31
Весенние иллюзии
— Задание будет простое, — говорил руководитель курса Шатурин, поправляя на остром носу очки. — Представьте, что вы ждете от кого-то важное сообщение. К примеру, из больницы — об исходе операции или родов. Вы волнуетесь, не знаете, чем себя занять. Наконец решаете перегладить рубашки. Только беретесь за утюг — как раздается долгожданный телефонный звонок. Вы все бросаете и бежите снимать трубку. Говорите по телефону, узнаете, что все в порядке. Но, когда возвращаетесь к белью, обнаруживаете, что утюг прожег в рубашке огромную дыру. Вот и весь этюд… Вы можете варьировать его по своему усмотрению. Главное — передать смену эмоций.
Кристина почти его не слушала. Такие этюды она теперь щелкала как орехи. Иногда за день они успевали прогонять их по пятьдесят штук. Ее часто хвалили за выразительную игру, ставили в пример другим.
— Не понимаю, как ты умудрилась не пройти на бесплатное отделение, — удивлялась Нелли Павловна, — это же надо было быть слепым, чтобы не разглядеть такое призвание…
Если бы старушка знала, чем занимается Кристина по вечерам! Этюды с получением известий или находкой в парке бумажника казались ей детским лепетом по сравнению со сложными мизансценами, которые ей приходилось осваивать во время репетиций спектакля.
Прошло уже четыре месяца с того дня, как похоронили Гермесова. На улице стоял холодный март. Постановка «Ромео и Джульетты» продвигалась к завершению. Кристина успешно работала с новым молодым режиссером — Станиславом Верстаковым.
На ее счастье, он действительно оказался «голубым». Во всяком случае, проблем с приставаниями у нее теперь не было. Стас не афишировал своей сексуальной ориентации, но и не пытался сделать вид, что он «нормальный», заигрывая для порядка с особами женского пола. Для работы это подходило лучше всего.
Репетиции проходили плодотворно, хотя и не так весело, как раньше с Гермесовым. Верстаков неукоснительно следовал замыслу заслуженного мастера, не пытаясь привнести в него ничего своего. Он считал, что такая скрупулезность на данном этапе пойдет ему только в плюс. Во всяком случае, никто не скажет, что ему доверили завершить гениальную постановку, а он, дескать, надругался над творением великого мастера.
Больше всего мороки было с перекидыванием мяча. У Гермесова была отдельная распечатка, где в тексте были помечена вся «траектория» его полета от персонажа к персонажу. Это создавало больше путаницы на репетициях, зато потом, когда удалось все отработать, получилось действительно эффектно.
Теперь все диалоги, где герои говорили на напыщенном языке, произнося дежурные фразы, выглядели, как непринужденная игра в мяч. Стоило же героям заговорить о своих истинных переживаниях, как мяч тут же выбрасывался — иногда даже в зрительный зал.
Например, в сцене, когда Джульетта разговаривает со своим женихом Парисом в присутствии священника Лоренцо, мяч исправно передается из рук в руки. Только один раз, когда священник произносит реплику «в сторону», он воровато прячет мяч в рукав своей сутаны. Но вот Парис уходит, на прощание целуя Джульетту и передавая ей мяч со словами:
— «О, я мешать не смею благочестью… В четверг тебя, Джульетта, разбужу я… Пока — прими священный поцелуй…»
Как только он скрывается за сценой, Джульетта тут же порывисто отбрасывает мяч и почти кричит брату Лоренцо:
— «Запри же дверь — и плачь со мною вместе! Ни жизни! Ни надежды! Ни любви!»
После этого весь разговор между ними происходит без всякого мяча. Это уже не игра — это настоящая жизнь, подлинные чувства…
— Кристина Быстрова! — услышала она окрик Шатурина. — Последнее время ты как будто живешь в своем ирреальном мире. Совершенно не работаешь на занятиях. Такое ощущение, что ты наглоталась каких-то таблеток или обкурилась марихуаной.
Аудитория разразилась смехом.
На некоторое время Кристина отвлеклась от своих мыслей и включилась в работу, но потом они снова начали просачиваться в ее сознание, как вода, которая везде найдет для себя лазейку.
Кристина подумала о наркотиках и сразу вспомнила о Марго. Как она там? Ведь с тех пор, как она уехала, она ни разу не позвонила и никак не сообщила о себе. После того как Кристина отдала двум визитерам тот сверток, была еще пара звонков по телефону, когда суровый голос спрашивал, нет ли дома Марго. Больше ничего. Впрочем, может быть, она собиралась приехать сама и сделать Кристине сюрприз. Или она снова сорвалась — и теперь проходит новый курс лечения…
— Быстрова! Пожалуйста, этюд!
Кристина встала с места и неторопливо зашагала к пятачку, на котором они показывали этюды. Там имелся стул и стол, которыми разрешалось пользоваться, — и больше ничего. Кристина с ходу бухнулась на стул и села в позу ожидания.
Выдержала паузу, потом сняла воображаемую телефонную трубку, поднесла ее к уху, подумала и положила обратно. Снова сняла, «послушала», есть ли гудок. Шумно вздохнула.
Встала, прошлась по аудитории, засунув руки в карманы.
Подошла к «зеркалу», поправила волосы. Потом принялась, строя всякие смешные рожи, выдавливать прыщ.
Студенты, глядя на Кристину, просто умирали от смеха.
Наконец она вздрогнула и метнулась к телефону. Схватила трубку, послушала… Рявкнула: «Вы ошиблись!!!» и бросила трубку на рычаг.
После этого она открыла воображаемый шкаф и вывалила из него прямо на пол груду белья. Достала утюг, воткнула в розетку. Расстелила и аккуратно расправила одеяльце для глажки. Затем стала пробовать, послюнявив палец, нагрелся ли утюг. Обожглась, чертыхнулась… Потом вытянула из вороха белья рубашку и угрюмо разложила ее на полу. Принялась остервенело водить по ней утюгом.
Вдруг она резко выпрямилась и вскочила, выронив все из рук.
— Это он! — закричала она и бросилась к телефону. Споткнулась по дороге, упала. Побежала дальше, прихрамывая на одну ногу. Сорвала трубку с рычага. — Алло! Антон! Тотохин! Это ты? Господи, как же я волновалась!.. Почему ты так долго не звонил? Я жду твоего звонка уже с самого лета… Что значит, не знал мой телефон? Ты должен был раздобыть его всеми правдами и неправдами… С твоей-то пробивной мамашей… Был занят в колледже? Скажи, ты все еще обижаешься на меня? Почему сменить тему? Не можешь больше говорить? Но почему? Почему? — Она замолчала, мучительно вслушиваясь в эфир. — Вот черт, разъединили! — Кристина замерла с трубкой в руке. Потом со злостью бухнула ее на рычаг. — Ой… — вдруг прошептала она, втянув носом воздух. — Там же утюг… — И побежала к тому месту, где до этого бросила «глажку».
За этот этюд Шатурин поставил ей тройку.
— Слишком прямолинейно и тяжеловесно, — сказал он, — кроме того, логика в вашем этюде и не ночевала. Получается, что ваша героиня ждала этого телефонного звонка с самого лета.
— Так оно и было, — подтвердила Кристина.
— И что же, она так вот, каждую минуту его и ждала?
— Каждую минуту…
— Плохо, — резюмировал Шатурин, — слишком мало правды.
— Вы правы, — сдержанно ответила ему Кристина, — правды здесь действительно мало. Сплошные иллюзии…
Кристина сама удивлялась, почему она до сих пор не забыла Антона, почему думала о нем всякий раз, когда представляла себя рядом с мужчиной. Но она ничего не могла с собой поделать. Пока что ей не довелось встретить того, кто смог бы проникнуть в ее сердце и вытеснить оттуда мальчика с раскосыми зелеными глазами…
Вечером после занятий Кристина впопыхах поела и понеслась на репетицию.
Теперь они почти каждый день делали общие прогоны, отрабатывая связки, отлаживая свет и музыкальное оформление. В училище по-прежнему ничего не знали о том, что Кристина репетирует спектакль в театре-студии «Обман». Конечно, рано или поздно это должно было вскрыться, но она оттягивала этот момент, насколько возможно.
В апреле начинался международный конкурс шекспировских постановок, в котором их студия собиралась принять участие. Интерес к их постановке, как ни цинично это выглядело, подогревался еще и скандалом вокруг смерти мэтра — Артура Гермесова. Спектакль собирались давать под его именем, только в траурной рамке.
Всего месяц оставался до премьеры, и театр гудел, как растревоженный пчелиный улей. Примерялись костюмы (сделанные также по эскизам прежнего режиссера), спешно доделывались декорации…
Сегодня наконец-то Кристина репетировала финальную сцену с настоящим сценическим кинжалом. Эта сцена всегда удавалась ей лучше всего. Даже ее партнер Сивожелезов не решался отпускать свои обычные шуточки, когда Кристина «просыпалась» в склепе от своего мнимого сна и произносила первую реплику:
— «Ах, отец мой! Мой утешитель! Где же мой супруг? Я помню все — и где я быть должна… И вот я здесь. Но где же мой Ромео?»
И потом, когда он уходил за сцену, а Джульетта оставалась одна над «трупом» любимого, Петюня не смел строить ей из-за кулис рожи — настолько сильной и страшной была ее игра.
— «Что вижу я! В руке Ромео склянка! Так яд принес безвременную смерть… О жадный! Жадный! Выпил все и не оставил ни капли милосердной мне на помощь! — Она бросала взгляд в зал, как будто просила у зрителей помощи и сочувствия. — Тебя я прямо в губы поцелую — быть может, яд на них еще остался… Он мне поможет умереть блаженно…»
Она прижималась губами к губам распростертого на сцене «Ромео» — и его ревнивая жена, которая сидела в это время вместе с другими актерами в первом ряду, вытирала на глазах слезы вместо того, чтобы ревновать.
— «Уста твои теплы… — произносила Кристина с такой горечью, что у нее самой внутри все сжималось. Потом она вздрагивала, услышав голос за сценой, и восклицала: — Сюда идут! Я поспешу… Как кстати! Кинжал Ромео! Вот твои ножны! Останься в них — и дай мне умереть…» — Она нащупывала сердце и с силой «вонзала» бутафорский нож себе в грудь.
После этого она отпускала свое тело, дав ему безвольно упасть прямо на «труп» «Ромео». На самом деле в последний момент Кристина незаметно подставляла руку, чтобы бедняга не был раздавлен под ее тяжестью…
Сегодня, с «настоящим» кинжалом, Кристина сыграла сцену так, что мало кто из присутствующих на репетиции удержался от слез. Только Верстаков, которому, видимо, по природе, переживания женщины были чужды, оставался спокоен и невозмутим.
— Стоп! — крикнул он, хотя общая сцена еще не закончилась. — Спасибо! На сегодня хватит. Все свободны…
Кристина, вся красная от напряжения, поднялась на ноги. Она тяжело дышала, на лбу ее блестел пот. К ней тут же подоспел верный Петюня со спасительной баночкой «Спрайта». Свесив ноги, они сели в просцениуме, чтобы Кристина могла перевести дух.
— Стасик! Стасик! — вдруг услышали они взволнованный голос администратора Ксении — худой женщины лет сорока, которая не расставалась с сигаретой. — Беда… Только что позвонила Вероника. Дмитрия Ивановича срочно положили на операцию — удаление почки. Через неделю отправлять афишу на конкурс — кто делать-то будет? Это же нужно нового художника искать, вводить его в курс дела… Неизвестно еще, сколько он запросит за работу…
— А сколько бы вы предложили? — вдруг оживился сидящий рядом с Кристиной Сивожелезов.
— Господи, Петюня, хоть ты отстань со своими вопросами! — отмахнулась от него Ксения, стряхивая пепел прямо на коврик перед сценой.
— А я ведь не просто так спрашиваю, а с корыстным умыслом. Так сколько?
— Двести баксов — не хочешь? — подперла худые бока Ксения.
— Хочу, — честно признался Петюня. — Да я тебе за двести баксов такую афишку сделаю — закачаешься…
— Ты что, еще по совместительству художник? — недоверчиво поинтересовалась администраторша.
— Так, балуюсь немного. Но афишу сделать могу.
Сейчас ведь художнику рисовать можно не уметь. Главное — придумать, а компьютер все что хочешь тебе нарисует.
— Слушай, может, тогда действительно попробуешь? — обрадовалась Ксения. — И мне хлопот меньше с этой афишей. Надо только у Стасика спросить…
— А что Стасик? — отозвался сидящий неподалеку Верстаков, который прекрасно слышал весь их разговор. — Стасик вам не Гермесов. Этот бы сейчас целую лекцию прочитал, почему Петюне нельзя доверять афишу… Ох, простите… Царство ему небесное! — Верстаков закатил глаза к потолку. — А я-то что? Давай, Петюня, дерзай — посмотрим, что у тебя получится.
— Отлично, — потер руки Сивожелезов, — сегодня же и приступим. — Он весело подмигнул Кристине.
Из театра они вышли, как всегда, вместе.
— Послушай, — сказал вдруг он, хватая ее за руку, — кажется, я знаю, какую я сделаю афишу!
— Какую? — спросила Кристина, пугаясь его энтузиазма.
— Я просто возьму твою фотографию и обработаю ее на компьютере.
— А почему только мою? Тогда нужно и фотографию Ромео тоже?
— Да нет, ты ничего не понимаешь, — оживился Петюня, — только женщина может служить приманкой для зрителя. Мужчины на это просто неспособны. Ведь в каждом произведении есть герои и мужчины, и женщины. Однако для рекламы почти всегда используют женщин! Они и красивее, и, так сказать, декоративнее…
— А как же тогда Шварценеггер или какой-нибудь там двойной Клод Ван Дамм? — скептически усмехнулась Кристина. — Что-то ты, Сивожелезов, мудришь… Признавайся, что у тебя на уме?
— А даже если и мудрю — плохо, что ли? Стыдно, что ли? — обиженно отвернулся Петюня. — Почему ты, Быстрова, так упорно не хочешь отвечать мне взаимностью? Ты же вроде женщина свободная. И я мужчина видный, опять же не мальчик. Женщин люблю и всегда любил…
— Странною любовью? — уточнила Кристина.
— Ну, не странной, а, скажем так, своеобразной. Я очень темпераментный, очень! Мы, католические священники, все такие — это у нас просто в крови…
— Неужели тебе станет легче, если я с тобой пересплю? — задумчиво спросила Кристина. — Скажи, зачем это тебе нужно?
— Честно сказать?
— Да, вот именно, честно.
— Для коллекции.
— Смеешься?
— Нет, отчего же. Я уже давно коллекционирую женщин. В моей коллекции есть такие экземпляры… М-м-м! — Петюня страстно замычал. — Но не будем об этом…
— И это единственная причина, по которой ты так упорно пытаешься затащить меня к себе в постель?
— Конечно, нет. Еще здесь замешано мужское самолюбие. Как это так: другие отдаются, а эта кочевряжится. Непорядок. Ну, и потом ты мне просто нравишься.
— На самом деле нравлюсь?
— Да.
— Ну, тогда, пожалуйста, сделай для меня исключение. Потому что, если я пересплю с тобой, я уже не смогу с тобой нормально общаться. И вообще мне гораздо больше по душе, когда мужчина и женщина общаются как друзья. — Кристина засунула руки в карманы широкого пальто. «Сейчас у меня в руках явно не хватает красного мяча», — усмехаясь про себя, подумала она.
— Неужели?
— Правда!
— Поедем ко мне делать афишу?
— Поедем. Только с условием: никаких коллекций.
— Ладно, — ворчливо пообещал Петюня, — сегодня будет только работа.
Фотографию Петюня сделал довольно быстро. Отщелкал несколько кадров, проявил и отпечатал. Затем сунул наиболее удачный снимок в сканер — и лицо Кристины тут же появилось на экране монитора. Она даже удивилась, насколько красиво она выглядела на экране.
— Ты такая фотогеничная, — похвалил ее Петюня.
— Спасибо маме с папой, — отшутилась Кристина.
Наверное, это был единственный раз за несколько месяцев, когда она вспомнила про своих родителей. Вся ее жизнь и люди, с которыми ей приходилось общаться, принадлежали словно к другому измерению. Теперь между ней и ее семьей пролегала еще большая пропасть, чем раньше. Но Кристина ничуть не жалела об этом…
— Послушай, а что, если мы перекрасим тебе глаза… — предложил вдруг Петюня.
— А разве это возможно? — спросила Кристина.
— Возможно все, — торжественно сказал Петюня, и в следующие полчаса продемонстрировал Кристине столько эффектов, что она взмолилась о пощаде.
Он делал ее лицо вытянутым, круглым, «натягивал» на шар, раскрашивал во все цвета радуги, делал из него картину в духе импрессионистов, расщеплял, а потом строил из кусочков всякие узоры…
— Послушай, может быть, хватит издеваться над моей рожей? — сказала Кристина, когда у нее окончательно зарябило в глазах. — Если люди увидят такую афишу, они не то что не придут на спектакль — вообще станут обходить стороной наш театр…
— А если нам сделать Джульетту полностью обнаженной? — спросил Петюня, доверительно заглядывая Кристине в глаза. Вид у него был такой, будто его посетило озарение.
— Отличная мысль! — весело расхохоталась Кристина. — Написано: Шекспир. Трагедия «Ромео и Джульетта». И на первом плане сидит голая девица с раздвинутыми ногами. Очень концептуально. Особенно если дать ей в правую руку фаллоимитатор…
— Фу, какой цинизм! — сморщился Петюня. — Я же совсем не то имел в виду. Просто обнаженная девушка — чистая, прекрасная, юная.
— Нет уж, с меня хватит. В эти игры я больше не играю. — Кристина встала и собралась идти, но Петюня не пустил ее.
— Ну ладно, Быстрова, не хочешь обнаженку — не надо. Я же не настаиваю. У меня появилась другая идея…
— Какая?
— А вот не скажу, — сказал он и показал Кристине язык, — сделаю макет — тогда увидишь.
— Надеюсь, ты не собираешься приставлять к моей голове тело какой-нибудь более покладистой особы или девочки месяца из «Плейбоя»?
— Ну, во-первых, это уже не твоя голова, — безапелляционно заявил Петюня, — это голова Джульетты.
— Хм, — дернула плечами Кристина, — нечто подобное я уже слышала от одной знакомой актрисы. Вроде того, что мое тело теперь мне не принадлежит… По-моему, это полная чушь.
— Ладно, не обижайся. Я пошутил. Сам разберусь на досуге с той дурацкой афишей. Хочешь вместе полазаем по Интернету?
— Если честно, я смутно себе представляю, что это такое, — призналась Кристина, — как-то не довелось.
— Ну, тогда приготовься к знакомству с целой вселенной…
Кристина сильно сомневалась, что вселенная может уместиться в таком небольшом экранчике, но спорить не стала. В конце концов, когда-то людям и телевизор казался чудом. А сейчас они держат его за мебель и презрительно называют «ящиком».
— А чем отличается Интернет от Е-мейла? — вдруг спросила Кристина, вспомнив о своем первом невольном опыте общения с компьютером в комнате у Антона.
У Петюни ее вопрос вызвал улыбку умиления. Кажется, его искренне радовала ее неискушенность и беспомощность. Побольше бы таких безграмотных девиц — и мужское самолюбие всегда было бы удовлетворено. Так нет же, они теперь все умные, все знают сами, горы лезут сворачивать… А тут всего лишь от одного глупого вопроса такой бальзам на душу разливается.
И Сивожелезов оседлал любимого конька. Он прочел Кристине целую лекцию с демонстрацией о том, что такое сеть Интернет, как можно ее использовать и как это страшно засасывает.
— Хочешь, например, посмотреть секретные, нигде не опубликованные фотографии принцессы Дианы… — с воодушевлением говорил он, — нет проблем. Набираешь «Diana photo» — и у тебя на экране авария автомобиля со всеми леденящими душу подробностями… Кровища, кишочки…
— Спасибо, не хочу, — поспешно сказала Кристина.
— Ну тогда можешь заслать туда какой-нибудь вопрос — абсолютно любой. Что тебя интересует? Главное — правильно подобрать ключевые слова. На одно слово тебе придет слишком много информации, а если загонишь три, может вообще ничего не прийти…
— Послушай, — осторожно перебила его Кристина, — а ты бы мог отправить мейл одному человеку?
— Ну, нет вопросов! Конечно. Ты знаешь его адрес?
— Почтовый?
— Да нет же, электронный.
Перед глазами Кристины возникла картинка со списком адресов из компьютера Антона. Она точно помнила одно слово — Antonioni. После него шли еще какие-то два, но они совершенно вылетели у нее из головы.
— Ты что, забыла адрес?
— Не совсем… Я помню первое слово — Antonioni…
— Точно Антониони — не Висконти и не Феллини? — насмешливо уточнил Сивожелезов.
— Точно! — обиженно взглянула на него Кристина. — А вот что потом… То ли корреспондент, то ли…
— Может быть, «consultant»? — предположил Петюня.
— Да-да, консультант! А потом еще третье, короткое…
— Наверное, «ru» — это российский адрес?
— Кажется, да. Я точно не помню. Но адрес российский — это на юге.
— Давай попробуем, — пожал плечами Петюня.
Пальцы его защелкали по кнопкам, и вскоре он объявил Кристине, что связь налажена и можно диктовать текст. Все произошло так быстро, что Кристина даже не сообразила, что она хочет написать и зачем она вообще попросила Петюню отослать электронное послание. Выдавать тайны своей личной жизни она Петюне не собиралась, а о чем писать после такой долгой разлуки — не знала. Наконец она придумала, как ей выйти из ситуации.
— Пиши, — уверенно сказала она. — «В следующую субботу у меня премьера «Ромео и Джульетты». Поздравления принимаются по телефону…» — И она назвала телефон Марго.
— Все? — удивленно спросил Петюня.
— Все… — выдохнула Кристина.
— И кто же этот загадочный Антониони? Неужели какой-нибудь «макаронник»?
— Нет, — Кристина покачала головой, — это человек, который мешает мне стать частью твоей коллекции…
