22
— К сожалению, я пришла сюда не одна, — проявила осторожность Натали.
— Скажите, кто он, и я отошлю его служить в гарнизон в Забайкалье.
Усмешка младшего Лапшина напоминала ей улыбку Грега Стюарта. За ней крылось многое, неизвестное ей.
— До него не дотянется даже ваша могучая рука. Он сотрудник нашего посольства…
— Тогда я отошлю его в Никарагуа. Шепну Кириченко, что он снабжает валютой фарцовщиков, и его вышлют из страны.
— Я поняла, что вы человек с большими возможностями, но мой соотечественник не заслуживает такой жалкой участи. Я переговорю с ним.
— Даю вам десять минут. Жду вас у выхода.
Генерал Лапшин был или пьян до чертиков, или за ним стояла грозная и неведомая Натали сила.
Натали прошлась по залу, где гости уже отведывали закуски. Она увидела Финни. Он только что позволил себе расслабиться, выпить рюмку и сунуть в рот что-то вкусное. Его лицо при этом утратило каменное выражение.
— Как дела, внучка?
— Я приглашена на ужин. Не здесь.
Финни, казалось, был этим весьма доволен.
— Встретимся за завтраком, в восемь. У вас в гостинице. Мне нужен подробный рапорт. Генерал Лапшин нас интересует.
— Я не сказала вам, что меня пригласил Лапшин!
— Незачем так громко произносить эту фамилию, внучка! Не привлекайте к нему излишнее внимание. Счастливого плавания!
— Зачем он вам? Он просто подвыпивший хвастун.
— «Слуга царю, отец солдатам…» Русские обожают вождей, на которых нет ни пятнышка, но есть жесткость и показная храбрость. Он честен, потому что для него другие ухватили жирный кусок пирога. Теперь он может демонстрировать свою бескорыстность.
— Он не опасен?
— Я тоже был бы для вас опасен, если б Каролин не ждала меня дома!
— О боже! Я становлюсь предметом охоты! — с притворным кокетством воскликнула Натали.
— Не будьте такой красивой, тогда вам ничего не будет грозить!
— А Кириченко мне не угрожает?
— Черт побери! Вы впутали в ваш бизнес и Кириченко?
— Ни в коем случае. Просто меня познакомили с ним.
— Я не знаю, кто такой Кириченко. — Финни быстро оправился от изумления.
— Ой ли? Лапшин сказал, что он большая шишка в КГБ.
— Большие шишки себя не афишируют.
Генерал Лапшин добыл из гардероба ее жакет и обувь и ждал ее в вестибюле, посыпая пеплом горящей сигареты бархатную банкетку.
— Разрешите! — Он ловко снял с нее туфли и обул Натали в высокие сапоги, помог надеть жакет и вывел мимо охраны на снег и ветер.
Вьюга клубилась над вереницей машин, ожидающих гостей. Снежинки, как в калейдоскопе, были окрашены в разные цвета лучами прожекторов и алым светом кремлевских звезд.
— Ах, как красиво! — воскликнула Натали. Она продолжала играль роль светской дамы.
— Все это построили до того, как Колумб открыл вашу Америку. Тут каждый кирпич пропитан кровью — ударь в него, она брызнет! Ну-ка, пригнись, Наталья!
Она увидела вертолет в маскировочной окраске с вращающимися винтами над кабиной и на хвосте.
— Кто вам разрешил посадить здесь вертолет?
— Я не нуждаюсь ни в чьих разрешениях. Я не отчитываюсь ни перед кем!
Через минуту они поднялись в воздух и увидели Кремль и Москву, склонившуюся перед ними, словно в поклоне.
— Иван! — крикнул Лапшин в микрофон радиосвязи. — Ну-ка заставь нашу златоглавую столицу поклониться нам еще раз.
Безмолвный вертолетчик сделал вираж, и земная поверхность накренилась под другим углом. Вертолет взял курс куда-то во тьму.
— И от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней… — пропел Лапшин. — Броня крепка и танки наши быстры… Ваши жирные рождественские индейки боятся нас и готовы откупиться. Только они платят кому попало, у кого руки загребущие. Но дадим им по рукам!
Он с трудом вытащил из кармана объемистую бутыль.
— «Золотое» шампанское. Не пробовала?
— Напробовалась, — сказала Натали, подражая интонациям своей недавней знакомой Елены.
— А из горла? Чтоб дух захватывало?
Лапшин с яростью вырвал опутанную проволокой пробку и начал вливать в себя пенящуюся жидкость.
Натали с ужасом смотрела на него. Наконец он поперхнулся, закашлялся и заявил как ни в чем не бывало:
— Москва кончилась. Начинаются мои владения.
Внизу было темно. Редкие огоньки только подчеркивали безлюдье.
— Люди бегут из деревень, — вдруг трезвым голосом заявил Лапшин. — Им выгоднее перепродавать банки иностранного пива, стоя под снегом и дождем, чтобы получить навар!
Ярость охватила его. Он весь светился, как будто облил себя бензином и поджег.
Когда вертолет начал снижаться, он скомандовал пилоту «Свет!», и озарилось лучами прожекторов заснеженное редколесье, по которому метнулась серая стая.
Натали ахнула:
— Волки?
— Их ближайшие родственники! Любимые мои звери, — с самодовольством ответил не очень трезвый генерал.
Винты вертолета еще не остановились, а Лапшин уже вел Натали, согнувшуюся под вьюгой и ветром, к своему убежищу.
Там было светло и уютно. Ей вспомнились тщательно охраняемые владения Джефферсона Джервиса и зеленые лужайки в поместье супруги Грега Стюарта посреди переполненного людьми Нью-Йорка. Изоляция от суетного мира — вот признак элиты, всегда и везде, во все века и во всех странах.
Александр Лапшин тут же наполнил два высоких граненых стакана прозрачной ледяной жидкостью. Рука его подрагивала, и горлышко графина чуть позвякивало о края хрустальных стаканов.
— Водка? — поинтересовалась Натали.
— Да. Вы что-нибудь имеете против? — агрессивно спросил генерал.
— Нет, ничего… — ответила вежливо Натали, принимая из его пальцев стакан.
— Залпом! — потребовал Лапшин. — У нас так заведено: первую залпом.
Натали выпила жидкость настолько холодную, что она не имела ни запаха, ни вкуса. Только горло ее обожгло огнем. Она надеялась, что Уоллес не шутил, говоря о том, что, если выпить залпом, она меньше пьянит, чем когда ее пьют маленькими глотками на западный манер.
Александр тут же вновь наполнил до краев пустые стаканы. Он жадно жевал бутерброд, молча указывая пальцем на сервированный стол, предлагая и Натали выбрать себе закуску. Золотистые от жира кусочки прозрачной рыбы были разложены на тарелках, икра, копченое мясо, нарезанное щедрыми ломтями, спелые груши и виноград, действительно напоминающий дамские пальчики, — все это радовало взор и вызывало аппетит.
— Наша армия на самообеспечении. От колхозов и совхозов не дождешься нормальной еды, необходимой солдатам.
— И ваши солдаты едят подобную пищу?
— Солдату положен свой рацион. Поэтому каждый солдат мечтает стать генералом. На честолюбии держится армейская доблесть.
— Я думаю, Горбачев поморщился бы, увидев, как мы здесь проводим время, — рискнула пошутить Натали. — Он ведь за трезвый образ жизни.
— Постановления пишутся для рядовых, а не для командиров. Пусть рабочие и крестьяне мнут себе бока в очередях за выделенной им бутылкой. Он только множит ненависть и презрение к себе в народе.
— Он борется против привилегий и роскоши.
— Мы здесь не роскошествуем. Это экспериментальное хозяйство Советской Армии по самообеспечению. Здесь каждый сыт, пьян и нос в табаке! Таких хозяйств множество в ведении Министерства обороны. Вам будет интересно лицезреть, как мы разводим норок? Могу предложить экскурсию по заснеженным полям. На тройке лошадей. «Гайда тройка! Снег клубится у коней из-под копыт!»
— Не считайте меня занудой, но я хочу докопаться до сути вещей. Только лишь армейский порядок может сделать Россию счастливой?
— Без сомнения! — Александр молча вышел в соседнюю комнату и тут же вернулся, вытолкнув сапогом на ковер сверкающий лаком и хромированной окантовкой пылесос. Он включил его и стал водить щеткой по роскошным коврам, застилающим комнату. Пылесос, яростно гудя, втянул в себя содержимое пепельницы. Натали была уверена, что эта мощная машина втянет и ее самую, если хозяин того пожелает.
— Там что, установлен танковый двигатель?
— Почти угадали, — усмехнулся Александр. — Это продукт конверсии наших ракетных заводов. — Он уменьшил ревущий звук. — Любая домохозяйка может запросто избавиться от надоевшего ей мужа. Достаточно только включить пылесос. Нам обеспечен рынок в Соединенных Штатах.
Натали сделала вид, что оценила его шутку.
— Слишком много шума! — сказала она.
— Ученые подумают, как его уменьшить. На то им даны мозги, которые мы оплачиваем. Тот, кто хорошо работает, тот и неплохо кушает.
— А кто оценивает качество работы?
— Специалисты, такие, как я. Я, например, специалист по танкам.
— Я думала, по вертолетам, — съязвила Натали, вспомнив ночной полет от Кремля над Москвой.
— Вертолет в наше время — это тот же танк, только летающий. Афганская война доказала это.
— Что-то здесь не пахнет коммунизмом по Марксу и Ленину.
— Они были евреи, а мы русские. Мы привыкли брать крепости штурмом, а не осаждать их.
Его взгляд был красноречив. Он готовился к штурму «крепости». Натали предупредила его на случай, если он проявит излишнюю агрессивность:
— Я привыкла бывать на приемах и выслушивать монологи. Это моя работа.
— Коммерция? Торговля?
— Я еще и финансист в прошлом. До встречи с Уоллесом.
— Он научил вас, как развязывать языки. Я это понял, но мне наплевать, кому и что вы передадите. — Александр в одиночку выпил свой стакан водки. Новая порция алкоголя повергла его в мрачное настроение.
— Вы хотели показать мне норок. Ваш питомник.
— Не думаю, что вам это интересно. Вы их навидались достаточно.
— Только в виде шкурок. Выдубленных и подготовленных к шитью. И никогда живьем.
— Сейчас темно. Слишком темно… на дворе, — повторил он зловеще. — И холодно, и голодно. Голод — не тетка, есть у нас такая поговорка!
— Вы лишили меня кремлевской трапезы.
— Я вас накормлю.
Его сильные пальцы впились в руку Натали. Он провел ее через анфиладу низеньких темных комнат и усадил за уже накрытый на двоих стол. В камине жарко горели дрова. Отблески огня отражались в хрустале и серебре столовых приборов.
— Ваши военные еще не изобрели скатерть-самобранку?
— Пока нет. Зато у нас есть Надежда, Надя — единственная и неповторимая.
Колыхая широкими бедрами, вплыла Надя, обтянутая военной формой. Впереди своего выдающегося бюста, достойного премии на конкурсе «Мисс Мира», она несла поднос с горячими яствами.
— Госпожа Невская специально приехала из Америки, чтобы отведать твоего супчика, Надюша. Познакомьтесь, Наталья. Вот кто кормит и поит нашу Советскую Армию.
Надя тут же залилась румянцем. Ее крепкая сильная ладонь коснулась руки Натали. Это было рукопожатие не только поварихи-служанки и не только армейской спортсменки, это было прикосновение разъяренной от ревности любовницы.
— Екатерина Великая ела суп и щи утром, днем и вечером. И потчевала ими своих фельдмаршалов. Потом, после приема у императрицы, они дома вдосталь наедались свежего мясца.
Александр, как хищник, отрывал зубами куски от жареного бифштекса.
— Наша пища вам не по вкусу? — осведомился он, заметив, что Натали только попробовала предложенные ей кушанья.
— Я наелась. Вдоволь. — Истинно русские выражения действовали на молодого Лапшина успокаивающе.
— Тогда пойдем наверх, пить кофий! Надька, подай его туда. С бренди, да получше! — Лапшин, казалось, играл роль Распутина из старых голливудских лент.
«Наверх» — означало лечь с ним в постель. Натали представила, как она убегает отсюда: поднимает тяжелые металлические засовы, выскакивает во двор, освещенный прожекторами, и под улюлюканье одичавших в этой глуши солдат спасается от преследующей ее стаи волков. Пугающая перспектива!
Она пошла вслед за покачивающимся на ходу военачальником на второй этаж. В каждой комнате он зажигал и гасил люстры, демонстрируя афганские и персидские ковры, европейский фарфор и серебро, скандинавскую мебель, смесь роскоши и дурного вкуса. Его кровать была необъятна, как Тихий океан, и окружена зеркалами в металлических рамах.
— Если хочешь освежиться… — не очень отчетливо пробормотал Александр и указал на дверь, ведущую в ванную.
Натали вошла туда и взглянула на свое отражение в зеркале. После вспышки желания при встрече с юным Стефаном она не испытывала ни к кому сексуального влечения. «Захочу ли я заниматься любовью с этим генералом после того, как он стянет с себя сапоги и все остальное?..» — размышляла Натали, встретившись взглядом сама с собой перед огромным зеркалом, украшавшим ванную.
Лапшин ждал ее на полпути между дверью из ванной и двуспальной кроватью. Сцена соблазнения была срежиссирована в меру его вкуса и таланта. Принесенные из теплицы свежесрезанные цветы, схваченные по дороге морозцем, увядали в роскошной вазе. Серебряный поднос с рюмками и графином, доверху наполненным коньяком, был водружен на ночной столик у изголовья. В спальне пахло духами «Мадам Роша».
Оттягивая решительный момент, Натали оглядела комнату, скользнула взглядом по пузатому комоду и с удивлением увидела среди коллекции пепельниц томик Солженицына.
— Вы даже почитываете Солженицына?
— Собираетесь донести на меня Кириченко? — ухмыльнулся Лапшин. — Уж он-то прочитал его от корки до корки.
— А вы?
— «В круге первом». Солженицын чувствует Россию, как никто другой, из современных писателей. Какая она была и какой должна стать вновь! Духовной и свободной от отравы западного материализма.
— Вы верующий?
— Мне слишком поздно обращаться к Богу. Я слишком много знаю. Если Господь позволил людям совершить столько подлостей, то лучше б его не было… Но я солдат… а солдат должен во что-то верить. Когда идет на смерть.
— Вы идеалист.
— Все военные люди идеалисты. В конце концов, они рискуют жизнью. Им хочется знать, ради чего.
«Или Лапшин не так уж пьян, или русские люди чем пьянее, тем больше вдаются в философию», — сделала вывод Натали.
— Вы женаты? — решилась спросить Натали.
— Я лишился жены так же, как и вы мужа. Я одинок, как и вы.
— Ее убили?
— Вас интересуют подробности?
— Не рассказывайте, если это вам тяжело…
— Наоборот. Подходящий момент, чтобы излить душу. — Молодой Лапшин оскалил зубы в ухмылке. Он стал похож на волка, загнанного в ловушку и готового к последней смертельной схватке. — Она была со мной в Кабуле. Я был на боевой операции, а она хозяйничала на кухне в нашей квартире в офицерском городке. Кто мог знать, что «духи» — душманы выпустят ракету и она попадет именно туда, где жены ждали своих мужей.
— Боже мой! — воскликнула Натали.
— Но она готовила еду не для меня, а для своего любовника. Для тыловой крысы, подобной товарищу Кириченко. Этих типов мы ненавидели больше, чем моджахетдинов. С ними мы встречались на поле боя, а эти гады шептались у нас за спиной, строчили доносы и трахали наших женщин. Ракета накрыла обоих голубчиков. И хозяйку, и гостя. Их кусочки собрали, сожгли вместе и ссыпали в одну урну. Мне нет дела, где ее захоронили. У армии и КГБ свои давние счеты! С первых лет революции. И КГБ по этим счетам скоро заплатит. А неизвестному душману я благодарен. Он выполнил за меня часть работы…
Натали не очень верила рассказу молодого генерала. Скорее всего он сам, собственноручно, снарядом или миной разнес в клочки свою жену, ее любовника… свою любовь. Он явно был способен совершить такой поступок.
Александр вдруг рассмеялся.
— Вы подумали, что я вам рассказываю страшные сказки? Глупый пьяный дядя напугал до смерти бедную девочку.
— Душераздирающая история. — Натали вздохнула с облегчением. Ситуация, казалось, разрядилась.
— Но правдивая.
— Кое-что вы в ней переврали…
— Конечно! Чтобы выглядеть перед вами поинтереснее. Но женщину не обманешь. Тем более такую опытную, как Наталья Невски! — Генерал рассмеялся. — Теперь я вам расскажу правду без прикрас. Я был молод и глуп, когда женился. Отец противился как мог и оказался в конце концов прав. Моджахетдин избавил меня от мерзкой процедуры развода и помог мне сделать карьеру. У нас ведь принято, что советский офицер должен быть морально устойчив и иметь крепкую семью. Мне повезло. Я вернулся в Москву генералом, да еще «с сединою на висках», как поется в песне, пережившим потерю горячо любимой супруги. Только вы, Наталья, знаете мою тайну. Что из этого следует?
Шутил или не шутил Александр? По его виду трудно было догадаться. Только что он был, казалось, пьян в стельку, а теперь выглядел трезвым, собранным, как хищный зверь, готовый к прыжку. В полутьме спальни его глаза светились желтыми огоньками, как два зажженных фонарика. Натали коснулась рюмки дрожащими пальцами. Александр наклонил графин и стал лить в рюмку коньяк.
— Достаточно, — сказала Натали, отводя рюмку в сторону. Капля коньяка упала на ее запястье.
Александр слизнул каплю языком. Натали встрепенулась. Коньяк выплеснулся из рюмки.
— Я вас смутил? — осведомился Александр.
— Скорее вы меня удивили, — солгала Натали.
С первого же момента их встречи в Кремле Натали ожидала подобных действий с его стороны. Женщина всегда инстинктивно чувствует, когда мужчина желает ее. Но его поступок был не похож на ординарный поцелуй и возбудил в ней ответную тягу к мужчине, склонившемуся над ней. Может быть, сказывалось то, что уже три месяца к ее рукам, губам, телу никто не прикасался…
Он развернул белоснежный платок.
— Разрешите, я вытру вашу руку?
— Не беспокойтесь.
— Я вижу, вы где-то поранились. Откуда у вас эта царапина?
— Я утром работала на стройке…
— Вот это да! Помогали строить коммунизм?
— Восстанавливала Китай-город.
— Зачем?
— Люблю находить для себя экзотические занятия во время поездок в чужие страны, — безбожно лгала Натали, а рука ее помимо воли тянулась, чтобы погладить жесткий ежик волос на его голове. Она убеждала себя, что ее воля достаточно сильна, чтобы вовремя остановиться у самого края…
Но остановило ее совсем другое. Ей бросилась в глаза фотография в рамке возле кровати. Молодая женщина, снятая среди цветущих магнолий, вероятно, в парке какого-то санатория. Александр перехватил ее взгляд и, предупреждая все вопросы, сказал:
— Моя девушка.
— Одна из многих?
— Нет. Одна-единственная! — Александр не умел или не хотел лгать. Это Натали поняла сразу.
Лицо девушки показалось ей знакомым. Она вгляделась пристальнее. Да, это она! Та самая блондинка, застрелившая Уоллеса!
