Книга: Самая желанная
Назад: 6
Дальше: 8

7

Санта заметил, что Кристина осталась за столиком одна. Подперев руками подбородок, как ренуаровская Жанна Самари, она блестящими глазами смотрела на сцену, вся золотясь ее светом — ореол золотистых волос, падающих на плечи, золотистая кожа, оттененная глухим бархатом. «Солнечная, напоенная солнцем», — подумал он, найдя наконец определение, крутившееся в голове с того момента, когда он увидел на морской гальке распластанное, вызолоченное зимним солнцем тело… А потом они мчались к имению Паолы в пропахшем рыбой фургончике, и эта измученная, избитая девчушка мурлыкала песню! Закутавшись в черный старушечий платок, она искоса поглядывала на своего спутника, загадочно улыбаясь растрескавшимися губами. Она была счастлива, именно счастлива!
— Последнюю песню, как вы поняли, я дарю моей гостье и всем, кто склонен к ностальгическим настроениям. Из репертуара незабываемой Мильвы… Да! — Санта, подняв руки над головой, подхватил аплодисменты зала. — Вы правильно угадали — «Итальянское танго»!
Кристина неотрывно смотрела на певца, стараясь не растерять, впитать до капельки нахлынувшие ощущения: чудесный, завораживающий голос звучит для нее, к ней устремлен сквозь полутьму притихшего зала пылкий взгляд черных глаз… «Квель танго итальяно, квель дольче танго…» — как просто и естественно для него пребывание в музыке, в ее летучей, непостижимо прекрасной стихии! В голосе Санты ощущалось наслаждение своим даром, томительной любовной тоской, звучащей в песне, от которой наворачиваются слезы. И конечно же, веселая ирония по поводу всего, притязающего на величие — и своего вокального мастерства, и томной страсти популярной мелодии. Как странно соединило это танго два момента римской жизни Кристины: тот последний танец в доме Коруччи, за которым последовала беда, и нынешний вечер — вечер прощания.
Кристина ликовала, чувствуя в то же время, как подступают рыдания. Она твердо знала, что ничего столь прекрасного в ее жизни уже не будет: первый и последний концерт в ее честь. Подарок человека, должного стать главным в ее судьбе и навсегда из нее исчезающего…
Публика не желала отпускать певца, но он виновато раскланялся и со словами: «Меня ждет прекрасная дама» — направился к Кристине. Оркестр продолжал играть, а Санта, протягивая руки, приглашал девушку в танцевальный круг.
Она торопливо приникла к его груди, боясь упасть — так кружилась от волнения и неожиданности голова.
— Как ты догадался… — прошептала Кристина в белую бабочку под жестко торчащими уголками воротника, — как ты мог знать, что именно это танго я танцевала последний раз в ту рождественскую ночь?..
— Я вообще о-очень много про тебя знаю. — Санта ловко бросил партнершу на руку и весело посмотрел в запрокинутое лицо. — Например, что сам несравненный Алекс — хозяин этого гостеприимного дома — мечтает получить твой автограф.
Луч прожектора выхватил из полумрака танцующую пару, и Кристина ответила улыбкой на обращенные теперь уже к ней аплодисменты.
— Ты устроил для меня настоящую демонстрацию, — сказала она, вернувшись за столик. — Целое шоу с танцами, прожекторами, овациями!
— И абсолютно бесплатно… — усмехнулся Санта. — Ну, разве что это…
Он слегка кивнул в сторону двигающегося к ним представительного синьора. За широкой фрачной спиной директора клуба Алекса Кьезо колыхался пышный цветочный куст. Официанты водрузили на стол грандиозную корзину с алыми розами, и Алекс, склонив благоухающую черноволосую голову, поцеловал протянутую ему Кристиной руку:
— Хочу надеяться, что синьорина Ларина простит меня за беспокойство. Не мог же я спрятать от своих друзей главную героиню вечера! Здесь все знают вас и считают отважной воительницей, поднявшейся против страшного «спрута». Ручаюсь, лет через десять о вас будет написана целая глава в истории криминалистики… Прошу оставить свою подпись вот здесь…
Перед Кристиной появился огромный портрет — увеличенное фото с обложки журнала: чуть испуганная растрепанная девчушка в жемчужных королевских кружевах. Алекс протянул гостье толстый фломастер и удовлетворенно посмотрел на старательную длинную подпись.
— Ваш портрет останется в галерее знаменитостей клуба. Благодарю, очаровательнейшая. — Алекс легким жестом холеной кисти отклонил предложение Санты присесть за столик. — Я и так уже помешал ужину. Но, клянусь, совсем немного! Если бы вы знали, синьорина, сколько влиятельнейших людей в этом зале умоляли меня познакомить их с вами! И, знаете, я категорически настоял на том, что гостья желает сохранить инкогнито. — Он значительно посмотрел на Санту. — Разрешите откланяться. Всегда рад видеть вас у себя, друзья.
— Уф! Непросто иметь знаменитую подружку! — Отодвинув цветы, Санта окружил себя блюдами, жадно окидывая взглядом аппетитные яства. — Наконец-то могу перекусить. Надеюсь, за этим садом никто не заметит, как нежнейший Бельканто уминает бычка.
Санта щедро наполнил свою тарелку деликатесами.
— За такой концерт я теряю до пяти килограммов. Сегодня, боюсь, потерял все десять. Чуть брюки на сцене не свалились…
— Так старался понравиться публике? — Кристина насмешливо поглядывала из-за цветов, пряча лицо в пахучие дебри.
— Тебе, детка. Прежде всего хотел понравиться тебе — заливался апрельским соловьем… Ну и, конечно, не мог удержаться, чтобы не прихвастнуть перед всеми — глядите, мол, какая редкая пташка в моей клетке! Ты сегодня неотразима, я и не ожидал, когда просил тебя «блеснуть». Это не блеск, это взрыв! — Он закашлялся, поперхнувшись морским гребешком, и, прищурившись, оглядел свою спутницу. — Да… Порадовала старика Санту… Я, пожалуй, еще пожую. А тебе, чтобы ты не скучала, повторю десерт, идет?
— С меня достаточно сладостей — и в ушах, и в тарелке… — Она засмеялась, заметив недоумение Санты. — Мне хочется просто так, без комплиментов и без клубники, сидеть и смотреть, как ужинает после концерта изголодавшийся Бельканто.
— М-м… Ни за что! — испуганно замотал головой Санта. — Ты ужинаешь с пылким и уже почти насытившимся итальянцем! За что я должен терпеть пытку? Почему ты запрещаешь мне восхищаться тобой? Я не могу молчать!
— Ладно, — вздохнула Кристина, подумав, что, к сожалению, слова «пылкого итальянца» совершенно безобидны. — Продолжай высказываться, только, будь добр, не глотай куски целиком и не торопись. Мне приятно выслушивать комплименты, когда ты произносишь их вдумчиво и с пустым ртом.
Кристине очень хотелось прикоснуться к нему, поправить бабочку под упрямым подбородком, взлохматить жесткие кудри, положить свою ладонь на его смуглую сильную кисть.
— Все, проглотил… Я приучился есть очень быстро. — Санта промокнул губы салфеткой, придвинул свой стул к Кристине и удовлетворенно вздохнул. — Не знаю, заметила ли ты, что сегодня я все делаю только для тебя… Если честно, я, да и любой артист, всегда работает для кого-то одного, самого важного, сидящего в зале. Если такого «адресата» нет, его придумывают, направляя свои творческие послания «любимой маме», «незабвенному Карузо», Клаудии Шиффер или королеве Англии… Мне кажется, я сегодня был в ударе… Потому что ты… ты… Ты по-настоящему прекрасна.
Он взял ее руку в свою и нежно посмотрел в лицо.
— Я еще никогда не видел тебя такой красивой. Но ты сразу, еще с первой встречи, поразила меня какой-то редкой ныне доверчивостью. Да-да. А еще — радостью жизни. Как у беззаботного щенка, бездомного бродяги, бегущего за чужими ботинками, уверенного, что его пригреют, накормят, полюбят… А как иначе? Ведь эта чудесная жизнь, улыбающаяся младенцу, должна быть устроена справедливо, тепло и уютно…
— Я в самом деле сейчас думаю так… Может, это магия твоего голоса, которая вскоре развеется. Но я постараюсь удержать в себе подольше то, чем сегодня ты одарил меня… Спасибо, милый. — Кристина поцеловала его в щеку и резко встряхнулась, отгоняя настойчиво наворачивающиеся слезы. — Когда ты успел выучить русский? Твое произношение почти безупречно. И откуда все же узнал про «Итальянское танго»?
Санта обнял Кристину за плечи и приблизил губы к ее уху:
— Я буду говорить очень тихо. Здесь так принято — сидеть в обнимку и жарко шептаться.
— Я знаю, ты боишься за свой голос. Ведь после того, как ты сорвал связки в стычке с Бронзато, твое бельканто могло и не вернуться. Лучше молчи, отдыхай. И так большая нагрузка.
— Я везучий. — Санта странно усмехнулся, задумчиво и грустно. — После того, как я потерял родителей, — сплошные находки. И знаешь, все остаются при мне… Так вот, девочка, русского языка я, конечно, не знаю, за исключением ряда выражений, которые у вас считаются наиболее употребимыми, но почему-то не значатся в словарях. «Очи черные» я разучил на слух с диска. Слух у меня просто-таки патологический. Ты и сама не заметила, наверно, что напевала это самое танго, когда мы прогуливались в рыбном фургоне по южному побережью…
— Просто невероятно! Я почти никогда не пою вслух, тем более не отважилась бы сделать это в твоем присутствии. Ты, наверно, услышал то, что звучало у меня внутри!.. Знаешь, Санта, это танго было последним в моей мирной, не преступной жизни… Я танцевала под старую запись Мильвы в рождественскую ночь в доме Джено Коруччи, а через три часа уже сидела в тюремной камере…
— Вот видишь, что значит абсолютный слух и абсолютное чутье: я хочу, чтобы старое итальянское танго и эти розы ознаменовали начало нового этапа в твоей жизни под лозунгом «Возвращение к весне».
Кристина положила голову на плечо Санты. Со стороны было похоже, что девушка разомлела от страстных речей своего кавалера. А она изо всех сил старалась удержать рвущиеся наружу чувства — пламенную смесь обиды и нежности. О чем говорит он, о какой «новой жизни»? Разве не замечает, что только от него зависит счастье Кристины? Да, не просто быть другом тому, кого любишь. Уж легче разыгрывать ненависть, наигрывая равнодушное дружелюбие, чем сидеть вот так, уткнувшись в плечо любимого, и до боли сжимать сомкнутые пальцы. Чтобы не обнять, не прижаться, не тянуться к его губам, шепча ласковые, безумные слова…
— Я, пожалуй, выпью еще кофе!
Кристина решительно отстранилась. Сорвав бутон розы, она воткнула его в петлицу на лацкане пиджака Санты. Он поймал и поцеловал ее руку.
— Проси за это что хочешь, детка.
— Правда? — исподлобья глянула Кристина. — Тогда запомни: я хочу оставить себе твой голос. У тебя есть записи — диски или кассеты?
— Конечно, есть. Обязательно пришлю тебе, как только попаду домой. Ведь я обитаю последние годы в чудесном городке под Зальцбургом. С австрийской стороны. Там у меня огромная фонотека, хороший рояль и старый Бехер — верный пес смешанных охотничьих кровей.
— И, вероятно, милая фрау, ожидающая твоего возвращения?
— Да, Кристина. — Санта отпустил ее руку, которую все еще продолжал сжимать, и с досадой потер лоб. — Иза — славная девушка. Мы учились вместе в Вене. Я влюбился в нее, когда мне было девятнадцать, со всей пылкостью неиспорченного, романтичного чудака. Иза была на пять лет старше меня и значительно взрослее по характеру. Она успела побывать замужем, возглавить и развалить какую-то феминистскую партию, защитить диплом доктора социальных наук… Она совратила святого, а потом исчезла. Год назад мы опять встретились и решили не расставаться. Иза хочет иметь много детей… Моя авантюра с поисками бриллианта в России вызвала у нее бурю негодования. А потом этот судебный процесс… Иза не жалует дураков, а я в этой истории, на ее взгляд, проявил себя таковым. Так что она ждет заблудшую овечку, чтобы вправить ей мозги и окончательно приручить.
— Ты странно отзываешься о женщине, от которой собираешься заиметь дюжину детей, — безжизненным голосом заметила Кристина.
— Просто не люблю, когда меня дрессируют. Но ничего, я умею кусаться! — Санта ощерился, щелкнув ослепительными зубами. — Противоположности, как утверждают, сходятся.
— Ты не такой уж покладистый и сговорчивый ягненок, как тебе кажется… Паола с болью поминала о твоей строптивости и неуживчивости. Ведь ты бросил дом делла Форте очень давно?..
— Я гордый, детка. Может, чрезмерно. И хотя с младенчества изображал святого, дух непокорности и тщеславия терзал мою душу… Обычная история, смотри: мой отец, младший брат Франко, женился вопреки воле семейства на цыганке — работнице местной парфюмерной фабрики. Он аристократ, она — пролетарка, вдобавок чуть ли не бродяжка. Лишь последнее поколение их семьи стало вести оседлую жизнь, обосновавшись в нашем городе. Говорят, мои родители были красивой и любящей парой. Только я сам почти ничего не помню. Они погибли совсем молодыми, не успев отведать всей горечи семейных распрей и оставив трехлетнего сына на попечение Паолы… Франко и Паола растили меня вместе со своими детьми, ни в чем не ограничивая. Но то, что я отпрыск человека, презревшего законы родовой чести, я знал с пеленок. Как и то, что по традиции рода делла Форте останусь в стороне от полагающихся наследникам богатства и почестей. Моя смешанная кровь не годится для передачи потомству.
Я рано осознал это. Мой природный дух противоречия принял форму оскорбленной гордыни. Я был весел, добродушен с чужими, но болезненно уязвим в семье… К тому же отношения с Леонардо совсем не сложились. Этот законный наследник, по-моему, свихнулся на своем превосходстве, демонстрируя мне его на каждом шагу. Всеми силами мальчишка старался доказать, что я — всего лишь приемыш, оставленный в доме из милости.
В двенадцать лет меня отправили в швейцарский частный коллеж. Франко щедро оплатил обучение. А потом тяга к познанию стала для меня чем-то вроде компенсации за неполноценность происхождения. Я изучал гуманитарные науки, меняя престижные университеты и привязанности: филологию, историю, психологию… К счастью, жизнь научила меня самостоятельно зарабатывать деньги. Еще мальчишкой я начал брать уроки у местного старика, занимавшегося, по преданию, с самим Карузо. В Вене, учась в университете, я продолжил частные уроки и начал петь по вечерам в кафе и ресторанах. А потом меня взяли в церковный хор. Я стал солистом! И вот до сих пор не знаю, кто я на самом деле — артист, готовый бродить по дворам с шарманкой, или сноб, затыкающий уши при одном упоминании о непрофессиональном вокале… А может, просто-напросто авантюрист, каким меня считал проницательный Дон Лиджо… — Санта крутил перед глазами гранатовый браслет Кристины, который осторожно снял с ее руки. — Чудесная вещица. Наверно, тоже реликвия?
— Старинный бабушкин браслет. Ему уже больше ста лет. Хотя это украшение для бедных и стоило в середине прошлого века отнюдь не состояние. Дутое серебро и камешки дешевые — кривые, разного тона… Видишь, в центре даже три зеленых. А вот тут есть совсем светлые, почти розовые. Но мне это и нравится. На всей Земле нет второго такого. Не стала бы менять эту вещицу даже на бриллианты от Картье… Кроме того, у одного русского писателя есть прекрасная повесть о бессмертной любви. «Гранатовый браслет» называется.
— Наверно, очень грустная… Нет ничего печальнее бессмертной любви — вообще того, кто хочет жить вечно, забывая о неизбежном конце.
— Там как раз говорится о том, что только смерть может сделать большую любовь вечной… Ах, как это трудно объяснить. — Кристина мотнула головой, отгоняя обрушившуюся с новой силой тоску. — Извини, милый, с нервами у меня действительно стало плоховато. Так и хочется завыть!
— Перестань, все так чудесно складывается! Твое имя стало популярным в Италии, и ты в любой момент сможешь продолжить карьеру в рекламе. Я запишу специально для тебя веселые песенки, а ты дашь мне почитать эту книгу про вечную любовь.
— Обязательно. — Кристина улыбнулась ему, как ребенку, придумывающему наивные сказки. — Я привезу тебе полное собрание сочинений Куприна, когда в следующий раз нагряну в Рим. Хотя нет, когда заеду в гости в Австрию.
— Это совсем недалеко от Москвы — посередине между Россией и Италией. А ты в самом деле намерена вернуться сюда?
— Я всегда буду хотеть вернуться в Рим, что бы ни происходило со мной на самом деле. А случиться может самое разное… Видишь ли, Санта-Рома, я действительно собираюсь начать новую жизнь… Боюсь, правда, музыки в ней будет не так много, как хотелось бы, как пророчишь ты…
Достав из корзины пунцовую розу, Кристина сосредоточенно обрывала бархатистые лепестки. Она старалась не смотреть на собеседника, чувствуя, что любое неосторожное слово может взорвать ее с трудом сохраняемое спокойствие. С каждым мгновением все острее чувствовалось, как истекает, теряя минуты, последний вечер ее мечты. Той, что, едва засияв семицветной радугой, снова ускользала в туман обманувшего, несбывшегося.
— Я была наивной, но упрямой девчонкой. Да и тщеславной не в меру… Тебя угнетало чувство чужеродности в богатом аристократическом доме, хотя ты знал, что принадлежишь миру делла Форте по праву, возможно, большему, чем кто-либо другой. Меня же мучило неприятие серенькой, бедной, обыденной жизни, окружавшей меня. Вырваться, вырваться любым способом, любой ценой! — это стало моим девизом, навязчивым желанием. Умчаться с потоком шикарной, блестящей жизни, катившей мимо… — Кристина запнулась, вопросительно взглянув на Санту.
Но он слушал, сдвинув брови, и не собираясь нарушать ее монолог привычной шуткой. Кристина решительно продолжила:
— Адвокат, назвавший меня жертвой, ошибся совсем немного. Виновным в растлении «юной души» был вовсе не Лиджо. Глупышка Кристина стала жертвой собственных пороков. Ну вот! Прекрати смеяться, а то я не стану рассказывать.
— Я весь внимание, детка. Только стремление к благополучию, комфорту, богатству и порок — это совсем разные вещи. Не приписывай себе чужие недостатки.
— Ладно, суди сам. Я просто расскажу одну очень простенькую историю, изменившую мою жизнь, как «Голубой принц» изменил твою.
Это случилось в начале мая. В садике моей бабушки, находящемся в поселке у самого края большого шоссе, росли красивые цветы. Она много трудилась, чтобы вырастить южные цветочки к празднику — у нас ведь холодная весна. А потом выносила их продавать — просто ставила на табурет у дороги банки с букетами. Я торчала рядом до позднего вечера, провожая завистливым взглядом проносившиеся мимо шикарные машины зарубежного производства, как теперь у нас называют, «иномарки». Люди, разбогатевшие после перестройки, торопились к своим загородным имениям, которые появились вокруг Москвы в последние годы. Там, в роскошных домах, вкусно ели, веселились, обнимали своих кавалеров праздные красотки, имеющие дорогие наряды и украшения, проводящие время в ресторанах и казино. А я до сумерек возилась в огороде и едва могла накопить деньги на модную майку с поддельной надписью «Шанель»… В общем, бедняжка-Золушка. Только ко мне явилась не фея… Однажды поздним майским вечером у моих ног затормозил белый «мерседес». Из него торопливо вышел сногсшибательно элегантный брюнет в светлом костюме с небрежно болтающимся на шее развязанным галстуком.
— И… что же произошло? — едва выговорил Санта. — Вы познакомились? Он забрал тебя с собой?
— Нет. Он бросил мне деньги, большие деньги, и, подхватив цветы, поспешил к своей даме, которая, пуская сигаретный дым в окно, ждала в автомобиле… Я, наверно, застыла с открытым ртом и ничего не успела сказать. Машина тронулась, мигая яркими огнями. Но не отъехала и десяти метров, как в окно вылетел мой букет. В пыль, в придорожный бурьян. Конечно, он был совсем не шикарный, не такой, что положено дарить капризной даме… Но это были мои цветы, частица моей жизни… Тогда я мысленно поклялась, что изменю свою судьбу — стану циничной, злой… Удачливой, богатой и наглой… Поэтому и появились на моем пути Эдик, Строцци, «Голубой принц». И все эти беды…
— Забавный сон, детка, — заметил Санта. — Совсем, совсем детский, но с такими серьезными, страшными выводами, которые ты сама себе придумала. Да, твоя фея сыграла злую шутку, только она не сумела сделать тебя циничной и злой. Это просто невозможно, как невозможно заставить меня бросить петь.
Санта обнял Кристину и притянул к себе.
— Ну-ка, не грусти, малышка!.. Ты рассказала мне свой сон, а значит, подарила его. Я беру себе дурные предзнаменования, а все самое прекрасное оставляю тебе. Все лучшее еще впереди, вот увидишь! Какой-нибудь прекрасный герой засыплет тебя с головы до ног такими же розами. Поверь, я — Санта, а значит, умею предсказывать будущее.
Кристина все же не удержала слезы — они закапали сами собой, сверкая алмазами в бархате платья. Как же ей хотелось сказать, что это не сон, что незнакомец из «мерседеса» сейчас сидит рядом! Что именно с его образом в душе она отправилась в Рим на поиски своего счастья… Но Санта утешал, пророча неведомого принца. Он — самый нужный, единственно необходимый!
— Это были не розы, Санта. Гиацинты! Нежные, прохладные, благоухающие, как южная ночь… Говорят, весной они здесь растут прямо на лужайках. — Кристина позволила Санте утереть себе нос.
— Знаю, знаю! Гиацинты! Их полно по всему побережью — целые поля: лиловые, сиреневые, белые… И в Австрии они тоже растут преспокойно. Я засажу в своем саду целую лужайку и буду регулярно пересылать в Москву цветочные горшки.
— Спасибо. Теперь-то я знаю, что не зря проделала весь этот путь, не зря выжила, спасаемая Курбе и тобой… Сколько раз ты вытаскивал меня из беды, Санта? Из горящего дома — дважды! Не щадя великолепных зубов, развязывал узлы на моих щиколотках… — Кристина, не удержавшись, коснулась ладонью кудрявого затылка. — Интересно, почему так приятно вспоминать самое страшное?
— Потому что мы в безопасности и мы победили! — Он нежно поцеловал ладонь Кристины.
— Послушай, — она подавила глубокий вздох, — я всегда буду почитать Санта-Романо как самого главного святого в своей жизни… Но, скажи… как ты узнал, что я у Рино? Или это секрет — Курбе намекнул, что у тебя свои тайны.
Санта который раз помешал ложечкой остывший кофе.
— Длинная история и печальная. Не для финального «выхода». Принято завершать выступление чем-то веселым, бодрящим. Ну, ладно, немного ужасов, под занавес.
Он стал разыскивать меня, этот гад, как только выпытал у тебя, что бриллиант уплыл в мои руки. Один из его подручных тут же наведался в дом, где я снимал комнаты, и чуть не придушил мою хозяйку. Старушка в самом деле не знала, где я. После предупреждения Стефано я сменил адрес и начал отращивать бороду в целях конспирации. Бриллиант я уже отдал Паоле и опасался лишь «наездов» Бронзового. Он нашел меня очень быстро. Разве мне могло прийти в голову, что для этого Рино всего лишь понадобилось позвонить Стефано, ведь только Антонелли знал, где я скрывался. Я просто обалдел, услышав в трубке голос Потрошителя. В изысканных выражениях на сицилийском диалекте он сообщил, что держит у себя некую русскую леди. «Девчонка не может оторваться от меня. И без удержу болтает — про тебя и про голубую стекляшку… Она просто помирает от удовольствия… Смотри, ведь я могу и не удержаться, поторопись!» Он хохотал как одержимый, и я тут же согласился приехать. И привезти камень.
— Но ведь «принца» у тебя уже не было… Почему же ты ринулся в логово Бронзового спасать какую-то мало известную тебе девчонку? — изумилась Кристина.
— Во-первых, известную. Ты была волшебницей, вернувшей мне камень. Во-вторых, ты была жертвой заговора, ведь и я, и Стефано следили за тобой, подозревая в мошенничестве. А в-третьих, я смертельно ненавидел Потрошителя! — Глаза Санты сверкнули опасным цыганским огнем. Но он тут же расслабился и весело улыбнулся. — Я обещал встретиться с Бронзовым, как только лично удостоверюсь, что пленницу отпустили. Примчался тут же и видел, как ты усаживалась в свой «фиат» под конвоем дружка Рино. Вот и все. Финита ла комедиа!
— Как все? А ты? Как тебе удалось вырваться от них?
— Мы вместе с Рино позвонили в банк, где нас заверили, что Рита Гватичелли оставила «Голубого принца» у них в сейфе. Конечно, эту информацию нам предоставили по поручительству Паолы… А поскольку, как ты понимаешь, именно Рино был тем человеком Лиджо, который охотился за камнем и должен был похитить его у меня еще в аэропорту, мы расстались «друзьями». Я нужен был им, как оказалось позже, для трюка с убийством Риты. Тебе выпала моя роль «убийцы», потому что Санта к тому времени успел наломать дров и скрыться…
— Курбе во время следствия ничего не сказал мне про смерть Рино. Ведь и я не заикалась о знакомстве с ним, и вообще о бриллианте. Поэтому ничего не знала ни о тебе, ни о самоубийстве Элмера. Доведенная до отчаяния, я собиралась рассказать все прямо на суде.
— Здорово Дон Лиджо одурачил нас всех! Понятно, почему ведомство комиссара Курбе тщетно охотилось за ним два десятилетия. Я все время думаю об этом, не могу не думать… Противно быть пешкой, детка. Но ты не представляешь себе, каким удивительным человеком был настоящий Стефано Антонелли! Я безгранично доверял ему… Когда ты попала в тюрьму, лже-Стефано уговорил меня скрыться, поскольку якобы узнал, что ты рассказала Курбе про отданный мне бриллиант. «Теперь и загадочную смерть Строцци, и покушение на Вествудов постараются повесить на тебя. Поверь, мальчик, я далеко не всесилен и хорошо знаю весь этот механизм. Мафия постарается подставить тебя и сделает это чисто», — убеждал он меня. Я решил отсидеться в знакомых мне с детства местах и отправился на юг. Кто-то действительно шел по моим следам. Однажды я с трудом увернулся от мчавшегося прямо на меня автомобиля, а в чудесном буковом лесу, где я, горланя что-то оперное, валялся на солнечной лужайке, возле моего виска просвистела пуля. Я выковырял ее из коры дерева и изумленно рассматривал минут десять. Тридцать восьмой калибр — это не шутка и не галлюцинация, меня хотели убрать.
И вот однажды я оказался в одном деревенском доме (естественно, с мешком на голове и кляпом во рту) и сам Рино удостоил меня беседы. Ему доставляло удовольствие похвастаться своей силой, прежде чем отправить меня на тот свет. Но проговорился он лишь частично, намекнув, что похороненный давным-давно Дон Лиджо жив, руководя из глубокого подполья затейливыми операциями. Сказал и то, что обвел его вокруг пальца, заполучив «Голубого принца».
Он смеялся надо мной, сказав, что пристрелил беременную Риту и взял камень… Я бросился на него… Рита была мне сестрой… Думаю, что провидение распорядилось справедливо, развернув пистолет Бронзового к его подлому сердцу… Я лишь нажал курок, вернее, стиснул его пальцы, сжимавшие рукоятку… — Санта поморщился от жутких воспоминаний. — Я и не знал, что Рино блефует. Камень пропал после самоубийства Вествуда, и Бронзато предполагал, что им завладел я… Лиджо все здорово продумал, столкнув нас лбами и захватив добычу.
— А потом тебя схватили и отвезли в сарай, чтобы изжарить вместе со мной?
— Но прежде пытали, заставляя орать во все горло… Ведь я, и правда, мог остаться хрипатым, как простуженный боцман. Они хотели знать, где я прячу «Голубого принца». Так прошла неделя, и вдруг от меня отстали. Гориллы Потрошителя, упаковав меня в мешок, отвезли в памятный нам сарай. Стефано, то есть Дон Лиджо, по-видимому, дал знать, что камень у него, и тем самым приговорил нас к смерти… Не могу, детка, не могу успокоиться! Хоть и знаю, что не выйти из тюрьмы дьяволу, а Леонардо, то есть Бербера, вряд ли когда-нибудь вернется в Италию… И все-таки руки чешутся отомстить!
— Не стоит делать мщение смыслом жизни. Ты прекрасный человек, Санта, в тебе живет дух чуда и праздника. Ты — Бельканто, лирический герой, и не стоит перехватывать амплуа басов. Боевые марши не по твоей части, l'amina allegra, как говорили в старину про лицедеев — «пламенная душа»! — Кристина вдруг почувствовала себя сильной и мудрой. Этакой всепрощающей, милосердной девой, вознесшейся высоко над пороками и страстями бренного мира. Она по-матерински прижала к себе Санту и коснулась его лба губами:
— Будь счастлив и не изменяй своему прозвищу, Святой. Такими именами зря не бросаются.
— Девочка! Я только сейчас понял, что мы расстаемся. И я даже не узнаю, что ты будешь делать, ну, хотя бы завтра вечером в холодной, дождливой Москве! Где ты будешь жить, чем станешь заниматься? — Санта с неподдельным испугом схватил ее за руки, словно боясь отпустить.
— В Москве еще, наверно, лежит снег и кружат метели… Завтра вечером я буду пить чай с мамой и бабушкой, а на столе будет стоять банка моего любимого малинового варенья из нашего сада. И буду рассказывать всякие небылицы… ну, например, как провела вечер в шикарном клубе Рима и мне пел романсы лучший тенор Италии…
— А потом, Кристина?
— Потом бабушка спросит, не женат ли, случаем, тенор и почему я вернулась домой одна… И еще меня станут отговаривать, когда узнают о моих планах на будущее…
— Каких планах, Кристина?! — Санта нетерпеливо встряхнул ее, почувствовав в тоне что-то недоговоренное.
— Не все ли равно? Главное, я намерена продолжать учебу в институте. А остальное еще не придумала.
— Неправда! Ты что-то уже наметила, верно? Ну, ладно, не буду лезть в душу, — слегка обиделся Санта, наткнувшись на стену молчания. — Только дай слово, что обязательно приедешь ко мне. Сюда, в Италию, или в Зальцбург. Слышишь? Мне будет ужасно не хватать тебя…
Вид у него был растерянный и печальный: ребенок, теряющий любимую игрушку.
— Так всегда кажется, когда расстаются люди, пережившие вместе нечто значительное. Но проходит время, и воспоминания выцветают, блекнут, как фотографии в старом альбоме. — Кристина примирительно улыбнулась, коснувшись пальцем ямочки на подбородке Санты. — И через пару лет ты не сможешь вспомнить, какого цвета были у меня волосы… А я стану говорить: «Ах, у него появлялись такие славные ямочки на щеках!»
— Не надо грустить, детка… Все будет по-другому, мы будем часто видеться и без конца пересказывать наш общий детектив, украшая его новыми захватывающими подробностями… А сегодня мы вообще не будем расставаться…
Санта значительно посмотрел в глаза Кристины. Она застыла, не в силах произнести ни слова.
— Я снимаю шикарные апартаменты с широченной кроватью, в которой просто страшно спать одному! — Санта заговорщицки улыбался, скрывая призыв и мольбу, горящие в его взгляде.
Кристина отстранилась, отрицательно покачав головой.
— Нет, милый, — твердо сказала она, хотя голос предательски дрогнул, а кончики пальцев мгновенно превратились в лед. — В этих отношениях мы давно поставили точку. Закутайся потеплее и мечтай о своей Изе. Она уже, наверно, обдумывает меню к торжественной встрече.
— А о ком будешь мечтать ты? — Санта не сумел скрыть обиду, став чужим и холодным.
— Я слишком устала от грез, — грустно усмехнулась Кристина, изобразив разочарование и пресыщенность. — Хотелось бы выспаться перед отлетом.
А как же ей хотелось крикнуть в замкнувшееся, насмешливое лицо Санты, что не хочет такой любви — торопливой и легкой, как дорожный флирт. Что она просто умрет от тоски и обиды в его прощальных объятиях… И боится сделать тот единственный роковой шаг, который отделяет безответную любовь от ненависти.

 

В аэропорту «Леонардо да Винчи» Кристина, отделенная толстым стеклом от провожающих ее Эудженио и Санты, выглядела озабоченной и отстраненной, будто уже перешагнула за разделяющую их границу. Провожавшие наблюдали за работой таможенника, раскрывшего чемодан пассажирки московского рейса. В руках чиновника сверкнули россыпи драгоценных камней. Он спешно удалился со своей находкой, обнаруженной в багаже русской девушки, и вскоре вернулся, возвратив драгоценности владелице с улыбками и пространными объяснениями. Кристина победно помахала рукой провожающим и быстро ступила на эскалатор, увозящий ее к другой жизни.
Как жаль, что нельзя сейчас же пересказать друзьям забавный эпизод: таможенник, обнаружив находящиеся долгое время в розыске «драгоценности», отнес их эксперту. Тот, узнав украшения, улыбнулся:
— Эти штучки теперь могут заинтересовать только музей криминалистики. Нам бы эту вещицу раньше поймать, когда в ней «Голубой принц» красовался! — Эксперт подержал в руке диадему с зияющим пустым глазком в центре и задумчиво покачал головой, припоминая связанную с ней шумную историю.
Таможенник вернул «драгоценности» пассажирке, а вот с гранатовым браслетом засомневался.
— Возможно, эта вещь представляет историческую ценность? У синьорины есть документы, разрешающие вывоз? — поинтересовался он.
— Не возможно, а наверняка, — поправила его Кристина. — Это моя фамильная собственность, вывезенная из России и теперь туда возвращающаяся. Это указано в декларации.
…Она покидала Рим в ясное, погожее, весеннее утро. Под крылом «боинга», делающего круг над «вечным городом», весь он был виден как на ладони. Сердце замирало от тоски и восторга, угадывая в поблескивающих на солнце куполах, в четких линиях архитектурных ансамблей и пятачках площадей хороших знакомых, чьи имена торжественно звучали в памяти: Foro Romano, Arco di Traiana, Campidoglio, Colosseo… А вон там — в самом конце Via Appia, начинается сад, скрывающий виллу Антонелли…
«Прощай, Рома! Я увожу лучшее, что смогла получить от тебя…» Улыбаясь, Кристина опустила веки и машинально погладила руками живот. Уже месяц она знала о своей беременности. И еще пару дней назад была уверена, что в Москве тут же избавится от нее… Как же она сразу не поняла, что никакого аборта не будет, что в октябре появится на свет необыкновенный малыш, подаренный ей Санта-Ромой.
«Прощай, Рим! Приветствую тебя, крошка Романо!..»
— Нельзя ли попросить у вас стакан молока? — обратилась Кристина к стюардессе, развозящей спиртное и прохладительные напитки.
— Конечно, синьора! — ответила девушка, скользнув наметанным глазом по животу пассажирки, бережно накрытому ладонями.
Назад: 6
Дальше: 8