8
— Открывай рот пошире. Не зажимайся!.. — сказала Лилиан, учительница Роуз по вокалу.
Роуз молча кивнула.
— В Штатах люди говорят громче, — продолжала Лилиан, — а вы, англичане, когда разговариваете, едва открываете рот. Ну ничего, мы с этим справимся… — Она потрепала Роуз по плечу. — У тебе все получится. Не смотри так уныло!
— Я в порядке…
— Меня не проведешь, — улыбнулась Лилиан. — Где та девушка, которой ты была еще неделю назад? Ты была полна энергии и энтузиазма. — Она взяла Роуз за подбородок и заглянула ей в глаза. — Смотри, не потеряй этого. Ведь это самое ценное!
— Нет, я действительно в порядке, — возразила та.
— Ты хорошо питаешься?
Роуз кивнула.
— А спишь?
Роуз снова кивнула, но Лилиан заметила, что с девушкой творится что-то неладное. Под глазами у Роуз были темные круги, выглядела она подавленной.
— Ну ладно, — с сомнением сказала Лилиан. — Но если у тебя есть какие-то проблемы — любые проблемы, я хочу сказать, — нам лучше об этом поговорить…
— У меня все прекрасно. Не беспокойся, — пробормотала Роуз, чувствуя себя не очень уютно под испытующим взглядом Лилиан. — Мне нужно идти, — поспешно добавила она. — Меня ждет Джеки. У нас запланировано интервью. А кроме того, меня будут фотографировать.
— Тогда тебе лучше присесть, я немного тебя подкрашу. Ты бледная как мел. Ведь мы с тобой не хотим, чтобы у продюсера сложилось мнение, что ты не выдерживаешь нагрузки, правда?
— Но ведь там будет гример.
— Ну да, конечно. Я знаю. Я только хотела чуть-чуть тебя подрумянить, чтобы ты не выглядела болезненной.
Роуз взглянула на себя в зеркало и поразилась тому, какие огромные у нее глаза и какое бледное лицо. Даже губы, обычно сочные, розовые, были теперь совсем бледными. И она подчинилась заботливой опеке Лилиан, которая своим нежными, добрыми пальцами слегка оживила цвет ее лица.
Конечно, во всем этом был виноват Дрю. Он не звонил вот уже целую неделю. Он неопределенно говорил о том, что собирается в Штаты, а потом просто пропал. Роуз пробовала было сунуться к нему в отель, но ей сказали, что он отбыл по делу и не оставил ей никакой записки. У нее на лбу пролегла печальная морщинка. Она не знала, что и думать. Ведь есть же в Америке телефоны! Он мог бы позвонить, если бы хотел. Она устало откинулась на спинку кресла. Тревожные подозрения зароились у нее в голове. Может быть, с ним что-нибудь случилось?..
— Эй, не дергайся! — мягко сказала Лилиан. — Я уже почти закончила.
Роуз напряглась и постаралась смотреть прямо перед собой — так, чтобы не смазать тушь на искусно накрашенных ресницах. Она сосредоточилась на тонкой трещинке в потолке, которая отражалась в верхнем углу зеркала, и вспомнила о своей маленькой убогой квартирке, служившей ей домом вот уже четыре года. Теперь ее рекламный агент говорил, что в ближайшее же время нужно оттуда съезжать, чтобы не навредить своей репутации. Еще месяц, даже три недели тому назад переезд представлялся ей волнующим, радостным событием, но теперь мысль об этом тревожила. Все в ее жизни изменилось так неожиданно и круто, что она до сих пор не могла прийти в себя.
Она снова беспомощно взглянула на себя в зеркало. Если бы только Дрю был рядом!.. Если она могла хотя бы позвонить ему куда-нибудь, чтобы знать, что он жив и здоров!..
— Все, готово! — весело сказала Лилиан и на шаг отступила от Роуз, чтобы полюбоваться своей работой. — Мне кажется, даже профессионалу не удалось бы сделать это лучше, чем получилось у меня. Все, что осталось сделать тебе, — это пошире улыбаться, и тогда все попадают замертво.
Роуз вздохнула, словно не слыша Лилиан.
— Знаешь, что однажды сказала Мэрилин?.. — медленно проговорила она. — Что нет ничего труднее, чем просто сделать счастливым одного отдельного человека!
— Однако самой Мэрилин Монро, кажется, этого так и не удалось. Я хочу сказать, что ей не удалось сделать счастливым ни одного человека на свете. В том числе и себя. — Она внимательно посмотрела на Роуз. — Знаешь, я ведь тоже читала о ней. Ее история производит гнетущее впечатление. Но ты не поддавайся унынию!
Роуз опустила глаза. Она чувствовала, что у нее холодеют руки и она начинает дрожать.
— Тебе нездоровится? — спросила Лилиан.
— Просто голова болит. Ничего особенного.
— Выпей пару таблеток… — Лилиан выудила из сумки коробочку с парацетамолом и подала Роуз стакан с водой. — Я как чувствовала, что с тобой что-то не так…
Роуз уже раскрыла рот, чтобы излить ей душу, но в последний момент спохватилась и заставила себя молчать. Она обещала Дрю не говорить никому ни слова об их отношениях, и если бы ее вдруг прорвало, то это, наверное, был бы поток самых что ни на есть глупых признаний.
— Ладно, увидимся в пятницу…
Роуз подняла глаза.
— Да, конечно…
Лилиан проводила девушку взглядом. Какая она все-таки хрупкая и ранимая, несмотря на свой сильный голос! Беззащитная, как большинство актрис. Грустная у нее профессия! Страдания актрис были словно частью их работы — запланированной и неизбежной частью…
— Изумительно!
Фотограф слегка подался назад, остановился и, слегка наклонив фотоаппарат, сделал четыре или пять снимков. Потом он выпрямился в полный рост и снова защелкал затвором камеры.
— Не могли бы мы прямо сейчас преобразить ее в Мэрилин? — спросил он. — Мой гример уже ожидает в уборной.
Джеки кивнула головой, и Роуз вышла из зала, чтобы облачиться в костюм Монро, тщательно подобранный под наблюдением Ивонн. Однако прежде нужно было загримироваться, и это была весьма сложная процедура: нужно было припудриться, подвести темные брови, сделать черные стрелки на веках, ярко накрасить губы, изобразить на левой щеке маленькую родинку и наконец надеть светлый парик.
— Пока мы ждем, давайте займемся Люси Уальд. Это наша дублерша, — сказала Джеки и сделала жест в сторону Люси, которая сидела поблизости.
Когда Люси заняла свое место на сцене, к ней подошел Макс, появившийся из дальнего угла зала в сопровождении Джемми, который держал наготове блокнот и авторучку. После продолжительного молчания Макс уперся руками в спинку стула и сказал, обращаясь к Джеки:
— Ты в курсе того, что часть музыки придется заново переписать, если мы окончательно утвердим Чарли Фицджеральда на роль Джима Догерти?
— Да, конечно, — терпеливо сказала она. — Потому что он баритон, а не тенор.
— Просто я не уверен, известно ли тебе, какой объем работы предстоит…
— Речь шла только о том, чтобы переписать одну песню и куплет из другой. Разве нет?
— Ты уже успела поговорить с Альдо? — удивился Макс.
— Да, конечно, — кивнула она. — Но ведь ты же не передумал насчет Фицджеральда?
— Вообще-то нет, — сказал он и все-таки нахмурился. — Но было бы совсем неплохо иметь в этой роли тенора, а ждать замены — значит, опять все откладывать…
— Я думала, что если мы решили подождать, пока появится хороший тенор, — раз это необходимо для успеха постановки, — то, вероятно, до самого Нового года не утвердим никого на роль первого мужа Мэрилин.
Он неохотно кивнул, а потом переключил свое внимание на фотографа, который был поглощен тем, что поправлял прическу Люси.
— А где Роуз? — спросил Макс.
— Переодевается в костюм Монро.
— Как идут дела?
— Прекрасно.
— Люси и Роуз уже снимались вместе?
— Да. Почему бы тебе не посидеть с нами? — предложила Джеки.
— Нет времени. Но Джемми может остаться. Может быть, он найдет для себя здесь что-нибудь интересное. — Макс повернулся, чтобы уйти. — Может быть, ты дашь мне знать, когда будут готовы снимки, я хотел бы увидеть результат.
— Да, Макс, я постараюсь не забыть об этом, — с долей иронии сказала Джеки.
Что касается дел, связанных с паблисити, то это было целиком и полностью в ее компетенции, и она не собиралась советоваться с Максом, какие фотографии выбрать для рекламных целей.
— Может, Джемми соизволит напомнить тебе об этом?.. — громко бросил Макс, прежде чем исчезнуть за дверью.
— Господи, ну что за человек!.. — пробормотала Джеки со вздохом.
— Кажется, он просто очень ответственный, — улыбнулся Джемми.
Джеки удивленно подняла брови.
— Ты становишься дипломатом.
— Я рад, что хоть чему-то научился.
— Значит, ты доволен?
— Мне нравится наблюдать, как развиваются отношения между людьми, — после паузы ответил Джемми.
— Это уже кое-что.
— И мне нравится наблюдать, как ты работаешь…
Он пристально посмотрел на нее и был награжден ее внезапно вспыхнувшим румянцем.
— Джемми, перестань!..
— Мисс Джонс! — позвали ее.
Джеки с облегчением оглянулась. Это был фотограф.
— Роуз готова…
На ней были узкие черные брючки и толстый вязаный свитер белого цвета тоже в обтяжку. Точь-точь, как у Монро на фотографиях, сделанных во время корейской эпопеи, когда в конце пятидесятых она выступала перед американскими войсками.
Джеки осталась чрезвычайно довольна костюмом. Роуз сделали специальные подкладки на плечах и на груди, так что ее фигура выглядела безупречно и естественно даже для тех, кто ее хорошо знал. Перевоплощение оказалось даже более удачным, чем Джеки того ожидала.
— Фотография должна получиться такой, как мы обсуждали это раньше, — сказала она. — Нечто динамичное и естественное.
— Этого я и добиваюсь…
Фотосъемка длилась около часа, и только в самом конце Джеки почувствовала, что им удалось добиться необходимого эффекта. Роуз сумела привнести в свои движения нечто такое, почти неуловимое, что сделало ее сходство с погибшей кинозвездой просто неотразимым. Остальное зависело от искусства фотографа.
— Великолепно! — сказала Джеки, вставая. — Думаю, кое-чего мы наконец добились.
Джемми сидел сзади. Он наблюдал, как она подошла к фотографу. Ее энтузиазм заразил его. Как он мечтал испытать подобный творческий подъем! Однако он должен был признаться себе, что единственной причиной, которая заставляла его находиться в театре, была сама Джеки…
Он вспомнил об отце. Тот лютой ненавистью возненавидел бы все это — актеров, театр, а больше всего, конечно, саму идею этого мюзикла. «Божественность» Мэрилин Монро он посчитал бы не чем иным, как прелестями обыкновенной шлюхи… Впрочем, не только то, что касалось секса, но и вообще многие вещи в жизни отец видел только в черно-белом цвете.
— Джемми, ты бы не мог принести три чашечки кофе? — обратилась к нему Джеки, даже не повернувшись, и продолжала разговор с фотографом.
Он подавил вздох отчаяния и направился в другой конец помещения, где находился маленький стол, на котором стоял чайник, сухое молоко и пластмассовые чашки. Не было только сахара. Его почему-то никогда не было…
— Я едва дышу… — услышал Джемми и, оглянувшись, увидел рядом Роуз.
— Подождите одну минутку, — попросил он.
— Ну и работенка. Я совершенно выбилась из сил, — сказала Роуз с принужденной улыбкой. — Не ожидала, что придется до такой степени напрягаться…
Она осторожно сняла светлый парик и поморщилась, проведя ладонью по своим напомаженным волосам.
— Кажется, Джеки довольна результатом.
— О да, очень! — Роуз нервно переминалась с ноги на ногу. — Но я думала, что здесь будет больше народа…
— Больше народа? — удивился Джемми.
— Ну да, понимаете, Макс, Альдо, Джой, Гордон… — сказала она и, переведя дыхание, добавила: — И, может быть, еще тот, американец…
Она словно все еще находилась в образе Монро. Ее напудренное лицо и ярко-красные губы, странные и броские — все это производило очень сильное и грустное впечатление. Джемми стало жаль ее.
— Вы имеете в виду Дрю Кароччи?
— Да, его, — сказала она. — Что-то давно его не видно.
— Он в Штатах.
— Понятно, — едва слышно произнесла Роуз.
Чайник закипел, и Джемми был рад заняться приготовлением кофе. В надежде услышать еще что-нибудь о Дрю Роуз все стояла около него и смотрела, как он наполняет кипятком три чашки.
— К сожалению, больше мне нечего вам сказать, — мягко проговорил Джемми. — Я не знаю, когда он должен вернуться…
В его голосе Роуз послышались странные нотки, заставившие ее насторожиться и поднять на него испуганные глаза. Она слегка коснулась его руки.
— Но ведь он вернется, да?
Джемми через силу улыбнулся.
— Насколько мне известно, обязательно.
— Ты не имела права этого делать!
— Ты не имела права этого делать!
— Ты не имела права этого делать!
Люси едва выдержала его взгляд, полный неподдельной боли.
— Говорю тебе, — сказала она, — это был самый обычный разговор…
— Ты же знаешь, что мое сочинительство — это очень личное дело, — сказал Ричард. — Как ты могла обсуждать это и с кем — с ним?!
— Я и не думала ничего с ним обсуждать. Просто упомянула к слову… — Она посмотрела на него с отчаянием. — Если хочешь знать, я сделала это для тебя!
— Для меня?!
— Я хотела, чтобы он знал, что у тебя есть занятие и ты не просиживаешь целыми днями в ожидании телефонного звонка.
Однако вышло только хуже. Роджер использовал это против нее.
— Мне совсем не нужно, чтобы ты обсуждала с посторонними людьми мою личную жизнь! — резко сказал Ричард. — Мне наплевать, что они обо мне думают! — выпалил он, хотя это и не было правдой. — И потом, скажите, какое совпадение — эта твоя теплая встреча со стариной Роджером!
— Прекрати, Роджер, не начинай все сначала, — спокойно сказала Люси. — Прошу тебя.
— Сегодня он снова говорил о вашей встрече! — выкрикнул Ричард, словно не слыша ее просьбы. — Это было для меня настоящей пыткой!
— Не обращай на него внимания. Неужели это так трудно? Он просто бестактный человек. И всегда таким был, — сказала она, но по выражению его лица поняла, что напрасно тратит слова. — Ты же знаешь, что он о тебе очень высокого мнения, — неуклюже солгала она.
— Не смеши меня, — усмехнулся он. — Единственный человек, о котором Роджер высокого мнения, это он сам. Звезда! — Ричард даже глаза прикрыл от раздражения. — И пожалуйста, прошу тебя, перестань его цитировать. У меня нет никакого желания, чтобы этот тип прямо или косвенно покровительствовал мне!
— Прости, — тихо сказала Люси.
Он взглянул ей в глаза и вдруг почувствовал жгучий стыд, что такой паяц, как Роджер, снова встал между ними и оказался причиной их размолвки. Ричард вынужден был признать, что причиной всему были его ревность, его зависть и, вероятно, страх. Именно страх. Он боялся потерять Люси.
Он провел рукой по волосам и глубоко вздохнул. Потом в уголках его губ появилась улыбка, и Люси поняла, что гроза миновала.
— А ты знаешь, что этот тип раньше прозывался Фошем? — спросил он.
— Что?
— Так он не рассказывал тебе, что во времена Гитлера у него была другая фамилия?
— Ричард, что ты говоришь! — прыснула она. — Ведь Роджер тогда еще не родился!
— Не имеет значения, — c шутливой многозначительностью молвил он. — Потому что из него бы вышел настоящий нацист, из нашего старого доброго Роджера… — Ричард изобразил двумя пальцами у себя под носом усики и вскинул вверх ладонь. — Да, фюрер мог бы гордиться чистокровным арийцем Роджером фон Фошем. Он, вне всяких сомнений, навесил бы ему кучу наград за садистские подвиги. Уверяю тебя, майн либен!
— Ричард, — взмолилась Люси, — может, хватит о Роджере?
Ричард покорно умолк, и на его лице появилась виноватая улыбка.
— Я утомил тебя, да?
Она отрицательно покачала головой.
— Нет.
Когда Люси смотрела на него таким взглядом, все его сомнения и страхи бесследно уносились прочь. Ричард протянул к ней руки и, когда она приблизилась, нежно обнял ее и крепко прижал к груди.
— Я страшный ханжа, ты же знаешь, — пробормотал он, запуская пальцы в ее волосы.
— С чего ты взял?
— Мне предложили сняться в шести эпизодах. А потом, может быть, и еще.
— Откажись…
Она ждала, когда он расскажет ей об этом. Роджер уже позвонил ей со студии, чтобы «поделиться хорошими новостями». Он настоял на том, чтобы продюсер распорядился изменить сценарий таким образом, чтобы сюжетная линия, в которой появлялся Ричард, была продолжена. Роджер был чрезвычайно собой доволен.
— Зачем?
— Мне надоели недоразумения между нами.
А может быть, встречи с Роджером?
Ричард слегка отодвинулся, чтобы лучше видеть ее.
— Их больше не будет, — виновато улыбнувшись, пообещал он, словно нашаливший ребенок. — К тому же нам нужны деньги.
— Но ведь не до такой степени, — нахмурилась Люси, понимая, что настаивать бесполезно, и добавила: — А кроме того, я думаю, что ты будешь им нужен только несколько дней. Потом они выбросят тебя из сценария.
— Они решили немного отложить эпизод с последней службой. Жена доктора поживет еще немного. Это возбудит зрительский интерес.
— Мне казалось, тебе это занятие в тягость.
— Знаю, знаю, — застонал он, — но в отличие от этого чертова Роджера я начинаю получать удовольствие, когда, просыпаясь утром, знаю, что у меня действительно есть какое-то настоящее дело.
Люси промолчала.
— Конечно, это смешно… — продолжал Ричард. — Я даже получил пару писем от поклонниц. Это одинокие пожилые леди. Я ведь еще не рассказывал тебе об этом? — Он подошел к окну. — Я знаю, что ничего подобного я раньше не говорил, но это стало для меня важным. — Он осторожно покосился на Люси. — Едва ли мне удастся сохранить свои актерские навыки, если единственным моим занятием останется приготовление сандвичей с сыром… Я начал ненавидеть наш дом, эту постоянную тишину. Когда ты уходишь, я даже врубаю погромче телевизор, чтобы как-то отвлечься от этой пустоты. Ты знаешь, с какой жадностью я смотрю все эти дешевые сериалы? Я знаю наизусть фамилии всех актеров, даже участвующих в эпизодах.
— А о чем ты пишешь?
— Это совсем другое дело.
— Но ты ведь не бросишь писать?
— Нет. Конечно, нет, — сказал он, круто повернувшись. — Это почти идеальное занятие, Люси. Три дня в неделю я буду отдавать телевидению, а в остальные дни могу писать!
Она с трудом улыбнулась.
— Если ты доволен, то и я довольна… — Но на сердце у нее скребли кошки. — Я должна была заметить, как тебя все это угнетало…
Но ведь именно поэтому она и попросила Роджера помочь. И она знала, что в конце концов ей придется за эту помощь расплачиваться, потому что не в обычаях Роджера было заниматься благотворительностью…
— Ты ни в чем не виновата. Ты была занята работой — и слава Богу! Ну, а перерыв в работе — это цена, которую нам приходится платить за выбор нашей профессии. Разве наши родители, друзья и родственники не предупреждали нас, на что мы обрекаем себя, становясь актерами? Разве не говорили нам об этом?.. Но ведь мы их не слушали…
— Я думала, ты об этом другого мнения.
— Возможно, так и было, — пожал плечами Ричард. — Теперь я знаю одно: несмотря на то что сначала я принял все в штыки, несмотря на идиотские выходки Роджера, я снова начал чувствовать себя человеком.
Ей захотелось рассказать ему все о Роджере, но признание застряло у нее в горле.
— С тобой все в порядке? — вдруг спросил он. — Я имею в виду — на работе? Тебя ничто не беспокоит?
— Нет, — быстро ответила Люси. — Постановка движется, и дела начинают проясняться. Просто эта последняя неделя была и для тебя, и для меня нелегкой, правда?
Он кивнул, и они обменялись понимающими взглядами. У него на лице появилось виноватое выражение, но она не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым. В том, что произошло, не было ничьей вины. Скорее уж это она поступила, как последняя дура и трусиха. Еще в тот первый день, когда Ричард пришел домой бледный от ярости и рассказал ей о своем разговоре с Роджером, Люси решительно поклялась себе, что даст Роджеру от ворот поворот, но… все получилось иначе.
— Почему бы нам не поужинать где-нибудь? — бодро предложил Ричард. — Мы вполне можем позволить себе немного развеяться и расслабиться.
Увы, теперь она не могла себе этого позволить.
Ричард тихо подошел к ней и нежно поцеловал в кончик носа.
— Ну, не дуйся, прошу тебя! Мы заслужили этот маленький праздник!
Анжела внимательно посмотрела на Дрю, который в халате, накинутом на голое тело, пересек комнату, налил себе выпить, улегся на диван, взбил кулаком подушки и, раскрыв книгу, углубился в чтение. Она не вытерпела и поинтересовалась:
— Что это?
Дрю поднял глаза, и Анжела подумала о том, как он молод и красив. Однако как все-таки быстро переменилось выражение его лицо: уязвимость сменилась расчетливостью жиголо.
— Ты имеешь в виду книгу?
Анжела кивнула.
— История искусства.
— И тебе это интересно? — недоверчиво улыбнувшись, спросила она.
— Почему бы и нет? Что тут плохого?
Дрю решил, что, если он хочет, чтобы Анжела воспринимала его всерьез, надо изучить вещи, которыми она интересуется. Впрочем, не только это подтолкнуло его к чтению. Первый раз в жизни он почувствовал интерес к искусству. И когда он обнаружил в себе этот интерес, изрядно удивился: словно случайно выудил из мусорного бака нечто ценное.
— Да в общем ничего плохого, — ответила Анжела, пожав плечами.
Разве и ее собственное самообразование не начиналось подобным образом?
С тех пор, как она вышла замуж за Ллойда Шривера, тот сумел пристрастить ее к чтению, и Анжела стала жадно проглатывать все книги, попадавшиеся под руку. И, возможно, благодаря полученным таким образом знаниям она сумела неплохо распорядиться его деньгами. Она не только преобразилась внешне, но и изменила менталитет. Ее стали интересовать история искусства, предметы старины и художественные ценности. Во всяком случае ее самообразование имело вполне определенную цель… Ну а Дрю… что, интересно, движет им?
— Вот и отстань, — процедил он сквозь зубы и провел ладонью по странице с репродукцией картины «Танец Жизни».
Прекрасная вещь! Если бы художник был еще жив, Дрю с удовольствием пожал бы ему руку. Этот парень Мунк был несчастлив в любви. На картине он изобразил самого себя танцующим с девушкой в красном платье, в которую был влюблен, а за их танцем наблюдали со стороны две женщины — одна в белом, символизирующая юность и чистоту, а другая — в черном, символизирующая смерть.
Дрю показалось, что между Мунком и ним много общего. Художника так же, как и его самого, женщины высасывали подобно вампирам. В случае Дрю это была одна определенная женщина. А именно Анжела.
Когда Дрю перевел на нее взгляд, у Анжелы по спине поползли мурашки. Она ответила ему призывной ослепительной улыбкой. Ее возбуждало его желание.
— Может, расскажешь, что ты там такого интересного вычитал? — лениво проговорила она и, потянувшись, взглянула на свои идеально накрашенные ногти.
Дрю вспыхнул и захлопнул книгу.
— Ну, Дрю, ты ведешь себя как ребенок.
Он сидел неподвижно, ненавидя себя за то желание, которое Анжела разжигала в нем, и за ту власть, которую она над ним имела.
— Настенные лампы… — начал он.
— Ты хочешь сказать — бра?
— Да, бра. Они французские?
— Верно.
— И люстра?
— Правильно.
— А вот и нет!
Дрю встал, и ее глаза жадно пробежали по его обнаженному телу. Желание с новой силой охватило ее. В который раз она недоумевала, размышляя над тем, что же так привлекало ее в нем. Она тихо вздохнула. Увы, это, конечно, не может продолжаться. Очень скоро Дрю придется уйти. Она договорилась провести этот уик-энд с Доджи.
— Да, ты прав.
Он остановился перед очень ценной вазой.
— Модерн?
— Да, — подтвердила Анжела.
— Но не французский.
— Правильно, немецкий. Однако стили очень похожи.
Анжела одобрительно похлопала в ладоши.
— Расскажи мне об этом.
Из ее груди вырвался глубокий вздох.
— Давай сейчас не будем об этом, — сказала она, вдруг почувствовав скуку.
— А я хочу знать! — упрямо сказал он.
— Ради Бога, отстань! Сейчас не время для лекций по искусствоведению!
Дрю нахмурился.
— Но мне это очень нужно, — настаивал он. — Можешь ты это понять или нет?
— Нет, не могу. Я вообще не понимаю, с чего это ты стал всем этим интересоваться?
— Значит, ты все еще держишь меня за неотесанного дурака, у которого нет никакого будущего? Так или нет?
Именно так она к нему и относилась. За исключением того, что страстно его желала. Желала, несмотря на все то, что говорила. Вот и теперь он смотрел на нее и понимал, что она хочет его.
Несколько секунд Анжела молчала и только смотрела на него с едва сдерживаемой яростью. Поскольку он стоял, не двигаясь, она сама встала и медленно подошла к нему.
— Мистер, как вас там… — многозначительно проговорила она. — Ведь ты никогда не открывал мне своего настоящего имени. А, Дрю?
Он улыбнулся. Но это была очень недобрая улыбка.
— Если ты мне расскажешь об этой вазе, я скажу тебе мое настоящее имя.
Она пристально взглянула на него, а потом с улыбкой прикоснулась наманикюренным ногтем к его подбородку и стала медленно опускать палец все ниже — от подбородка к груди, животу. И еще медленнее — к черным курчавым волосам в паху и его восстающей мужской плоти. Дрю перевел дыхание.
— Этого парня, который ее сделал, звали Иоганн Лойц, — тихо сказала она. — Что еще?
— А в каком году?
Анжела обхватила его член ладонью.
— В самом начале века.
— А стиль?
Дрю тяжело задышал, потому что ее рука начала ритмично двигаться вверх-вниз.
— Стиль? — повторила она хрипло. — Ну это совсем просто. Нетрудно запомнить, потому что это все тот же модерн.
Анжела не переставала действовать рукой до тех пор, пока он не застонал.
— Чувственные линии, Дрю, — продолжала Анжела. — Напоминающие женские. Все эти изгибы и округлости. Очень похожи на спелые сочные фрукты. Одна линия плавно переходит в другую…
Она отпустила его. Стараясь сохранить самообладание, он показал пальцем на одну из деталей вазы, словно это могло помочь успокоиться.
— А это?
— Ты прекратишь или нет?
Ее голос стал глухим, и в нем явственно звучали восхищенные нотки.
— А это? — упрямо твердил он.
— О, это излюбленная манера художников того времени. Так называемая «откровенная»… — Когда их взгляды встретились, Анжела замерла. — Пурпурные цветы и тонкие стручки, полные семян. Считалось, что они обладают волшебными свойствами.
— Это имеет отношение к магии, да?
— Ох, Дрю, хватит! — вдруг сказала она.
— Хватит — что?
— Вот это самое. — Она показала на вазу и на книгу. — Это совершенно тебе не идет.
— Какого черта! — с горечью произнес Дрю. — Откуда ты можешь знать, что мне идет, а что нет?
— Ради всего святого… — проворчала она. — Можешь взять эту вазу себе на память. Как прощальный подарок…
— Что ты хочешь этим сказать, черт тебя подери?
Анжела раздраженно покачала головой. — Послушай, раз уж мы начали обсуждать «откровенную» манеру в искусстве… — со вздохом начала она, — самое время и мне поговорить с тобой откровенно. Давай начистоту, определимся раз и навсегда…
— Не хочу ничего слышать! — вдруг воскликнул он и зажал уши ладонями.
— Так не может продолжаться, Дрю, — осторожно сказала она.
Он резко отвернулся.
— Закрой свой поганый рот! Заткнись!
Дрю ушел в ванную и захлопнул за собой дверь. Анжела посмотрела ему вслед, скрипя зубами от досады, потом подошла к двери и громко постучала.
— Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю, черт возьми!
Дверь распахнулась, и Дрю cвирепо уставился на Анжелу.
— Я хочу, чтобы ты ушел. Ты слышишь? Вне этих стен у меня есть и другая жизнь, — заявила она. — И я ею довольна.
— А я мешаю этой жизни, верно? — резко поинтересовался он.
— Допустим.
— И чем же я тебе мешаю, можно узнать?
— Нет, Дрю.
Его лицо передернулось, словно от боли, и он отвернулся, чтобы она не видела его страданий.
— Но почему?
— Потому что так нужно.
Однако в ее голосе не было полной уверенности.
— Почему? — повторил Дрю.
Анжела нетерпеливо вздохнула.
— Прекрати бесконечно твердить «почему»! Почему, почему, почему! Ты прямо как шестилетний ребенок!
Дрю резко толкнул ее к стене.
— Никогда, слышишь! Никогда так не говори!
У Анжелы перехватило дыхание, в голове помутилось, и кровь отлила от лица. Когда шок стал проходить, она продолжала ощущать головокружение — словно после глотка шампанского. Она молча смотрела на Дрю, не в силах вымолвить ни слова.
— Ты хочешь быть со мной, да? — умоляюще прошептал он. — Скажи!
Вместо ответа она взяла его руку и притянула ко рту.
— Скажи! — Он прижался к ней. — Пожалуйста, скажи!
Некоторое время они напряженно смотрели друг на друга, а потом Анжела вдруг стала медленно опускаться на колени.
Дрю почувствовал, как ее губы коснулись кожи в его паху. Он вздохнул, а когда она взяла его член в рот, застонал. Анжела подняла на него глаза, а он, запустив пальцы в ее волосы и держа ее голову между ладонями, начал двигаться взад и вперед. Потом чрезвычайным усилием воли отстранил ее, сделал знак, чтобы она встала, и, без усилий подняв ее, перенес на небольшой столик, стоявший у стены. Раздвинув ей ноги, попросил еще раз:
— Ну, скажи, пожалуйста…
— Прошу тебя, — прошептала Анжела.
В их объятии не было нежности. Просто они потянулись друг к другу, их руки и ноги переплелись в страстном, лихорадочном желании. Он приподнял ее, и Анжела обхватила его ногами. Держа ее перед собой c жадно раздвинутыми бедрами, Дрю резко вошел в нее, и они наконец слились воедино, хорошо понимая, что у их связи не было будущего.
Много времени спустя, когда Анжела попыталась воспроизвести в памяти происшедшее — и боль, и наслаждение, то вспомнила лишь его слезы, когда он кончал. В этот последний момент она спросила, как его настоящее имя. Она положила его голову к себе на колени и стала гладить его роскошные черные волосы. Дрю медленно перевернулся на спину, переплел свои пальцы с ее пальцами и посмотрел ей прямо в глаза.
— Сначала ты скажи свое.
— Не начинай все сначала.
— Почему бы тебе не признаться? Ведь я теперь и так все знаю.
— Ты хочешь все разрушить?
— Мне нечего терять.
— Как и мне.
Дрю взял ее руку и, прижав ладонью к своему рту, стал водить по ней языком.
— О да, моя Милашка, — шептал он. — Я в этом не сомневаюсь…
Этот ресторан, из окон которого открывался прекрасный вид на Гайд-парк, был любимым местом ее отца. Он обожал атмосферу этого ресторана, где у них был «свой» столик у окна. Вот уже много лет они старались поддерживать традицию своих ежемесячных завтраков в этом заведении, которая нарушалась лишь в тех случаях, когда кого-то из них не было в стране. Сегодня они заранее условились о встрече и даже напоминали друг другу о ней не один раз, и тем не менее он опаздывал. Джеки посмотрела на часы, а потом снова повернулась к окну.
В небе клубились грозовые облака, и крупные капли угрожающе ударяли в стекло, но потом небо прояснилось. Деревья в парке казались безжизненными. Они стояли, не шелохнувшись, только самые кончики ветвей слегка дрожали, и с них падали капли воды на и без того разбухшую от влаги землю.
— Соскучилась?..
Джеки от неожиданности вздрогнула, а потом засмеялась.
— Я уже начала удивляться, куда ты запропал…
— Найгель решил переместить съемки в другое место. Не доверяет ненадежной шотландской погоде, — сказал Дэвид, с виноватой улыбкой усаживаясь за столик. — Мы перебираемся поближе к Форт-Вильяму. На тот случай, если вдруг пойдет снег, у нас под боком будет по крайней мере приличный отель.
— Ты, кажется, взволнован? — спросила она, заранее зная его ответ, который был написан у него на лице.
Он кивнул.
— Должен признаться, что вот уже много лет я не ждал роли так, как ждал эту. Хотелось бы только, чтобы работать пришлось поближе к дому.
Дом для него был там, где была Клэр. Особенно теперь. И все же в глубине души он сознавал, что, если бы съемки фильма были намечены где-нибудь в Австралии, он все равно согласился бы на эту роль — и при том с не меньшим пылом. Дэвид понимал, что для него это последний фильм. Будучи человеком романтического склада, он видел в этом волю провидения, а не только случайность, благодаря которой он получил такой подарок — в его-то годы!..
— Ты никогда раньше не волновался.
Он поерзал в кресле.
— Не обращай внимания. Это, вероятно, сказывается возраст.
Однако такие понятия, как старость и возраст, никак не подходили ее отцу. Для нее он был Дэвидом Джонсом — прекрасным актером. Она бросила на него испытующий взгляд.
— Это все, что тебя беспокоит? Или есть еще что-то?
— Господи, да я и думать ни о чем другом, кроме этого, не в состоянии! — улыбнулся он и взял меню. — Ах да, у меня есть для тебя несколько очень хороших новостей. Весь этот разговор вокруг моей персоны совершенно вытеснил их у меня из головы. Вот он, актерский эгоизм.
— Я достаточно знаю об эгоизме актеров. Как, впрочем, и вообще об эгоизме. Мне бы больше хотелось послушать о хороших новостях.
— Я нашел для тебя ангела-спасителя, — сказал Дэвид. — Вернее, это сделала Клэр.
Джеки удивленно подняла брови.
— Невероятно! Но кто он? А главное, сколько он даст?
— Это, естественно, один старый друг, которого она не видела много лет, — нахмурился он. — Уверен, она называла мне его имя… Но оно выскочило у меня из головы. Вот память!..
— И он действительно заинтересован в постановке?
— Вне всяких сомнений.
— А цифра ему известна?
— Думаю, что да.
— То есть ты хочешь сказать, что он закроет брешь, которая появилась в нашем бюджете с уходом австралийцев?
— Пожалуй.
Джеки боялась поверить такой удаче.
— И как ты мог забыть его имя? — Она недоверчиво покачала головой. — Папа, это просто чепуха какая-то!
Дэвид виновато вздохнул.
— Кажется, он канадец. Вот и все, что я запомнил… Но Клэр, естественно, посвятит тебя во все подробности.
Джеки насупила брови.
— А ты действительно уверен в том, что рассказал?.. То есть я хочу сказать, может, ты что-то не так понял…
— Нет, я понял все правильно, — сказал Дэвид, накрывая своей ладонью ее руку. — Извини, что не могу рассказать тебе подробнее. Но Клэр сказала мне об этом два слова по телефону, а я был поглощен чтением сценария и, видимо, не успел сосредоточиться…
— Ты хочешь сказать, что ты просто не слушал.
На его губах появилась легкая улыбка.
— Да, похоже на то.
— Если только ты не ошибся, я буду безумно рада этому предложению, будь то хоть сам Кинг Конг, пожелавший вложить деньги в нашу постановку, — облегченно вздохнула она. — Я едва могу этому поверить…
— Ну не приснилось же это мне! А потому единственно правильное решение в сложившейся ситуации — это выпить по бокалу шампанского. Что мы сейчас и сделаем. Тем более что официант уже давно и терпеливо ждет нашего заказа. Давай не будем его разочаровывать.
— Даже я не смогла бы придумать ничего лучше! — засмеялась Джеки.
— Да, кстати, а как поживает твой американский приятель?
— Ты имеешь в виду Дрю?
— Ах да, Дрю…
Она бросила на отца изучающий взгляд.
— Кажется, он тебе не очень-то пришелся по душе?
— Не совсем так. — Дэвид отвел глаза к влажному от прошедшего дождя окну. — Просто рядом с ним я чувствовал себя не очень уютно.
— Разве это не одно и то же?
— Не знаю, дорогая, — быстро сказал Дэвид. Лучше бы она вообще не спрашивала его об этом. — Не обращай внимания. Кроме всего прочего, это твоя жизнь. Ты уже совершеннолетняя, и с кем ты проводишь время — больше не мое дело…
— Не слишком приятно это слышать…
— Да, пожалуй, — кивнул он и, немного помедлив, негромко добавил, теребя салфетку: — Может быть, все дело в том, что он, как выясняется, знаком с Анжелой…
— Но ведь с моей матерью знакомы сотни людей, папа. Ведь она знаменитость, — возразила Джеки. — А кроме того, насколько я помню, Дрю сам рассказал об этом.
— Совершенно верно, — неопределенно кивнул Дэвид. — Не знаю, почему меня это беспокоит.
Его сомнения вызывал образ жизни Анжелы и ее молодых «друзей». За все эти годы он достаточно наслушался о том, что у нее с годами крепнет интерес к этим смазливым молодым людям. Она окружала себя ими не только в периоды между очередными замужествами, но также, кажется, и во время оных. Во всем стиле жизни своей бывшей жены Дэвид видел нечто нездоровое и испорченное и поэтому всегда беспокоился, если Джеки навещала ее. Тревогу вызывала и ее связь с Дрю. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что что-то здесь не так. Ведь он знал Анжелу!..
Дэвид покачал головой, но их разговор был прерван появлением официанта, принесшего шампанское, и он облегченно вздохнул, решив, что самое лучшее — не делиться с дочерью своими подозрениями.
— Не понимаю, что тебя беспокоит, папа, — сказала Джеки, наблюдая, как в бокале с шампанским бурлят пузырьки.
Внезапно она ощутила, что семена сомнения, посеянные в ее душу, начали прорастать. Дрю по-прежнему не звонил.
— Прости, — нежно сказал Дэвид и взял ее за руку. — Давай не будем портить прекрасный вкус этого шампанского. Это все-таки твое любимое — «Дом Периньон» 1970 года!
Джеки улыбнулась и подняла свой бокал.
— За Мэрилин, прошлую и настоящую! — сказал он, благодарный дочери за эту улыбку, которая нелегко ей далась.
Когда Дэвид взглянул на нее, у него сжалось сердце. Такая она была любимая и близкая! И он так гордился ею!
Джеки с наслаждением отпила шампанского.
— Вот видишь, я же говорил, что оно превосходно! — усмехнулся он и с видимым удовольствием подлил в ее бокал еще. — Да, кстати, а когда ты переезжаешь в новый дом?
— В пятницу, — сказала она. — Это будет нелегко, но чем скорее я это сделаю, тем лучше. Я и так откладывала слишком долго. Несмотря на то что отель предоставлял мне скидку, для меня сейчас это слишком дорого. Я не могу себе этого позволить.
— Тебе нужна помощь?
— Джемми обещал помочь.
— Ну еще бы!
— Папа! — воскликнула она. — Что ты хочешь этим сказать?
— Надеюсь, мне не надо объяснять, что он, как это говорят, втюрился в тебя?
Джеки покраснела.
— Я боялась, что и ты это заметишь…
— С тех пор, как ты обедала у нас, это написано у него на лице. Разве нет? — улыбнулся Дэвид. — Теперь Клэр твердит, что нам надо серьезно с ним поговорить.
— Пожалуйста, не надо, — попросила она. — Это только все усложнит.
— То же самое и я ей сказал.
— Я могу и сама с этим разобраться.
— За тебя-то я спокоен.
— Что, по-твоему, я должна сделать?
— Понятия не имею, — сказал он, осторожно покосившись на нее. — Но я к нему очень привязался, Джеки.
— Не нужно переливать из пустого в порожнее, папа. Просто скажи то, что считаешь нужным…
— Если только это в твоих силах, постарайся не делать ему больно. Джеки недовольно прикрыла глаза.
— Ну ты-то мог бы мне этого не говорить! — укорила она его.
— Конечно-конечно, — виновато пробормотал Дэвид.
— А кроме того, мне кажется, что Джемми и сам может прекрасно за себя постоять.
— Это только бравада.
— Ну не скажи! — заметила она. — Кажется, он умеет добиваться своего.
Дэвид рассмеялся.
— Не понял? Что ты хочешь этим сказать?
— Кажется, я и сама себя не понимаю.
Он знал, что нужно поторапливаться. Джеки дожидалась его в такси около отеля, но Джемми не мог совладать со своим любопытством. Он не мог удержаться от того, чтобы внимательно не рассмотреть ее квартиру, где она столько времени провела с Дрю.
Роскошная гостиная была затейливо обставлена. На его вкус, даже чересчур затейливо. Несмотря на то что общий вид был довольно помпезный, Джемми все-таки понимал, почему ей было так уютно здесь. По своему стилю интерьер почти не отличался от дома Дэвида и Клэр. Здесь тоже было много натурального дерева, старинных вещей, богатой драпировки и удобной мебели.
Джемми медленно вышел в соседнюю комнату, внимательно рассматривая каждый предмет обстановки. Он задержался перед роскошной, королевских размеров кроватью и некоторое время не отрываясь смотрел на нее, а затем перевел взгляд на тоненькую высокую вазу на туалетном столике, в которой до сих пор стояла уже засохшая роза. Он помрачнел, когда перед его мысленным взором против его желания начала возникать картина близости Дрю и Джеки. Со жгучей ревностью Джемми подумал о том, что они, конечно, занимались всеми теми вещами, которыми обычно занимаются любовники. Сам он имел весьма смутное представление об этих самых забавах, о которых ему никто не потрудился рассказать и о которых другие ребята узнавали естественным путем — когда из мальчиков превращались в мужчин. Однако в отличие от тех, других ребят у него была совершенно другая жизнь. Ему не дозволялись подобные вещи. За этим строго наблюдал отец, а также она, святая католическая апостольская церковь…
Джемми вздохнул и осторожно присел на край неубранной постели. Одеяло было отброшено в сторону, и роскошные слегка смятые белые простыни беззастенчиво представали взору. Он медленно провел ладонью по прохладной шелковистой материи, и его глаза остановились на одной из подушек, на которой запечатлелся след от головы Джеки.
Он задумался о том, каково чувствовать себя таким мужчиной, как Дрю, который так легко и уверенно овладевал женщинами и в их числе Джеки. На красивом печальном лице Джемми появилось хмурое выражение: он понимал, что совсем не знает людей, не знает, на что они способны. Вообще понятия не имел о всех тех темных комплексах, которые таились в душе каждого мужчины. Он только-только начинал постигать все это…
Наконец он встал и подошел к большой картонной коробке, которая дожидалась его в гостиной. Она была набита бумагами Джеки — книгами, записными книжками и фотографиями «божественной» Мэрилин Монро, в которой, если разобраться, вовсе не было ничего божественного.
— Я уже начала удивляться, куда ты мог запропаститься, — бодро сказала Джеки. — Впрочем, я с пользой провела время. Я позвонила своей матери. Мне хотелось доставить себе это удовольствие: сообщить ей, что не нуждаюсь в деньгах, на которых она сидит.
Джемми погрузил картонную коробку в такси и уселся рядом с Джеки.
— А Дрю уже успел поговорить с ней об этом?
— По-видимому, — ответила Джеки. — Моя дорогая мамочка, не дослушав меня, швырнула телефонную трубку!.. Хотела бы я знать, почему она так восстает против идеи мюзикла?
— Но теперь ты справишься и сама?
— Да, конечно. У меня просто отлегло от сердца. Но все же у меня какое-то странное чувство: мой новый спонсор пожелал остаться неизвестным. Я буду получать деньги через Клэр. — Она покачала головой и улыбнулась. — Вообще-то я подозреваю, что эти деньги принадлежат самой Клэр. Вероятно, она специально выдумала этого своего «старого друга», чтобы остаться в тени.
— А ты не спрашивала ее об этих деньгах? — как бы между прочим поинтересовался Джемми, отвернувшись к окну.
— Конечно, спрашивала. Но она отрицает свое участие, — вздохнула Джеки. — Хотя это так похоже на нее. Очень похоже… Надеюсь, что ее помощь не пропадет даром.
Он бросил на нее быстрый взгляд. Кажется, впервые в ее голосе зазвучала неуверенность в успехе постановки.
— Меня что-то стала беспокоить Роуз Лил, — пояснила Джеки. — Макс сказал, что она стала очень рассеянной на репетициях. Вот уже третий день подряд. Мне нужно будет самой поговорить с ней. Я не хочу, чтобы Макс брал ситуацию в свои руки. В таких вещах необходима особая деликатность.
— Может быть, у нее какие-то неприятности? — предположил Джемми и подумал о Дрю.
Джеки натянуто улыбнулась.
— А может быть, это просто запоздалая реакция по поводу получения главной роли?
— Если так, то это скоро пройдет, — сказал он, в душе сомневаясь, что так оно и будет.
— Надеюсь…
— Главное, упорно трудиться…
— Я знаю. Но боюсь, что упорный труд — это еще не все. Cколько угодно примеров, когда, несмотря на затраченные усилия, мюзиклы на Уэст-энде с равным успехом проваливались и становились популярными. Ох, Джемми, остается надеяться только на то, что Клэр знает, что делает…
— Ну, если она и есть этот твой анонимный спонсор, то, очевидно, верит в тебя.
— Пожалуй, — согласилась Джеки. — Но во всем этом деле есть еще одна сторона, которая меня смущает. Я бы, конечно, не хотела выглядеть неблагодарной, но мне очень дорога моя самостоятельность. Мне претят любые формы протекционизма. В театре и без того процветает блат. Но я, естественно, чрезвычайна рада, что Дэвид и Клэр присоединились к моему проекту. Это говорит о том, что они верят в успех. Но мне, как бы там ни было, не хотелось бы пользоваться их снисходительностью… — Она посмотрела на Джемми и с усмешкой добавила: — Кого я хочу обмануть? Я ведь готова воспользоваться любой помощью!
— Быть может, ты совсем напрасно подозреваешь Клэр.
— Не исключено.
— А кроме того, — сказал он, — есть вещи, которые мы не в силах изменить. Как бы нам этого ни хотелось. Такова жизнь.
— То есть я должна принимать все как должное?
— Только в том случае, если при этом ты не изменяешь самой себе.
— Да, это что-то вроде компромисса… Но в моем случае… — Джеки улыбнулась и вдруг призналась: — Ты меня так хорошо понимаешь, Джемми!
А он покраснел, потому что все, что сказал ей, он говорил, чтобы сделать ей приятное. Да и сам был счастлив от этого.
Когда Роуз открыла холодильник, ее взору предстало его обычное печальное содержимое: пачка маргарина, полпакета скисшего молока, простой йогурт и блюдечко с половиной помидора, половинкой луковицы и сморщившимся зеленым перцем. Бутылка вина, которую она, собственно, и искала, отсутствовала. Несколько секунд она находилась в растерянности, а потом вспомнила, что Барби, кажется, собиралась на какую-то вечеринку. Она, конечно, звала с собой и подругу, но для Роуз это было совершенно невозможно, ведь мог позвонить Дрю, и он бы, любимый, не застал ее…
Она представляла себе, как возвращается с вечеринки, открывает обшарпанную дверь, поднимается по грязной плохо освещенной лестнице — и вдруг слышит телефонный звонок. Она со всех ног бросается к телефону, ее трясущиеся колени подгибаются от напряжения, в боку больно колет и не хватает дыхания. Наконец она видит на стене телефон, захлебывающийся от звонков, который вдруг стихает, едва она касается рукой трубки.
Роуз захлопнула дверцу холодильника. Слезы были готовы брызнуть из ее глаз. Она с раздражением отбросила прядь волос со лба, медленно направилась в обшарпанную гостиную и плюхнулась в кресло около магнитолы, принадлежащей Барби. Она подтянула колени к подбородку и долго сидела в такой позе, беспомощно уставившись в пространство. Почти две недели! И он даже не соизволил позвонить!.. Но ведь любит же он ее? Разве нет? А если любит, то почему не звонит?
Роуз в отчаянии прижалась щекой к своим коленям и стала снова перебирать в голове все возможные варианты. Однако удовлетворительного ответа так и не нашла. Впрочем, один ответ, безусловно, напрашивался… Но об этом она и думать не хотела!
Последние несколько дней превратились для нее в сплошной кошмар. Даже голос перестал ей повиноваться. Этим утром Макс наорал на нее, а ведь раньше он ничего подобного себе не позволял. Она и сама прекрасно понимала, что дойти до того, чтобы личные проблемы мешали работе, — верх непрофессионализма, но ничего не могла с собой поделать.
Она была всего лишь обыкновенной девушкой и не обладала железной силой воли. У нее замерло сердце, когда она впервые представила себе, что, может быть, такая великая роль, как роль Мэрилин Монро, ей, увы, не по силам. Что-то пугающее, сродни безумию, было в ее неспособности вложить в роль свое собственное, реальное отчаяние. Ведь именно это от нее и требовалось. По словам Макса, она до сих пор не могла войти в образ. Она и без него прекрасно понимала, что для этой роли вовсе недостаточно хорошо петь — нужно было тонко чувствовать! Все дело в том, что чувства ее были подавлены, а нервы на пределе. На Мэрилин Монро их просто не оставалось…
Когда Барби уже была готова отправиться на вечеринку, она еще раз предложила Роуз составить ей компанию. Но та, естественно, отказалась. И тогда, потеряв терпение, Барби закричала, чтобы она перестала изводить себя около телефона, все равно он никогда не зазвонит… Ах, если бы только Барби знала Дрю, как знала его Роуз! У нее бы не повернулся язык сказать такое. Он обязательно позвонит, твердила себе Роуз. Это только вопрос времени.
Роуз полезла в карман джинсов и нащупала пакетик с кокаином. Она сберегала его до последней минуты, все медлила, все оттягивала. От волнения у нее похолодело в груди. Вот то, что нужно. Может быть, при помощи этого она сможет спеть так, как хочет Макс. И все будут довольны. И все будут счастливы…
Большой письменный стол и высокое кожаное кресло едва помещались в углу, и использовать их в такой тесноте не представлялось возможным.
— Ничего не выходит, — устало вздохнула Джеки.
— Здесь слишком много мебели, — сказал Джемми.
— Все это накапливалось у меня постепенно. Я даже не задумывалась, много у меня мебели или мало. Удобная она или нет. Теперь, кажется, она начинает меня раздражать.
Джеки взялась за кресло, чтобы перетащить к его закрытой двери на террасу.
— У меня нет ключа! — раздраженно воскликнула она. — Господи, как я ненавижу переезды! Весь этот бардак, который при этом начинается. Наверное, потребуются недели, месяцы, чтобы навести здесь порядок…
Джеки загрустила, вспомнив, как удобно и уютно было в отеле «Гайд-парк», как это упрощало жизнь.
— Почему бы кресло не поставить в спальне? — предложил Джемми. — Тогда бы здесь у тебя освободилось достаточно места.
— Да, пожалуй, ты прав, — со вздохом ответила она.
— Хочешь, я составлю список твоих вещей?
— В общем идея неплохая, тогда будет гораздо легче с этим разобраться… — проговорила Джеки упавшим голосом.
Особого энтузиазма она не ощущала. Все вокруг было таким чужим и враждебным.
Карандаш Джемми в ожидании замер над блокнотом. Джемми почувствовал, что в этот момент она хотела бы находиться где угодно, только не здесь. Он терпеливо ждал, хорошо понимая состояние Джеки. Как часто он чувствовал себя так же, как сейчас она!
Джемми вспомнил родину, дом. От одного этого слова в душе у него заныло, а перед глазами возникла гора Марсабит.
— Что с тобой? — спросила Джеки.
— Я словно вернулся туда…
— В Кению?
Джемми кивнул.
— Ты вернешься туда, да?
— Пока не знаю.
Их глаза встретились, и Джеки отвернулась.
— Слушай, — засуетилась она, — пока я буду распаковывать этот чемодан, может быть, ты организуешь кофе?
— Конечно.
Она дождалась, пока Джемми не вышел из комнаты, и только тогда открыла чемодан. Сверху лежал кашемировый пиджак Дрю, завернутый в целлофан. Джеки стряхнула шуршащую упаковочную пленку и провела по нему рукой, любуясь прекрасной тканью.
Она ощутила запах духов — насыщенный и тяжелый, смутно знакомый ей. Несколько секунд Джеки не шевелилась. Аромат духов вызвал в памяти целую вереницу имен и лиц. Она поднесла пиджак к лицу и вдохнула запах еще раз. Ошибки быть не могло. Это было похоже на именную метку. Только один человек в ее окружении пользовался этими редкими французскими духами.
И этим человеком была Анжела, ее мать.
— Я искал тебя по всему дому! — сказал Джемми.
Он обнаружил Джеки в маленькой оранжерее с бутылкой вина в руке. Наполовину пустой.
— Кажется, с меня достаточно… — пробормотала она.
— Прости, что я так долго. Я задержался, чтобы купить чего-нибудь поесть.
Джеки покачала головой.
— Все равно… — Она показала на бутылку. — Я обнаружила вино и решила, что могу не дожидаться тебя…
— Что-то случилось?
— Ничего.
— Но ты…
— Может, выпьешь вина? — прервала его Джеки. — Правда, оно теплое. И к тому же у нас из посуды только кофейные чашки…
Джемми удивленно посмотрел на нее и пожал плечами.
— Хорошо.
Он сидел и медленно цедил вино. В конце концов Джеки не выдержала молчания.
— Ты не помнишь своей матери?
— Нет. Она умерла вскоре после моего рождения.
— И ты думал о ней?
— Раньше очень часто. В последнее время реже.
— А я думаю о моей матери, — грустно сказала Джеки.
— Ты давно ее не видела?
Джеки молча покачала головой. Слова застряли у нее в горле.
— Но ведь у тебя есть отец и Клэр.
— Да, — cказала она. — Таким образом, я, должно быть, очень счастливый человек. — Она сделала большой глоток вина. — Но в настоящий момент я почему-то этого не ощущаю.
Джемми посмотрел в свою чашку.
— Скажи мне, что случилось?
— Это ни к чему.
— Откуда ты знаешь?
Она закрыла глаза.
— Знаю. И все.
— Ты не можешь относиться ко мне по-другому, да?
Джеки пристально посмотрела на него.
— А как, по-твоему, я к тебе отношусь, Джемми?
— Как к недорослю. Я для тебя просто глупый акселерат или что-то в этом роде, да? — хмуро спросил он.
— Ты и понятия не имеешь, как я к тебе отношусь.
— Это слишком очевидно.
— Потому что я отказалась с тобой пообедать?
Он не отвечал, а она смотрела на его склоненную голову, и ей было одиноко и тоскливо.
— Ты когда-нибудь целовался, Джемми?
Он осторожно покосился на нее.
— По-настоящему — нет.
— То есть?
— Была одна местная девушка…
Он покраснел, вспомнив о том единственном случае, когда отца не было поблизости.
— Ну а меня хочешь поцеловать?
Джемми не шевельнулся. Словно не понял, что она сказала.
Джеки улыбнулась, но в ее улыбке не было насмешливости. Взяв в ладони его красивое лицо, она забыла обо всем.
