Римская весна, обычно ранняя и яркая, в этом году не радовала. Март напоминал начало неудачного московского мая — дождливого, ветреного и холодного. Почти все время, пока шел судебный процесс по делу Сальваторе Лиджо, моросил нудный дождик. А серые низкие облака, проносящиеся над городом с порывами резкого ветра, не разрешались веселой грозой, ливень хлестал совсем по-осеннему, превращая улицы в шумные реки.

Несмотря на безрадостную погоду, во Дворце правосудия держалась приподнятая, почти праздничная атмосфера. Процесс, ставший частью широкомасштабной операции «Чистые руки», поднял мощную волну общественного мнения и возбудил обывательский интерес. Проблема мафии, отечественной и экспортируемой с Востока, который раз стала ребром, взывая к решительным мерам со стороны правительства. Разоблачение Дона Лиджо потянуло за собой цепь арестов: восемнадцать человек село рядом с шефом на скамью подсудимых. Скандал следовал за скандалом.

И вот, наконец, все было позади — оглашены приговоры, виновные наказаны, свидетели вернулись к мирной жизни, а имя Кристины Лариной ушло из броских заголовков на периферию газетных листов.

Пятнадцатого марта, завершив окончательно все протокольные формальности, Кристина и Санта оказались в мокром и пустом скверике. Возле каменной статуи какого-то исторического персонажа крутились две болонки, с интересом обнюхивая углы постамента. Их хозяин, зябко нахохлившись, сидел на скамейке под густыми ветвями лавра. Завидев приближающуюся парочку, он посвистел собакам и направился в боковую аллею.

Кристина с отвращением зажмурилась, заметив на оставленной стариком газете свою крупную фотографию. Листки прилипли к деревянному сиденью, темнея и набухая от падающих с твердой глянцевитой листвы капель.

— Как же это надоело! Когда за нами захлопнулась дверь Дворца правосудия, мне показалось — грянул праздничный салют, знаменующий начало новой жизни, а все грязное, противное, страшное осталось там, в пыльных архивах… — Кристина сунула скомканную газету в урну и вздохнула: — Так хочется оказаться в Москве, где никто не станет показывать на меня пальцем, а чужие взгляды будут равнодушно скользить мимо. Равнодушно скользить — как это здорово! — Поплотнее завернув шарф, она присела на край скамейки.

Санта стоял рядом, раскачиваясь на толстых подошвах в довольно большой луже. Настроение у него, по всем приметам, было воинственное.

— И уже через неделю синьорина Ларина будет с тоской вспоминать о фотокорреспондентах, телевидении, интервью, блестящих деловых предложениях, жадном внимании толпы, которым была окружена здесь. — Санта насмешливо взглянул на хмурящуюся девушку и присел рядом.

— Уточняю, — не глядя на него, сказала Кристина. — Мне поступило три чрезвычайно интересных предложения: написать мемуары «В объятиях оборотня», сняться в крошечной роли русской потаскухи в телевизионном сериале, а также… сотрудничать кое с какими отделениями правоохранительных органов…

— А предложения «руки и сердца»? — Санта лениво пожевывал листик лавра. — Разве большеглазая, милая и такая трогательно-незащищенная малышка не привлекла сердобольных синьоров, мечтающих о семейном счастье?

— Отбоя не было, — сурово отрезала Кристина и поднялась. — Ну что, пора по домам?

Ей вовсе не хотелось признаваться в том, что сердце разрывается от боли при мысли о предстоящей разлуке. Послезавтра самолет «Alitalia», сделав круг над «вечным городом», унесет ее на восток, оставив позади все беды и радости, волнения и тревоги, подаренные Римом. Дурацкую историю с «Оборотнями», кажущуюся теперь, после счастливого финала, детской «страшилкой».

Кристина могла бы остаться в Италии, воспользовавшись одним из предложений, но главного, единственно важного предложения сделано не было: Санта и словом не обмолвился, что его тяготит разлука с девушкой, пережившей вместе с ним самые невероятные дни в своей жизни.

Загадочный, непредсказуемый Санта… Он был дружелюбен и внимателен, поддерживая Кристину и Паолу на протяжении всего процесса. Он возил девушку по окрестностям Рима, показывал свои самые любимые места, приглашал на музыкальные концерты и совершал в компании эффектной блондинки набеги в экзотические ресторанчики.

После памятной ночи в охотничьем домике Кристина находилась на грани нервного срыва, и Санта делал все, чтобы помочь ей восстановить душевное равновесие. Он резвился, как школьник, и лишь иногда Кристине удавалось заметить скрывавшуюся под напускным весельем грусть. Казалось, он что-то постоянно обдумывал и решал — там, в потаенных глубинах души. И частенько корил себя за допущенные промахи — это было заметно по глазам, приобретавшим смоляной злой блеск.

…Однажды, во время мучительного разбирательства в суде, заполненного перетряской «грязного» белья — выяснениями подробностей интимной жизни обвиняемого и свидетелей, Кристина впала в отчаяние. Ей хотелось заткнуть уши, спасаясь от неумолкающих глумливых голосов, забрасывающих сжавшуюся от стыда свидетельницу пудовыми вопросами: «Сколько раз вы вступали в интимную близость с синьором Вествудом? Предлагал ли он вам законный брак? Какого рода отношения связывали вас с обвиняемым? Как долго сопротивлялся Сальваторе Лиджо вашим попыткам стать его любовницей?» И снова, снова — про Строцци, Марджоне, Санту… Кристина, словно впавшая в столбняк, отвечала коротко и монотонно. Она видела выражение лица Санты, сидящего в первом ряду, и понимала, что окончательно теряет его. Не презрение или брезгливость, нет! Безысходная грусть сковала его подвижные черты. Санта тупо смотрел прямо перед собой и, казалось, ничего не слышал. Сразу же после окончания заседания он исчез. Кристина уже выезжала из узкого переулка, ведущего от автостоянки к центру города, когда дорогу ей преградил голосующий мужчина.

— Не подбросите к Колизею, синьорина? У меня проблемы с мотором. — Санта поспешно сел рядом с ней и слегка сжал локоть. — Прости. Я настоящий подонок. Так хочется остаться чистеньким! Не выйдет, мы все тут по уши в дерьме! Прости, прости, детка… Покатили на свежий воздух и ни звука о всех этих делах. Виллу Боргезе знаешь? Давай туда, как раз подходящее место для лирических прогулок беззаботной парочки!

В старом парке было пустынно и тихо. Здесь все уже покрылось первой нежной зеленью. Но небо хмурилось и запах весенней земли навевал осеннюю прощальную грусть. В тишине шелестели падающие с ветвей капли и вопросительно пиликала какая-то птица: «что же? что же? что же?»

Они молча бродили среди величавых, ко всему безразличных статуй, сидели возле плескавшихся, несмотря на дождик, фонтанов. И думали каждый о своем. Решение погреться в каком-нибудь отеле пришло как-то вдруг. Заказав в номер ужин, они сразу оказались в широкой скрипучей кровати, пытаясь спрятаться в объятиях от неотступной тревоги и сомнений. Без конца анализируя свое участие в «деле Дона Лиджо», они терзались чувством вины: в смерти Элмера, Риты, нерожденного ребенка было еще много непонятного, мучившего совесть. Кристина и Санта часто замолкали среди напускного веселья, боясь задать друг другу вопрос, способный поднять бурю печальных воспоминаний. Их тянуло друг к другу, как сообщников пережитой драмы, но страх разбередить раны заставлял молчать о том, что мучило больше всего.

— Вы были хорошей парой с Элмером, ну хотя бы в постели? — спросил Санта, как только они разомкнули объятия.

Кристина, натянув простыню до самого подбородка, уставилась в потолок. Она боялась расплакаться от жалости к себе. Ну как объяснить, что влюбленность в Вествуда была придуманной, инфантильной, неуклюжей. И разве честно будет признаться сейчас, каким посредственным любовником оказался ее кумир, как потрясла ее сила и нежность Санты там, на морском берегу? Нежность, о которой он теперь и не вспомнил…

— Извини, я не должен спрашивать об этом. Ведь сейчас ты моя. — Санта, сорвав с нее простыню, с какой-то грустью касался рукой обнаженного тела. — Ты очень красивая. Без синяков и ссадин твоя кожа светится подобно каррарскому мрамору… роскошная женщина, чужая женщина… Мечта, взятая напрокат…

— Нет! — Кристина зажала его губы ладонью. — Нет, милый. Я твоя, совсем твоя…

Они снова предались любви, горячо и яростно. Но близость не спасла, не принесла, как тогда, на пустынному берегу, блаженства высшего единения, отрешения от мирских забот… Обнаженный Санта, излив свою страсть, казалось, забыл о подружке. Озаренный зеленым сиянием рекламы, мигающей на крыше противоположного дома, он выглядел чужим и недосягаемым. Совсем иным, чем час назад, в вечернем парке, когда старался согреть в своих ладонях озябшие пальцы Кристины. Его рука машинально перебирала белокурые пряди лежащей рядом девушки, а мысли витали далеко — в неведомых ей краях. С острой печалью Кристина подумала, что так ни разу и не назвала его Ромой. А Санта и не вспомнил, как хотел стать для нее «завоеванным Римом».

После этого эпизода они оба, словно сговорившись, не упоминали о близости, перейдя на чисто дружеские отношения. Кристина решила, что сердце Санты, по всей вероятности, занято, а его планы на будущее не связаны с ней. Она заказала билет в Москву, торопясь разорвать мучительную неопределенность. И теперь, поднявшись с влажной скамейки, решительно направилась к автомобильной стоянке:

— Финита ла комедиа! Все, да здравствует свобода! Я получила документы, визу и даже удостоилась теплого рукопожатия своего бывшего мучителя — комиссара Курбе… Немного поднапрягусь — и с чистой совестью отправлюсь в новые приключения!

— Насчет приключений я сильно сомневаюсь, — хмыкнул Санта. — Чтобы отделаться от призраков прошлого, придется сильно постараться. Сдается мне, они сильно привязчивые.

Глаза Санты погрустнели.

— Может, мне подвезти тебя? Как-то страшно отпускать, хотя все мерзавцы в тюрьме, как бриллианты в сейфах. А кое-кто по моей милости жарится в аду.

— Перестань, Санта! Даже у судьи не было сомнений в твоей невиновности в смерти Рино. Если бы ты не оказался более ловким, оттолкнув нацеленный в тебя пистолет, то сейчас, видимо, я сидела бы с букетом цветов у твоей могилы. Думаешь, было бы благородно позволить пристрелить себя этому монстру? А знаешь, в качестве приятного самообмана я воображаю, что ты героически отомстил за меня… Мне было бы трудно смириться с мыслью, что это животное, надругавшееся надо мной, живет и здравствует, карауля новые жертвы. — Кристина сжала руку Санты и просительно заглянула в его глаза. — Позволь мне сохранить эту иллюзию, ладно?

— Фу, черт! — Санта в сердцах пнул ногой мраморный постамент статуи. — Как приятно быть героем! Этот увешанный орденскими лентами каменный генерал не считал трупы на полях сражений, наслаждаясь победой. Я пристрелил гнусного гада, даже не зная еще о том, что он сделал с тобой. И теперь задушил бы его еще раз голыми руками за твои слезы, Кристина.

— Спасибо. Никогда не знала, как сладка месть. Тем более когда за тебя мстит любимый человек… Ну, брат или друг… — спохватилась Кристина, заливаясь румянцем. — А подвозить меня больше не надо. Неохота возвращаться потом сюда за своим «фиатом». К тому же я теперь очень самостоятельная.

Усадив Кристину в ее новый, взятый напрокат «фиат», Санта захлопнул дверцу:

— Не грусти, детка!

— Чао! — улыбнулась ему Кристина, окаменевшая от того, что Санта не обронил ни слова о возможности будущей встречи, не намекнул на предстоящие проводы.

— Моменто, бамбина! — Он положил руку на опущенное стекло, словно придерживая автомобиль, а другой достал из кармана и бросил на колени девушки конверт. — Ознакомься внимательно. Прошу выполнить все условия. Договорились?

Он наклонился, заглядывая в ее озарившееся радостью лицо.

— Хорошо. Изучу послание и доложу впечатления. — Кристина с трудом удержалась, чтобы не коснуться мокрых смоляных завитков, упавших на лоб Санты, не шепнуть: я люблю тебя…

— Чао! — крикнула она и нажала на газ.

…Закрыв за собой дверь номера, Кристина, не раздеваясь, распечатала фирменный конверт клуба «Клубника со сливками». На густо-розовой глянцевой карточке приглашения стояло ее имя, а в программе вечера было заявлено о выступлении «любимца сливочной публики» певца Санта-Ромы. На обратной стороне билета приписка от руки: «Не опаздывать, не пугаться сюрпризов, не стесняться выглядеть сногсшибательно».

Кристина весело хмыкнула: ну что же — сюрприз за сюрприз! Санта видел в ней стеснительную чужестранку, комплексующую по поводу появления в «обществе». Конечно, короткое знакомство в охотничьем домике, далеко не увеселительное путешествие по югу и присутствие на процессе в компании главных свидетелей — не лучшие ситуации для демонстрации красоты и обаяния. В таких переделках трудно показать себя в выгодном свете, да просто-напросто — сохранить достоинство! Не повезло, как жестоко не повезло! Встретить парня, о котором мечтала всю жизнь, и лишь для того, чтобы на его глазах вываляться в грязи! Чего стоили подробности интимной жизни Кристины Лариной, всплывшие на суде! Создавалось впечатление, что эта маленькая жадная шлюшка, рвущаяся к славе и деньгам любыми средствами, легко распоряжалась своим телом.

Во время процесса Кристина изо всех сил старалась выглядеть как можно незаметней, отказываясь от косметики и надевая неизменно один и тот же темный строгий костюм. Она так свыклась с образом серой мышки, что даже удивилась, распахнув шкаф: кому принадлежат все эти нарядные вещи, для какой жизни предназначались? Отрывками из давно забытого фильма промелькнули эпизоды банкетов, приемов, коктейлей и презентаций, на которых присутствовала восходящая на горизонте славы русская фотомодель. Короткий период расцвета Лариной в агентстве «Стиль» сопровождался пламенными взглядами, мужским вниманием, «деловыми предложениями» пожилых синьоров, страстным ухаживанием молодых. Ее соблазняли — подарками, обещаниями, сладкими речами, сулящими богатство и пылкие плотские утехи. Конечно, мало что можно было принимать за чистую монету, но Кристина и не пыталась присмотреться к своим поклонникам, отвергая всякие попытки сближения. Ей нужен был Вествуд, один только Вествуд. Наверно, в этом и заключается русский менталитет — в туполобом упрямстве, слепой мечтательности и пренебрежении доводами рассудка.

Ну что же, завтра вечером Кристина Ларина простится со своим нелепым авантюрным прошлым и пустыми иллюзиями. Она постарается быть на высоте, расставаясь с «красивой жизнью». Последний выход обязывает блеснуть, оставив за собой флер прекрасной мечты и тоску неосуществленных желаний. Легкое сожаление по упущенной возможности — единственное, что она может оставить в сердце Санты.

Забравшись в ванну, Кристина расслабилась, мысленно перебирая варианты вечернего туалета, и чуть не задремала в душистой пене. Телефон зазвонил неожиданно, бодро. И понятно: в трубке звучал бархатный тенор Санты, умевший принимать нежнейшую, обольстительную окраску.

— Синьорина Ларина? Вас беспокоит сам «сливочный» маэстро, встревоженный отсутствием вестей. Вы принимаете мой ультиматум? Брависсимо! По этому случаю я вношу в вокальную программу некоторые изменения — специально для вас, прелестнейшая.

— Гимн Советского Союза или песню «Подмосковные вечера»? Не стоит, синьор Бельканто, я предпочитаю классику.

— А я — послушных, но храбрых малышек! Вот что, детка… — Он перешел на обычный дружески-небрежный тон. — Имел великодушные намерения «пасти» тебя завтра весть день. Все-таки прощание с Римом. А ты еще не посетила его главные достопримечательности — центральную свалку и колонию бомжей, живущих в старых баржах. Там целое бандитское логово! Очень хотелось прогуляться с тобой в криминогенной обстановке, вспомнить былое. К несчастью, дела. Прости. Только одна, пожалуйста, туда не суйся. Это не аристократическая забегаловка «Лиловая свинья». Слышишь, детка, постарайся сохранить свою мордашку без фингалов.

— Будет не просто, но я найму телохранителя, — ответила Кристина с двойственным чувством.

Ее радовала забота Санты и его намерение, пусть не реализовавшееся, провести последний день вместе. Но этот насмешливый тон, намеки о синяках, о тяге к бесконечным авантюрам… Очевидно, для Санты Кристина Ларина навсегда останется легкомысленной девчонкой, ввязывающейся в сомнительные переделки, каким бы ни был официальный вердикт. Из всех передряг скандального процесса Кристина вышла победительницей — жертва «оборотня» Лиджо, сумевшая спастись из его сетей и помочь правосудию схватить злодея.

«Героиня, а не обвиняемая» — так называлась одна статья, основанная на интервью с Паолой и семейством Коруччи, давших Кристине самые лестные характеристики. В заключительном слове прокурор грозно вздымал длань в сторону подсудимых, говоря о нравственном растлении невинных созданий, и при этом обращался к синьорине Лариной, так что присутствующие в зале свернули шеи, пытаясь разглядеть девушку. «К счастью, — провозгласил прокурор, — чувство достоинства и чести живо в юных душах, к какой бы нации они ни принадлежали и какую бы веру ни исповедовали». Представительницы женских союзов, различных общественных партий чествовали Кристину как героиню.

Но Санта… Как зажечь в его глазах огонек восхищения, загоравшийся тогда, на берегу, в обществе избитой, храброй беглянки? «Поздно и безнадежно», — решила Кристина, с болью вспоминая их безрадостное свидание в отеле. Из опасных, будоражащих кровь приключений, из чудесного уединения в сказочном краю заколдованные путешественники вернулись в реальность. Чары рассеялись, обнаружив неприглядную правду: Тинка, подружка Надин-Белоснежки, не пара отпрыску аристократического рода делла Форте.

С тех пор как безродный авантюрист по прозвищу Санта превратился в Романо делла Форте, Кристина стала называть его «Маэстро», «Бельканто», избегая звучащего с многозначительным подтекстом имени Романо и громкой дворянской фамилии.

Очевидно, понятие «социальной дистанции» не выдумка победившего пролетариата, возмечтавшего «стереть границы» между слугами и господами. Девушка из семьи «новой советской интеллигенции» начинала испытывать что-то вроде комплекса плебейства в присутствии не столько особ аристократической крови, сколько в атмосфере их барственного окружения. Дворцы и поместья, мажордомы, горничные, шоферы и садовники с неизменным выражением довольства и угодливости на лице, заставляли щемить сердце простой «соц. служащей», совсем недавно пылесосившей московский офис.

Не имея привилегий богатства или происхождения, Кристина стремилась к превосходству в честной борьбе, зная, что далеко не обделена природой. Собираясь в аристократически-богемный клуб, она приложила все усилия, чтобы превратить себя в принцессу — соблазнительную, небрежную, уверенную в своей притягательности юную леди. Зная стиль «Клубники со сливками», она остановилась на длинном платье из тонкого бархата цвета темного вина. Облегающее фигуру, с узким глубоким вырезом на груди, платье выглядело классически-непретенциозным и в то же время изысканным. К нему она могла надеть свой любимый гранатовый браслет, словно делавший ее причастной к традициям иной, великой культуры, к иному, возвышенно-романтическому идеалу женственности.

Легким движением пальцев Кристина взбила крупные локоны «а-ля Шиффер» — именно такую прическу соорудил ей Эудженио Коруччи для первой фотопробы в агентстве «Стиль». И медленно, со значением, надушила запястья, шею, затылок новыми для себя духами «Фам».

«Да, я русская. И горжусь этим. У меня никогда не было прислуги, и я не привыкла пить кофе в постели. Но я достаточно образованна, чтобы не ударить лицом в грязь в обществе королевы, и вполне терпима, чтобы не заставлять краснеть в моем присутствии невеж и снобов… Да, я ошибалась, была наивной, доверчивой, слабой. Но теперь я повзрослела, стала большой и сильной», — сказала Кристина своему отражению в зеркале и убедилась, что это не ложный самогипноз. Она действительно стала другой, умеющей постоять за себя и посмеяться над своими ошибками. Этот новый блеск в глазах стоит дюжины ушибов и царапин. «Аванти, бамбина!» — подмигнула себе Кристина и сплюнула через левое плечо.

Санта в черном смокинге встречал ее у входа в клуб. Он, видимо, не раз выскакивал из-под светящегося козырька над дверьми к подъезжающим машинам — его волосы и костюм осыпал дождевой бисер.

— Наконец-то! Уже запсиховал, думал, тебя опять украли. — Подхватив под локоть девушку, Санта повел ее к сверкающему огнями подъезду.

Этот властный жест мужчины-хозяина окатил тело Кристины горячей волной. Она благодарно коснулась губами его щеки, ощутив прилив праздничной радости.

— Ну как, синьор Бельканто, ваши условия выполнены? — Кристина небрежно повернулась перед зеркалами в фойе, демонстрируя свое несомненное великолепие. Санта застыл в восхищении, не решаясь притронуться к своей даме, и она сама протянула ему руку.

— Приятно завладеть самой прекрасной дамой в этом клубе. Даже на один вечер. — Санта неожиданно смутился.

— Мне не понравился комплимент без итальянской широты и цыганской цветистости. Ты думаешь, что в масштабах Рима у меня могут быть соперницы? И зачем сразу заявлять об одном вечере, когда впереди целая вечность!

— Считай, что уговорила с полуслова: ты лучшая девушка в мире, и этим титулом я награждаю тебя навсегда. С правом наследования до седьмого колена.

Они прошли через затемненный, наполненный нарядной публикой зал к угловому столику, за которым уже кто-то сидел.

— Надеюсь, вас не надо знакомить? — обратился Санта к Кристине, кивнув на поднявшегося им навстречу мужчину.

— Добрый вечер, синьорина Ларина! — Комиссар Курбе почтительно склонил голову, целуя протянутую Кристиной руку.

— Я удивлена…

— Неприятно удивлена. Ведь так? — уточнил комиссар и добавил: — Мне хотелось бы изменить эту формулировку. В основном ради этого я принял приглашение Романо делла Форте. Ну, разумеется, и для того, чтобы слушать известного певца Санта-Романо. Говорят, он чрезвычайно популярен в элитарных кругах.

— В результате рекламной кампании судебного заседания. Жаль, что во Дворце правосудия меня не вызвали на «бис», когда адвокат со слезой в голосе поведал публике душераздирающий эпизод о спасении из огня русской девушки… Интернациональная солидарность, личное мужество… — Санта наполнил бокалы. — Предлагаю начать с тоста за взаимопонимание.

Они выпили, не глядя друг на друга. Кристина злилась на Санту за безнадежно испорченный вечер. Присутствие человека, сделавшего все возможное, чтобы упрятать ее за тюремную решетку, не радовало. Курбе не верил ей ни на грош, и это трудно забыть, как бы галантно ни вел он себя после. Но главное — обида! Вместо ужина вдвоем — лирического и нежного — еще одно судебное разбирательство. Хорошо же провел ее Санта! Кристина заметно сникла, решив вскоре покинуть компанию, сославшись на головную боль.

— В ходе судебного процесса вам, Кристина, стало ясно, что, помимо официального, я вел параллельное расследование: не всегда можно убедить начальство в разумности своей концепции и выработанной методики ведения дела…

— Но простите, синьор Курбе, я бы не хотела возвращаться к деловым «беседам». По вашей милости я пережила немало тяжелых дней в тюрьме и после… после побега… Не будем больше вспоминать об этом. — Кристина с мольбой посмотрела на мужчин. — Ведь я уже на полпути к дому.

— Я вовсе не навязываюсь в ваши друзья, синьорина, и не собираюсь изображать из себя этакого ангела-хранителя… Увы. — Джованни крутил в руке бокал, отбрасывающий на скатерть золотистые блики. — Просто хотелось кое-что прояснить. Из чувства гуманности, полагаю. Ведь вы будете позже ломать голову, пытаясь составить детали шарады в единое целое и не находя необходимых звеньев… Понимаю, этот вечер не для скучных монологов, а потому подброшу вам для размышлений всего пару фактов…

— Прошу прощения, Кристина. С синьором Курбе мы успели обсудить меню, а твой заказ я взял на себя. Надеюсь, угодил. Пожалуйста, — обратился Санта к подошедшему официанту, — телячью отбивную с картофелем фри — даме.

Кристина довольно улыбнулась, вдыхая аромат поданного блюда:

— Именно об этом я мечтала, глотая твои ужасные устрицы… Ты просто волшебник, Санта… комиссар, я слушаю вас. Давайте покончим все разом и будем веселиться. Вас не смутит, если я буду жевать?

— На здоровье. Это лишь украсит мой рассказ недостающими эффектами гедонистических радостей… Ваш побег, Кристина, во время транспортировки отчасти устроил я… Не отрывайтесь — картофель остынет… Я объявил о предстоящем суде, чтобы спровоцировать вашего «покровителя» на решающий шаг: он должен был, во избежание разоблачения, попытаться ликвидировать вас по дороге в суд. Мне пришлось позаботиться, естественно, о том, чтобы сохранить вашу жизнь…

— О Боже! — Кристина отодвинула блюдо. — Теперь мне кажется, что живые устрицы на морском берегу были вкуснее… Это так страшно вспоминать, — Кристина умоляюще посмотрела на Курбе. — Может, не будем больше упиваться ужасами? Совсем не способствует аппетиту…

— Детка! — Санта успокаивающе погладил ее руку. — Продолжай трапезу, ты же видишь, я спокойно ем. Ничего страшного: подосланный в виде «спасителя» малый должен был пристрелить тебя, но комиссар оказался проворней.

— Вашего похитителя убил я. Я тайно следовал за фургоном. Видел, как вы сбежали с места происшествия, а затем проследил весь ваш путь до виллы Антонелли, держа дом под контролем на случай, если кто-либо решится ликвидировать вас. Нам иногда удается видеть сквозь стены, но это профессиональный секрет.

— Не стану выпытывать. Я не Мата Хари, не соучастница Лиджо и даже не сотрудник ФСБ, как вам теперь уже известно. Вы спасли жизнь неплохого и, в сущности, абсолютно социально безвредного человека, комиссар. Я рада за вас и за себя.

— Синьор Курбе, как истинный итальянец, спас прежде всего красавицу. Ведь красота сама по себе не только национальная, но и общечеловеческая ценность. За вашу ясную голову, синьор Курбе, за твое очарование, Кристина! — Санта поднял бокал и после того, как вино было выпито, обратился к Джованни:

— Эта девушка, подарив едва знакомому парню «Голубого принца», покорила меня своей наивностью и фантастическим бескорыстием. А во время наших скитаний, не скрою, я погибал от действия иных чар. Вам не приходилось, Джованни, проводить зимние ночи на южном побережье? Уверяю, это лучше делать вдвоем!

Санта вполне очевидно пытался перевести беседу на легкомысленный лад, но Курбе не сдавался: он пришел сюда с определенной целью и напролом шел к ней, пренебрегая антипатией Кристины и шутливым настроем Санты.

— Когда среди виноградных холмов пылал сарай, а вы наблюдали за огнем из-за укрытия, надеясь, что преследователи сочтут вас погибшими и не пустятся вдогонку, вы очень рисковали, друзья. Ни один тупица не станет поджигать клетку, не удостоверившись, что птички не упорхнули. А с вами работали крепкие ребята… Нам с Карготти пришлось попыхтеть, чтобы помешать парням добить вас и доложить шефу об исполнении задания. — Курбе наконец принялся за свой ужин, аккуратно разделывая омара. — Отстраненный после побега Лариной от ведения дела, я взял недельный отпуск и славно отдохнул у моря. Отличные места, отличные! Вы правы, Романо, зима — прекрасное время для прогулки. Хотя компанию сержанта вряд ли можно признать удачной. Он похрапывает и боится мышей.

— А мне на редкость повезло с попутчицей, вернее, сообщницей, — мечтательно произнес Санта.

— Дон Лиджо рассчитывал разделаться сразу с двоими — с Кристиной и с вами… — упорно вел свою тему комиссар. — Мне пришлось оберегать два объекта. Я с облегчением вздохнул, когда пути несчастных жертв пересеклись — в том самом сарае среди виноградников.

— Значит, вы незримо следовали за нами, подстраховывая на крутых поворотах? Умело вели блесну, не давая акулам возможности заглотить наживку. Мы должны были вывести вас на главного злодея… Я правильно понял основной смысл вашей трогательной заботы, Джованни?

Курбе пожал плечами:

— Охота — моя профессия. Мне нужен был «спрут», а следовательно, интересовали вы. Не могу сказать, что было важнее. Но уж о собственной безопасности я думал меньше всего. Великое дело — азарт! Особенно, когда чувствуешь близость затаившегося зверя, его запах! — Мелькнувший в глазах Курбе фанатический огонек сделал лицо комиссара красивым.

«А ведь тогда, в тюрьме, я не могла себе представить ничего противнее, чем этот приплюснутый нос и жесткие, брезгливо поджатые губы!» — подумала Кристина, отметив преображение ненавистного комиссара.

— До конца дней я буду упиваться своим неожиданным триумфом! Выслеживая зверя, я не подозревал, какой дорогой трофей получу… После того как выяснилась пропажа бриллианта, я стал следить за близкими людьми Вествуда и особенно за опекавшим его Антонелли. Телефонные разговоры, естественно, прослушивались, но ничего серьезного не было. Меня насторожил звонок Романо, находившегося в розыске, и приглашение его в охотничий домик. «Будет интересный разговорчик!» — понял я, настраивая подслушивающую «пушку». К тому времени мне стало понятно, что Стефано не тот, за кого выдает себя. Но что под маской Антонелли скрывается Лиджо, стало ясно лишь из вашей беседы в домике, которую мы старательно записали. Это был лучший спектакль в моей жизни… И к тому же такой величественный финал: пожарище, спасенные дрожащие жертвы и физиономии этих монстров за серенькой решеткой тюремной машины!

— Спасибо, Джованни, за краткость доклада и личную скромность. Имей я на то полномочия, непременно представил бы вас к награде… Мой выход через десять минут. Надеюсь, на этом официальную часть нашего ужина можно считать завершенной. Криминальный сюжет исчерпан, начинается лирическая тема. — Санта наполнил бокалы. — Я пригласил вас сюда, комиссар, чтобы ни у кого не осталось сомнения в том, что Джованни Курбе — славный парень и отличный профессионал. Надеюсь, именно этот образ увезет с собой на родину наша гостья.

— Хм… — замялся Курбе. — Если честно, я допустил кучу промахов и чуть не позволил в финале безумному Гвидо спалить вас по приказу хозяина. «Десерт» в виде политой бензином соломы, разложенной вокруг домика, он приготовил заранее. И, кажется, сам Лиджо не раз намекал в процессе интереснейшей беседы, что намерен покончить с гостями во время «десерта». Не понимаю, какого черта вы сидели и ждали, когда вам поднесут сладкое, то есть начнут поджаривать? Ведь вы, синьор Романо, вытащили девушку за секунду до того, как рухнул потолок. Вам известно это, Кристина? Наш лирический тенор, не колеблясь, ринулся за вами в огонь… Может, именно этого вы ждали, наслаждаясь пожаром?

— Мы были в шоке, комиссар. Признания Лиджо и Берберы повергли нас всех в оцепенение. Не каждый день приходится участвовать в таком шоу. Мы же — мирные обыватели, а не героические стражи закона. — Санта поднялся. — Я вынужден оставить вас. Присматривайте за вашей бывшей подследственной, комиссар. Ведь именно отсюда ее уже однажды украли…

Не грусти, детка, я спою для тебя что-нибудь веселое. — Последние слова он прошептал на ухо Кристине и, весело подмигнув, исчез.

За столиком воцарилось молчание. Кристина рассеянно помешивала ложечкой фирменный десерт — горку клубники в хрустальной вазочке, покрытую пеной взбитых сливок.

— Скажите, Джованни, из лап Рино вытащили меня тоже вы? — нарушила она молчание, впервые обратившись к комиссару по имени. — Я поняла, что осталась в живых благодаря случайности. Или кто-то вмешался, защитил меня, правда?

Курбе загадочно улыбнулся:

— Спросите об этом своего дружка, девочка. У него есть еще немало секретов!

Публика бурно зааплодировала появившемуся на эстраде в лучах прожекторов Санте.

— Я начну свое выступление несколько необычно. Это романс для моей гостьи из России. Правда, после того как «Очи черные» спело трио ярчайших звезд оперной сцены, песня стала почти итальянской народной. Вы порадуете меня, если начнете подпевать. Слова ведь очень простые: «Очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные»…

Кристина замерла.

— «Как люблю я вас, как боюсь я вас…» — пел Санта, глядя прямо на нее.

— Заметили, у него почти нет акцента? — интригующе шепнул Кристине Курбе, и в ответ на ее вопросительный взгляд пожал плечами. — Это всего лишь наблюдение, не больше.

Санта пел по-русски, а голоса из зала охотно подхватили припев.

— Сожалею, синьорина Ларина, но мне пора. Передайте благодарность за доставленное удовольствие своему другу, — тихо сказал Курбе, собираясь уходить.

Кристина протянула ему руку:

— Спасибо за поддержку, Джованни, и от всей души желаю удачи. На досуге я точно подсчитаю, сколько раз вы спасли меня и сколько раз топили. Подведу баланс и вышлю вознаграждение.

— На звание Героя СССР, увы, уже рассчитывать не приходится. Но уверен, ваши подсчеты будут в мою пользу. — Курбе грустно посмотрел на Кристину и поднялся. — И дай нам Бог отныне встречаться лишь на концертах или праздничных торжествах.

— Постойте, последний вопрос, — задержала его руку Кристина. — Боюсь, мне так и не удастся свести концы с концами… совместить два ваших образа, комиссара-защитника и гонителя. Почему вы все-таки, десятки раз пытая меня на допросах своим недоверием, не дали хоть как-то почувствовать, что… что вы мой союзник? Отчего вы, добросердечный и галантный человек, изображали туповатого злодея, не давая мне ни малейшего шанса на понимание и сочувствие?

— О, прекрасная синьорина! — Засмеявшись, Курбе вновь присел на стул и подвинулся ближе к девушке. — Это вопрос не из простых. Предлагаю сразу три варианта ответа, выбирайте любой, хотя, как мне кажется, отчасти справедливы все вместе.

Первое: далеко не все услышанное вами на процессе, да и сегодня здесь, стоит принимать за чистую монету. Факты, конечно, верны, но их толкование… Толкование всегда — дело субъективного вкуса, личного мировосприятия, если позволите. То есть, я хочу сказать, что не всегда могу объяснить поведение с подследственными особенностями моего характера. Были и другие причины держать вас в строгости, синьорина, поверьте, для вашего блага.

— Допустим, вам надо было создавать видимость, — согласилась Кристина.

Джованни выглядел почти виноватым, но в его опущенных глазах сверкали насмешливые искорки.

— Второе: я полицейский, милая барышня. Профессиональная ищейка, натасканная на выполнение определенных обязанностей. И эти обязанности не предполагают галантность и обходительность. Как полицейский я был груб и придирчив. Но… — Курбе поднял на Кристину восхищенный взор. — Я наполовину француз, мадемуазель, и умею ценить прекрасное. Прикрывая и спасая вас, я руководствовался не только соображениями человеколюбия или профессиональным благом. Я получал эстетическое наслаждение, я чувствовал себя рыцарем и настоящим мужчиной. Но… это последнее «но», хоть что-то объясняющее в моем двойственном поведении — в роли гонителя и спасителя, как вы выразились, больное место Джованни Курбе… Я закоренелый холостяк, детка, и, как мне кажется, просто-напросто боюсь женщин… А следовательно — защищаюсь!

Джованни поднялся и поцеловал руку Кристины.

— Наилучшие пожелания, синьорина!

— Минутку, комиссар. Маленький женский секрет в ответ на вашу откровенность: мне показалось, ну, так, чисто интуитивно, графиня Паола покорена вашими многочисленными достоинствами. Неужели вы не заметили? Жаль…