– Десять лет прошло с того дня, – рассказывал Зуев, – как я оставил в России мою главную, невенчанную любовь. Мы отступали, я верил, что вернусь к ней совсем скоро и сделаю своей женой. Я так хотел этого, убегая из окна ее дома по скользкой ветхой крыше, что совсем не боялся ни пуль, чиркающих рядом, ни криков с улицы, приказывающих мне сдаться. Я чувствовал, как мне вслед с замирающим от волнения сердцем смотрит она, любящая, преданная. Ее взгляд, как ангел-хранитель витал за моей спиной, и я ощущал себя неуязвимым, счастливым и легким. Счастливым и легким… А года через два, в Константинополе, от нашей общей знакомой я узнал, что Варя умерла от тифа, родив мальчика… Я тоже хотел уйти из жизни, но не вышло – мой час еще не пришел.

Время и чужая нелепая жизнь, которой я воспользовался, как ношеным пиджаком, снятым с плеча убитого, отодвинули мое прошлое за болевую черту. Существование становилось вполне выносимым.

И вот еще не старый, еще ловкий и стройный и совершенно свободный мужчина с едва обозначившейся сединой, с тайной глубоко скрытой надеждой на святую Любовь оказывается один на один в теннисном бое с загадочной, утонченной, явно заинтересовавшейся им незнакомкой… Может быть, как-то по-особому светило вечернее солнце, может быть, что-то живое проснулось и зазвенело в душе, а может, просто – свершилось предначертанное судьбой. Я с удивлением понял, что влюбляюсь, наблюдая через сетку за стройной фигуркой в короткой белой юбке плиссе, слыша эти гортанные немецкие выкрики, ведущие счет. Влюбляюсь в изящную незнакомку, легко ведущую по пустынному шоссе свой послушный автомобиль, в ее манеру пристально взглядывать прямо в глаза, внезапно повернув голову, так что короткие каштановые пряди скользили по щеке и губам… Я не подозревал, что она – герцогиня. Я просто думал тогда, подставляя лицо напору свежего ветра: «Вот оно – свершилось!» И был счастлив впервые за эти десять ненужных лет.

В бескорыстное чувство Александра к Виктории Остап поверил сразу – ему было достаточно одного звучания этого магического женского имени. Поверил и в то, что, вопреки злобным прогнозам, очевидный мезальянс оказался удачным, прочным союзом. Александр с женой долго путешествовали по свету, посещая самые экзотические уголки, а потом поселились здесь, в Клеедорфе – Деревне Клевера, вдали от светской жизни, политики и слухов. Зуев увлекся новой философией и политологией, проявляя особый интерес ко всему, что происходило в России.

– Впрочем, это особая тема, – прервал свой рассказ герцог. – А теперь прошу вас, лейтенант, – ваш ход. Расскажите о себе, кто вы, как, чем жили, чем вдохновлялись, во что веровали, кого ненавидели, любили? Вы первый русский из «советских», которого я вижу, и, возможно, это моя единственная возможность получить информацию из первых рук – вашу личную истину. Судя по имени, вы скорее всего украинец. Или «сын турецко-подданного – Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-Бей» – процитировал Зуев с улыбкой.

– Откуда вам известно?.. – изумился Остап, но его собеседник уже снимал с полки подшивку журнала «30 дней», точно такую же, как приносила когда-то из заводской библиотеки Виктория, только совсем не потрепанную.

– Этот забавный памфлет ваших писателей содержит столько живых метких наблюдений, что я простил им все наивные надругательства над собственным трагическим прошлым и полюбил Остапа. Итак – «лед тронулся, господа присяжные заседатели»…