Прелестная июльская погода продолжалась всего два дня, а потом зарядил противный холодный дождь. Он лил беспросветно целыми часами, небо безнадежно задернуло тучами, сильный ветер наносил все новые и новые тяжелые, наполненные влагой облака. Близился август, и короткому английскому лету пришел конец.

Патрик свернул на подъездную аллею дома и остановился напротив гаража. Выскочив из машины, он, прикрываясь портфелем, взбежал на крыльцо, в холле снял плащ, стряхнул с него капли дождя и крикнул Пенни. Ответа не последовало, и он отправился на кухню, где застал миссис Дунн, в одиночестве стряпавшую обед.

– Привет! А где миссис Девлин?

Она оторвалась от стряпни.

– Привет, мистер Девлин. Миссис Девлин уехала обедать с друзьями. Сказала, что вернется часика в четыре. Не желаете ли отобедать?

– Давайте что есть.

Он вынул из холодильника картонную упаковку апельсинового сока.

– Не хотите?

– Да, спасибо, – улыбнувшись, ответила она.

Патрик налил два стакана, один протянул миссис Дунн и сел в кресло возле стола. Ему хотелось поболтать, а миссис Дунн всегда с удовольствием слушала, не то что Пенни.

– Вы знаете, – начал он, – просто беда с этим закрытием больницы. – Он вздохнул. – Очень много недовольных. Дело в том, что эта больница рассчитана на оказание самой первой помощи, а все, что требует дальнейшего лечения, переходит в ведение больницы общего профиля в Кроули. Однако затрат эта местная больничка требует огромных, бюджет их просто не выдерживает. Даже не знаю, как быть – с одной стороны, люди хотят, чтобы больница в Мортоне осталась, с другой – денег на ее содержание взять неоткуда. Тупик, словом. – Патрик отхлебнул сока. – А Пенни сказала, с кем она обедает?

– Нет, к сожалению

– Ну ладно. – Он поднялся из кресла. – Пойду набросаю несколько писем, а потом будем обедать. Вы не могли бы принести мне обед в кабинет, раз уж придется одному есть?

– Разумеется. Минут через десять все будет готово.

– Хорошо.

Он вышел из кухни, но за порогом остановился.

Весь день у него было беспокойно на душе. Возможно, из-за этой проблемы с закрытием больницы у него состоялась серия весьма неприятных разговоров на эту тему. Ему даже не хотелось идти в кабинет, и он помедлил, думая, не вернуться ли ему в общество миссис Дунн.

– А писем сегодня не было? – спросил он, чтобы потянуть время.

– Ой, я совсем забыла! Утром прислали покупки из магазина Джона Льюиса. Я велела все сложить наверху в маленькой спальне. Прошу прощения, собиралась сразу вам доложить, да из головы вылетело.

– Ничего страшного. – Настроение Патрика быстро улучшилось. – То есть, наоборот, здорово! Это мебель для детской. Знаете что, вы мне принесите еду в маленькую спальню, наверх, ладно?

– Конечно!

Миссис Дунн очень радовало отношение Патрика к будущему ребенку.

– Не беспокойтесь, как только будет готово, я вам принесу.

– Спасибо.

Заботы насчет больницы, неприятности с местными властями и прочее отступило, и Патрик заторопился наверх, перепрыгивая через две ступеньки, чтобы поскорей покопаться в присланных из магазина вещах, первом приобретении, сделанном для будущего ребенка.

В середине комнаты на полу стояло три огромные картонные коробки, завернутые в зеленую с белым бумагу, традиционную упаковку фирмы Джона Льюиса. Возле стены стояла сложенная кроватка.

Патрик разорвал бумагу, нашел инструкцию и, устроившись на полу, углубился в ее изучение, сверяя перечень предметов с содержимым коробок. Потом он нашел перочинный нож, разложил детали на полу и рассмеялся, представив, как смешно, должно быть, он выглядит со стороны – тридцатипятилетний мужчина, словно ребенок, играющий конструктором. Решено: сегодня он ничем больше заниматься не станет, а соберет все это детское приданое и сделает Пенни сюрприз.

Он оглядел комнату с ослепительно белыми стенами, прикинув, куда что надо поставить, как детская будет выглядеть, когда они украсят стены яркими картинками, которые уже были закуплены. Сначала надо развесить картинки, а потом поставить кроватку. Он принес клей, и, оставив в комнате все, как есть, решил сначала перекусить и переодеться, а уж потом приняться за дело. От дурного настроения не осталось и следа. Подготовка дома для будущего жильца наполняла его радостью.

Он вдруг вспомнил, что понятия не имеет, куда делись его старые брюки и свитер, которых он не видел с тех пор, как они переехали в этот дом. Придется порыться в шкафах. Он решил начать с их общего с Пенни шкафа в спальне. Если там нет, придется рыскать по всему дому, Пенни не такой человек, чтобы класть каждую вещь в известное место.

Прошло уже минут пятнадцать, как Патрик начал поиски, но они так и не увенчались успехом. Он уже обыскал их общий шкаф, свой собственный, гардероб Пенни и теперь решил заглянуть в шкафчик под лестницей. Миссис Дунн уже подала ему обед, но он, раздраженный этой глупой неувязкой, забыл про еду.

Став на колени, он выдвинул нижний ящик шкафа и посветил себе карманным фонариком. В глубине ящика стояла большая коробка, а рядом – полиэтиленовый мешок и какой-то сверток. Ну наконец-то, подумал Патрик. Вот ведь куда задевала!

Он подтянул к себе коробку, чтобы удобнее было вытащить сверток. В коробке что-то зазвенело. Он удивленно открыл ее и заглянул внутрь. Там была водка. Целый ящик водки – четыре полные бутылки и семь пустых. Загашник алкоголика.

Он непонимающе уставился на бутылки. Постепенно до него стал доходить ужасный смысл увиденного. Мысль о том, что она сделала с их неродившимся ребенком, согнула его пополам. Его пронзила нестерпимая боль. Потом в нем поднялась ярость. Такой сильной ярости он не испытывал никогда, ему казалось, что она сейчас задушит его. Как она могла? Сука, повторял он, тупая сука, сука.

Он почувствовал себя сокрушенным, будто из него выжали остатки жизненных сил. Он хорошо знал, как алкоголь влияет на плод. Собрав в кулак всю свою волю, он еле сдерживался, чтобы не начать крушить все вокруг. Он знал, что ее нельзя винить, ведь это болезнь.

Он пытался заставить себя здраво оценить ситуацию. Сколько это продолжалось? Сколько из этих бутылок она выпила? Когда? Почему? Его мозг пытался справиться с этими вопросами, но в голове упорно стучало: мой ребенок! мой ребенок! мой ребенок!

Ему наконец удалось собраться с силами и стать на ноги. Шатаясь, он дошел до ванной. Там его вывернуло наизнанку.

Упершись головой в холодную эмаль ванны, Патрик пытался представить себе, как же все это было.

Он вспомнил некоторые характерные детали: ее тяжелый сон, утреннее полукоматозное состояние, неспособность сосредоточиться на чем-либо, приступы истерии, периоды апатии. Он вспомнил и то, что надолго оставлял ее одну, нарочно избегал ее общества, потому что оно было для него невыносимым. Вспомнил, как пытался с головой уйти в работу, чтобы забыть об окружающем. Только теперь становилось ясно, что в случившемся виноват и он сам.

Он открыл кран с холодной водой и стал плескать себе в лицо, покуда не почувствовал, что к нему возвращается ясность мысли. Он вытерся полотенцем и пошел в спальню. Сев на кровать, на которой они так редко спали вдвоем, он снял со стены фотографию в серебряной раме и, глядя на нее, взял со столика бутылку минеральной воды. Он открыл бутылку и сделал большой глоток.

– Ах, черт!

Он чуть не задохнулся – горло обожгла водка. Глаза тут же заслезились, он закашлялся, судорожно глотая ртом воздух. Наконец ему удалось справиться с собой. Он вытер лицо носовым платком, встал. Фотография упала на пол.

– Тупая сука! – закричал он хриплым от слез голосом. Схватив бутылку, он швырнул ее об стену. Осколки разлетелись по всей комнате, дорогие обои покрылись пятнами.

Патрик проглотил комок, подступивший к горлу, и вышел из комнаты. Его преследовал запах алкоголя.

Пенни вела машину по узкой извилистой дороге к Литл Хорсли. Она включила фары, но дождь, заливавший ветровое стекло, все равно делал дорогу почти невидимой. Она пригнулась к рулю, но выпитая после обеда водка шумела в голове и мешала сосредоточиться. Голова закружилась, стало трудно дышать. Хотелось поскорее прилечь и отдохнуть.

Она обедала с двумя школьными подружками, изо всех сил пытаясь скрыть, что она под хмельком, никого не поцеловала, отговорившись простудой и стараясь не дышать в их сторону. Она терпеть не могла обедать вне дома, привыкла есть одна, и только по крайней необходимости выезжала в город. Как хорошо дома – можно пообедать у себя в комнате, выпить, включить радио и заснуть. Сегодня она выпила многовато, это потому что ей было скучно и тоскливо, а чем еще могла она утешиться? Ну, еще несколько миль, думала она с облегчением, и я буду дома, под одеялом, со своей особой минеральной. Она нажала на акселератор.

Патрик услышал скрип тормозов и шипение шины по гравию. Он подбежал к окну спальни удостовериться, что с ней все в порядке, и заметил, что она чуть не упала, потеряв равновесие, когда вылезала из машины, чтобы открыть ворота. Гнев, который он пытался подавить в себе, внезапно вновь овладел им, и он отвернулся от окна.

Он спустился в холл и включил внизу все огни. Ему хотелось хорошенько разглядеть ее лицо, когда она войдет. Вот она повозилась и с замком и наконец вошла.

– О, привет!

Пенни зажмурилась от яркого света.

– Я думала, тут миссис Дунн убирается.

Она не глядя прошла мимо Патрика к шкафу и сняла пальто. Движения ее были осторожны и точны.

– В честь чего вся эта иллюминация, Патрик? Мы разоримся на электричестве. – Она повернула выключатель. – Так будет лучше.

В полумраке она почувствовала себя увереннее.

– Знаешь, дорогой, я пойду сразу лягу, если не возражаешь. Ужасно устала. Такой выдался длинный день.

Она подошла к лестнице, по-прежнему следя за каждым своим шагом.

– Пенни!

Она остановилась, не желая оборачиваться, думая только о том, чтобы поскорее добраться до своей спальни.

– Пенни, подойди, пожалуйста.

Она взглянула на него через плечо, заметила его серьезный вид и вдруг испугалась.

– Зачем? – спросила она, притворяясь беззаботной. – Мне пора спать, ты сам знаешь.

– Знаю, но на сей раз можно немного задержаться.

Его голос звучал холоднее обычного. Ее страх усилился.

– Пенни, мне нужно с тобой поговорить. – Он пытался сдерживаться и не давать волю эмоциям, иначе все полетит к чертям. – Давай пойдем в гостиную.

Она наконец взглянула ему прямо в лицо и увидела, как холодны и темны его глаза. Ее пробрала дрожь.

– Нет, я иду к себе.

У нее не хватало смелости остаться с ним наедине. Она занесла ногу на ступеньку.

– Там у тебя не осталось выпивки, Пенни, – тихо сказал он. – И во всем доме тоже.

Она остановилась, инстинктивно схватившись рукой за стену, и задохнулась, будто ей перекрыли кислород. Кровь зашумела у нее в ушах. В эту минуту она даже не могла понять, отчего ей стало так плохо – от страха, что ее разоблачили, или же от желания немедленно выпить водки. Она сглотнула комок, вставший в горле, и прошептала:

– Ты не имеешь права…

– Имею. Имею, черт побери, Пенни! Какого черта!

Он осекся. Его трясло от ярости, и пришлось сжать руки в кулаки, чтобы овладеть собой. Надо попытаться ей объяснить, твердил он себе мысленно, она не понимает. Он сделал шаг вперед.

– Пенни! Ну посмотри на меня.

Она подняла голову.

– Пенни, нужно остановиться, тебе нужна помощь. Ты должна подумать о ребенке.

– О ребенке! – завизжала она. – Ребенок, ребенок, ребенок! А я что? Да на меня всем плевать! Кто она такая, эта Пенни! Тебе только ребенок нужен! Вот это вот! – Она стукнула себя по животу. – Вот эта вот штуковина! А до меня тебе дела нет! И никогда не было! Тебе только этот ублюдок нужен!

Она опять стукнула себя по животу. Патрик подскочил к ней.

– Прочь! – взвизгнула она и побежала по лестнице вверх. – Я знаю! Я все про нее знаю!

Она потеряла равновесие и попыталась схватиться за стену. Патрик оцепенел от ужаса. Ее сотрясали рыдания.

– Я всегда это знала! Всегда! Про все эти твои вырезки, фотографии… и Ричард говорил… Ты меня никогда не любил! Я для тебя только на вторых ролях, за неимением лучшего! Тебе только деньги мои были нужны!

Она закрыла лицо руками и затряслась от рыданий. Патрик потянулся к ней и подал ей руку.

– Пенни, прошу тебя, не надо.

Весь его гнев мигом испарился. На нее было страшно смотреть. Она раскачивалась, стоя на ступеньках, и отчаянно плакала. Он протянул руку, чтобы погладить ее. Сквозь тонкие чулки почувствовалась холодная кожа.

– Не тронь! – Она уронила руки и дико закричала, вздрогнув от его прикосновения. – Не смей!

Она попыталась отпихнуть его руку ногой и потеряла равновесие. В следующее мгновение она упала.

Патрик находился от нее за полпролета и не мог ее подхватить. Она падала неуклюже, проехав животом по ступенькам. Она не владела своим телом, как тряпичная кукла. Патрик подставил руки, но не смог ее задержать. Ему оставалось лишь беспомощно следить за тем, как она грохнулась на пол и, онемев от шока, молча смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Потом она тихонько заплакала.

Он подскочил к ней и опустился на колени.

– Боже мой, Пенни!

Она плакала не переставая, захлебываясь от рыданий. Глаза ее побелели от боли.

– Где больно, Пенни?

Он пощупал ей пульс, потом провел рукой между ног. Началось кровотечение.

– Пенни, ничего страшного.

Он стащил с себя свитер и укрыл ее, потом побежал в кабинет за пледом. Завернув ее в плед, он поцеловал ее.

– Я отвезу тебя в больницу. Только ничего не бойся, ладно? Дыши поглубже.

Начались схватки. Пенни закричала от боли.

– Пенни, дорогая, начинаются роды. Ничего страшного. Следи за дыханием. – Он взглянул на часы. Схватки продолжались около минуты. – Держись за меня, Пенни.

Она опять закричала, потом ее отпустило, и она в изнеможении закрыла глаза.

– Пэдди, я боюсь, – прошептала она. – У меня кровотечение.

– Я знаю, – мягко сказал он. – Знаю. Ничего страшного. Я отвезу тебя в больницу.

Он поцеловал ей руку и встал. Взяв со столика ключи от машины, он выскочил из дома и завел мотор.

– Все в порядке, Пенни, сейчас едем. Попытайся расслабиться.

Он поднял ее на руки, вынес из дома, осторожно посадил в машину. Ее забила дрожь. Он вывел машину на дорогу и выжал газ.

– Все в порядке, любимая. Мы уже приехали.

– Схватки каждые десять минут? – спросила сестра.

– Да.

Пенни положили на каталку и повезли в смотровую.

– Акушера вызвали, сейчас будет здесь.

– Спасибо.

Идя рядом с каталкой, Патрик всматривался в лицо жены. Оно было серым от боли. В голове у него мутилось.

– Мистер Девлин!

– Простите, что вы сказали?

– Я сказала, что мы вызвали акушера. Из Барта. Майкла Тримейна.

– Да-да.

В комнату вошла фельдшерица.

– Сейчас я измерю кровяное давление и послушаю, как бьется сердечко малыша. Приподнимитесь на минуточку, дорогая…Отлично. А теперь попытайтесь расслабиться. Кровотечение есть?

– Да. Небольшое. Схватки регулярные.

Фельдшерица кивнула. Она действовала быстро, но очень четко, без паники. Патрику это было не внове.

– А вот и доктор Тримейн!

В комнату вошел акушер.

– Патрик!

– Привет, Майкл!

– Я так и подумал, что это вы, когда мне назвали фамилию Девлин.

Он подошел к Пенни. На любезности времени не было.

– Привет, Пенни.

Он вопросительно взглянул на фельдшерицу.

– Давление нормальное. Между схватками 90–95, во время схваток – 70–75. – Хорошо.

Тримейн посмотрел на Патрика. Они оба знали, что это показатель серьезного нарушения.

– Пенни, ребенок пошел. Мы тебя возьмем прямо в родовую. Ладно? Только не волнуйся.

Патрик сжал руку Пенни.

– Мэри, капельницу, пожалуйста. В первую родовую. И надо позвонить в больницу Кроули.

– Хорошо.

Фельдшерица отошла от каталки, достала рубашку.

– Вам надо переодеться.

– Позвольте мне ей помочь, – сказал Патрик.

– Пожалуйста.

Она протянула ему рубашку и быстро вышла.

– Пенни, давай переоденемся. Бояться нечего. – И, обернувшись к доктору Тримейну, добавил: – Майкл, позволь мне быть с вами.

Тримейн отрицательно покачал головой.

– Прости, Патрик, нельзя.

– Майкл, но я педиатр – могу пригодиться.

Тримейн на секунду задумался. Девлин, конечно, хороший специалист, несмотря на то что он уже два года не практикует. А больница маленькая, оборудование скудное и персонал небольшой. Пускай присоединяется.

– Ладно, Патрик. Иди одевайся, – коротко ответил он и без лишних слов вышел из палаты.

– Извините за неудобство, дорогая. Надо переложить вас на этот стол. Ну вот! Отлично! А теперь выпейте вот это! Умница!

Фельдшерица обернулась к анестезиологу.

– В ваше распоряжение.

– Привет, Пенни. Сейчас мы наденем тебе маску и дадим кислород. Дыши спокойно. Вот и все.

Анестезиолог взял шприц и растер руку спиртом. В родовую вошли Тримейн и Патрик.

– Сейчас я тебя отправлю баиньки, Пенни. Введем наркотик… Вот так. Умница. Когда проснешься, все уже будет позади.

Он открыл ей рот и вставил ларингоскоп.

– Так, вошел, – сказал он фельдшерице. – Приступайте.

Фельдшерица прижала пальцы к горлу Пенни.

– Странно, – сказала она. – Не пойму, где же он.

– Тьфу, она же его срыгнула!

– Придется подавать через трубку.

– Я могу начинать? – спросил Тримейн.

– Да. Газ плохо идет. Она что – астматичка?

– На учете не состоит, – ответил Тримейн.

– Нет, – сказал Патрик. – Майкл, она алкоголичка! – Боже мой! – воскликнул Тримейн, глядя на анестезиолога.

– Начинайте, времени нет.

Тримейн кивнул и сделал первый надрез.

– Щипцы! Ланцет!

– Анестезия не получается, – с тревогой сказал анестезиолог. – Попробую дать ей вентолин.

У Патрика засосало под ложечкой.

– Вошел в матку! Сейчас буду выводить. Зажим!

– Майкл, у меня серьезные проблемы! – Голос анестезиолога прозвучал с ноткой паники.

– Поймал ступню! Идет! Скобу!

Тримейн вытащил скользкое окровавленное тельце.

Опять раздался напряженный голос анестезиолога:

– Майкл, я не могу привести ребенка в чувство! И отсюда не могу отойти!

Тримейн кивнул.

– Патрик! – коротко распорядился он.

Уходили драгоценные секунды.

– Ну Патрик!

– Хорошо, – ответил он надломившимся голосом и взял в руки слабое тельце. – Сейчас, малышка, – приговаривал он, укладывая девочку на кровать и надевая на нее кислородную маску. Глаза его застилали слезы. – Сейчас, малышка, сейчас. – Дыхание не появлялось. – Надо подключить к аппарату, – хрипло сказал он. Он сбросил маску и вставил в крохотное горлышко трубку ларингоскопа.

– Боже, давление падает! Не получается удерживать!

– Я уже кончаю! Ножницы!

– Я теряю ее!

Тримейн кончил накладывать шов.

– Я уже кончил…

– Боже, Майкл, она уходит… Кардиомиопатия. Боже милостивый! Надо в реанимацию! – Анестезиолог в отчаянии покачал головой.

– Да.

– Позвоните в Кроули, нам нужна «скорая»!

Тримейн отвернулся от стола, фельдшерица выбежала из родовой.

Тримейн подошел к Патрику, который пытался вдохнуть жизнь в ребенка. Он увидел синее личико девочки и тронул Патрика за плечо.

– Мы переведем их в интенсивную терапию, – сказал он.

Патрик кивнул.

– Все будет… – Он не договорил. Что толку внушать ложные надежды. – Прости, – коротко закончил он и вышел.

Патрик сидел в столовой больницы общего профиля в Кроули за чашкой кофе. В столовой никого не было и тишину нарушал только гул калорифера. Он сжимал бумажный стаканчик руками, стараясь немного согреть их. Его знобило.

– Патрик!

К столику подошел Тримейн.

– Выпьешь еще кофе?

– Нет, спасибо.

Тримейн присел рядом.

– Прости, Патрик, но шансов не было никаких, – сказал он, отводя глаза.

Патрик не ответил. Ребенок родился мертвым – что тут скажешь!

– Я хотел узнать, может, ты пойдешь к Пенни…

– Она еще…

– Да.

– Сколько ей осталось?

– Трудно сказать. Несколько часов, не больше. Прости, Патрик, но алкоголь… у нее сердце не справляется. Мы ничего не можем сделать.

Патрик уронил голову на руки. Тримейн положил ладонь на его плечо. Патрик проглотил комок, подкативший к горлу, и встал.

– Идем, – сказал он.

Они молча вышли из столовой.

В палате интенсивной терапии среди нагромождения аппаратуры, опутанная проводами и датчиками, Пенни казалась совсем крохотной и хрупкой. Она была похожа на ребенка, измаявшегося и наконец уснувшего.

Патрик сел у ее изголовья, нежно взял в ладони ее руку и прижал к губам.

– Пенни, – прошептал он. – Прости меня. – Он закрыл глаза, и перед ним встало видение ее боли, ее отчаянных рыданий, ее осуждающих глаз. – Я любил тебя как мог.

Наклонившись, он погладил ее лоб, холодный и влажный, потом поцеловал ее волосы.

– Прости, прости меня, – прошептал он опять. – Прости.

Он просидел так до самого рассвета, когда сердце ее остановилось навсегда.