мир открылся перед нею. Она даже предположить не могла, что на свете существуют такие оттенки, какие открылись ей сейчас! Она и сама едва не захлебнулась, забыв, что нужно вынырнуть и набрать воздуха.
— Ну как? — торжествующе спросил Юра, когда они оказались на поверхности и Лиза отдышалась.
— Ох, Юра, — невообразимо! У меня глаза разбежались, как жалко, что так мало удается не дышать!
— Я же тебе говорил! Без акваланга здесь нельзя. И это совсем нетрудно, я тебе потом покажу — вот увидишь, снимать не захочешь.
— А одна рыбка была — глаз не отвести! Знаешь, такая полосатая, необыкновенная, желто-черная?
— А-а, это «пикассо» — правда красивая.
Они ныряли еще и еще, и каждый раз Лиза не могла себя заставить вынырнуть на поверхность, пока не темнело в глазах. Даже когда две маленькие акулки подплыли к самому рифу, она уже не почувствовала страха: дивная гармония подводного мира успокоила ее.
— А какие красивые кораллы! — не переставала она восхищаться, когда они уже возвращались домой, уставшие и веселые.
— Кораллы я тебе подарю обязательно, — сказал Юра. — Ожерелья есть очень красивые, и тебе они пойдут: ты сама… коралловая.
Его кожа всего за один день покрылась золотистым ровным загаром; Лиза же чувствовала легкое жжение на спине и боялась сгореть.
За обедом они поболтали с приятным доктором Данцельбахером, выпили с ним пива у стойки бара — здесь же, на веранде над океаном. Доктор не переставал восхищаться тем, что они в состоянии с ним разговаривать — вообще он был очень жизнерадостен. Прощаясь, он сказал Юре:
— Если вы, герр Ратников, захотите воспользоваться моими консультациями для поправки вашего здоровья — я буду рад порекомендовать вам клинику в Вене и санаторий в Альпах. Всего хорошего, друзья!
Как ни приятно было общество Франца Данцельбахера, да и улыбчивой американской парочки — Лиза и Юра не хотели терять ни минуты, которую могли провести наедине.
Днем, когда жара становилась невыносимой, они оставались в бунгало, где все дышало прохладой и покоем, и предавались любви, погружаясь во все новые волны наслаждения, открывая все новые счастливые секреты друг для друга…
В те минуты, когда тела их сливались, двигались в едином ритме, переливаясь друг в друга, Лиза забывала обо всем: для нее не существовало ничего невозможного, она отдавалась Юре самозабвенно, она уже могла предчувствовать каждое его движение и желание, и тело ее мгновенно подчинялось предчувствию, и оба они чувствовали, что все больше и больше соответствуют друг другу, что интуиция, подсказавшая им это в первую ночь, не обманула их.
«Наверное, это и называют наукой любви, — думала Лиза, лежа рядом с Юрой и отдыхая после любовной истомы. — Но этому невозможно научиться, это приходит само — как дар…»
Она не могла бы объяснить, каким образом чувствует, чего он хочет от нее в каждую следующую минуту, каким образом ее тело принимает именно ту позу, которая доставляет им обоим наибольшее наслаждение. Это происходило само собою, подчиняясь каким-то загадочным законам жизни…
Она с самого начала не чувствовала никакого стеснения ни перед чем, что он делал с нею, чего хотел от нее. Каждое его прикосновение будило в ней страсть. Но здесь, в эти удивительные дни и ночи, ее тело раскрылось перед ним полностью, всеми ложбинками и впадинками, которые он любил и которые манили его, заставляли вспыхивать жаром желания.
Он погружался в нее, а потом вдруг соскальзывал с кровати и, выпрямившись во весь рост, обвивал ее вокруг себя, и ее ноги, охватывая его бедра, вздрагивали от пронзительного тока. Он чувствовал биение и трепет внутри ее, меж охватывающих ног — и не торопил, давая ей полностью насладиться тем, что только он мог ей дать.
Его сильные пальцы становились гибкими и нежными, когда скользили по ее груди, животу, ласкали, опускались ниже, заставляя ее округлые бедра приподниматься навстречу его руке и двигаться в такт движениям его пальцев или губ…
Лиза всегда чувствовала, что это он ведет ее по любовной дороге, что от его желаний и усилий зависит каждое мгновение близости. И хотя он делал это изумительно, в какой-то момент это начало ее тревожить…
Она никогда не читала ученых статей о проблемах партнеров, ей совершенно неважно было, что такое доминирование в сексе. Но она чувствовала другое: при том, что она отдавалась ему полностью, не оставляя ничего, что было бы ему неизвестно, Юра словно бы чего-то не позволял ей даже во время самозабвенного экстаза; а чего — она не могла понять… Это чуть-чуть омрачало ее восторг, но она старалась не замечать этой легкой тени — тем более что едва ли наслаждение женщины могло быть больше, чем давал ей Юра…
Она совсем забыла о незаметном течении времени и только иногда, ночами, сердце у нее начинало томиться и ныть при мысли о том, что скоро придется покинуть волшебный остров Малифинолху с его разноцветными рыбками у кораллового рифа, где они с Юрой так счастливы вдвоем…
Течение дней не казалось ей однообразным, и она видела, что и Юра наслаждается их спокойным, мерным ходом. Впрочем, однажды он предложил:
— Лиз, а ты не хочешь денек поплавать на корабле? Здесь ведь есть и другие острова — может быть, тебе интересно будет их посмотреть?
Конечно, она согласилась, и следующим утром они с Юрой взошли на небольшой корабль, который совсем недавно доставил их на этот остров. Теперь они отправлялись не на те острова, где были построены роскошные современные отели, а туда, где протекала обычная жизнь местных жителей.
Матросы ловили рыбу и жарили ее тут же, на небольшой жаровне, предлагая попробовать всем желающим. К счастью, ни у Лизы, ни у Юры не было «морской болезни», и они сочувственно наблюдали за другими пассажирами, мучившимися всю дорогу.
Лиза вовсе не собиралась изучать жизнь на Мальдивских островах — ей вообще было чуждо исследовательское, познавательное отношение к миру. Но так же, как поразил ее неведомый мир кораллового рифа, — поразила ее и жизнь на каждом из крошечных островов, протекавшая совсем по иным законам, чем она когда-либо видела.
Ей показалось, что жители этих атоллов обладают каким-то особым знанием, которое невозможно сделать доступным для европейца: они и смотрели иначе, и двигались — недаром Юра любовался походкой девушки в ресторане, похожей на точеную статуэтку.
Девушки и здесь бросали на него быстрые любопытные взгляды, несмотря на строгость мусульманских обычаев; впрочем, Лиза уже привыкла к тому, что на ее спутника оборачиваются красивые женщины.
Но еще больший интерес испытывали к нему дети! Они во множестве выбегали навстречу туристам — маленькие, бойкие, со сверкающими черными глазенками — и радостно приветствовали их по-английски. Юра смеялся в ответ, подхватывал их на руки, раздавал монетки — видно было, что общение с раскованными, веселыми малышами доставляет ему удовольствие.
Лиза наблюдала за этой картиной, которая могла бы показаться слишком идиллической, если бы не естественность каждого Юриного жеста, — как вдруг кто-то тронул ее за локоть.
Быстро обернувшись, она увидела старуху в белом — сморщенную, словно выжженную солнцем, но не безобразную, а наоборот — красивую какой-то особой, загадочной старческой красотой. Старуха пыталась что-то объяснить, показывая на Юру, но говорила она даже не по-английски, а на местном наречии, и Лиза огляделась в поисках кого-нибудь, кто мог бы перевести ее слова.
Заметив, что Лизу тормошит какая-то старуха, Юра оставил малышей и подошел к ней.
— Что-нибудь случилось? — спросил он.
— Нет, ничего. Но она хочет что-то объяснить, и, по-моему, о тебе — а я, видишь, не понимаю.
К ним тут же подошел стройный паренек лет пятнадцати. Он обратился к Юре по-английски, и тот, выслушав мальчика, перевел его слова Лизе.
— Он говорит, что это предсказательница и что она всегда говорит только правду, представляешь? А он ее внук и может перевести на английский, он учит его в школе.
— Только правду? — улыбнулась Лиза. — И что же, она хочет сказать правду о тебе?
— Да, — перевел Юра слова мальчика. — Она говорит, что обо мне она что-то знает и может мне сказать.
— Так пусть скажет! — воскликнула Лиза. — Интересно же, Юра, пусть скажет!
— Не знаю… — Его лицо сделалось задумчивым. — Я не очень в это верю и все-таки не хочу…
— Ну пусть, Юра, пусть! — упрашивала Лиза. — Думаешь, она напророчит что-то плохое?
— Хорошо, — поддался он на ее уговоры.
— Только ты пообещай, что все мне переведешь, — попросила Лиза. — Мне же интересно! Нет, обязательно займусь английским, как только вернусь в Москву!
Все вместе они отошли в сторону и присели на низкую скамейку у стены небольшого дома. Старуха говорила быстро, то и дело притрагиваясь рукой к Юриной руке, и он внимательно смотрел на нее — словно слушал не перевод, а сами ее слова.
— Юра, что она говорит? — напомнила о себе Лиза.
— Да пока она просто говорит, что ей нечасто хочется разговаривать с приезжими, потому что они не чувствуют тайного движения жизни.
— Так прямо и говорит? — изумилась Лиза. — Тайного движения жизни?
— Представь себе. Не думаю, что это мальчик выдумал, — кивнул Юра. — Погоди, погоди…
Вдруг старуха стала говорить медленнее, она вглядывалась в Юрино лицо строгим и вместе с тем каким-то ласковым взглядом. Он же делался все более внимательным, лицо его мрачнело.
Лиза почувствовала неожиданную тревогу. «Зачем я раззадорила его, зачем просила выслушать эту странную гадалку?» — подумала она. Мальчик переводил, стоя у них за спиной, Юра слушал старуху не отрываясь, и Лиза осторожно прикоснулась к его плечу.
— Переводи, пожалуйста, — попросила она. — Мне тревожно, Юра, что она говорит? Она предсказывает что-то нехорошее?
— Нет, она просто говорит обо мне, — нехотя ответил он.
— Но как она знает? Она гадает? Но ведь она не смотрит на руку, она вообще только на тебя смотрит!
— Она и гадает… Не знаю, как это точно назвать. Она сказала, что видит мой путь за моей спиной, и ей надо сказать о нем, чтобы иметь право спросить о моем дальнейшем пути.
— Может быть, нам лучше уйти? — предложила Лиза. — По-моему, тебе не очень приятно ее слушать…
— Да, не очень… Но теперь я не хочу уходить!.. Она говорит, что я обладаю блеском ума и дела и что я все буду делать блестяще, даже если брошу все, чем занимаюсь сейчас, и стану ловить рыбу с этими рыбаками.
— Но что же здесь плохого, Юра? — удивилась Лиза. — Я вообще-то и без нее это знаю…
— Еще говорит, что мне хочется многого, и от этого бывает печаль, которой мне не преодолеть. Что я спасаю от одиночества, а сам спастись от него не могу. Что я не вмещаю того, что хочу вместить, и не вмещу никогда, если не пойму, что…
— Хватит, Юра! — сказала Лиза, решительно вставая с низкой скамейки. — Скажи ей, чтобы она прекратила! Это все ерунда, просто она выпрашивает у тебя деньги, так заплати ей и пойдем!
— Теперь она говорит, что ты меня любишь, — улыбнулся Юра, продолжая слушать старуху, которая совершенно не обращала внимания ни на кого и ни на что и продолжала говорить.
— Это я и без нее тебе скажу. Пойдем!
Глаза ее возмущенно блестели, кровь прилила к щекам. Как можно было согласиться на эту нервотрепку, какая же она дура со своим праздным любопытством!
— Постой, Лиза, погоди! — не оборачиваясь, не отрываясь от внимательно-обжигающих старухиных глаз, Юра протянул Лизе руку. — Мы сейчас пойдем, я еще послушаю ее, я не могу сейчас уйти.
— Но ты хотя бы говори мне…
— Ну вот: что не может быть сильнее воли, чем у меня, но в этом моя беда — я забываю о том, что есть кое-что посильнее воли и желания. Лиза! Она говорит, что хочет спросить о дальнейшем, но мы должны войти в дом.
— Никуда мы не пойдем! Она тебя отравит еще, ты с ума сошел! Хватит и того, что она испортила тебе настроение! Господи, и чего она навязалась?
Но, мимолетно коснувшись Лизиной руки, Юра уже шел за старухой в тот самый дом, у стены которого они сидели. Мальчик последовал за ними, и Лизе ничего не оставалось делать, как тоже пройти в маленькую тесную комнатку с низким потолком.
Ей совершенно неинтересна была старуха с ее предсказаниями; она вглядывалась только в Юрино лицо — и сердце ее тревожно колотилось. Впрочем, лицо у него было спокойное, хотя и невеселое: кажется, непрошеная прорицательница не слишком заворожила его потоком слов и загадочным блеском глаз.
Старуха присела у стола и извлекла откуда-то огарок свечи в черном тяжелом подсвечнике, обрывок бумаги и уголек. На обрывке она что-то быстро написала затейливыми арабскими буквами — а Лиза и предположить не могла, что та вообще грамотна! Потом она зажгла свечу, поднесла бумагу к пламени и, дождавшись, пока бумага сгорит, собрала пепел в медную мисочку, которую подал ей мальчик. Потом она взяла Юру за правую руку и, повернув ее ладонью кверху, быстрым плавным жестом втерла пепел в его запястье, доведя черную полосу до самого локтя.
Понимая, что помешать гадалке она уже не может, Лиза смотрела на этот ритуал, сосредоточив всю свою душевную силу, готовая к любым неожиданностям. Вдруг замолчавшая было старуха что-то сказала, и Юра снова обернулся к Лизе:
— Она говорит, чтобы ты не волновалась, что она не сделает мне ничего плохого, а ты должна отпустить меня сейчас, иначе ей не ответят.
— Но я не держу тебя, что за глупости! — возмутилась Лиза.
— Держишь, милая, держишь! — слегка откинувшись назад, он на секунду прислонился головой к ее руке. — Даже я чувствую, ты меня как будто на руках держишь. Отпусти, Лизонька, не бойся!
Лиза пожала плечами. Конечно, она понимала, о чем он говорит и о чем просит гадалка. Но она боялась за него! Что значат эти черные подсвечники, этот пепел?
— Поклянись, что ты ни скроешь от меня ни единого слова, которое она скажет!
— Ну, зачем клясться? Клясться вообще нельзя. Не скрою, я же тебе пообещал.
Старуха продолжала гладить Юру по руке до локтя, все глубже втирая в нее пепел. И тут Лиза едва сдержала вскрик: на руке Юры проступили какие-то буквы, затейливые арабские буквы! Он тоже побледнел, глядя на непонятную и неизвестно откуда взявшуюся вязь.
— Что это? — прошептала Лиза.
Старуха уже читала написанное — про себя, шевеля сухими губами. Потом она снова подняла на него жгуче-черные блестящие глаза; взгляд ее по-прежнему был ласковым. Она заговорила медленно и внятно, и одновременно с нею заговорил мальчик, по-прежнему стоящий у них за спиной. Юра перевел слово в слово, не отводя глаз от лица старухи:
— Сейчас ты можешь успокоиться: тебя хранят от опасности, и ты останешься жив, что бы ни случилось. Но все-таки нельзя доверять человеку, от которого отшатывается душа, что бы он ни говорил, чем бы ни соблазнял. Ты потеряешь друга, тут уж ничего не поделаешь. А секрет жизни ты не разгадаешь, как ни бейся. Но он сам тебе откроется — там, где ты не ждешь. Он придет с человеком, который уже есть, но которого ты еще не знаешь и о котором никто еще не знает. Ты будешь любить этого человека просто так, а он тебе даст то, что ты безуспешно ищешь в одиночестве.
Старуха отпустила Юрину руку, и он вытер пот со лба. Она достала большой кокосовый орех и кивнула мальчику. Тот ловко расколол орех, и старуха вылила кокосовое молоко Юре на запястье, смазала им черную полосу — и та исчезла, словно испарилась!
Старуха встала, и Юра поднялся тоже. Она положила руки ему на плечи и медленно, внятно сказала что-то. Мальчик молчал, и вдруг Лиза почувствовала, что понимает ее слова!.. На лице Юры отразилось недоумение, он вопросительно оглянулся на мальчика.
Старуха — впервые за все время — перевела взгляд на Лизу и долго вглядывалась в ее лицо, не произнося ни слова. Потом она кивнула, словно поняв что-то, и приложила палец к губам. И, подчиняясь неведомой силе, Лиза согласно кивнула ей в ответ…
И тут прорицательница словно потеряла к ним интерес. Она вяло опустилась на пол и замерла с закрытыми глазами.
— Что с ней? — спросил мальчика Юра. — Ей надо помочь?
— Нет-нет, — ответил тот. — Она спит. Это тяжело — спрашивать…
Юра достал из бумажника деньги и положил было на стол. Но мальчик решительно отвел его руку.
— Ей не нужны деньги, мистер, — сказал он. — У нее есть больше, чем деньги, она говорила вам не для этого. А мне вы можете дать, сколько не жалко, — добавил он, покраснев.
Юра протянул деньги ему, и они с Лизой вышли из душной комнаты в яркий свет дня. Они пошли к морю, к кораблю — по узкой улочке между коралловыми домами; Лиза взяла Юру под руку и прижалась к нему, не произнося ни слова. Вдруг они услышали у себя за спиной торопливые шаги и обернулись.
Запыхавшийся мальчик-переводчик догнал их и что-то сказал, остановившись. Юра задумчиво посмотрел на мальчика, помедлил, но все же перевел для Лизы его слова:
— Его бабушка просила еще сказать: она хотела спросить обо мне, потому что такие люди, как я, могут влиять на судьбы мира. А могут и не влиять, если сами себя разрушат, и тогда все уйдет в песок.
Выпалив все это, мальчик побежал обратно, а Лиза и Юра поднялись на корабль в молчании.
— Как странно, что эта старуха говорила такими фразами, правда? — осторожно спросила Лиза, сидя рядом с Юрой прямо на деревянной, прокаленной солнцем палубе. — Или это ее внук переводил так… необычно? И эти арабские буквы — ты заметил, как легко она их писала?
Юра сидел неподвижно, глядя вдаль, но Лизе казалось, что он не видит сейчас ни воды, ни усталого вечернего солнца, золотящего гладь океана. Он думал о чем-то своем, и мысли его были нерадостны.
— Арабские буквы? — повторил он, встряхнувшись. — Не знаю, по-моему, ничего странного. Ничего странного — просто необъяснимо, вот и все. Помнишь, она сказала, что я все хочу объяснить — может быть, она все-таки не права?
Он посмотрел на Лизу вопросительно, точно ища у нее поддержки, и она ответила:
— Не знаю, по-моему, она ничего подобного о тебе не говорила. Юра, родной мой, да не думай ты об этом! Ну, необычно все это было, но ведь и только, и только, правда! Не бери в голову, как моя мама говорит!
Сердце у нее разрывалось от жалости к нему: он казался сейчас растерянным, встревоженным, и глаза его были так печальны, что Лиза не могла спокойно встречать его взгляд. Она обняла его, и он, растянувшись на теплых досках палубы, положил голову ей на колени. Лиза тихо гладила его лоб, чувствуя собственным пульсом, как быстро бьется синяя жилка на его виске.
— Не думай о плохом, Юра, мой хороший, — говорила она. — Я тебя люблю — сказала же и гадалка, правда? Вот видишь, о чем беспокоиться! Я тебя люблю и буду любить, и все будет хорошо, ты сделаешь все, что захочешь, и жизнь у тебя будет счастливая, вот увидишь. Ну чем я хуже этой прорицательницы!
— А что она сказала тебе? — вдруг спросил он. — Ну, когда мальчик не перевел?
— Не знаю, — Лиза смешалась и даже слегка покраснела. — Я ведь не поняла…
Юра посмотрел на нее недоверчиво, но больше не спрашивал об этом.
Они вернулись домой, когда багровое, огромное солнце уже утонуло в океане за горизонтом и тихая, ласковая тьма опустилась на остров Малифинолху.
