В пятницу утром Джон поднялся раньше всех. Милли не вставала с постели все время после приезда от своей подруги Китти Ларсон. Она почти ничего не знала о приготовлениях к поездке. Она находилась в полузабытьи, все видела словно в тумане. Все другие обитатели дома что-то собирали, паковали, искали, организовывали, а леди Маргарет успела съездить в Лондон, чтобы, пока лорд Генри не вернулся из деловой поездки в Женеву, купить кое-что специально для свиданий с Ричардом, чтобы сделать их незабываемыми.

Джон следил за всеми этими хлопотами с замиранием сердца. Леди Маргарет послала его вместе с Франческой в лавку, чтобы купить для нее теплую одежду – теплые свитера, вельветовые брюки, крепкие ботинки и плащ. Ему бросилось в глаза, что в списке, который составила хозяйка, не значилось ни одной вещи, которая могла бы украсить Франческу и сделать ее еще привлекательней.

Ему очень не хотелось отпускать ее в Шотландию. Он знал, что там она будет предоставлена сама себе, и это не могло его не беспокоить. В эти дни, проведенные в Моткоме, она была счастлива – он внимательно следил за ней и заметил бы, если бы что-то оказалась неладно. Но все же время от времени по лицу ее пробегала тень, в глазах мелькал минутный страх, улыбка начинала походить на гримасу боли – значит, все эти чувства не покинули ее совсем, они были совсем близко и в любой момент могли овладеть бедной девочкой. Ему хотелось всегда быть рядом, чтобы защитить ее, если понадобится. Это чувство было ему внове: он чувствовал, что в нем нуждаются, и потому ему очень трудно было расстаться с Франческой. Она искала в нем покровительство, надежной защиты, и это пробуждало в нем все лучшие качества. Оказывается, именно этого ему не хватало всю жизнь – быть кому-то нужным.

Но вот пришло утро пятницы. Джон поднялся на заре, когда только-только начинало светать и земля была покрыта густой росой. Ему все равно не спалось, а дел было много. Во всяком случае, он пытался себя в этом убедить. Он приготовил чай и сел в кухне за стол ознакомиться со списком неотложных дел, который составила для него леди Маргарет, большая любительница давать всяческие задания.

Когда он занялся проверкой багажа, упакованного накануне, дверь тихонько отворилась. На пороге стояла Франческа, одетая по-дорожному, готовая ехать.

– Франческа? Куда ты собралась в такую рань?

– Все равно мне не спится. – Франческа пожала плечами и вошла. – Нервничаю, наверно.

Джон улыбнулся. Она так хорошо говорила по-английски, что порой он забывал, что перед ним уроженка Италии, но иногда ее речь звучала как-то по-книжному, что никак не вязалось с ее обликом и характером, и в этом была особая прелесть.

– Присаживайся. Я тебя чаем угощу.

Она сделала недовольную гримаску, и он опять улыбнулся.

– Ах да, ты ведь предпочитаешь кофе. – Он взял кофейник и наполнил его водой. – По-моему, эта одежда тебе великовата, Франческа. – Свитер, который они подобрали для нее в лавке, был самым маленьким из того, что им могли предложить, но все равно выглядел на ней как с чужого плеча. Франческа подобрала полы, и Джон увидел, что слишком широкие в поясе вельветовые брюки держатся на толстом коричневом ремне – они были размера на три больше, чем надо.

– Вот так да! – вырвалось у него, и, чтобы не расстраивать Франческу, он добавил: – Будем считать, что взяли навырост.

И они оба расхохотались. Это был тот редкий момент, когда двое вдруг понимают, что они – истинные друзья, и скрепляют дружбу сердечным смехом.

– Итак, Джон, придется нам с тобой опять коротать дни друг с дружкой!

Эти слова вывели его из задумчивости, когда он осматривал загруженный вещами автомобиль. Звук Дориных шагов гулко отдавался в пустом дворе. Она тащила огромных размеров корзинку с провизией. Джон открыл переднюю дверцу «рейндж-ровера» и помог поставить корзинку за сиденьем.

– Да, друг с дружкой, – подтвердил он, по-хозяйски оглядывая результат своего труда: багаж был аккуратно сложен, чтобы не доставлять неудобства пассажирам.

– Скучно будет без девчурки, – сказала Дора, и Джон согласно кивнул. После того разговора в день приезда Франчески Джон больше ни слова не проронил насчет своих чувств, но произошедшая с ним перемена была столь разительной и внезапной, что миссис Браун попросту терялась в догадках. Эта крошка совершила чудо, думала она, лед превратился в пламень, камень раскрошился в пыль. Джон заметно смягчился, стал часто улыбаться, а пару раз она даже слыхала, как он смеется. Да, раз или два он смеялся.

– Что тут смешного?

Джон снял с себя плотный зеленый фартук, аккуратно сложил и уставился на Дору, которая, сложив руки на своей необъятной груди, задумчиво улыбалась чему-то своему.

– А я что – смеялась? Это как-то само собой получилось.

– Смеялась, смеялась, – ворчливо буркнул он.

– Извини.

Она пожала плечами и повернулась, чтобы уйти.

– Пойду приведу Франческу, – бросила она на ходу. – Ее Королевское Высочество вскоре пожелают отбыть.

– Хорошо.

Он проводил ее глазами, машинально складывая фартук, превратившийся в его руках в маленький комок. Теперь, когда все дела были переделаны, он не знал, куда себя деть. В обычные дни он в таких случаях приступал к своим повседневным обязанностям, не обращая внимания на хозяев, но это утро было особенным. Этим утром он боялся упустить нечто важное.

Дора позвала его с кухонного порога. Она видела, как он стоит, крутя в руках злосчастный фартук, и поняла, что у него на сердце.

– Пойду, пожалуй, провожу их, Джон.

Он вопросительно поднял брови.

– Да нет, я не дела имею в виду, – засмеялась Дора. – Из ума еще не выжила. Надо проститься с Франческой.

Умница Дора подсказала ему, что нужно сделать.

«Что ж, не будем терять время, дорогая», – хотел он сказать, но вместо этого только улыбнулся и небрежно бросил:

– Я с тобой.

Да, просто совсем другой человек, улыбнулась про себя Дора. Вот так перемены!

Франческу посадили на переднее сиденье, Милли устроили сзади. Вдобавок к ветрянке бедняжка подхватила еще расстройство желудка.

– Я не смогу останавливаться каждый раз, когда у ребенка схватит живот, – объявила леди Маргарет и вручила Франческе пачку полиэтиленовых пакетов. Она обещала Ричарду, что обязательно приедет к ужину, и не собиралась менять своих планов.

– У тебя все есть для такого долгого путешествия, Франческа? – спросила Дора, поудобнее усаживая Милли и поправляя одеяло, в которое была укутана девочка.

– Конечно, все, миссис Браун. Можно подумать, мы едем на край света! Всего только в Шотландию! – Леди Маргарет села на водительское место и демонстративно пристегнулась ремнем, давая понять Доре, что ее еще не простили.

– Спасибо, Дора, – тихо ответила Франческа. Она встретилась с ней глазами, и обе улыбнулись. К машине подошел Джон.

– Ну что ж, все готово, леди Маргарет. Можно ехать.

– Благодарю, Джон.

Она включила зажигание.

– Может, позвонишь, когда доберетесь до места, – обратился Джон к Франческе. Она кивнула в ответ. Джон услышал, как леди Маргарет подчеркнуто недовольно вздохнула. Он протянул руку, чтобы захлопнуть дверцу машины.

– Джон?

Он остановился.

Франческа мягко коснулась его руки. Такое произошло впервые. Она улыбнулась и хотела что-то сказать. В этот момент леди Маргарет включила для проверки «дворники», на ветровое стекло брызнула вода. Маргарет проверила клаксон.

– Ну что ж, все в порядке, – заключила она.

– Да, – ответил Джон и, смутившись, отступил назад и захлопнул дверцу, не глядя на Франческу. Он подошел к Доре и стал рядом.

– Привет! – крикнула через окно леди Маргарет, нажала сцепление, и машина зашуршала по гравию. – Привет!

Джон с Дорой проводили «рейнджер-ровер» глазами. Вот он выехал за ворота и двинулся в сторону шоссе. Франческа обернулась и помахала им рукой. Обтянутая лайковой перчаткой рука леди Маргарет тоже взметнулась в прощальном привете, и через несколько секунд машина скрылась из виду.

– Вот и скрылось наше солнышко. – Дора сунула руки в карманы передника. – Мы так привыкли к ней, что не знаю, о чем теперь и говорить-то будем.

– Не расслабляйся, Дора! – неожиданно резко оборвал ее Джон и направился к дому. – Столько работы, хныкать и скучать не придется.

– Это правда, – согласилась она. Но слова не могли ее обмануть. Она слишком хорошо знала Джона Макбрайда. Этот черствый сухарь будет скучать о ней еще сильнее меня, подумала Дора.

Лэрбек-хаус в Грэмпиане, между Дуиаром и Кромдейлом, был шотландской резиденцией Смит-Колинов.

Местность, где располагались их владения, отличалась редкостной красотой. Сочные обширные пастбища в долине реки Спей сменялись Кромдейлскими холмами, а за ними высились Грэмпианские горы – дикий, величественный пейзаж со снеговыми вершинами в шапках облаков. В этом краю было множество специально предназначенных для отдыха и спортивных занятий усадеб, которыми владели очень богатые люди. В отсутствие хозяев здесь жила только прислуга.

Чтобы достичь Лэрбек-хаус, надо было проехать по узкой дороге, которая вела от шоссе в сторону Кромдейла. Усадьбу было видно еще с поворота. Холодная серая громада с двумя высокими башнями по краям создавала обманчивое впечатление, что стоит прямо у подножия гор. Перед самим замком расстилались пастбищные луга с рощицами. Фасад дома скрывался за деревьями. Так распорядился строивший его архитектор Педжин с его пристрастием к готике.

Одолев поворот, леди Маргарет вздохнула с облегчением. Она провела за рулем почти целых семь часов, без передышки, если не считать остановки на обед в Абердине, где они съели еду, приготовленную Дорой.

Машина проехала две мили по владениям Смит-Колинов и свернула на подъездную дорожку усадьбы. Было начало шестого; окрестности заливал холодный северный свет.

– Вот мы и в Лэрбеке, Франческа, – объявила леди Маргарет и сбавила скорость, чтобы та могла полюбоваться красотой здания и восхититься его масштабами. Сама она в глубине души терпеть не могла это здание с его сыростью и сквозняками, с недостатком удобств и старомодностью, но любила при случае им похвастаться. Как-никак оно свидетельствовало о ее богатстве и общественном положении.

– Я уверена, что тебе здесь понравится.

Это была явная ложь, но необходимо было подбодрить девушку. Леди Маргарет остановила машину на вымощенной камнем стоянке и заглушила мотор.

– Ну вот, девочки, приехали! – Она обернулась к дочкам, сидевшим сзади. – Теперь давайте побыстрей выгрузимся.

Она быстро отстегнула ремень безопасности и соскочила на землю, с удовольствием разминая затекшие руки, ноги и спину. Сейчас нужно принять ванну, немножко выпить, а потом – потом будут долгие сладостные объятия Ричарда. Она с тайной гордостью оглядела свои округлые пышные груди.

– Эй, девочки, пошевеливайтесь! – крикнула она. – Уже делается поздно!

Франческа помогла девочкам выйти из машины, а леди Маргарет вступила в разговор с пожилой четой, вышедшей из дома им навстречу. Милли одиноко стояла в стороне с наброшенным на плечи одеялом и с подушкой в руках, покорно ожидая, пока ее мамочка вспомнит о том, что ребенок болен. Франческа подошла и ласково привлекла к себе.

– Девочки! Франческа! Идите сюда, поздоровайтесь с мистером и миссис Маккензи. Слышите?

Франческа подвела девочек к матери.

– Милли, Софи, вы ведь не забыли мистера и миссис Маккензи?

Девочки кивнули.

– А это Франческа, моя помощница. Мистер и миссис Маккензи ведут здесь хозяйство, Франческа. Этот месяц мы проживем все вместе.

Франческа обменялась с ними рукопожатиями. Никто при этом не улыбнулся.

– Ну что ж, Франческа, забирай детей, а миссис Маккензи покажет тебе твою комнату. – Леди Маргарет отвернулась от собеседников и посмотрела туда, где стояла машина. – Мне бы хотелось как можно быстрее распаковать багаж, миссис Маккензи. У меня приглашение на ужин нынче вечером. Я уеду около семи, – продолжила она, обращаясь к Франческе, – так что ты либо поужинай вместе с девочками, либо миссис Маккензи оставит тебе еду, и ты поешь позже одна. Вы не возражаете, миссис Маккензи?

Пожилая женщина согласно кивнула.

– Отлично! Значит, расходимся.

Леди Маргарет улыбнулась и первой пошла в дом.

– Да, кстати, – сказала она на ходу уже на пороге гостиной. – После чая вы с мистером Маккензи можете отдыхать. Камин для Франчески можно не топить, я думаю, она не замерзнет. – И бросив взгляд на Франческу, добавила: – Правда же, не замерзнешь?

Не дожидаясь ответа, леди Маргарет скрылась в дверях гостиной, где она собралась налить себе большую кружку солодового пива.

Через некоторое время Франческа услышала, как ее хозяйка зовет ее их холла, обшитого дубовыми панелями, видимо, уже отправляясь на ужин. Франческа поспешила на зов из комнаты Милли, но, выбежав на лестницу, поняла, что не успела. Она только почувствовала удушливый запах духов и эхо шагов, направляющихся по выложенной каменными плитами дорожке к «рейндж-роверу». Послышался шум мотора, и прежде чем она сбежала по ступенькам вниз, машина уже отъехала на порядочное расстояние.

– Проклятье! – Она огляделась, стоя посреди просторного холла, по которому гуляли сквозняки. Взгляд ее упал на морду чучела оленя возле стены. – Ну, что смотришь! – недовольно бросила она в сторону чучела и обхватила себя руками. Даже в толстом шерстяном свитере ей было очень холодно, и в холодном сыром воздухе дыхание смерзалось в облачко тумана.

По пути в кухню она прошла через гостиную. Это была огромная комната с высоченным потолком, заставленная массивной мебелью. Здесь ничто не напоминало изысканного шарма Моткома. Гостиная была обставлена на мужской вкус, не столько уютно, сколько функционально. Окна были занавешаны тяжелыми гобеленовыми драпировками, каменный пол устилали вытертые персидские ковры, диваны закрывали толстые шерстяные пледы, на них горами лежали большие подушки. Здесь было по-своему красиво, но тоже очень холодно. Франческа взяла со стола пустой стакан, из которого пила леди Маргарет, и пошла в кухню.

Франческа варила кофе и слушала, как каждое ее движение отзывается эхом в тишине этой каменной крепости; каждый звук казался в пустом доме громче, чем был на самом деле. В окне синели силуэты гор. Солнце садилось, и небо окрашивалось в серый призрачно-пепельный цвет. Она физически ощущала свое одиночество: оно было везде – и внутри ее, и вокруг, оно звучало в эхе шагов и в завыванье ветра за окнами.

Она была одна и радовалась этому. Для Франчески не было в одиночестве ничего нового, она знала его на протяжении всей своей жизни, только теперь к нему не примешивались ни страх, ни отвращение, ни боль. Это было чистое одиночество. Прошлое отныне будет надежно скрыто в глубинах памяти, а эмоции она привыкла скрывать давно. Ее охватило глубокое оцепенение. Она отъединила себя от мира и закрыла от него свою душу.