Врачи дорогой частной клиники оказались верными своему слову. Уже на второй день пребывания там Валентины ей сделали операцию. Некоторое время больная пролежала в корсете, погруженная в блаженное состояние. Валентину оставила боль, долгие месяцы доводившая ее до изнеможения. Несколько раз в день улыбчивая медсестра в салатовом коротеньком халатике привозила к ней аппараты для различных процедур. Смысл их Валентина не совсем понимала, знала лишь одно: после каждой ей становится лучше. Иногда она просыпалась ночью от страха. Ей казалось, что чудесное возвращение Лизы, приезд в клинику — все это просто сон, который может рассеяться в любой момент. Валентина никогда еще в своей жизни не попадала в такие условия. Отдельная палата с телефоном и телевизором, рядом комната, куда поселили ее дочь. Питание как в лучших ресторанах. Когда ей стало немного лучше, ее даже возили на специальном кресле в бассейн с подогретой водой, которую качали из артезианской скважины. Валентине казалось, что все это происходит не с ней, что она смотрит кино про женщину, которой она могла бы стать, сложись ее жизнь иначе.

Еще через некоторое время к Валентине начал приходить молодой корейский доктор. С молчаливой улыбкой он втыкал ей в кисти рук маленькие иголочки, и после этого Валентина чувствовала, что ей становится легче ходить и к спине возвращается молодая гибкость. Сначала она побаивалась корейца, как и всех в этой клинике. Тем более что она считала его иностранцем. Но как-то раз они разговорились, и оказалось, что доктора зовут Сережей, что он родом из Средней Азии, приехал в Москву на свой страх и риск и долго мыкался по общежитиям, пока не устроился сюда.

— А ведь простым людям в такую больницу ни за что не попасть, — заметила ему Валентина во время сеанса иглоукалывания, — таких денег им за всю жизнь не заработать.

— Болезнь всех уравнивает, — философски заметил Сергей, — богатые страдают так же, как и бедные. Пусть хоть кто-то вылечится.

Через месяц такой сладкой жизни Валентина не только избавилась от своих недомоганий, но и пополнела, вернулся прежний румянец, даже исчезли мешки под глазами и разгладились глубокие морщины.

— Я тут лет пятнадцать скинула, — говорила Валентина дочери.

Наташка за этот месяц тоже не теряла времени даром. На Лизином автомобиле они чуть ли не ежедневно, когда Валентина начала поправляться, совершали рейды по московским магазинам. Лизу несколько удивлял выбор сестры. Она предпочитала кричаще-яркие вещи, как раз те, от которых Лиза обычно отказывалась.

— И куда я это все набираю, — с деланным испугом говорила Наталья, — ведь у нас в Данилове такое только по телевизору видели. И носить-то мне это некуда. В гости я не хожу, театров у нас нет.

— А вы оставайтесь в Москве, мы тебе работу подыщем, да и жениха тоже, — приглашала ее Лиза, — а дядю Колю можно было бы к Николаю в фирму устроить. Водители всюду нужны.

— Да нет, нам домой надо, там работа, хозяйство.

— Никакой физической работы, как минимум, полгода, — тоном, не допускающим возражения, заявил врач, выписывая Валентину, — никакого огорода, тяжестей, ведер, знаю я вас, женщин. Лечим, лечим, а потом вся наша работа идет насмарку.

На все уговоры Лизы и Николая остаться Валентина отвечала отказом.

— Я и так перед вами в неоплатном долгу, ввек не расплатиться, даже не знаю, что делать…

— Пожалуйста, не беспокойтесь об этом, — остановил ее Николай, которого слегка уже утомила роль благодетеля.

— Лизочка, детка, — обратилась Валентина к племяннице словами, которых Лиза от нее никогда не слышала, — прости меня еще раз. Я столько тебя обижала, когда ты маленькая была и зависела от меня. Да и перед матерью твоей я виновата, ох как виновата! Уж не знаю, простила ли она меня на том свете, а ты прости меня, — и Валентина сделала неловкую попытку упасть на колени.

Лиза в ужасе подняла ее.

— Что ты, тетя Валя, я уже давно обиду не держу. Я даже рада, что мы теперь по-настоящему родными стали. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Я тебе еще напишу, пришлю тебе кое-что. Пока не хочу рассказывать, — загадочно сказала Валентина перед самым отъездом.

Она сдержала свое обещание. Через две недели Лиза получила по почте толстый пакет из Данилова. Гадая, что там может быть, Лиза разрезала плотную бумагу горчичного цвета. Внутри оказался пакет поменьше, тоже толстый, и отдельно конверт. Лиза решила начать с него.

«Дорогая племянница Лиза! Пишет твоя тетя Валентина. У нас все хорошо, я пока не работаю, чувствую себя отлично. И все благодаря тебе. Посылаю тебе, что обещала. Это письма твоего отца к моей сестре Марине, твоей маме. Отца твоего зовут Александр Васильевич Гуров. Он когда-то жил в Москве, может быть, ты его и найдешь. Теперешнего адреса его я не знаю. У них с твоей мамой была большая любовь. Но когда она уже забеременела, то узнала, что у него в Москве есть жена и сын. Тогда она решила не разбивать его семью и написала ему, что не хочет его видеть и выходит замуж за другого. Она перестала отвечать на его письма, и он так и не узнал, что у него есть дочь. Я и сама виновата перед Мариной, слишком уж я ругала ее. Говорила, что она нашу семью позорит, почти не помогала, когда она была беременная и когда тебя растила. Может быть, я должна была разыскать твоего отца в Москве и рассказать ему все, он бы приехал и помог Марине. А сама она была слишком гордой, чтобы просить о помощи.

Почитай его письма. Марина их хранила и наказала тебе отдать. Но я ее волю исполняю только сейчас. О могиле ее не тревожься. Мы за ней следим, недавно цветы носили. Приезжайте к нам с Колей в гости, особенно летом. Отдохнете, в лесу погуляете, ягод свежих поедите. Дядя Коля шлет вам поклон. Целую. Тетя Валя».

Ниже было приписано несколько строк от Натальи:

«Дорогая Лиза, твоими нарядами я сразила наповал весь город. Все очень жалеют, что тебе пришлось так быстро уехать. Все просят тебя прислать фотографии или как-нибудь приехать. Теперь, когда мама здорова, я могу подумать и о своей жизни. Я собираюсь выйти замуж, ты его мельком видела. Это тот самый врач, который лечил маму. Ты не подумай, он неплохой парень, просто ему уже три месяца не выплачивают зарплату и в больнице совсем нет лекарств. Он говорит, что мог бы быть хорошим врачом, если бы работал в других условиях. Свадьбу мы решили сыграть весной. Надеемся, что вы приедете. Целую, твоя сестра Наташа».

Дрожащими от волнения пальцами Лиза разорвала второй пакет, и на стол перед ней высыпалось несколько старых конвертов с адресом, написанным перьевой ручкой. Она открыла один наугад и взяла в руки тонкий, истрепанный на сгибах листок бумаги. Было видно, что его доставали, читали и складывали вновь множество раз.

«Мариночка, любимая, я так соскучился по тебе. Жду не дождусь, когда смогу снова приехать и поцеловать твои ясные глаза. Иногда я просыпаюсь ночью и чувствую твое присутствие рядом, ощущаю твое тепло… Я протягиваю руку, но вокруг меня пустота. Меня охватывает такое отчаяние, что хочется разрыдаться.

Ты пишешь, что тебе ничего не надо. Не может быть, ведь вы так скудно живете. Только скажи, и я вышлю все, что тебе необходимо. Твоя щепетильность меня ранит, я готов сделать для тебя все, что в моих силах…»

«Радость моя! Вчера получил твое письмо. Господи, как же я был счастлив! Целый день ходил по улицам и не мог сдержать улыбки. На меня даже стали обращать внимание прохожие. Это такое счастье — знать, что где-то, пусть далеко, есть бесконечно дорогой тебе человек, человек, которого ты любишь, и который любит тебя. Спешу закончить свою работу, чтобы скорее приехать к тебе. Думаю, нам недели не хватит, чтобы наговориться за все время разлуки. Ты мой самый бесценный собеседник, для меня так важно видеть твои глаза, твое прекрасное лицо, когда я говорю с тобой…»

«Марина! Я ничего не понимаю. Держу в руках твое последнее письмо, и мне кажется, его написала другая женщина. Когда я уезжал, твои глаза все говорили о любви, и твои письма были такими любящими. Я был уверен, что мы скоро встретимся, поженимся и уже не будем расставаться. И вдруг эти ужасные слова. Я не могу поверить, что ты любишь другого и собираешься замуж. Кто этот другой? Ты не похожа на ветреницу. Я настолько был уверен в тебе, что не допускал ни одной ревнивой мысли…»

А вот совсем другое письмо и другой почерк:

«Меньшикова М. Я не знаю вашего имени, потому что не имею привычки читать чужие письма. Я переписала только ваш адрес. Пишет вам жена, да-да, законная жена вашего возлюбленного Александра Гурова. Я хочу, чтобы вы знали, что у него есть не только жена, но и трехлетний сын, к которому Александр очень привязан. И мальчик очень любит папу. С тех пор, как вы появились в его жизни, Александр ходит сам не свой. Может быть, если бы не сын, я бы не стала унижаться и писать вам. Но я прошу, не разбивайте семью, не лишайте ребенка отца…»