Глава 11

Известие о том, что Василий уходит от нее, Женя восприняла спокойно. Настолько спокойно, что даже сама испугалась своего бесчувствия. Василий пришел к ней забрать кое-какие вещи и отдать ключи. Перед этим Женя не видела его три дня и даже не могла связаться с ним по телефону. Василий очень сухо, даже как-то по-деловому рассказал ей о случившемся, а потом очень странно посмотрел на Женю. Возможно, он ждал, что она станет умолять его остаться. Но Женя, в течение всего разговора сидевшая с опущенными глазами, сказала только:

— Ну что ж, конечно, всем так будет лучше. Тем более что ты все решил. Обо мне не беспокойся, я очень благодарна тебе за все. На самом деле ты очень помог мне. А теперь тебе надо идти к тем людям, которым твоя помощь нужнее. Не будем превращать наше прощание в мелодраму, иди. Всего хорошего. Позвони как-нибудь, я буду рада.

Василий покинул Женину квартиру решительной походкой человека, которому уже нечего терять. Женя закрыла за ним дверь и прошла в спальню. В странном оцепенении она вытянулась на кровати. Она действительно ничего не чувствовала — ни боли, ни даже огорчения. Как будто ничего не произошло.

«Но ведь и на самом деле ничего не произошло, — сказала себе Женя. — Я как была одна, так и осталась. Если бы я хоть немножко его любила, все могло бы сложиться иначе. Он бы так легко не оставил меня. Забавно все-таки получается, — она мрачно усмехнулась, — стоит только какому-то человеку приблизиться, как во мне начинает действовать какая-то отталкивающая сила. Никого не могу удержать рядом с собой. Некоторые уходят от меня, некоторых я сама от себя отталкиваю. Может быть, меня сглазили или порчу навели? А вдруг это сделал Антон? Он же любитель всяких восточных эзотерических штучек. Может быть, он все ждет, что я к нему вернусь? Фу, какие глупости! — оборвала себя Женя. — И придет же в голову такое. В том, что произошло с Васей, я ничуть не виновата. Это его семейная история, которая ко мне не имеет никакого отношения. Он, бедный, чувствует себя таким подавленным и виноватым. Хотя, по-моему, зря. Может быть, и грех так рассуждать, но, по-моему, его дочка все очень хорошо рассчитала. Она не хотела умирать, ей нужно было просто попугать родителей, чтобы они опять стали жить вместе. Но все равно, — подумала Женя, — эта девочка заслуживает уважения. Пойти на такой риск! А если бы мать задержалась на работе? Бедный Вася, он такой хороший отец. А у нас с ним уже никаких детей не будет…»

Женя вздохнула, поднялась с кровати и прошлась по пустой и тихой квартире. Сегодня эта пустота и тишина подействовали на нее угнетающе. Она подошла к пианино и ласково провела ладонью по его полированной поверхности. Недавно она пригласила настройщика, который наконец-то привел инструмент в порядок. Женя не собиралась устраивать музыкальные вечера и даже играть на пианино в одиночестве. Просто ей хотелось, чтобы старый, еще прабабушкин инструмент звучал так же хорошо и чисто, как раньше. Женя постояла немного рядом с пианино, а потом у нее возникла одна идея…

Она быстро прошла на кухню, открыла ящик рабочего стола, где у нее хранились хозяйственные мелочи, и нашла две длинных свечи. Это не совсем то, что ей нужно, но все же… Женя вернулась к пианино и вставила свечи в канделябры, прикрепленные к корпусу старинного инструмента. Конечно, сюда бы больше подошли не эти простоватые свечи из мутно-желтого парафина, а какие-нибудь зеленые или лиловые, с ароматом хвои или сирени. Они бы потом образовали красивые наплывы на потускневшей от времени латуни.

«Надо будет пойти в какой-нибудь модный магазин и купить красивые свечи. Раз мне некому играть, буду играть хотя бы себе», — подумала Женя и заглянула в нижний ящик бюро. Бюро тоже было старинное, может быть, даже старше, чем пианино. Женя так привыкла к антикварной мебели, окружавшей ее дома, что в современных интерьерах чувствовала себя неуютно.

В нижнем ящике бюро хранились ноты. Женя не заглядывала сюда уже очень давно. Она и не помнила, когда последний раз играла. Кажется, после того, как она закончила музыкальную школу, она к инструменту больше и не подходила.

«Ну да, правильно, — вспомнила Женя, — сначала умерла бабушка, потом уехала мама, пианино не смогло пережить эти потери и расстроилось. Ничего, старичок, — подумала Женя, перебирая ноты, — мы вдохнем в тебя новую жизнь».

Среди нот были совсем старые, с пожелтевшими страницами, пахнущие музейной стариной, а были и Женины, с пометками учительницы из ее музыкальной школы.

«Что бы такое сыграть? — размышляла Женя, перебирая шершавые от пыли листки. — Разве что это?»

Она поднялась с колен, держа ноты в руках, потом подула на них — поднялось легкое облачко пыли. Женя дала себе честное слово, что завтра же пропылесосит книжные полки и ящики с бумагами. Потом она поставила ноты на пюпитр и подняла крышку пианино. На нее смотрел ряд черно-белых клавиш, они как будто с нетерпением ждали, когда чьи-то пальцы оживят их. Женя решила сыграть отрывок из «Хорошо темперированного клавира» Баха. Это произведение она играла на выпускном экзамене в музыкальной школе и получила за него пятерку. Все-таки обидно, что она так долго не садилась за инструмент.

Женя тронула пальцами клавиши, ей показалось, что они зазвучали одобрительно. Она попыталась сыграть самое простое место, Баха она играла робко, как неуверенная в себе школьница. Но все же свечи горели, прекрасная музыка звучала, а на Женином лице появилось вдохновенное выражение. И вдруг ей стало смешно. Она резко оборвала игру и еще более резко опустила крышку. Пианино отозвалось возмущенным гулом.

«Видел бы меня кто-нибудь со стороны! — подумала Женя. — Продажная женщина, в свободное от основной работы время играющая Баха. Какой-то бред, у меня скоро начнется раздвоение личности. Может быть, поговорить с кем-нибудь из девушек? Вдруг и они чувствуют себя подобным образом? Да нет, кажется, с ними как раз все в порядке. Они горды собой, своей работой и не испытывают никаких угрызений совести».

Женя опять прошлась по своей пустой квартире. Неожиданно она почувствовала себя здесь, словно зверь, запертый в клетке. Она подошла к своему рабочему столу, взглянула на книги и тетради и поняла, что работать ей совершенно не хочется. Все ее идеи, мечты, желание написать монографию об иранских геммах отошло куда-то далеко, и Бог знает, захочет ли она вообще вернуться к делу своей жизни.

Вдруг Жене нестерпимо захотелось с кем-нибудь поговорить, все равно с кем, лишь бы услышать человеческий голос. Позвонить кому-нибудь из старых знакомых? Но Женя очень хорошо знала, каким получится разговор. Она знала, какие вопросы зададут ей, что она скажет в ответ и о чем спросит сама. Все это было заранее известно и совершенно неинтересно. Другое дело — ее разговоры на работе, только от нее самой зависело, в какое русло повернет беседа, да и собеседник порой поражал Женю своей непредсказуемостью. К тому же она ничего о нем не знала и могла воображать об этом мужчине все, что угодно. Женя почувствовала, что с нетерпением ждет завтрашнего дня, когда она сможет закрыть за собой дверь в крохотной кабинке и с головой погрузиться в пучину страстных разговоров. Женя поняла, что подобное времяпрепровождение манит ее, как игорный стол азартного человек.

«Кажется, я начинаю втягиваться, — подумала она и испугалась, — только этого еще не хватало. Я где-то читала, что некоторые проститутки занимаются своим ремеслом не ради денег, а для своего удовольствия. Неужели и я скоро стану такой? Но почему же, — успокоила себя Женя, — другого способа заработать у меня ведь пока нет. А что касается удовольствия, то разве плохо зарабатывать себе на жизнь каким-нибудь приятным способом?»

Жене опять позвонил этот странный тип. В конце концов, он добился своего, и она действительно начала узнавать его низкий голос с довольно необычными интонациями. Когда Женя его слушала, у нее появлялось ощущение, что он говорит нарочно замедленно и еще будто у него не совсем в порядке голосовые связки.

«Может быть, он певец, посадивший голос? — думала Женя. — Или никак не может оправиться после бронхита».

Разговаривал он с ней тоже очень странно. Он производил на Женю впечатление человека, который сам не знает, чего хочет. Иногда Женю так и подмывало спросить, чем он занимается во время разговоров с ней. Почему-то она была уверена, что совсем не тем, чем большинство ее клиентов, звонивших исключительно для помощи в самоудовлетворении. Порой Женя подозревала, что этот парень или импотент, или просто очень одинокий человек, которому не жалко денег на такого рода общение. Женя очень уставала от разговоров с ним. Ей приходилось проявлять немалую изобретательность, придумывая все новые и новые развлечения для них обоих.

Он звонил ей всегда, когда Женя работала в вечернюю смену. Женя даже невольно начинала ждать, когда же в трубке раздастся его голос. Начинал он обычно так:

— Привет, милая, соскучилась?

— Еще бы, — послушно соглашалась Женя, — ну, чем мы сегодня будем заниматься?

— Пусть все будет так, как ты захочешь…

«Хоть бы раз проявил изобретательность», — с досадой думала Женя.

Однажды она спросила его:

— Скажи мне наконец, как тебя зовут. Ты знаешь мое имя, а я твое — нет. Несправедливо получается.

— Но ведь и ты наверняка не Алина, — возразил он.

— Откуда ты знаешь, может быть, именно Алина. Но ведь и я не прошу тебя назвать мне свое настоящее имя. Просто хочу знать, как к тебе обращаться.

— Придумай сама, — предложил ей собеседник. — Придумай мне имя, внешность, сделай меня таким, чтобы я понравился тебе. Давай поиграем. Это будет забавно!

— Давай, — согласилась Женя, а сама подумала: «Боже мой, и этот тип платит бешеные деньги за такую ерунду. Занялся бы лучше благотворительностью, если не может найти применения своим средствам». — Давай, — повторила она и принялась фантазировать, — я назову тебя Эриком.

— В честь Эрика Клептона или Эрика Курмангалиева? — спросил собеседник. — Я люблю обоих. Правда, у второго, говорят, проблемы с сексуальной ориентацией. Так что я предпочел бы быть похожим на первого.

— Честно говоря, — сказала Женя, — я назвала первое экзотическое имя, пришедшее мне в голову. Кто такие эти Эрики?

— Ну вот, Алина, получится, что вместо сексуальных игр, мы будем говорить о музыке, — притворно рассердился мужчина. — Эрик Клептон — знаменитый рок-музыкант, гитарист и певец. А Эрик Курмангалиев — чуть менее знаменитый контр-тенор. Это, грубо говоря, очень высокий мужской голос, такой высокий, что он похож на женский. Встречается довольно редко и ценится высоко.

— Ах да, — ответила Женя, — я что-то такое читала. Ну, хорошо, Эрик. Ты ведь согласен быть Эриком?

— Согласен, — подтвердил мнимый Эрик.

— Тогда я придумаю тебе внешность. Ты высокий брюнет с хорошо развитыми мышцами, широкими плечами и сильными руками. Твой отец китаец, а мать — турчанка.

«Какой ужас, — подумал Алексей, — он только что получил чудовищное имя Эрик. Что она плетет? Сын китайца и турчанки, не иначе — пленной, у Жени бурная фантазия. Ну что ж, попробую вжиться в эту роль. Теперь, разговаривая с ней по телефону, мне придется щуриться».

— Хорошо, я согласен, только непонятно, почему мама с папой меня назвали Эриком, а не Мустафой или каким-нибудь чудовищным китайским именем типа Люпи?

— Вероятно, в честь одного из твоих любимых певцов, — смеясь, ответила Женя. — Ну, продолжим. Как всякий восточный мужчина, ты очень страстный и изобретательный в любви. Только стеснительный, и поэтому ты очень часто предпочитаешь молчать. — Женя сделала драматическую паузу и продолжала: — Вот и сейчас ты, мой дорогой Эрик, медленно расстегиваешь пуговки на моей блузке. Надо тебе сказать, что на моей блузке очень много мелких, обтянутых шелком и потому очень скользких пуговок. Наверное, даже слишком много для такого нетерпеливого мужчины, как ты. Ты страшно зол на них и готов просто рвануть на себя шелк моей блузки, чтобы пуговицы посыпались на пол. Но ты этого не делаешь, ты испытываешь своеобразное мучительное удовольствие от того, что так долго сдерживаешь свою страсть.

«Ей бы в нашей газете работать, — подумал Алексей, слушая эту душераздирающую историю про пуговицы. — Интересно, сколько ей платят в этом «Сезаме»? Может, переманить ее к нам, она бы писала темы номера, стала бы звездой журналистики. И мы регулярно встречались бы, ходили вместе в редакционный буфет пить кофе. Хотя ей, кажется, и тут неплохо. С каждым разом она становится все раскованней и изобретательней. Интересно, какая она в жизни?»

Этот вопрос занимал Алексея все сильнее. Пока Женя рассказывала ему, как он наконец справился с пуговицами и добрался до ее затвердевших сосков, Алексей соображал, как бы повидаться с ней лично. Он прекрасно понимал, что с экзотическим Эриком Женя знакомиться не станет ни за что. Поэтому надо искать какие-то другие способы. Самое лучшее — это как бы невзначай встретить ее на улице, тем более что их формальное знакомство уже состоялось в Крыму. Надо только удачно выбрать время и место, потом взять на вооружение все свое обаяние, и вперед…

— Ну почему ты опять молчишь? — возмущенный женский голос прервал течение его мыслей. — Разве ты ничего не хочешь мне сказать, Эрик? Ну, поговори со мной, расскажи, какая я красивая, нежная, расскажи мне сам, как ты ласкаешь меня. — На самом деле Женя просто устала, у нее пересохло в горле и истощилась фантазия. Хотя в «Сезаме» это было и не принято, она решила на несколько минут поменяться со своим клиентом ролями. Если у него так много лишних денег и свободного времени, пусть сам поработает головой и языком. Она почувствовала, что Эрик несколько озадачен.

«Может быть, он девственник, — подумала Женя, — и вообще не знает, как подступиться к женщине. Да нет, это совсем уж невероятно. Взрослый мужчина, а судя по голосу, ему не меньше тридцати пяти, должен иметь хоть какой-то сексуальный опыт. Наверное, он по жизни робкий и закомплексованный человек, не умеет знакомиться с женщинами или у него какой-нибудь физический недостаток. Да, точно, — эта идея показалась Жене наиболее вероятной. — Он просто богатый инвалид, который может быть с женщиной либо в своих фантазиях, либо ведя телефонные разговоры».

К этому времени Эрик уже слегка освоился, собрался с силами и заговорил.

— Я кладу руку на твое колено, — выдавил он из себя.

«Небогатая же у тебя фантазия, — подумала Женя. — До меня тебе далеко».

— Очень хорошо, — тем не менее обрадовалась она его инициативе, — я вся дрожу от нетерпения. В ладони твоей я чувствую легкую дрожь. И еще, у тебя такие горячие пальцы… Ну а что же дальше?

— Я провожу рукой по твоей горячей шелковистой коже, я поднимаюсь все выше и выше. Ого, куда я забрался! — удивленно воскликнул Алексей.

— И куда же? — спросила Женя.

— У меня нет достойных слов для описания этого места. Ну, в общем, это что-то очень сладкое, и таинственное, и опасное, и… Короче, я хочу туда. «Если бы Смирнов взял меня на работу в свой «Сезам», то уволил бы уже через полчаса», — подумал Алексей.

— А как ты хочешь туда? — спросила Женя, она решила, что во время идиотских пауз ее клиента она успеет выпить стакан холодного апельсинового сока.

Таким образом они говорили еще довольно долго. Женя устала гораздо раньше, чем ее клиент со своими странными и непонятными фантазиями. Когда он наконец отпустил ее, Женя почувствовала неодолимое желание изо всех сил запустить телефонной трубкой в стену.

После работы она даже решила поговорить об этом Эрике с Виктором Смирновым, хотя обычно никогда не обсуждала с ним свои телефонные беседы. Смирнов пригласил Женю к себе домой. Сначала она отказывалась, но он проявил настойчивость.

— Пошли, пошли, — уговаривал он, — я покажу тебе свое новое приобретение. Ты умрешь от зависти.

— Что, купил какую-нибудь говорящую печку для сауны? — пошутила Женя.

— Бери выше, — ответил Смирнов, — вчера ездил в салон и купил картину одного молодого, но ужасно модного художника. Хочу показать тебе, интересно, что ты скажешь.

— Ну, картина в корне меняет дело. Поехали, а то что-то я в последнее время вместо живописи вижу только цветочки на стене моего косметического салона.

Картина, которой хвалился Смирнов, произвела на Женю странное впечатление. Она висела на почетном месте напротив окна в шикарной гостиной Смирнова. На лиловом фоне была изображена странная шестигранная бутыль с узким горлышком и пробкой, тоже граненой, повторяющей форму сосуда. Сквозь зеленоватые грани бутыли просвечивали странные пейзажи. Чем дольше Женя всматривалась в картину, тем больше различала замысловатых подробностей. В одной грани она рассмотрела зимний пейзаж, деревья с черным кружевом голых веток, в другой — морские волны, в третьей — воздушную стихию с прозрачными облаками. Наконец, Женя почувствовала, что у нее начинает кружиться голова, и отошла от картины.

— Какая странная вещь, — произнесла она. — Знаешь, эта картина меня чем-то пугает. У себя дома я бы такую не повесила.

— Ага, — довольно проговорил Виктор, — значит, и ты почувствовала.

— Что почувствовала? — удивилась Женя.

— Психоделику, — многозначительно произнес Виктор. — Эта картина принадлежит к так называемому психоделическому направлению в искусстве.

— Что это значит? — спросила Женя. — Никогда ни о чем подобном не слышала.

— Это искусство, воздействующее на психику примерно так же, как действует наркотик, но, естественно, без всяких вредных последствий. Просто расширяет границы сознания того, кто смотрит на картину.

— Что-то я не почувствовала, что границы моего сознания расширились, — с сомнением произнесла Женя. — Просто у меня возникло очень странное чувство, как будто, — она замолчала, пытаясь подобрать нужное слово… — как будто я куда-то проваливаюсь, что ли.

— Так оно и есть, — обрадовался Виктор. — Если бы ты не испугалась, а смотрела бы на картину подольше, то, возможно, погрузилась бы в глубины своего подсознания.

— Лучше расскажи мне о художнике, — попросила Женя. — Кто он такой?

— Да я сам толком не знаю, — ответил Смирнов. — Какой-то молодой, но, как говорят, страшно гениальный парень со странной фамилией Пинус. Хотя, может быть, это такой псевдоним. Зовут его, кажется Аликом, и за ним уже гоняется несколько галерейщиков из Америки и Англии. Кстати, считается, что покупка его работ — это отличное помещение капитала. Так что, если я вдруг разорюсь, этот Алик Пинус поможет мне еще некоторое время продержаться на плаву. Ну да ладно, — сказал Виктор, — вспомнили о своем искусствоведческом прошлом, отдали дань живописи, давай-ка поговорим о чем-нибудь более приземленном. Как у тебя дела? А то видимся только на работе, ты ходишь такая суровая, неприступная…

— Ну конечно, — рассмеялась Женя, — ты же мой начальник. Вот я и соблюдаю субординацию, как ты сам же велел когда-то. А дела у меня так себе, ничего особенного не происходит.

Тем временем Виктор расставил на низком столике в гостиной изящные кофейные чашки, вазочки с соленым миндалем и печеньем, рюмки для ликера. Он наполнил чашки ароматным дымящимся кофе, а рюмки — густой жидкостью темно-вишневого цвета.

Женя вспомнила свой первый визит к Смирнову. Тогда все в этой квартире казалось ей шикарным и удивительным. Теперь она чувствовала себя совершенно естественно, словно это в порядке вещей — пить кофе и ликер в роскошных гостиных богатых мужчин.

«Да, ко всему хорошему привыкаешь просто моментально, — подумала Женя, — это только к плохому приспособиться невозможно».

— Может быть, внешне я и изменилась, — продолжила Женя начатый разговор, — стала богаче выглядеть и лучше одеваться. Но в душе я осталась прежней и смотрю на все происходящее со мной как бы со стороны. Иногда мне кажется, что я участвую в каком-то бесконечном сериале. Каждый день авторы дописывают очередную серию, и актеры вынуждены вновь и вновь ехать на съемки. И все уже забыли, что было вначале, и никто не знает, что будет в конце. Вить, разве у тебя нет сходного ощущения? — спросила Женя.

— Да, в общем-то, нет, — ответил Виктор. — Мне и думать особо некогда, приходится все время крутиться, обеспечивать вам нормальную работу. Вот теперь, после этой публикации в «Суперновостях», журналисты меня донимают. Предлагают поучаствовать в каком-то их дурацком телевизионном ток-шоу, посвященном сексуальным проблемам. Я сначала отказывался, как всегда, а потом подумал: «Почему бы и нет». Девочки у нас все красивые. Вот ты бы, например, не хотела выступить? Они говорят, что на героев можно надеть маски и парики, так что их никто и не узнает. А что? — Смирнова все сильнее увлекала эта идея, он словно забыл, что еще недавно категорически отказывался от любых контактов с прессой и телевидением. — У тебя хорошо подвешен язык, ты интеллигентная женщина…

— Вить, прекрати, — остановила Смирнова Женя. — Ты же прекрасно понимаешь, что ни в каком ток-шоу даже под маской я выступать не буду. Практически никто не знает, где я работаю, и, надеюсь, никогда не узнает. Не может же эта моя сомнительная деятельность продолжаться вечно. Меня вообще поражает странный поворот судьбы! — воскликнула Женя. — Я столько лет училась, столько прочла книг, считала себя неплохим специалистом в своей области. И единственное место, где я оказалась востребованной, — это служба «Секс по телефону»! Ну разве не удивительно?

— Превратности судьбы, — согласился Смирнов и снова наполнил рюмки ликером. — Ты только не обижайся, но в моей фирме ты явно на своем месте. У тебя отбоя нет от клиентов. Ты страшно выгодный работник!

— Ты еще скажи, что я отличное помещение капитала, — невесело пошутила Женя. — А что касается клиентов, то я хотела поговорить с тобой об одном из них. — И Женя рассказала Смирнову о мужчине, которому она сегодня присвоила имя Эрик.

— Он так меня утомляет, — пожаловалась она. — Может, сделаешь мне одолжение и распорядишься, чтобы его отсылали к какой-нибудь другой девушке? Мне легче обслужить пять примитивных онанистов, извини за выражение, чем одного этого психа.

Смирнов неожиданно стал серьезным.

— Женя, работа есть работа, — сказал он. — Это как в медицине, не мы выбираем клиентов, клиенты выбирают нас. Может быть, если ты от него откажешься, он вообще звонить перестанет и фирма понесет убыток. Нет, я такого не могу допустить. Он что — оскорбляет тебя? — спросил Смирнов. — Или, может быть, настаивает на встрече?

— Да нет, — ответила Женя, — он, в общем-то, держится в рамках приличий.

— Тем более у тебя нет никаких оснований отказываться от него. Постоянные клиенты — это наше самое ценное достояние. Мы должны холить их и лелеять, по телефону, конечно, — уточнил Смирнов.

Он еще немного выпил и развалился в расслабленной позе на своем модном и дорогом диване. Женя с тревогой следила за своим шефом. Сама она почти не пила, и ей не очень нравилось, что Виктор так лихо набросился на алкоголь. Ее тревога была не напрасной.

— Эх, Женька, — неожиданно заговорил Смирнов совсем другим тоном, с сентиментальными нотками в голосе, — разве я не понимаю, каково тебе на этой сволочной работе? Прекрасно понимаю. Тебе приходится, можно сказать, трахать мужиков, а самой при этом оставаться у разбитого корыта. Но что я могу сделать? Хочешь, увольняйся и иди ко мне в любовницы, не навсегда, а до лучших времен. Ты мне подходишь, мне с тобой легко, и вообще, два культурных интеллигентных человека всегда смогут договориться между собой. Мы бы отлично зажили, — размечтался Смирнов, — вместе ходили бы на выставки, ты бы советовала мне, какую картину купить. А по ночам ты бы обучала меня тантризму…

— Ну, все, — рассердилась Женя и поднялась с дивана, — хватит рассказывать мне сказки на ночь. Уж лучше я буду, как ты выражаешься, трахать мужиков, оставаясь при этом у разбитого корыта! К тому же у меня теперь есть Эрик, — с вызовом произнесла она и покинула шикарную квартиру и ее ошарашенного хозяина.

«Уверен, что она считает Эрика настоящим кретином!» — подумал Алексей.

Он стоял перед зеркалом и пытался войти в роль сына китайца и пленной турчанки. Это выходило у него довольно плохо. Он слабо представлял себе, что чувствует человек, носящий в крови такую гремучую смесь генов.

«А если бы я действительно оказался с ней в одной постели? — спросил он себя. — Неужели я бы так же тормозил, как этот придурковатый Эрик? Нет, я бы тогда показал ей, что настоящий секс — это не телефонная болтовня, не страстные охи и вздохи, а… Что же это такое? — неожиданно задал себе вопрос Алексей. — Что такое секс? Да ничего особенного, просто ряд быстрых телодвижений, управляемых инстинктами и циркуляцией гормонов в крови. Это если нет любви. А если любишь, то все эти движения отходят на второй план, и секс может подождать, и можно тогда не заменять страстными стонами слова, которые любящие хотят сказать друг другу».

Алексей задумался о любви, и ему стало грустно. Он попытался вспомнить, что же он все-таки любит в этой жизни. Собаку, родителей, прозу Чехова… что-то мало получается для двадцативосьмилетнего мужика. А главное, он не любит Ларису, женщину, с которой занимается сексом.

— Так какого черта! — вскричал Алексей, и удивленная Ясна подошла взглянуть, что там еще случилось с ее хозяином. — Какого черта, — вдруг страшно разозлился на себя Алексей, — я сплю с женщиной, которую не люблю и уже никогда не полюблю? Зачем я морочу ей голову? Неужели только ради того, чтобы избавиться от телесного напряжения? Но ведь это низко, человек не должен быть рабом своих инстинктов. Вот возьму и позвоню ей прямо сейчас, скажу, чтобы искала себе кого-нибудь другого.

В это время зазвонил телефон. Алексей поднял трубку, сказал: «Алло», услышал бодрый Ларисин голос, и вся его решимость тут же куда-то испарилась.

— Привет! Как дела? — спросила Лариса и, не дождавшись ответа, заявила: — Я по тебе ужасно соскучилась. Куда ты пропал? Скажешь, опять было много работы?

— Скажу, — ответил Алексей, — я действительно все эти дни просидел за компьютером. Писал про одну детективщицу, которая в юности убила мать своей подружки и про…

— Только не надо пересказывать, — перебила его Лариса, — я все равно читаю все твои статьи, мне потом будет неинтересно. Лучше приезжай ко мне, хотя бы на ночь, — попросила она. — Погуляй с собакой и приезжай. Утром вернешься, ничего с твоей Ясной не случится, обо мне ведь тоже надо заботиться.

В том, что Лариса невольно уравняла себя с Ясной, было нечто очень трогательное и смиренное. Она не просила для себя больше внимания, хотя бы столько же. Для Алексея Ларисины слова звучали так: «Погуляй с собакой, а потом приезжай и дай мне немножко своего тепла». И он не смог ей отказать. К тому же ее голос звучал на удивление нежно, на этот раз в нем не было ненавистных ему требовательных ноток.

Алексей все сделал так, как просила Лариса. Он вывел Ясну на улицу и, пока она носилась между деревьями, сокрушенно смотрел на свое отражение в луже, оставленной недавним дождем. В этом маленьком островке воды чудом поместилось черное вечернее небо, яркое пятно фонаря, и он сам, Алексей Орлов, человек с веселым лицом и грустными мыслями. В этом отраженном мире он смотрелся даже величественно, упирался головой в небо, а фонарь выглядел как сияние вокруг его темени. Алексей еще немного постоял над лужей, а потом, разозлившись, топнул ногой по воде, и все его величие разлетелось на множество капель.

Через полтора часа Алексей уже сжимал Ларису в объятиях, гладил ее по пышным рыжеватыми волосам, вдыхал горячий и душистый запах ее кожи, целовал в ложбинку между мягких грудей, в общем, совершал те самые быстрые телодвижения, о которых еще недавно думал с такой неприязнью. Чем яростней Алексей предавался плотским радостям с Ларисой, тем хуже становилось у него на душе. Дело в том, что его сознание оставалось кристально ясным, тело делало свое дело, а голова — свое. В голове у Алексея выстраивались фразы, можно сказать, целый рассказ о том, как он занимается сексом. Он очень ясно представлял себе, как завтра вечером позвонит Жене и расскажет ей, как… Словом, он опишет эту ночь, но, естественно, умолчит о Ларисе. Он просто использует опыт этой ночи в разговоре с Женей.

«Но это же невозможно, — подумал Алексей, — у меня начинается шизофрения в самом гадком ее проявлении. Я сплю с одной женщиной и думаю, как расскажу об этом другой».

К счастью, Лариса так была поглощена любовными играми, что и не заметила измученных глаз партнера, устремленных куда-то вдаль. Пока ничего не подозревающая Лариса спокойно спала, уткнувшись в плечо Алексея, он поклялся себе, что это в последний раз. Больше он никогда не будет ночевать у Ларисы, как бы нежно и смиренно ни уговаривала она его.

Только утром Лариса заметила: что-то случилось. Вернее, не заметила, а почувствовала. Она проснулась необычно рано, часов в девять. Алексея рядом не было. Лариса услышала шум льющейся воды, доносящийся из ванной. Казалось бы, ничего необычного, но почему-то Лариса забеспокоилась. Ее охватило странное чувство тревоги. Она тоже встала. Не одеваясь, завернулась в свою нарядную черно-белую простыню и подошла к ванной. Дверь была заперта.

— Леша, ты в порядке? — крикнула Лариса.

— Конечно, — ответил приглушенный голос.

— Я сварю тебе кофе. — Как правило, Лариса никогда этого не делала, наоборот, у них было заведено, что Леша, когда ночевал у нее, сам готовил завтрак и приносил его Ларисе в постель.

— Не надо, — крикнул Алексей.

— Почему? — Ларисино беспокойство стало еще сильнее.

— Лариса, я не могу все время орать! — раздался раздраженный выкрик. — Подожди, я сейчас выйду.

Лариса послушно села на кухонный табурет и принялась ждать. Кофе она варить не стала. Она испытывала непонятное чувство тревоги, ей явно становилось не по себе. Она сидела голая, босая, теребила край простыни, ее взгляд машинально скользил по пространству кухни. Лариса видела блестящий линолеум с рисунком под песок, выпуклые, как бы выложенные из камушков обои, раковину, доверху заполненную грязной посудой, открытую стиральную машину, на крышке которой висело белье, которое Лариса не успела повесить. На столе со вчерашнего ужина остался желтый кубик сыра, за ночь он оплавился и выглядел совсем не аппетитно.

«Надо бы навести порядок», — вяло подумала Лариса, но не пошевелилась.

Она услышала, что шум воды в ванной прекратился. Через некоторое время дверь распахнулась, и в кухне появился Алексей. Ларисина тревога усилилась — Алексей был полностью одет, а ведь обычно после ванны он еще некоторое время ходил лишь с полотенцем вокруг бедер, напоминая ей красавца Тарзана.

— Что случилось? — спросила Лариса. — Ты спешишь?

— Очень, — сухо ответил Алексей. — Пока ты спала, мне на пейджер пришло сообщение с работы. Надо срочно бежать на пресс-конференцию. — Он говорил, не поднимая глаз, все его внимание было отдано кроссовкам, которые он в этот момент зашнуровывал. — Даже не успею заехать домой, погулять с собакой. Придется опять звонить соседке, просить, чтобы она это сделала за меня. Я ведь ей специально оставляю ключи на всякий случай.

— А может, кофейку? — беспомощно спросила Лариса. — Через пять минут…

— У меня нет ни минуты! — раздраженно бросил Алексей. — Опаздываю. Не беспокойся, — сказал он уже мягче, — на пресс-конференциях обычно журналистам всегда дают кофе и что-нибудь пожевать. Это теперь считается хорошим тоном. Пока! — глядя куда-то в сторону, он ткнулся губами в Ларисину щеку.

— Когда ты мне позвонишь? — тревожно спросила Лариса. — Вечером?

— Ну да, конечно, — раздался откуда-то с лестничной площадки голос Алексея.

«Теперь главное — не расслабляться, — думал Алексей по дороге домой. Естественно, никто не вызывал его на пресс-конференцию, просто ему не терпелось поскорее вырваться от Ларисы. — Не расслабляться, не поддаваться на ее дурацкие разговоры. В конце концов, пора тебе стать мужчиной, — невольно повторил он любимое выражение своей мамы. — С этого дня я начинаю новую жизнь, — решил Алексей. — Буду твердым как кремень и целеустремленным, как… — по привычке пишущего человека он стал подыскивать наиболее удачное сравнение, — как стрела настоящего охотника. Да, это красиво. А главное, я познакомлюсь с Женей — и потом… Что потом? — задумался Алексей. — Потом видно будет, — решил он. — Я и должен с ней познакомиться для того, чтобы понять это».

Свой план как бы случайной встречи на улице Алексей начал готовить методично и неторопливо. Он решил действовать как настоящий шпион, тем более что после посещения «Сезама» у него появился кое-какой опыт в этой области.

Для начала Алексей решил изучить маршрут ее передвижения от дома до работы. У диспетчера «Сезама» он узнал Женино рабочее расписание. Например, по вторникам, средам и четвергам она заканчивала в семь часов вечера, что было очень удобно. Алексей мог подкараулить ее на очень людной в это время улице и просто окликнуть. Встреча в час пик, да еще и в центре города со случайным знакомым не покажется Жене чем-то удивительным и невероятным. И все же Алексей не хотел торопиться. Он не мог отказать себе в удовольствии поиграть в преследователя и немножко последить за своей жертвой. Он был практически уверен в том, что Женя не обратит на него внимания в толпе, и это обстоятельство, безусловно, работало на него.

Чтобы подстраховаться, Алексей повязал на голову черно-белый платок-бандану и надел круглые темные очки. Все это плюс вытертые джинсы и яркая широкая рубашка превратили его в мальчишку-студента, который изо всех сил старается выглядеть как представитель золотой молодежи. Если бы Алексей умел ездить на роликах, он бы обязательно нацепил бы и их, в дополнение к образу. Но он ограничился кроссовками на толстенной подошве, которые подарила ему Лариса и которые он надевал крайне редко, да и то по одной причине — чтобы не обидеть девушку.

В своем «студенческом» наряде Алексей начал следить за Женей. Ему повезло. Напротив входа в «Сезам» был небольшой скверик, а в скверике — лавочка, которую Алексей сделал своим наблюдательным пунктом. Для пущей конспирации он прикрыл лицо ярким разворотом модного молодежного журнала «ОМ». Правда, теперь его начал разбирать дурацкий хохот. В темных очках, с журналом на физиономии он казался себе шутовской фигурой — шпионом липовым…

Но стоило Алексею увидеть Женю, выходящую из железной двери «Сезама», как смех тут же слетел с него. Он моментально узнал ее, узнал раньше, чем разглядел ее лицо. Кажется, даже раньше, чем отворилась дверь. Алексей просто почувствовал: сейчас должна появиться Женя. И она появилась, словно вышла из волшебного сна. Она и одета была так, что действительно показалась Алексею волшебным видением. Длинное свободное платье из светлого льна очень шло к Жениным высветленным волосам, загорелому лицу и серо-голубым глазам. Высокие сандалии из переплетенных светло-коричневых кожаных ремешков делали ее походку легкой, свободной и быстрой. Она направлялась в сторону метро.

Хотя Алексей и ждал Женю, но ее появление, такой красивой и нарядной, ввело Алексея в шок. Оправившись, он тут же бросился догонять ее. Очень скоро он, правда, понял, что весь его маскарад был лишней тратой времени и сил. Женя настолько была погружена в себя, что, казалось, ничего и никого вокруг не замечала. Она шла сквозь шумный вечерний город, как сквозь мираж.

Алексей следовал за ней, и у него возникло чувство, словно он преследует мечту. Он прекрасно знал, что Женя обычная земная женщина, зарабатывающая себе на жизнь довольно грязным способом. Он видел ее на рабочем месте, он сам не раз был ее клиентом. Господи, да он плавал с ней в море! Он знал о ней гораздо больше, чем она могла подозревать, и все же Алексея охватила непонятная робость. Ему ничего не мешало обогнать Женю, а потом как бы столкнуться с ней нос к носу и закричать: «О, привет, помнишь, как мы в Крыму…»

Но Алексей ничего не мог с собой поделать. Ему доставляло несказанное удовольствие вот так молча идти за ней, изображая невидимку. Он так увлекся, что не замечал улиц, по которым Женя вела его за собой. Очнулся только, когда увидел, что Женя зашла в подъезд какого-то старого дома. Алексей тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и осмотрелся. Он прекрасно знал этот район старых московских переулков, ведущих к Патриаршим прудам.

«Интересно, что это за дом? — подумал Алексей. — Она здесь живет или пришла к кому-то в гости?»

Вскочив в подъезд, он услышал шум работающего лифта. Лифт поднимался, потом со скрежетом остановился, хлопнула металлическая дверь. Такие лифты сохранились только в старых домах. Алексей весь превратился в слух. К счастью, в подъезде он был один, никто не мешал ему, и он услышал, как где-то наверху сначала открылась, а потом захлопнулась дверь. И все затихло. На одном дыхании он взбежал по лестнице. Лифт стоял на пятом этаже, четыре двери выходили на площадку. За одной из них только что скрылась Женя. Алексей в раздумье застыл на лестничной площадке. Почему-то ему казалось, что если он сосредоточится, то обязательно почувствует, в какой из четырех квартир живет Женя.

Интуиция молчала, тогда Алексей просто прислушался. За одной дверью отчетливо слышался плач младенца, за другой — лай собаки. За двумя остальными было совершенно тихо.

«Где же? Где? — размышлял Алексей. — Может быть, это ее ребенок или ее собака? Нет, невозможно, женщина с выражением такой отстраненности на лице должна жить одна. Если бы у нее была семья, она бы купила по дороге продуктов. Если бы она держала собаку, то сразу же вышла бы с ней погулять. А вдруг она пришла к кому-то в гости, а сама живет совсем в другом месте? Нет, тогда бы я услышал, как она звонит в дверь. Пора уходить отсюда, — понял он. — Хорош я буду, если сейчас выйдет она сама или кто-нибудь из соседей и застукают меня тут. У меня еще много времени впереди, я буду ждать и завтра, и послезавтра…»