10
Люси с тоской посмотрела в окно. Она слышала, как ее сестра играет в соседней комнате на пианино. Нечто только отдаленно напоминающее «Верь мне, верь». Отец уснул прямо в кресле, объевшись за обильным рождественским столом, и теперь мирно похрапывал. Из кухни доносились голоса. Это мать и вдовая тетушка Сильвия, которая всегда приходила к ним на Рождество, пили красное вино и судачили о том о сем. На улице все замерло, словно погрузилось в тяжелый сон, как отец Люси, объевшийся за праздничным столом индейки и рождественского пудинга.
Она подумала о том, что сейчас делает Ричард, и у нее в горле застрял комок. Он даже не позвонил. Люси перенеслась мыслями в ту пятницу, когда, придя домой, она обнаружила одну лишь записку, в которой он писал, что «должен срочно вернуться домой». Домой, то есть туда, где в одиночестве жила его мать, — на маленькую виллу между Батом и Бристолем. Может быть, его мать заболела?..
Люси вздохнула, и от ее дыхания оконное стекло запотело. Она пальцем вывела на стекле кружок, потом два глаза, нос и улыбающийся рот. Получилась физиономия. Довольно нелепая, но почему-то напоминающая Ричарда. От слез у нее защипало глаза.
Она отвернулась от окна, решив прогуляться по саду, но, когда вышла из гостиной, ее взгляд упал на телефон. Несколько секунд Люси с беспомощным видом смотрела на аппарат, а потом сняла трубку и принялась набирать номер, который был записан на клочке бумаги.
Долго раздавались только длинные гудки. Она уже была готова положить трубку, но наконец услышала его голос и облегченно вздохнула.
— Ричард?
— А… — протянул он. — Привет…
Она ждала, что он скажет еще что-нибудь, но напрасно.
— Почему ты не позвонил? — кротко спросила она.
— Я подхватил грипп. Или что-то в этом роде, — соврал он.
— В записке об этом ни слова.
— Я разболелся уже после приезда сюда. Вероятно, подхватил инфекцию по дороге.
— И ты так ослаб, что даже не смог набрать мой номер и поздравить с Новым годом?
— Я ждал, что ты позвонишь.
Люси терпеливо вздохнула.
— Как твоя мама?
— Прекрасно.
— Я думала, она заболела.
— Я не говорил тебе ничего подобного.
— Просто мне так показалось — по твоей записке.
— Нет, — вяло сказал он. — Можешь поговорить с ней, если хочешь.
— Тогда почему же тебе нужно было срочно вернуться домой? — спросила она, не обращая внимания на его слова.
Возникла напряженная пауза, и Ричард сказал:
— Мне нужно было побыть одному.
— Ричард, что происходит? Почему ты мне прямо не скажешь, в чем дело?
Но он не просто хотел сказать ей об этом. Он хотел закричать во весь голос, спросить ее, почему она виделась с Роджером, несмотря на все свои обещания этого не делать… Но он боялся.
— Я устал, Люси.
У него перед глазами возникла самодовольная физиономия Роджера. С каким удовольствием он бы его задушил!..
Люси помолчала, чувствуя, что Ричард скрывает от нее что-то важное.
— Это не ответ, Ричард, — сказала она. — Что я могу сделать, если ты даже не хочешь сказать мне, в чем дело?
— Ты нашла чулок? — вдруг спросил он, так и не ответив на ее вопрос.
— Да-да, — быстро проговорила она, вспомнив о ярко-зеленом шерстяном чулке, на котором по всей его длине красными буквами было написано «О-го-го!».
Эти чулки, только разных цветов, появлялись каждое Рождество. Такова была традиция. Они должны были быть набиты подарками. Любыми подарками, даже самыми дешевыми. Главное условие — чтобы чулок был полон… Сентиментальный Ричард свято соблюдал этот глупый обычай.
— Это было очень мило, — неуверенно продолжала Люси. — Мне все очень понравилось… Но ведь ты лишил меня возможности преподнести тебе мой подарок… Ты мог бы меня по крайней мере дождаться дома…
— А во сколько ты вернулась?
— Когда?
— В эту самую пятницу.
— Сразу после семи, — ответила она, наморщив лоб. — Так почему ты не дождался меня?
— Мне надо было уехать раньше…
— Жаль, что ты не подождал, — снова сказала Люси. — Нет ничего ужаснее, чем возвращаться в пустую квартиру.
— Ты хорошо провела уик-энд?
— Отправиться в субботу на репетицию, а потом оставшийся день сидеть одной… если ты называешь это — хорошо провести уик-энд, тогда я действительно провела его прекрасно. — Люси помолчала, ощущая растущее раздражение. — Ну а ты? Как ты отдохнул? Давай рассказывай!
— Я много гулял пешком…
В своих огромных дешевых ботинках он исходил все дорожки и тропинки, которые были знакомы ему с детства. Многие старые рощи уже исчезли. На их месте раскинулись луга или поля. В общем, местность очень изменилась — почти до неузнаваемости.
— Все испоганили! — проворчал Ричард, пройдясь по хорошо знакомым местам.
Теперь здесь было не найти ни птичьего гнезда, ни полевой мыши. Не говоря уж о том, чтобы вдруг увидеть зайца.
Люси сквозь окно наблюдала, как на улице пошел дождь — сначала небольшой, а потом в полную силу, — заливая землю и превращая дорожки в грязное месиво.
— Но ты ведь был болен…
Ее голос вывел Ричарда из задумчивости, и он тихо вздохнул. Он никогда не умел врать.
— Да, был…
— Так болен, что отправлялся гулять, а силы, чтобы взять трубку и набрать мой номер, у тебя не нашлось!
— Это совсем не то…
— Так что же? Скажи наконец ради Бога!
— Нет, это ты мне скажи! — саркастически усмехнулся он, но внезапно почувствовал себя довольно глупо.
Когда Люси заговорила вновь, в ее голосе было уже нескрываемое раздражение.
— Кажется, первый раз с тех пор, как мы вместе, я не понимаю, о чем ты говоришь, Ричард!
Он ничего не ответил. Его вдруг начали грызть сомнения.
— Хотя я действительно кое-что хотела тебе сказать, — продолжала она, и его трусливое сердце глухо застучало. — Но, пожалуй, я отложу это до того времени, пока мы все окончательно не выясним.
Ричард помолчал минуту, а потом глубоко вздохнул.
— Может, все-таки скажешь?
— Ну уж нет. Я хотела поговорить с тобой перед Рождеством…
Ее мысли опять перекинулись на Роджера. Она вспомнила все то, что он говорил и что порывался сделать. Как она хотела со всем этим покончить!..
— Но не застала меня, — продолжил Ричард за нее.
— Именно.
— И теперь хочешь дождаться, пока мы встретимся? А когда ты возвращаешься? — поинтересовался Ричард.
— В среду начинаются репетиции. Ты успеешь вернуться к среде? — спросила она.
— Не знаю. На съемках я понадоблюсь не раньше пятницы… — Что ж, тогда я подожду до пятницы… — огорченно вздохнула Люси. — Раз уж тебе так необходимо побыть одному.
— Прекрасно.
— И все? — резко спросила она.
— А что ты хочешь от меня услышать, Люси?
— Хотя бы поздравление с Новым годом, Ричард! — воскликнула она, готовая вот-вот разрыдаться. — Словом, все что угодно, но только не продолжение этого cтранного, идиотского разговора!
Люси едва сдержала себя, чтобы не выложить ему все, в чем согрешила. Ведь, в конце концов, она это делала ради него же. Она была готова рассказать даже о том, как глупо и позорно капитулировала перед таким подонком, как Макс Локхарт…
— Я вовсе не хотел подобного разговора, — пробормотал Ричард.
— Ладно, — сказала она, — забудь о нем.
Люси бросила трубку, и он скривился, словно от боли.
Некоторое время Ричард тупо смотрел в пространство, чувствуя, что разговор получился совсем не таким, как он рассчитывал. Каким-то непостижимым образом Люси ухитрилась оставить его в положении, когда он, ни в чем перед ней не виноватый, даже почувствовал собственную вину за все, что случилось.
Дрю радостно присвистнул. После обеда с Анжелой он чувствовал себя превосходно. Что может быть лучше, чем забраться теперь с ней в постельку! Проходя сквозь сверкающие стеклом и бронзой двери, он покачал головой и не удержался от довольной улыбки.
Она сама предложила отправиться по магазинам, чтобы купить ему кое-что новенькое. Потом они надолго закатились обедать к «Петросяну». Это был один из ее любимых ресторанов. Роскошь заведения буквально ошеломила Дрю. Они расположились на розовом кожаном диване и вкушали лучшие блюда для влюбленных — устрицы, морские гребешки и крабы, обильно орошая их, естественно, охлажденным шампанским.
Чуть позже они расстались, поскольку она пожелала заглянуть в шикарный магазин «Ора Федер», что на Мэдисон-авеню, чтобы приобрести кое-что из нижнего белья. На обратном пути Дрю все посмеивался: у Анжелы все шкафы были забиты самым тонким и изысканным нижним бельем, между тем, как правило, она предпочитала оставаться под платьем нагишом.
Словно старому знакомому, Дрю кивнул швейцару и прошел через фойе к лифту. В руках Дрю нес подарки, которые преподнесла ему Анжела.
На Рождество она подарила ему золотой «ролекс», золотую зажигалку с его монограммой. Она также приготовила шикарного гуся, припасла для них всяких лакомств и дорогой выпивки. Словом, они замечательно отметили Рождество в ее роскошной квартире. Потом, естественно, занялись любовью. В коротких перерывах между любовными играми они сидели на кровати, закусывали и смотрели старые фильмы. Это был, безусловно, один из лучших дней в его жизни.
Ну а сегодня она приодела его, как в старые добрые времена, с головы до ног: галстуки и рубашки от Бижара, итальянские туфли от Кен Кола, роскошный белый шелковый костюм, несколько махровых халатов. От всего этого у него просто закружилась голова. Радуясь, как ребенок, он прижимал подарки к груди, чувствуя себя как нельзя лучше. Он наконец удостоверился в том, что кое-что значит для нее, ведь они даже не вспоминали обо всей этой чепухе относительно Милашки Джонс. Дрю решил, что занял прочное место в будущем Анжелы… Подумав об этом, он слегка нахмурил брови. Что ж, у нее не было другого выхода.
С трудом удерживая свертки, Дрю освободил одну руку, чтобы нажать на кнопку у лифта. Двери плавно раздвинулись, и он вошел в лифт, который с волшебной быстротой доставил его на вершину небоскреба, где располагались чертоги Анжелы. Что-то мурлыкая себе под нос, Дрю вышел из лифта и прошел в вестибюль. До двери в ее апартаменты оставалось несколько шагов. Дрю сложил свои подарки на кроваво-красный ковер и полез за ключами.
Ключи отыскались, как никогда, легко. Однако, когда он вставил первый ключ в замочную скважину, оказалось, что тот не хочет поворачиваться. Дрю повторил операцию при помощи другого ключа, потом третьего… Он внимательно осмотрел ключи. Затем снова попытался отпереть дверь. Его охватила паника. Он в ужасе отступил на шаг от двери, начиная понимать, в чем дело. Анжела сменила эти чертовы замки! Чистая работа, ничего не скажешь! Он беспомощно помотал головой. Она намеренно выманила его из квартиры, напоила, накормила, накупила поганых шмоток, а в это время по ее распоряжению поставили новые замки…
В отчаянии и ярости Дрю начал лупить в полированную деревянную дверь ладонью, потом заколотил кулаком. Униженный до глубины души, он осыпал Анжелу проклятиями. Она снова провела его: использовала, обвела вокруг пальца и вышвырнула, как кусок дерьма.
Дрю зажмурил глаза и прислонился лбом к запертой двери. Он тихо застонал. Злоба сменилась безграничной тоской.
Все его надежды развеялись как дым.
Три мужа Мэрилин Монро — Джим Догерти, Джо Ди Маджио и Артур Миллер — расположились каждый на своем месте на вращающейся сцене. Остальные актеры — всего двадцать человек, — изображающие многочисленных любовников Монро, рассредоточились вокруг. Роуз стояла вне этой вращающейся цепи мужчин, проплывающих мимо нее под тягучие и грустные звуки музыки. Луч прожектора выхватывал из полутьмы то Догерти, то Маджио, то Миллера, и с каждым из них у Роуз был свой дуэт и несколько танцевальных па. Потом свет постепенно гас, тускнел, мужчины как бы исчезали из жизни Монро, музыка затихала, и Мэрилин оставалась одна — вернее, один на один с телефоном: старый, пятидесятых годов телефонный аппарат стоял на авансцене, словно мрачный страж.
Джеки удовлетворенно вздохнула. Конечно, сцена была еще далека от совершенства, однако все ее достоинства уже были налицо. Джеки стояла в дальнем углу репетиционного зала, нервно переплетя пальцы, и наблюдала, как на сцену выходит Пат Гудал, исполняющая роль рассказчика. Ее появление разрушило все настроение финальной сцены. Джеки на секунду закрыла глаза. Конечно, в том, что сцена не удалась, Пат была виновата меньше всех. Как бы там ни было, эта идея принадлежала Джеки, и даже Макс в конце концов проникся ею и предложил подождать, пока спектакль примет более определенную форму, а уж тогда решать, как быть.
Теперь Джеки наблюдала, как Макс распоряжается, чтобы Пат повторила свой выход, но с некоторыми мелкими изменениями. И Джеки снова огорчилась, потому что нужного эффекта по-прежнему не было достигнуто… А сколько сил и времени она потратила на то, чтобы пробить свою идею. Даже сориентировалась с Максом. И все напрасно… Когда Макс повернулся к ней и сделал ладонью красноречивый жест, показывая, что уже сыт по горло, она только беспомощно пожала плечами.
— Спасибо, милочка, — ласково сказал он Пат.
Джеки заметила, что Макс заставил себя даже улыбнуться актрисе, хотя последнее далось ему, понятно, не без труда. Это приятно удивило Джеки, потому что большинство режиссеров, с которыми ей доводилось иметь дело, были людьми резкими и несдержанными на язык, несмотря на то, что актеры — очень ранимый и чувствительный народ. Рассказывали даже, что однажды один актер, чье самолюбие оскорбили во время прослушивания, не выдержал и покончил с собой. Джеки вполне могла допустить, что так оно и было.
Макс потянулся, встал со своего кресла и, как она и ожидала, направился прямо к ней.
— Все ясно, — сказала Джеки, — не нужно ничего говорить.
— А я, собственно, уже давно все сказал.
— Идея не сработала. Так тому и быть, — продолжала она. — Сожаления ни к чему.
— Хорошо, — кивнул Макс.
— У Пат, однако, прекрасный голос. Может, включим ее в хор? Думаю, она сможет проявить себя.
— Почему бы и нет, — согласился он. — Как я и предполагал, нам придется привлечь дополнительное количество исполнителей, чтобы укрепить некоторые сцены спектакля.
— Другими словами, общее число актеров, занятых в спектакле, увеличится до тридцати пяти…
— Около того.
Джеки помолчала, подсчитывая в уме, во сколько обойдется приглашение новых исполнителей. Еще пять человек. Значит, потребуется дополнительно около тысячи фунтов в неделю. С каждым днем смета все более разрастается.
— Предварительная продажа по-прежнему идет вяло?
— Разве ты сам не знаешь?..
— В этом месяце ты, кажется, собиралась плотно заняться рекламой?
— О да… — пробормотала она.
Это тоже выльется в круглую сумму. Рекламные сообщения в газетах уже вытянули из них тысячи и тысячи фунтов. И это не считая футболок с рекламными трафаретами, рекламных щитов и афиш на оживленных улицах города, а также музыкального альбома, который планировалось записать в конце этого месяца. Первая, сокращенная версия альбома раскупалась не слишком активно, но Джеки надеялась, что после премьеры мюзикла дела пойдут лучше. Она была уверена, что музыка и песни оригинальны, мелодичны и просто не могут не понравиться публике. Это ее и воодушевляло.
— Кажется, спектакль уже начинает приобретать законченную форму, — осторожно сказал Макс.
Она кивнула.
— И Роуз вошла в образ, — продолжал он. — Так что, я думаю, у нас нет повода беспокоиться.
— Хотелось бы надеяться.
— Джеки, дорогая, не вешай нос. У меня самые хорошие предчувствия относительно нашего маленького произведения.
— Не такое уж оно и маленькое, Макс, — возразила Джеки.
Только недавно она сама осознала всю грандиозность того дела, за которое они взялись. Ни один из ее прошлых проектов даже близко не приближался по масштабам к «Мэрилин», и временами, когда одолевала усталость, Джеки охватывала паника, хватит ли сил довести дело до конца.
— Маленькое, большое — какая разница? Главное, что у меня хорошие предчувствия, — cказал Макс. — Вспомни об этом, когда у тебя начнется очередная постановочная лихорадка, дорогая моя!
— Конечно, Макс, — сдержанно кивнула она, а потом взглянула на часы. — Ну а теперь, если у тебя нет никаких вопросов, я пойду домой. Мне еще надо сделать несколько звонков и перелопатить кучу бумаг. Если я тебе понадоблюсь, позвони.
— Хорошо, — сказал он. — Утром ты придешь на общее собрание?
— Кажется, я еще ни одного не пропустила, — удивилась Джеки и быстро вышла из зала.
Когда Джеки подходила к дому, в гостиной уже горел свет. Она перешагнула через три узкие ступеньки, и Джемми открыл ей дверь.
— Ты рано, — улыбнулась она. — Я ждала тебя после шести.
— Я здесь только несколько минут…
Он взял у нее из рук папки с бумагами и отошел в сторону, давая ей пройти.
— Иногда мне кажется, что ты читаешь мои мысли, Джемми, — тихо сказала она.
— Я стараюсь, — просто ответил он.
Джеки бросила на него внимательный взгляд, зная, что так оно и есть. Он действительно показывал чудеса терпения, обходительности и вообще благотворно влиял на ее взвинченные нервы. В Сочельник, например, он удивил ее тем, что смог удержать себя в руках, чувствуя, что ей не до ласк и поцелуев. И все же она желала чего-то гораздо большего…
— Я открою вино?
— Если тебе нетрудно.
Она сбросила туфли и спустилась в ванную комнату, чтобы принять душ и переодеться. Джеки захватила с собой черно-белое шелковое кимоно, которое выбрала для нее Клэр во время одной из их редких вылазок по магазинам.
Джеки взглянула на себя в зеркало и решила, что выглядит очень усталой. В этом, собственно, не было ничего удивительного и неожиданного. Она провела расческой по волосам, а потом слегка подрумянила щеки.
Сегодня она не собиралась работать до ночи, как это бывало в отеле, когда она засыпала прямо среди своих бумаг. Она отправится в постель вовремя. После премьеры мюзикла она, возможно, позволит себе небольшие каникулы. Только чтобы прийти в себя. Что же касается Джемми…
Джеки вскочила, потому что услышала отрывистый звонок у входной двери, и поспешно выбежала открывать.
— Я открою, Джемми! — крикнула она.
Входная дверь была массивной, надежной, с множеством замков. Джеки всегда заботилась о подобных вещах, переняв эту привычку у матери, когда они жили в Нью-Йорке. Механически она посмотрела в дверной глазок и увидела за дверью Дрю. Несколько секунд она смотрела, как он переминается с ноги на ногу, и неожиданно для себя отступила от двери.
В выражении его лица было что-то жесткое, и это неприятно поразило ее. Дрю позвонил снова, звонок действовал ей на нервы, и она решила открыть.
— Дрю…
— Привет, радость моя! — воскликнул он. — Я не вытерпел и примчался.
— Нужно было хотя бы позвонить.
— Я хотел сделать тебе сюрприз, — сказал он, бросая на пол свои сумки и внимательно глядя на нее.
Джеки напряглась, когда он обнял ее, поцеловал в шею.
— Здесь Джемми, — сказала она, может быть, слишком поспешно.
Дрю бросил взгляд в сторону гостиной. Она знала, что там стоит Джемми и смотрит на них.
— Привет, парень!
— Привет! — равнодушно ответил Джемми.
— Делаешь уроки? — усмехнулся Дрю, прекрасно понимая, почему тот находится в этом доме.
По влюбленным глазам Джемми можно было легко все прочесть.
— Вроде того, — вмешалась Джеки. — Мы собирались ужинать, Дрю.
— Очень мило, — сказал он.
— Начинай без меня, Джемми, — сказала она. — Я приду через несколько минут.
Дрю молча осматривал ее новый дом, скользил взглядом по мебели, книгам, картинам.
— Ты неплохо устроилась.
Дрю вспомнил о том райском гнездышке на крыше небоскреба, где он был так недолго счастлив с Анжелой, и от ненависти и отчаяния у него сжалось горло.
— Выпьешь что-нибудь?
— Благодарю, — сказал он и, махнув рукой в том направлении, куда ушел Джемми, поинтересовался: — Он остается на ночь или как?
— Конечно, нет.
— Он чувствует себя здесь как дома.
— Мы вместе работаем, Дрю.
Это было почти правдой.
Дрю зорко взглянул на нее, и она вспомнила все, что он говорил ей о Джемми. Это было всего несколько недель назад, но ей казалось, что с тех пор прошла целая вечность.
— Для тебя, — Дрю ткнул в нее пальцем, — это, возможно, и работа… А он что об этом думает?
— А это уже не твое дело.
— Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать? — усмехнулся он.
— А ты не догадываешься?
— Нет, — соврал он.
— Ты когда-нибудь говорил мне правду? А, Дрю? Хотя бы в самом начале, а?
— О Господи!.. — проворчал он. — Ты опять заводишь эту чушь насчет твоей матери?
— Это не чушь, Дрю.
Он почувствовал, какая чужая и далекая теперь Джеки, и у него похолодело в груди. Его охватила паника. Если он потеряет и ее, то потеряет все. Ему просто некуда будет идти… А ему не улыбалось отправляться назад, на пляжи и в бары, куда-нибудь в Майами или Лос-Анджелес, чтобы там опять кадрить пожилых дамочек, прибывших из Сакса или Блумингдейла поразвлечься…Только не это!
— Ты ошибаешься, — взмолился он, — я уже говорил тебе.
— Единственное, в чем я ошиблась, это в тебе.
— Ради Бога, Джеки, в чем я перед тобой виноват?
— Не разыгрывай невинность. Я терпеть этого не могу.
— Но я действительно не виноват, заклинаю тебя!
— Да, конечно, — сказала она и тихо, так что он едва расслышал, добавила: — В чем тебя можно винить? Ты просто трахал мою мать…
— Чушь!
— Ты знал ее адрес.
— Черт возьми, ты мне сама его дала, когда я уезжал!
— Я напрасно беспокоилась, потому что ты и так его знал.
— Ты с ума сошла.
— Не надо выворачиваться, Дрю, — холодно сказала Джеки. — Напрягись и припомни, что, когда регистрировался в отеле «Гайд-парк», ты собственноручно написал этот адрес в качестве своего домашнего…
Он молча смотрел на нее.
— И ты собирался убедить меня, что облетел полсвета, чтобы повидаться со мной? — продолжала она. — Просто моя дорогая мамочка, видимо, дала тебе пинка под зад. Ты ей надоел. С ней это время от времени случается.
— Это совсем не так, — процедил Дрю сквозь зубы. — Я люблю тебя, черт побери!
Джеки медленно покачала головой.
— Больше никогда не говори этого.
— Джеки, ради Бога!..
Его взгляд упал на кольцо у нее на руке, и она заметила этот взгляд.
— Можешь забрать его. Оно мне ни к чему.
— Оставь его.
— Отдай его Анжеле.
— Нет, Джеки.
Она была бы рада разозлиться, но вместо ярости ощущала одну лишь печаль.
— То, что ты еще раньше знал ее адрес, только укрепило мою уверенность. Я уже говорила тебе о запахе ее духов… Тебе этого, впрочем, не понять.
— Послушай, я все объясню…
— Убирайся, Дрю! — тихо приказала Джеки.
— Но ведь ты этого не хочешь!
— Нет, — сказала она. — Хочу.
Яхта пришвартовалась в небольшой бухточке сразу за массивной скалой кораллового атолла неподалеку от острова Сент-Винсент. Это было одно из ее любимейших мест в Карибском море. Анжела видела, как в абсолютно прозрачной воде стаи рыб вились вокруг красных и синих кораллов, и снова поразилась чистоте моря и огромному миру, раскинувшемуся под водой.
Анжела подставила лицо теплому ветерку, дующему со стороны маленького зеленого островка, на котором не было ничего, кроме густых зарослей прекрасных цветов и пальм. Она старалась окончательно избавиться от всех неприятных воспоминаний, которые еще докучали ей с тех пор, как она оставила Нью-Йорк.
В конце концов, не было ничего сложного в том, чтобы переменить замки, предварительно выманив Дрю из дома, соблазнив его магазинами и рестораном. Это оказалось даже слишком просто. К своей досаде, она сейчас не ощущала ничего, что напоминало бы триумф. Вместо триумфа в душе была пустота, словно она допустила какую-то ошибку. Господи Боже мой, да ведь все, что ему было нужно, — это ее деньги! Кроме того, она не из тех, кто играет в эти игры с красивыми мальчиками. И не имеет никакого значения, что им с Дрю было так хорошо вдвоем. Все это забавы для очумелых пожилых дамочек, разве нет?
Из аэропорта Анжела позвонила домой, чтобы выслушать отчет охранника и швейцара, которые, как им и было приказано, выставили Дрю вон. Теперь ее гнездышко пустовало. Ничто не должно было напоминать о нем. Немногие оставшиеся вещи Дрю были вынесены в кладовку. Анжела предполагала вернуться назад спустя несколько недель или даже месяцев, пока прошлое совершенно не изгладится из ее памяти.
Она запланировала этот круиз с Доджи еще до того, как появился Дрю со своим глупым шантажом. Он бы все равно не понял, что это путешествие в компании губернатора Калифорнии и людей из его ближайшего окружения было для Анжелы мероприятием, от которого она бы не отказалась ни при каких обстоятельствах. Все это были важные персоны. Даже очень важные персоны. Они знали о ее отношениях с Доджи и одобряли их.
Неужели Дрю рассчитывал, что она поверит в то, что он в состоянии опубликовать эти подлые фотографии? Во всяком случае он этого никогда не сделает до тех пор, пока она платит по его счетам или пока у него остается хотя бы слабая надежда на ее возвращение к нему. Ведь, несмотря на всю свою ненависть, он продолжал желать ее…
Естественно, она немного понервничала, когда узнала, что Дрю раскопал эти грязные документы о ее прошлом. Они могли перечеркнуть все то, чего она добилась в жизни. Когда она вспомнила фотографии, которые он ей показал, кровь прилила к ее щекам. Чтобы заснять ее в таких видах, Бергман заплатил ей тогда каких-то поганых пятьдесят долларов. Эти фотографии были сделаны на одной очень интимной вечеринке на Риверсайд у некоего биржевого спекулянта. Несмотря на то что прошло столько лет, она помнила все, словно это было только вчера.
Милашка Джонс. Собственно, она даже не ощущала стыда. Одно только животное возбуждение. Ведь она наслаждалась тем, что делала. Ей доставляло удовольствие раздеваться перед мужчинами. Особенно сладостен был момент, когда она выставляла перед ними все свои прелести, плавно раскачиваясь на сцене из стороны в сторону. Они начинали вопить как сумасшедшие. Стучали кулаками по столам. Их сальные предложения, с которыми они потом приставали, сводили ее с ума. Мужчины желали ее.
— Эй, Энджи, я облазил всю яхту, разыскивая тебя!
Анжела обернулась и расплылась в улыбке.
— Ты только посмотри, какой вид, Доджи!.. Ты спал, как ребенок, я не хотела тебя будить…
На нем были «бермуды» цвета хаки, доходящие до самых колен. Взглянув на него в этих шортах, она едва не поморщилась от отвращения. У Доджи были короткие ноги с мясистыми икрами в варикозных венах. Когда он был в состоянии заниматься любовью, а такое в последнее время случалось все реже и реже, ее пальцы то и дело натыкались на его раздутые вены, которые на ощупь напоминали карандаши, засунутые под кожу. Она содрогалась от отвращения и старалась думать о чем-нибудь другом. Она воображала себя с другим мужчиной… Так ее мысли неизменно возвращались к Дрю.
— Мы будем обедать на берегу, — сказал Доджи, сцепив пальцы рук и самодовольно глядя на нее. — Ты чудесно выглядишь, сладость моя.
— Может, спустимся в каюту? — предложила Анжела, бросив на него обольстительный взгляд, словно он был самым привлекательным мужчиной на свете.
Доджи покраснел и закашлялся.
— Не сейчас. Чуть позже… Я все-таки не так уж молод…
Он мог бы этого и не говорить. Первые трое суток Доджи спал почти без перерыва. Ни один день не проходил без того, чтобы он не отправился соснуть после обеда. Без нее, естественно.
— Какое прекрасное местечко для медового месяца! А, Доджи?
— Согласен, — кивнул он.
Он подошел к перилам, и Анжела осторожно покосилась на него.
— Так когда же наконец, Доджи? — вдруг раздраженно спросила она. — Сколько ты еще будешь заставлять меня ждать?
— Нужно подождать, сладость моя, — вздохнул он. — Ты же знаешь порядки…
Анжела нетерпеливо вздохнула. Каждый день она чувствовала, что стареет. Она была красива. Всю жизнь ей говорили об этом. Но ведь это не могло продолжаться вечно. Постареть и остаться без мужа — это ей совсем не улыбалось.
Она была богата и пользовалась уважением. Но этого было еще недостаточно. В тех кругах, где она вращалась, незамужняя женщина была чем-то предосудительным, а к тому же, будучи не замужем, было затруднительно иметь в любовниках мужчину, который был бы ей действительно по сердцу. Не говоря уж о том, что все знакомые устали ждать, когда она станет миссис Хикс.
Анжела ощутила в груди знакомый холодок страха. Нужно было смотреть на вещи реалистично. Не так уж много вокруг нее мужчин соответствующего возраста, положения и достатка, которые польстились бы на женщину ее лет, какой бы красивой она ни была. Даже если кто-то из них наконец и овдовеет, где гарантия, что рано или поздно он не променяет ее на какую-нибудь молоденькую манекенщицу.
Анжела закрыла глаза. Перед ней маячил отвратительный призрак старости. Только в самом кошмарном сне ей могло присниться, что придется одной встречать старость и в одиночестве умирать… Она бы скорее покончила с собой.
— Нам надо думать о моей карьере, — услышала она торопливые объяснения Доджи. — Какое будущее нас ожидает, если мы будем слишком поспешны? Ведь Мириам, упокой, Господи, ее душу, еще, можно сказать, остыть не успела… — Он прочистил горло. — Демократы так не поступают, сладость моя.
Анжела вспомнила о том, как вели себя братья Кеннеди, и едва не расхохоталась.
— Доджи… любимый, — терпеливо сказала она, тщательно взвешивая каждое слово. — Я ведь ждала шесть… нет, почти семь долгих лет… — Она глубоко вздохнула. — Может быть, мы хотя бы назначим условную дату?.. Просто между собой. Пусть это будет нашим маленьким секретом, хорошо?
Что если до их брака он узнает о Джеки, о ее проклятом мюзикле? А ведь постановка уже шла полным ходом, и она ничего не могла с этим поделать. Как только Доджи станет об этом известно, он, без сомнения, воспользуется этим как предлогом для новых отсрочек. Черт побери его сентиментальную преданность демократическим принципам! В конце концов и она, Анжела, вправе рассчитывать на его преданность. Неужели он этого не в состоянии понять?
— Я бы очень этого хотел, сладость моя, однако… — Он передернул плечами и покачал головой.
Анжела искоса посмотрела на него, мысленно обрушивая на его голову самые ужасные проклятия, однако так ничего и не сказала. Напротив, пошире распахнула вырез своего пляжного халата.
— Ты знаешь мои чувства к тебе, — продолжал Доджи. — Ты знаешь, каким щедрым я могу быть…
Она лишь глубоко вздохнула. При этом ее пышная грудь поднялась и опустилась.
Глядя на жадно приоткрытый рот Доджи, она умело оплетала потенциального супруга тщательно выбираемыми словами, но мыслями уносилась в далекое прошлое, о котором вспоминала впервые за все эти годы.
Она вспомнила о том времени, когда Дэвид решил ее бросить. В ее памяти всплыло его симпатичное выразительное лицо. У нее болезненно защемило в груди. Она и теперь была уверена, что имела над ним абсолютную власть — легко могла его соблазнить, заставить остаться с ней…
— О, Энджи! — засопел Доджи, и она закрыла глаза.
Благодаря Джеки все эти годы Дэвид словно никуда и не исчезал из ее жизни. Она постоянно помнила о нем. Он, естественно, помогал Джеки деньгами. Кроме того, эта скромница Клэр дарила ей свои весьма дорогие изделия из керамики, и Джеки уже обладала ценной коллекцией.
— О, сладость моя!..
Она вздохнула. Будь они все прокляты!
Доджи уткнулся лицом между ее грудей, подставив взору свою плешивую макушку. Однако Анжела принялась привычными умелыми движениями поглаживать его шею.
— Ты мой любимый… — криво улыбнулась она. — Может быть, мы все-таки наметим дату нашей свадьбы? Почему бы нам этого не сделать?.. Мы бы могли отпраздновать вдвоем это маленькое событие, а?
Несколько секунд он молчал, а потом, подняв голову, улыбнулся своей идиотской улыбкой и взял ее за руку.
— Я скажу тебе, что я намерен сделать, — произнес Доджи, многозначительно похлопав ее по руке ладонью, словно собирался сообщить ей нечто необыкновенно умное. — Я подумаю о твоем предложении… — самодовольно заявил он. — Ну что, сладость моя, ты довольна?
Сложив руки на груди, Джеки стояла у окна, устремив невидящий взгляд на Чаринг-кросс-роуд, по которой медленно текли потоки автомобилей и пешеходов. Ее лицо даже осунулось, словно от какой-то внутренней боли.
Всю ночь она не сомкнула глаз и приехала в студию раньше всех. Сцена с Дрю снова и снова прокручивалась в ее памяти. Как он упрашивал и умолял ее не бросать его! Он понял, что совершил непоправимую ошибку, и его мольбы звучали почти искренне. И тем не менее он продолжал нагромождать одну ложь на другую…
Джемми, подчинившись ее желанию, ушел, и вечер был безнадежно испорчен. В конце концов ушел и Дрю. Пришлось пригрозить, что она вызовет полицию…
Джеки очнулась от воспоминаний, когда в кабинет вошел Брайн, художник-постановщик. Он нес на маленьком подносе три стаканчика с кофе.
— Ивонн сейчас подойдет, — объяснил он, кивая на поднос.
— Боюсь, что Макс задержится на полчаса, — сказала она и, благодарно кивнув, взяла стаканчик горячего кофе.
— Как тебе моя идея? — спросил Брайн, указав на макет, который он соорудил для того, чтобы они могли легче ориентироваться в переменах декораций между сценами.
Вращающийся подиум был построен специально для сцены праздничного салюта в «Мэдисон-сквер Гарден». На это пришлось вбухать кучу денег, и теперь, рассматривая декорацию, Джеки размышляла о том, что было бы неплохо, учитывая дороговизну, использовать ее еще в каких-нибудь сценах спектакля.
Брайн предложил повернуть подиум другой стороной и использовать его в том эпизоде, в котором рассказывалось о начале карьеры Монро и в котором звучала единственная во всем мюзикле не оригинальная песня под названием «Люблю я бриллианты». Эту песню никак нельзя было исключить, поскольку она прекрасно вписывалась в историю о роковой судьбе кинодивы.
— Что ж, — сказала Джеки, — если это удастся сделать, эффект будет что надо.
— Я разработал для этого довольно сложные декорации…
— Ну, я думаю, если бы в данном конкретном случае декорации были попроще, мы бы избавились от проблем с их изготовлением, а во время спектакля было бы легче с ними управляться… — Она покачала головой и вдруг пробормотала: — Господи, когда это все кончится!..
— Не беспокойся! — засмеялся Брайн. — Все будет в полном порядке! Мне обещали, что вся декорация будет обязательно готова как раз к премьере.
— Я надеюсь…
— Джеки, ты сама не своя, — заметил он, внимательно глядя на нее. — Что-нибудь случилось?
— Просто устала, Брайн, — быстро ответила она. — Вот и все.
— Привет! — с широкой улыбкой сказала появившаяся на пороге Ивонн. — Простите, что опоздала.
— Ничего, мы только что начали, — ответила Джеки, обрадовавшись возможности отвлечься от своих невеселых мыслей.
Ивонн придвинула к себе стул.
— Кажется, Брайн должен сделать эту штуку черно-белой, — сказала она, кивая на макет.
— Наша божественная костюмерша имеет в виду то, о чем говорил со мной Макс, — отозвался Брайн с притворным недовольством. — Два акта из трех декорации должны быть сплошь черными. Или, наоборот, целиком белыми. Соответственно белыми или черными должны быть костюмы.
— В первом и последнем акте, — уточнила Джеки, переводя утомленный взгляд с Брайна на Ивонн.
Сейчас главное — взять себя в руки. Над своими чувствами она поразмыслит позднее. Если, конечно, сможет. Нельзя допустить, чтобы все происшедшее, касающееся Дрю и ее матери, мешало работе над спектаклем.
— Макс уже говорил с тобой об этом? — спросил Брайн.
Джеки кивнула.
— В первой сцене, когда Монро помещают в психиатрическую лечебницу, декорации будут белыми. Не забудь, Брайн, что в этой сцене мы используем вращающийся подиум из финала. Норма Джин разлучается со своей матерью…
— Если я правильно понимаю, то в этой сцене люди, взявшие Норму Джин на воспитание, и те, кто сыграл роль в ее детстве и юности, располагаются парами по всему подиуму, вращение которого символизирует течение времени, когда Норма Джин как бы переходит из рук в руки. Так?
— Именно так.
— И все костюмы выполнены по моде 30-х годов?
— Да.
— Прекрасно.
В дверь постучали, и в кабинет заглянул Джемми.
— Телефон!
— Я же просила: никаких звонков.
— Он звонит уже в третий раз, — пробормотал Джемми. — И он не хочет меня слушать…
Джеки мгновенно поняла, кто звонит.
— Прошу прощения, — сказала она, быстро взглянув на Брайна и Ивонн. — Я на одну минуту.
— Детка, — выпалил Дрю, когда она взяла трубку, — извини…
От одного его голоса у нее пошли мурашки по коже.
— Не называй меня деткой.
— Давай поговорим! Ради Бога, Джеки!..
— Мы обо всем поговорили вчера вечером.
— Ты не права, Джеки. О, как ты не права!
— Мне нужно работать. И не звони мне сюда. Никогда.
— Послушай, ты не понимаешь…
— Я все очень хорошо понимаю.
— Нет. В этом все и дело.
— Все кончено, Дрю.
— Джеки! — взмолился он. — Джеки!..
— Прекрати.
— Я люблю тебя, Джеки!
Она не ответила. Только почувствовала, как защипало глаза и как по ее щекам покатились слезы.
— Джеки, ты слышишь меня?..
Объемистый коричневый конверт лежал около двери на потертом коврике. Еще до того, как Ричард поднял его и вскрыл, он уже знал, что содержится внутри. Он тоскливо вздохнул. Это был уже второй отказ с тех пор, как он вернулся от матери. Как и ожидалось, к его рукописи был приложен стандартно отпечатанный ответ, гласивший: «Публикация вашей рукописи не входит в наши планы».
Он всегда недоумевал, что же на самом деле означают эти странные слова. В его воображении возникали солидное учреждение, в котором даже воздух был пропитан чем-то солидным, и неопределенная фигура главного редактора, который держал в руке длинный список с фамилиями авторов и названиями книг, но, увы, среди них не было его фамилии… Впрочем, его драгоценное произведение, конечно, даже не попадало на стол главного редактора.
По всей вероятности, насколько ему были известны издательские порядки, его рукопись вливалась в так называемый редакционный «самотек», с которым расправлялся какой-нибудь младший рецензент, не имеющий ни опыта, ни таланта, чтобы оценить, как прекрасна попавшая ему в руки рукопись… Попасть в «самотек», друзья, это все равно, что угодить прямиком на помойку…
Ричард снова вздохнул и, прижав к груди коричневый конверт, направился в гостиную. Он упал в старое кресло и обвел взглядом комнату, которая показалась ему такой пустой и холодной.
Люси отказывалась поговорить с ним начистоту. Когда он вернулся, то обнаружил приготовленный ею для него чулок с рождественскими подарками, а также пришпиленную к нему записку, в которой она сообщала, что придет поздно. «Не жди», — писала она, отправляясь к Роджеру. В последнем у Ричарда не было никаких сомнений. Когда они с Люси встретились после Рождества, между ними состоялся поверхностный, ничего не значащий разговор, на основании которого Ричард не мог сделать никаких выводов.
Когда он представил себе Люси вместе со смазливым Роджером, с этим герром Фошем, в его душе заклокотало отчаяние. Она с ним.
А почему бы и нет? Если разобраться, что может предложить он, Ричард, такой прекрасной девушке, как Люси? Конечно, у него теперь есть работа — малюсенькая роль в дешевом дневном сериале. Роль — глупее не придумаешь. Шотландский священник, похожий скорее на карикатуру, чем на живого человека. Сценаристы, сочинившие этот персонаж, а также телезрители, которые решатся его посмотреть, либо одурели от тоски, либо законченные идиоты. Либо то и другое вместе.
Ричард тихо выругался и снова погрузился в молчание. Он представил себе, что Люси уйдет от него. Уйдет, чтобы жить с Роджером в его роскошной квартире в Голланд-парке. Тогда, пожалуй, останется только в петлю…
Он почувствовал, как хорошо знакомая тоска начинает медленно сжимать его горло. Кончится тем, что его охватит глубокая депрессия. Все эти месяцы, недели, дни она подстерегала его, словно хладнокровный убийца, чтобы в конце концов погубить.
Ричард сидел совершенно неподвижно, считая проходящие минуты и вцепившись пальцами в подлокотники обшарпанного кресла. Часы с «кукушкой», висевшие на стене, тикали так невыносимо громко, что ему хотелось закричать… Вдруг телефонный звонок выбросил его из кресла.
Надеясь, что это Люси, он побежал к аппарату, роняя на пол страницы своей рукописи. Когда же наконец он схватил трубку, то услышал всего лишь голос матери, которая засыпала его банальными вопросами о его здоровье и делах. Как он чувствует себя? Нашел ли он себе литературного агента? Какая в Лондоне погода? Он отвечал ей в своей обычной ироничной манере и даже рассмешил ее. Потом, чтобы поскорее закончить разговор, соврал, что ему нужно идти.
Положив трубку, Ричард воззрился на разбросанные по всему ковру листки рукописи. Тихо выругавшись, он нагнулся и принялся их собирать. В этот момент телефон зазвонил вновь.
— Господи Боже мой! — прохрипел он, подползая на коленях к телефону прямо по разбросанным листкам. — Слушаю!
— Ричард? Это Нэд.
— А я думал, тебя уже нет в живых.
— Рад, что ты не утратил чувства юмора, мой мальчик.
Ричард перевел дыхание, стараясь припомнить, сколько времени прошло с тех пор, когда в последний раз звонил его агент. Кажется, несколько лет.
— И как это им удалось завлечь тебя в свой восхитительный сериал? — поинтересовался Нэд.
— Просто я устал ждать у моря погоды и подумал: а почему бы не попробовать свои силы в каком-нибудь телесериале наподобие «Джонатана Росса» или «Фермы Эммеральды» в роли блудного братца Джоя Сагдена…
— У Джоя Сагдена не было никакого брата.
— Ну, может быть, тот просто выдумал его…
— Это происходит в «Далласе». Чтоб ты знал, Ричард.
Ричард протяжно вздохнул.
— Ладно, шутки в сторону, — сказал он. — Опять работа для «Америкэн экспресс»?
— Не угадал.
— Скажу по правде, я бы против этого не возражал. По крайней мере хорошо платят.
— Ну, — протянул Нэд, — на этот раз нечто другое…
— Так что за дело? — поинтересовался Ричард, с трудом сдерживая нетерпение. — Давай, Нэд, выкладывай.
— Это рекламные ролики правительственной программы здравоохранения.
— Представляю, сколько они платят…
— Стандартную ставку.
— Если ты имеешь в виду стандартные девяносто пять фунтов, то я пас.
— Сто пятьдесят фунтов.
Ричард лишь хмыкнул в ответ.
— Это серия из шести роликов, — сказал Нэд. — В сумме получается около тысячи фунтов.
— Не считая налогов.
— Господи, Ричард, я могу предложить это кому-нибудь другому…
— Ладно, — проворчал тот. — А что именно я должен делать? Нельзя ли поподробнее?
— Я же сказал тебе: это для правительственной программы здравоохранения… — Нэд откашлялся. — Задача этой программы — профилактика заболеваний…
— А какого конкретно заболевания?
— Ну ты, должно быть, уже читал об этом в газетах.
— Господи! — воскликнул Ричард. — Уж не СПИД ли ты имеешь в виду? — Он немного помолчал, а потом устало добавил: — Пропаганда презервативов и все такое?
— Да нет же, — усмехнулся Нэт, — я имел в виду тараканов. Только и всего.
— Тараканов?
— Ну да. В этом году их прямо уйма. Новый вид. Такие маленькие омерзительные твари с континента. Они собираются прочно обосноваться у нас…
— Может быть, тебе пригласить для этой работы кого-нибудь из иммигрантов?
— Очень смешно, — прервал его Нэд. — Так тебе это подходит?
— Тараканы… — Ричард вздохнул. — Изумительно, Нэд. Просто изумительно… — Он закрыл глаза и подумал о том, почему он до сих пор не удавился. — А что я должен делать?
— У тебе будет роль эксперта, насколько я знаю. Давать советы, касающиеся гигиены, пестицидов, и тому подобное.
— Звучит устрашающе.
— В рекламном агентстве тебя ждут двадцать третьего.
— Так ведь осталось меньше недели!
— Прости, но я сам узнал в последнюю минуту.
— Это значит, я должен ответить немедленно.
— Просто приходи, Ричард, — сказал Нэд. — Через два дня моя секретарша сообщит тебе подробности.
— Спасибо…
Благодарить, собственно, еще было не за что.
Несколько секунд Ричард с ненавистью смотрел на телефонный аппарат, а потом перевел взгляд на страницы своей рукописи, разбросанные на ковре.
— Ну-ка, ну-ка, идите к папочке! — нежно проговорил он и опустился на колени.
Он бережно собрал все листки, сложил их в нужной последовательности и стал думать, куда бы отправить рукопись на этот раз.
Конечно, он снова получит отказ. Чтобы понять это, не нужно даже вскрывать конверт. Ричард вспоминал мать и ее совет подыскать себе литературного агента. Он бы и не прочь, однако боялся услышать, что, пробежав взглядом его рукопись, ему скажут, что он попусту тратит время…
Она протяжно застонала. Ее пальцы ласкали его кожу, их ноги переплелись, ее горячее тело жадно льнуло к нему.
— Я думала, ты никогда не вернешься, — вздохнула Роуз. — Иногда мне казалось, что ты был призраком, моей фантазией или сном…
— Какой там призрак, детка, — сказал Дрю.
— Ты можешь оставаться у меня сколько пожелаешь.
— А как же твоя подруга?
— Барби? — Она подняла голову и взглянула ему в лицо. — Что ты имеешь в виду?
— Я ей не нравлюсь.
— Что ты, Дрю! Ты ей очень даже нравишься! И вообще это не имеет никакого значения, — сказала Роуз, и в ее голосе послышались пренебрежительные нотки, чего за ней никогда раньше не замечалось. — В конце месяца я перееду в собственную квартиру!
— Замечательно! — сказал он. — Я смогу тебя там навещать?
— В любое время! — воскликнула она. — Но и здесь ты можешь оставаться сколько захочешь!
— Нет, это неудобно.
Однако, конечно же, он останется у нее. Сейчас ему это подходило как нельзя лучше.
В его намерения отнюдь не входило пользоваться чеком, который оставила ему Анжела, и выкладывать по две сотни фунтов за ночь, останавливаясь в приличном отеле. Эдак денег надолго не хватит. Если, конечно, он не ухитрится еще раз поговорить с Джеки и не убедит ее в том, что она ошибается. Правда, он не строил на этот счет больших иллюзий, но попытаться стоило. С тех пор, как Анжела бросила его в Нью-Йорке, он находился в состоянии полной растерянности, словно несчастный, на которого обрушилось стихийное бедствие.
— Оставайся!.. — просила она. — По крайней мере пока не устроишься где-нибудь…
— Ах я дурак!.. — с сокрушенным вздохом проговорил Дрю.
— Что такое? — поспешно спросила Роуз, касаясь кончиком пальца его губ.
— Не забронировал себе номер! — солгал он. — В этой чертовой спешке совершенно вылетело из головы…
— Не имеет значения, — улыбнулась она. — Я так счастлива, что ты здесь, со мной. Больше мне ничего не нужно.
— Я так редко тебе звонил…
— Некоторые люди не любят общаться по телефону. Ты из их числа.
— Ты так думаешь?
— Конечно!
— Ты умница, детка, — ослепительно улыбнулся Дрю. — И такая милая.
— Ах, Дрю!.. — счастливо вздохнула Роуз и, положив голову к нему на плечо, стала водить пальцем по густой растительности у него на груди.
Когда она перестала смотреть ему в глаза, он почувствовал некоторое облегчение, и искусственная улыбка сошла с его губ.
В полумраке комнаты были видны силуэты многочисленных игрушек, которыми она забила свою комнату. Даже на каминную доску понаставила всякой мелочи. А на подоконник посадила огромного плюшевого медведя, который загораживал весь свет.
Но более всего его угнетала картинка, висевшая над камином. Это была старая фотография из «Истории любви» — кинофильма, который пользовался бешеным успехом в семидесятые годы. Ему тогда было двенадцать лет, и его шизанутая мамочка таскала его с собой в кинотеатр. Аж девять раз она заставляла его просиживать рядом с ней и наблюдать, как она рыдает и сморкается, изводя за сеанс десяток носовых платков. Они ходили на этот фильм каждый день, пока он шел у них в городке.
Дрю закрыл глаза, чтобы не видеть текста, помещенного под фотографией. Этот любовный девиз, в котором было что-то болезненное, напоминал ему об Анжеле и о том, как та с ним поступила — вонзила нож прямо ему в сердце! Ну, она еще пожалеет обо всем. Она осмелилась вычеркнуть его из своей жизни, полагая, что у него нет души, но она ошиблась. Она и сама не понимает, как жестоко ошиблась…
Дрю вспомнил про чек, которым Анжела откупилась от него. Она заплатила ему, словно он был шлюхой. Ненависть точила его душу, как ржавчина, он чувствовал, что сходит от этого с ума. Впрочем, плевать на все.
Он ощутил, как губы Роуз касаются его кожи, как ее язык начинает дразнить и разжигать его. Но он оставался равнодушен. Внезапная, бешеная ненависть к Анжеле заставила его стиснуть зубы. Внутри у него все судорожно сжалось. Боль не проходила, а день ото дня все разрасталась, становилась все нестерпимее.
— Дрю!.. Ах, Дрю!.. — шептала Роуз.
Прикосновение ее горячей щеки заставляло его внутренне содрогаться, но он позволял Роуз целовать и ласкать себя. Он принимал ее исступленное обожание, потому что она была рядом.
В его воображении Роуз была Анжелой, так же, как и Джеки. Он представлял себе, что она просит у него прощения за то, что унизила его, изо всех сил пытается загладить свою вину. У него помутилось в глазах, и, нащупав голову Роуз, он стал властно подталкивать ее все ниже и ниже, пока ее лицо не уткнулось ему в пах…
Лицо Дрю исказилось от острого наслаждения. Он заставлял ее взять его целиком, чтобы проникнуть в ее горло, задушить ее своим наслаждением. Откинув голову назад и выгнув спину, он зашелся в конвульсиях, чувствуя приближение оргазма. Потом что-то словно взорвалось в его голове, ослепительно вспыхнуло — и вся боль, все его страдания исчезли в один миг. Не осталось ни чувства одиночества, ни воспоминаний.
Роуз перестала существовать.
В доме у Клэр и Дэвида никто не подходил к телефону. Джеки недоуменно наморщила лоб. С тех пор, как Дэвид уехал на съемки в Шотландию, Клэр каждый вечер можно было застать дома. Она всегда пользовалась отсутствием мужа как возможностью сконцентрироваться на собственной работе и проводила почти все время в своей студии. Когда она погружалась в любимую работу, в такие моменты она никого не принимала, никуда не выходила, покидая студию лишь для еды и короткого сна.
Джеки положила трубку и, пожав плечами, попыталась сосредоточить внимание на бумагах, разложенных у нее на письменном столе. Однако это оказалось ей не под силу. Внезапно она ощутила ужасную усталость и одиночество. Она так надеялась, что облегчит душу, поговорив с Клэр о своей матери и Дрю, хотя и дала себе слово не делать этого, боясь доставить Клэр лишнее беспокойство.
Впереди весь вечер, и у нее столько работы, пыталась убедить себя Джеки. Две недели займет переезд в «Адельфи», и в связи с этим предвиделась масса организационных хлопот…
И все же Джеки понимала, что стремление сконцентрироваться на постановке — только попытка немного отвлечься от случившегося. Она ощущала, как в душе медленно разрастается боль, и с тоской перевела взгляд на темные окна. Откуда-то снаружи доносились шум улицы и голоса людей, но в самой комнате было пусто и одиноко.
В дверь постучали. Из ее груди вырвался глубокий вздох. Джеки заранее знала, кто это. Когда Джемми вошел, она бросила на него настороженный взгляд.
— Ты еще не ушел?
— Я подумал, что мы могли бы…
— Сегодня я неважная собеседница.
— Но не для меня!
На секунду она закрыла глаза.
— Думаю, мне нужно закончить с делами и пораньше улечься спать…
— Это все из-за Дрю?
— Отчасти.
— И из-за твоей матери, да?
— И из-за матери, — с горечью повторила она. — Светской львицы по имени Анжела Кассини…
— Дрю всегда плохо относился к тебе, — сказал Джемми после недолгой паузы.
— Что теперь говорить об этом!
— Просто я говорю то, что есть.
— Ладно, — сказала Джеки. — Не обращай на меня внимания. Дай мне несколько дней, чтобы прийти в себя, и тогда я буду в полном порядке.
— Может быть, для этого тебе потребуется гораздо больше времени…
— Ты всегда говоришь то, что думаешь? — пробормотала она, взглянув на него.
Его губы улыбались, и внезапно Джеки ощутила мощный прилив желания. Он и сам не знает, как страстно она его хочет.
— Я пыталась дозвониться до Клэр, — сказала она, отворачиваясь. — Но никто не снимает трубку.
— Я забыл тебе сказать: она уехала к Дэвиду в Шотландию.
— Когда?
— Она отправилась в Глазго еще вчера вечером.
— Но почему? Ведь она говорила, что ей нужно готовиться к очередной выставке. Кроме того, она не собиралась ехать к Дэвиду.
— Вчера вечером, когда я пришел домой, то обнаружил ее записку…
— Странно!
— Может быть, она просто захотела отдохнуть?
— Так внезапно?.. — задумчиво проговорила Джеки. — А она не сообщила в записке: может быть, что-нибудь случилось?
Джемми отрицательно покачал головой.
Джеки перелистала телефонный справочник и, найдя нужную страницу, сняла трубку.
— Они в Инверлочи Кастл?
Джемми кивнул.
Она набрала номер.
— Дэвида Джонса, пожалуйста!.. — Пауза. — Да, это его дочь. — Она бросила на Джемми короткий взгляд, а потом сказала в трубку: — Это Клэр?
— Джеки?.. Какой сюрприз!
— Почему ты не сказала, что собираешься навестить папу?
— Я и не собиралась. Все решилось в одну минуту.
— Мне показалось, что тебе нужно было работать.
— В общем, да… Но я…
Клэр внезапно умолкла.
— Клэр!
— Просто у нее мигрень, дорогая, — послышался в трубке голос Дэвида.
— Просто мигрень?.. Но у нее такой голос…
— Не беспокойся. Она в порядке. Во всяком случае будет в порядке, если немного отдохнет.
— Ты уверен?
— Джеки, с Клэр все хорошо. Поверь мне. Она немного переутомилась, и ей было необходимо сменить обстановку.
— И все же на нее это не похоже, — сказала Джеки. — А с тобой все в порядке?
— Ну еще бы, — терпеливо ответил он. — Шотландский воздух оказывает бодрящее действие на всех, в том числе и на меня. Мы даже успели утром прогуляться. Что за прекрасные места! Залив совсем рядом. Если бы не такой собачий холод, я бы рискнул окунуться…
— Вообще-то зимой водоемы в Шотландии обычно замерзают, папа, — напомнила Джеки. — Так с вами обоими все в порядке? — повторила она после небольшой паузы.
— Ну конечно, — бодро сказал он. — Думаю, твоей мачехе не мешает подышать свежим воздухом, а здесь как раз подходящее место… Здесь очень красиво…
— Я все-таки волнуюсь.
— И совершенно напрасно, — поспешил успокоить ее Дэвид. — Все идет как надо. Включая съемки. Мы только на четыре дня отстали от расписания. По техническим причинам… — Он помолчал. — А у тебя самой все нормально?
У Джеки сжалось горло, и она почувствовала, что вот-вот зарыдает.
— Джеки!
Она почувствовала, что так сильно тоскует по отцу, как с ней бывало только в детстве.
— Джеки!
— Извини, — пробормотала она. — Я просто устала…
— Ты не обманываешь?
— Во всем виноваты последние недели…
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Нет, все в порядке, — сказала Джеки. — Просто я пораньше лягу спать.
— Когда спектакль будет наконец готов, тебе нужно будет хорошенько отдохнуть.
— Я так и сделаю.
— Еще есть проблемы?
— Те же, что и всегда, — сказала она со вздохом. — Ладно, не буду тебя больше задерживать. К тому же я, наверное, оторвала вас от ужина.
— Я позвоню тебе в конце недели.
— Обязательно.
— И, пожалуйста, не беспокойся за нас. У тебя ведь и своих хлопот довольно.
— Но беспокоиться действительно не о чем?
— Нет, — твердо сказал Дэвид. — Конечно, нет.
— Тогда поговорим в пятницу, — сказала она. — Не забудь позвонить!
— Разве я когда-нибудь забывал?
Нет, ее отец никогда ни о чем не забывал. Особенно если это касалось ее.
— Теперь иди и прими рюмочку, — продолжал Дэвид. — И обязательно пораньше в постель. Это приказ.
— Передай Клэр, что я ее люблю.
— Передам. — Он помолчал. — Береги себя, моя милая.
— Пока, папа…
