Фьямма сидела в середине голубого диванчика, сложив руки на коленях и не сводя неподвижного взгляда с Джанни Штрауса, направлявшегося к ней по полутемному телезалу, совершенно пустому в этот час. На ней были «вареные» джинсы и голубая футболка с надписью «Я люблю Нью-Йорк». Ему казалось невероятным, что девочка с болезнью Дауна проявила такую незаурядную изобретательность. Правда, надо было признать, что над ней здорово потрудились врачи. Всячески способствуя развитию ее природных задатков, они совершили настоящее чудо и превратили Фьямму в необыкновенное существо.

— Привет, — сказал Джанни, подходя к ней.

— Привет, — ответила она, не трогаясь с места.

— Ты хотела со мной поговорить? Я пришел.

— Мама велела мне уйти, когда вы в первый раз пришли нас навестить. Но мне надо знать, что у меня за брат, которого я совсем не знаю. Я немножко путаюсь в словах, кажется, я что-то не так сказала, вы меня извините, синьор, — начала она.

Джанни сел в кресло рядом с ней и протянул ей руку для рукопожатия. Она в ответ протянула свою.

— Рад познакомиться, сестренка, — улыбнулся он, блеснув очками в золотой оправе. — Я тоже немножко стесняюсь. Знаешь, мне сорок лет, и у меня плохой характер.

— Ну, характер — это такая штука, что тут никто не виноват. Это ведь от рождения, верно? — рассудительно заметила Фьямма.

— Я знал, что ты есть, но ни разу тебя не навестил, — покаянно признался он.

— Мама мне еще не рассказала про нашего отца. То есть, я хочу сказать, про Петера Штрауса. Но она все время очень устает. Каким был наш отец, синьор? — с трогательным простодушием спросила девочка.

— Он был великим человеком. Он очень любил Марию, а я ей завидовал. И моя мать тоже, — он сам поражался тому, с какой легкостью нашел общий язык с этой малышкой.

— Когда кто-то умирает, его обязательно называют великим человеком, — возразила Фьямма.

— Мистраль жив. Но он тоже великий человек.

— Это правда. Я думаю, мама может полюбить только особенного человека. Но вы мне так и не сказали, какой был Петер, — напомнила она, возвращая его к волнующей ее теме.

— Он был великаном. Думаю, он весил больше ста килограммов. Настоящая гора. У него были светлые волосы и голубые глаза. И он был очень строгий. Должен признаться, я его всегда побаивался. Он создал огромное богатство только благодаря своему таланту. Он родился в бедном маленьком доме на реке Лиммат, в Цюрихе. Его отец работал в каменоломне, а мать была прачкой. Он не хотел учиться, говорил, что его всему научила жизнь. Когда ему было двенадцать, он сел в Генуе на торговый пароход и отправился в Южную Америку. В тридцать лет он был уже богат и женился на моей матери. Она австрийка и сейчас живет в Инсбруке. Она была замечательной пианисткой. Но их брак никогда не был счастливым. Когда отец умер, мне досталось в наследство колоссальное состояние, и теперь я с трудом стараюсь его сохранить. Понимаешь, он был предпринимателем, а я нет. Беру ссуды в банках, чтобы залатать дыры, но стоит мне заткнуть одну, как тут же где-то открывается другая. Наверное, скоро я просто все продам. Что ты еще хочешь знать, Фьямма?

— Что это за город, где родился наш отец? — спросила она.

— Ты никогда не была в Цюрихе?

— Я была во многих местах, но я не все хорошо помню. Как это говорят? Память — мое слабое место.

— У каждого есть свое слабое место, — попытался утешить ее Джанни.

— У меня их много. Люди на меня глазеют, потому что я не такая, как другие. Я все время чувствую разницу между собой и остальными, но стараюсь быть похожей на них. Это прямо наказание. Я очень устаю, потому что все время стараюсь. Когда я встречаюсь с незнакомыми, мне все кажется, что я сама не своя. Сейчас я уже подросток. Мне двенадцать лет. Мама говорит, что это чудесный возраст. Но это неправда. То есть, я хочу сказать, для меня это не так. Я все время стараюсь казаться довольной. Каждое утро, когда я открываю глаза, мне так тяжело начинать новый день. Мне надо делать зарядку, чтобы не растолстеть, а потом ингаляции, потому что я легко простужаюсь. И никогда я не могу съесть то, что мне нравится, потому что надо соблюдать диету. Конечно, это помогает: я хорошо дышу, легко двигаюсь, и у меня нет ни капли жира. Но я никогда не стану красивой, как моя мама. У меня на одну хромосому больше, чем нужно, зато многого другого мне не хватает. — Никогда раньше Фьямме не приходилось держать такую длинную и членораздельную речь.

Она говорила медленно, с трудом подбирая нужные слова. Потом, переведя дух, посмотрела на человека в золотых очках. Он ничего не говорил и сидел, опустив глаза.

— Наверное, я сказала что-то не так, — прошептала она. — Извините меня, синьор.

Она поднялась с дивана, собираясь уходить. Он крепко схватил ее за руку, чтобы удержать.

— Не уходи, Фьямма. Не сейчас. Я тебя не знал, но я уверен, что наш отец гордился бы тобой. Ты молодчина.

— Моя мама тоже так говорит, потому что она меня любит. А теперь мне правда пора идти.

— Мне жаль с тобой расставаться. Если хочешь, мы скоро снова увидимся. Но только при одном условии: если ты перестанешь называть меня синьором, — сказал Джанни.

— Я постараюсь, синьор, — обещала девочка.

Из холла гостиницы до них донеслись возбужденные голоса.

— Уверяю вас, синьора, никто из нас ее не видел, — говорил кто-то.

— Адель, как ты могла уйти и оставить ее одну? — Это был голос Марии, она сердилась на бабушку.

— У этой девчушки больше мозгов, чем ты думаешь. Раз она ушла, значит, были на то причины. Она вернется, не беспокойся, — мощный голос Адели перекрывал все остальные.

— А если ее похитили? Если кто-то причинил ей вред? Надо сообщить в полицию, — взволнованно говорила Мария.

В эту минуту Фьямма вышла из телезала. Следом за ней шел Джанни.

— Я здесь, мамочка, — простодушно сказала она.

Мария распахнула объятия, и Фьямма побежала к ней.

— Я хотела познакомиться со своим братом, — прошептала она на ухо матери.

— Об этом мы после поговорим, — прервала ее Мария, крепко прижимая дочку к груди.

Мистраль быстро поправлялся. Природа наградила его несокрушимым здоровьем, и он хорошо поддавался лечению. Больше всего неприятностей ему доставляла голова, однако с течением времени боль стала слабеть и отступать.

Как-то, зайдя в палату, Мария застала его погруженным в мрачные мысли.

— Что случилось, любовь моя? — спросила она ласково.

— Я ничего не помню об аварии. Но, кажется, это именно так и бывает, — ответил Мистраль.

— А что ты вообще помнишь о чемпионате?

— Что я был впереди, а Рауль шел за мной по пятам. Потом я увидел небо, а потом ничего.

— Тебе очень повезло, — заметила Мария.

— Это еще как посмотреть. Я же готовился в пятый раз победить на чемпионате мира.

— Будет еще случай, — утешила она его.

— А ты как, девочка моя? — Он попытался улыбнуться в ответ.

— Я счастлива. Человек, которого я люблю, вернулся к жизни, — торжественно объявила она.

— А дети? Как они?

— Они в гостинице, с ними все в порядке.

— Мария, мне очень жаль, что все так получилось. Если бы я умер, тебе остались бы одни лишь жалкие воспоминания.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что я жил только собой и своими моторами. А ты, дети, моя мать — все вы были всего лишь довеском к моей жизни, приятным времяпрепровождением в перерывах между гонками.

— Ну, это уж ты загнул. И не надо меня недооценивать. Я никогда бы не смогла полюбить такого эгоиста.

— Клянусь тебе, я больше никогда не брошу тебя одну. Перед твоим приходом я спрашивал себя, любил ли я тебя по-настоящему или просто использовал.

— Этим вопросом чаще мучаются женщины, а не мужчины, — усмехнулась Мария.

— Что слышно о Рауле? — спросил он, чтобы сменить тему.

— Он выиграл «Гран-при» Португалии. Попросил у меня твой шлем.

— Дурной знак. Он становится сентиментальным.

— Я тоже так подумала. Но, как бы то ни было, шлем я ему дала.

— Я не был таким мягкосердечным в его возрасте, — задумчиво проговорил Мистраль. — К счастью, Рауль совсем не глуп.

— Ты ведь любишь его, верно?

— Примешивать чувства к соревнованиям, когда хочешь победить, это худшее из всего, что только можно придумать.

— А знаешь, ты становишься что-то уж больно словоохотливым.

— Это новая, доселе неизвестная черта моего характера.

— Мне нравится тебя слушать, — призналась Мария.

— Но, честно говоря, сейчас я немного устал.

— Подождем, пока к тебе вернутся силы, — улыбнулась она.

— Как-нибудь я расскажу тебе, что было, когда я уехал из Чезенатико на работу в Модену, к Сильвано Ваккари, в ту мастерскую под железнодорожной насыпью. Там было темно, грязно, и холод стоял собачий, что летом, что зимой. И все равно это было самое прекрасное место, какое я когда-либо видел.

— Вот в тот раз я тебя и застала в молочном баре с довольно-таки задрипанной девицей, которая висела у тебя на шее, — попрекнула его Мария.

— Злопамятна, как слон. Но на этот раз ты меня не выведешь из себя. Я правда очень устал.

Мария погладила его по лицу. Мистраль закрыл глаза, надеясь уснуть. Ей показалось, что он засыпает, но это было не так. Он погрузился в воспоминания.