Глава 10

— Пока, милый, я действительно запомнила твой голос. Теперь я знаю, что ты любишь, разбираюсь в твоих фантазиях. С каждым новым звонком тебе будет со мной все лучше и лучше.

— Не сомневаюсь, — ответил собеседник.

Женя опустила трубку, сделала глубокий вдох и потянулась. Сегодня у нее был тяжелый день. Клиенты звонили практически без перерыва. Женя настолько истощила свою фантазию, что ей пришлось повторять один и тот же сценарий несколько раз. В какой-то момент она поймала себя на том, что, обслуживая клиента, думает о чем-то совершенно постороннем.

«Да, я достигаю все больших высот профессионализма, — подумала Женя, и ей стало очень грустно. — Кормлю людей суррогатами. Эффект плацебо, — вспомнила она медицинский термин, — когда пациенту подсовывают таблетку, состоящую из одной оболочки и совершенно пустую внутри. Но он верит, что это настоящее лекарство, и поэтому пустышка ему помогает».

Женя встала, накинула на плечи короткую курточку из мягкой замши и вышла из кабинки. На сегодня все, ее рабочий день закончился. Она попрощалась с охранником и вышла на улицу. Обычно, когда она заканчивала работу так поздно, то брала такси. Но сегодня ей захотелось пройтись.

«По-моему, все только преувеличивают опасность ночного города, — сказала себе Женя, — самое страшное, что может со мной случиться, — это если меня примут за проститутку и попытаются «снять». Но я и так ею являюсь в каком-то смысле. Обычные проститутки в чем-то даже честнее». У Жени испортилось настроение, и она решила подумать о чем-нибудь другом.

Сегодня утром звонил Василий, и Жене совсем не понравился его голос, какой-то мрачный и потухший. Может быть, он уже ждет Женю дома, у него есть ключи от ее квартиры. Что-то с ним происходило в последнее время, что-то угнетало его. Но на все ее вопросы Василий отвечал крайне уклончиво, и в конце концов Женя оставила свои попытки.

«Пусть не говорит, если не хочет, — решила она. — Взрослый человек, к тому же психиатр, вполне в состоянии сам решить свои проблемы. Интересно, все психиатры такие мрачные и замкнутые? — думала Женя. — Он напоминает мне о поговорке: «сапожник без сапог» — чужие души лечит, а себе помочь не может».

Поглощенная этими мыслями, Женя дошла до дома и открыла дверь своей квартиры. Внутри было темно.

«Может быть, он давно пришел и лег спать?» — подумала Женя и осторожно заглянула в спальню.

Пусто. А если позвонить ему домой? Он живет один и не рассердится на поздний звонок. Женя набрала номер и услышала серию длинных гудков. «Интересно, куда он пропал? — подумала Женя. — Может быть, у него появилась другая женщина?» Эта мысль ничуть не огорчила Женю, она размышляла совершенно отстраненно, словно речь шла о ком-то другом.

Женя умылась, перед зеркалом стерла с лица косметику, намазала лицо ночным кремом и прошла на кухню. Спать совсем не хотелось. Женя любила это ночное время, когда дома и на улице совсем тихо, слышно только мерное тиканье настенных часов и негромкое урчание холодильника. Она налила себе чаю, положила в чашку прозрачный ломтик лимона и соорудила трехслойный бутерброд из черного хлеба, ветчины и половинок оливок с перцем.

«Говорят, что есть после восьми вечера вредно для фигуры, — вспомнила Женя, — а сейчас уже час ночи. Но, кажется, полнота мне не грозит. Что делать, если аппетит просыпается у меня только во второй половине дня. А все-таки, что с Васей? Наверное, он переживает из-за меня. Возможно, я кажусь ему слишком холодной, я принимаю его таким, какой он есть, никогда не прошу большего, никогда не настаиваю на встречах сама, почти никогда ни о чем не спрашиваю. Да я же веду себя просто как мечта мужчины, который боится, что его заарканят. Может быть, Вася как раз ждет от меня инициативы, его обижает, что мне от него так мало надо. А вдруг, — испуганно подумала Женя, — сбылись его худшие предсказания? Из-за своей работы я потеряла способность не только любить, но и остро переживать связь с мужчиной. Да нет, — она поспешила успокоить себя, — дело не в этом, просто он не совсем мне подходит. С момента нашей первой встречи, в сущности, ничего не изменилось. Я по-прежнему закрыта от него, что-то удерживает меня, не пускает к нему навстречу. Не знаю, почему это происходит. Может быть, не стоит ждать, когда все случится само собой, может, мне надо приложить какие-то усилия. Я где-то читала, что если вести себя с человеком так, будто ты его любишь, то постепенно ваши отношения действительно станут любовью. — Неожиданно Женя рассердилась на себя, со стуком поставила чашку на стол и резко вскочила. Она быстро зашагала по кухне, благо кухня ее квартиры была просторной. — Что тебе еще надо?! — со злостью спросила себя Женя. В такие минуты она всегда обращалась к себе, как к постороннему лицу. — Или ты собираешься всю жизнь обслуживать мужчин языком? На сколько тебя еще хватит? Это кончится тем, что ты превратишься в ходячий сексуальный магнитофон. Пройдет совсем немного времени, и ты распрощаешься не только с мыслью о научной карьере, но и просто со своими мозгами!»

Женя прошла в спальню и встала перед зеркалом. Из прозрачного сумрака на нее смотрела молодая красивая женщина с плотно сжатыми губами и злыми светлыми глазами.

— Надо сделать над собой усилие и выйти замуж за Васю, — сказала Женя вслух, обращаясь к своему отражению. — Тебе уже давно не восемнадцать. Пора проститься с мыслью о романтической любви, о ночных прогулках по московским улицам, о стихах и прочей ерунде. Недаром же говорят, что браки по расчету — самые прочные.

Не отводя глаз от зеркала, Женя медленно разделась. Она осталась довольна собой. Стройная фигурка, тонкие руки, маленькие груди, сохранившие свою форму. Ну да ведь она не рожала, не кормила ребенка. А ей уже тридцать лет. Больше тянуть нельзя. Если она хочет иметь семью, ей надо поторопиться. А нужен ли ей муж, ребенок? Женя сама не знала. Сначала она была занята учебой, потом работой, потом ее мучил Антон и она мечтала от него отделаться. А потом вообще все стало так плохо, что мысли о семье и детях стали казаться абсолютно неуместными.

Женя надела ночную сорочку из тонкого, отделанного кружевами полотна и легла в кровать. Она все решила. С завтрашнего дня ее отношение к Васе станет совсем другим. Она будет действовать очень тонко, он сначала даже ничего и не заметит. И не важно, что он психоаналитик с кучей дипломов. Все равно женщина, если захочет, может заткнуть за пояс любого дипломированного психолога. Женя окружит его вниманием, теплотой, любовью. Она не забыла слов, которые он говорил ей в Крыму. Она всего-навсего его немного подтолкнет, и он переселится к ней, их бюджет очень скоро станет совместным, а потом они, не делая резких движений, почти незаметно соскользнут в брак.

Женя будет ему хорошей женой, она так решила. Она всегда была добросовестным и ответственным человеком. Она будет относиться к своему браку как к очень важной работе, и у нее все получится. Она купит кулинарную книгу, а также несколько популярных книжек по психологии, чтобы поддерживать с Васей умные беседы о его работе.

Потом у них родится ребенок. Женя помнила, с какой нежностью Вася рассказывал о своей дочке. Поздних детей любят еще сильнее. Вася будет отличным отцом. Конечно, основная масса забот о ребенке ляжет на Женю, но Вася поможет ей. Может быть, они возьмут няню. Сначала, с непривычки, будет тяжело, давненько не приходилось ни о ком заботиться, только о себе любимой.

«Одиночество развивает эгоизм в человеке, — подумала Женя, — пора с этим завязывать. У меня будет нормальная семья, ребенок, потом я смогу вернуться к работе. Короче, настоящий happy ende, — улыбнулась Женя. — Кажется, я себе рассказала прекрасную сказку на ночь. Слабо верится, что все это сбудется, но попробовать-то можно».

Женя еще раз улыбнулась своим мечтам и незаметно для себя заснула.

А в это время человек, которого Женя так смело наметила себе в мужья, стоял в ванной комнате своей бывшей квартиры. У него было страшно измученное, очень бледное лицо, на котором чернели глаза с воспаленными веками. Рукава его нарядной рубашки были закатаны, а сама рубашка залита водой. На руках Василия безвольно висела девочка-подросток. Это была Катя, его дочь. С мертвенно-бледным лицом, то и дело закатывающимися глазами и посиневшими губами. В дверном проеме ванной комнаты стояла женщина, выражение ужаса застыло в ее глазах.

— Вася, может быть, хватит мучить девочку? — с мольбой спросила женщина.

— Нет, Ира, пока рано успокаиваться. Давай еще одно промывание, и можно класть под капельницу. Тащи воду.

Ирина послушно бросилась на кухню…

Начало вечера не предвещало ничего необычного. Все было как всегда. Ирина уже давно смирилась с уходом мужа. Вернее, она была готова к нему с того самого момента, как они поженились. Непросто жить с ощущением, что в твоем доме находится бомба, готовая в любой момент разорваться, но рано или поздно привыкаешь и к этому. Ирина даже удивлялась тому, что Василий выдержал так долго. Он прожил с ней почти десять лет. В общем-то, Ирине не в чем было упрекнуть мужа, разве что в одном — он вконец измучил ее. Мучительно осознавать, что муж не любит тебя, а живет в доме лишь из чувства долга.

За эти годы Ирина познала целую гамму чувств — от любви до ненависти, от апатии до ревности к собственной дочери. Она прекрасно понимала, что Василий остается с ней из-за ребенка. Он безнадежно избаловал дочку. Катя прекрасно знала, что у отца она всегда найдет поддержку и понимание, даже если она откровенно капризничала. Неудивительно, что Катя превратилась во взбалмошную и неуправляемую эгоистку. Ирина боялась лишний раз сделать дочери замечание, чтобы не слышать в ответ очередную грубость.

К концу их совместной жизни Ирина уже не чувствовала ничего, кроме страшной усталости. Когда чего-то очень долго боишься, то в итоге даже ждешь, чтобы это случилось скорее. Три года тому назад Василий объявил о своем уходе, и Ирина сперва почувствовала только облегчение. Чувство потери, одиночество, ощущение собственной неполноценности пришли потом. Труднее всего было с Катей. Девочка делала все, чтобы доказать матери, что не считается и впредь не намерена считаться с ней. Если Ирина советовала дочке надеть синюю блузку, то Катя надевала желтую. Она нарочно ходила без шапки зимой и в каком-то ужасающем клоунском колпаке летом. В тринадцать лет она начала злоупотреблять косметикой и где-то болтаться до самого позднего вечера, чем приводила мать в состояние полной паники.

«А вдруг у нее уже есть мальчик? — в ужасе думала Ирина. — Ведь они так рано сейчас начинают. Может быть, как это сейчас модно, провести с ней беседу о пользе презервативов? Нет, она не станет со мной разговаривать. Или просто положить ей на стол пачку презервативов и противозачаточных таблеток?»

Нет, Ирина была слишком консервативна, чтобы решиться на такой поступок. Каждый день она смотрела на свою дочь с опаской, не понимая, как могла маленькая девочка с беленькими волосиками и круглыми любопытными глазками превратиться в вечно недовольное и огрызающееся существо.

Ирина боялась, что дочка забеременеет, подцепит какое-нибудь нехорошее заболевание, станет наркоманкой, спутается с грязной компанией и убежит из дома. Но беда, как обычно, пришла, откуда не ждали.

Ирина вернулась домой, как всегда, около семи. Она уже давно не работала в клинике неврозов. Правда, она так и не стала врачом, все как-то не до учебы было, но медсестрой она была очень хорошей. Это понимал даже Василий. Он и помог в свое время жене устроиться к невропатологу в частную клинику. Теперь Ирина зарабатывала довольно неплохо, да и времени свободного у нее стало гораздо больше.

Она вернулась домой в полной уверенности, что ей, как всегда, придется коротать вечер в одиночестве. Катя редко в это время бывала дома. Но в прихожей Ирина наткнулась на кроссовки дочери и увидела блестящую кожаную жилетку, без которой девочка на улицу не выходила.

— Катя, ты дома? — на всякий случай позвала Ирина дочь.

Ей никто не ответил. Ирина отправилась на поиски. Она обнаружила дочку в ее комнате. Девочка спала. Что-то в ее позе насторожило Ирину. Может быть, заговорил материнский инстинкт или же сработал многолетний опыт медсестры. Девочка спала, лежа на животе, неестественно повернув голову. Ее правая рука безжизненно свешивалась с кровати.

— Катя, Катюша, — еще раз позвала Ирина, и опять дочь не ответила. — Да что с ней такое, — вслух произнесла Ирина, — почему она спит в такое время? Заболела? Но утром, кажется, все было в порядке.

Ирина подошла к дочери и попыталась ее разбудить. Она взяла ее за плечо и принялась отчаянно трясти. Именно так Ирина будила ее в школу, и этот способ обычно действовал безотказно. Но сейчас Катя не реагировала ни на что. Ирина перевернула дочь на спину, увидела, какое бледное у девочки лицо, и страшно испугалась. Она схватила дочь за плечи и начала трясти так сильно, что Катина голова замоталась из стороны в сторону. Но девочка лишь издала слабый стон.

Ирина схватила дочь за руку. Рука показалась ей просто ледяной, она заметила неестественную голубизну ногтей, и ей захотелось закричать. Она стала лихорадочно искать пульс. Пульс был, но очень слабый, нитевидный, как говорят медики.

«Умирает, — холодея, подумала Ирина, — что же с ней? Интоксикация? Неужели отравилась?»

Ирина метнулась к домашней аптечке, где у нее всегда царил образцовый порядок. Каждое лекарство лежало на определенном месте, сразу видно, что раскладывал их медицинский работник. Ирине достаточно было одного взгляда на содержимое аптечки, чтобы понять: пропал тазепам.

В прошлом году у Ирины начались странные нервные приступы, когда ее била дрожь, кружилась голова и мучили дикие страхи. Именно тогда доктор велел ей принять курс тазепама. Лекарство ей помогло, и с тех пор Ирина хранила у себя эти таблетки на случай, если приступы возобновятся.

Значит, Катя наглоталась транквилизатора и заснула. Ирина прекрасно знала, какую помощь оказывают при отравлении. Но сейчас, когда речь шла о ее родной дочери, она растерялась, у нее дрожали руки, слезы застилали глаза, оглушительный стук в висках мешал думать. А ведь нужно действовать немедленно, с каждой секундой жизнь уходит из тела ее девочки. Ирина бросилась к телефону и набрала номер бывшего мужа.

«Хоть бы он был дома!» — про себя повторяла она.

— Алло, — услышала она голос Василия и закричала:

— Вася, срочно приезжай, Катя умирает!

— Что ты несешь?! Что с ней?

— Она пыталась отравиться, наглоталась тазепама.

— Когда это случилось? Сколько таблеток она выпила? Почему?! — заорал Василий.

— Ничего не знаю. Она спит… бледная… пульса почти нет, — рыдая, отвечала Ирина.

— Не распускайся, — прикрикнул на нее Василий, — возьми себя в руки и начинай промывание желудка. Я сейчас буду.

Василий уже был одет. Еще немного, и Ирина не застала бы его дома. Василий собирался в Ирландский бар. Там должна была состояться полуделовая-полудружеская встреча с двумя психоаналитиками из одной немецкой клиники. Василий вел с ними переговоры о запуске совместной программы по лечению различных пищевых расстройств на нервной почве. Времени на отмену встречи не оставалось. Василий заметался по квартире, соображая, какие лекарства и инструменты взять с собой. Потом он сообразил, что у Ирины, как у практикующей медсестры, все необходимое должно быть дома.

Он выскочил на улицу. Ему повезло, такси удалось поймать почти сразу же.

— В Строгино, — каким-то чужим, хриплым и безжизненным голосом сказал Василий водителю, — побыстрее. Дочка умирает.

Водитель внимательно посмотрел на своего пассажира, ничего не сказал и до отказа нажал на газ. Взвизгнули шины, и машина рванулась вперед. Они мчались, обгоняя автомобили, иногда проскакивая на красный свет. Наверное, Катин ангел-хранитель был все время рядом с ними, потому что их автомобиль чудом не попал в аварию и его ни разу не остановили гаишники.

— Здесь, — сказал Василий, не глядя, сунул водителю несколько денежных купюр и вбежал в подъезд дома.

Машина продолжала стоять у подъезда. Водитель, мужчина лет тридцати пяти в вылинявшей до голубизны джинсовой куртке, никак не мог прийти в себя. Он так близко к сердцу принял беду пассажира, так спешил, словно это с его ребенком случилось несчастье. У него возникло неодолимое желание подойти к телефону-автомату и позвонить домой, где его ждали жена и двое детей-дошкольников. Он захотел удостовериться, что у них все в порядке.

«Еще один такой пассажир, — подумал водитель, — и я вообще брошу подрабатывать таким образом».

Он открыл «бардачок», достал оттуда трубочку с валидолом, сунул мятную таблетку под язык и медленно тронулся с места.

До приезда Василия Ирина сумела взять себя в руки и сделать дочери промывание желудка. Она влила в рот спящей девочки литр соленой воды, и ту сразу же вырвало. Ирина собралась уже повторить процедуру и тут услышала звук открываемого замка. У Василия оставались ключи от квартиры.

— Вася, я в Катиной комнате, — крикнула Ирина, — помоги мне перенести ее в ванную.

— Как она? — спросил Василий.

— Держится, — ответила Ирина, — ее один раз уже вырвало.

— Слава Богу, — выдохнул Василий. — Я хочу ее посмотреть. Дай мне тонометр и стетоскоп.

Ирина положила девочку на кровать и быстро принесла все необходимое.

У Василия защипало в глазах, когда он понял, что перед тем, как лечь в постель, лечь умирать, его девочка разделась, сняла джинсы и аккуратно повесила их на спинку стула. Она лежал в одних трусиках и желтой футболке. Василий поднял футболку, и ему стало еще хуже. Когда-то он ежедневно купал Катю и осматривал ее как врач. Он замечал все изменения, происходящие с подрастающей девочкой.

И все-таки он не заметил, как она превратилась в юную девушку. У нее появились груди, маленькие, неразвитые, но уже очень женственные. Но она была такая худенькая, с очень белой, почти прозрачной кожей, туго натянутой на тонких детских ребрах.

«Не распускайся!» — приказал себе Василий и приложил к Катиной груди стетоскоп.

Он услышал легкую аритмию, но в целом сердце билось нормально. Пульс был очень редким, пятьдесят ударов в минуту, и это его пугало. Давление тоже было низким, семьдесят на сорок. Василий приподнял Катины веки и увидел, что зрачки девочки превратились в крошечные черные точки.

— Камфару и кордиамин, — приказал он Ирине.

— Ты уверен? — спросила она.

— Абсолютно. Надеюсь, у тебя есть одноразовые шприцы.

У Ирины дома было все, что нужно, — и шприцы, и ампулы. Василий нашел на Катиной руке синюю ниточку вены, протер ее спиртом…

— Дай мне, — попросила Ирина, — у меня опыта больше. Когда ты последний раз делал укол?

— Нет, я сам, — твердо ответил Василий.

Он сделал укол и еще раз поблагодарил судьбу за то, что не потерял навыков практикующего врача. Сейчас ему, как никогда, пригодился опыт, приобретенный в те годы, когда он зарабатывал тем, что выводил алкоголиков из запоя.

Кажется, он все сделал правильно. Пульс у Кати участился, сердечная деятельность постепенно нормализовалась, давление повысилось. И главное, им удалось наконец разбудить девочку. Она смотрела на родителей ничего не понимающими глазами, то и дело норовила опять скатиться в губительный сон. Но Василий изо всех сил мешал ей заснуть. Он то уговаривал ее:

— Катя, Катюша, открой глаза, нельзя спать!

То начинал отчаянно трясти девочку, несильно бить ее по щекам и кричать:

— Катя, не смей спать! Не смей закрывать глаза, сейчас я налуплю тебя так, что мало не покажется. Пей воду! — И он безжалостно вливал девочке в рот очередную порцию соленой воды.

— Ну все, кажется, теперь действительно достаточно, — наконец произнес Василий. — Ира, умой ее, а потом положим под капельницу.

К четырем часам утра, когда в окнах квартиры забрезжил рассветный сумрак, Василий и Ирина немного успокоились. Девочке больше ничего не угрожало, она дремала под капельницей с раствором, который должен был окончательно очистить ее кровь от смертельной дозы снотворного.

Ирина посмотрела на себя и только сейчас заметила, что ее новый костюм окончательно испорчен. Она переоделась в домашние брюки и футболку и пошла на кухню варить кофе. Василий оставался рядом с дочерью. Он боялся покинуть ее хотя бы на минуту, сидел и смотрел, как она дышит, потому что самого дыхания слышно не было.

«Почему она это сделала? — без конца спрашивал он себя. — Почему вообще они это делают?» Он имел в виду подростков — мальчиков и девочек с неокрепшей психикой, которые готовы расстаться с жизнью из-за того, что взрослым людям кажется сущим пустяком.

О подростковых самоубийствах написано множество книг, он сам когда-то выступал на научной конференции с докладом на эту тему. Василий никогда не думал, что это коснется его лично, он всегда подходил к этой проблеме со стороны.

«Ну почему, почему? — Он продолжать терзать себя вопросом, на который могла ответить только Катя. — Что у нее случилось? Несчастная любовь, обидел кто-то, поругалась с матерью…»

Ирина вошла в комнату с подносом в руках.

— Я сварила кофе, с корицей, как ты любишь.

— Спасибо, — невесело улыбнулся Василий. — Хочешь, иди поспи, я посижу с ней. На тебе лица нет, ты очень устала.

— Посмотри на себя, ты тоже выглядишь не лучшим образом. Я сейчас все равно не засну, лучше посижу с вами. Нам всем страшно повезло, — неожиданно сказала Ирина.

— Ты о чем? — удивился Василий.

— О том, что мы оба оказались медиками, ты врач, я медсестра, идеальное сочетание для родителей девочки, которая наглоталась тазепама. Какая-нибудь другая мама на моем месте сидела бы, рыдала и ждала, пока приедет «Скорая». «Скорая» приехала бы через час, когда уже поздно что-либо сделать.

— Ну да, — сказал Василий, — или приехала бы вовремя и отвезла бы ребенка в больницу, в отделение для юных самоубийц.

— Но там, кстати, работают хорошие психотерапевты…

— Которые сразу же теряются, когда проблема самоубийства касается кого-нибудь из их семьи.

— Но ты-то не растерялся, — сказала Ирина.

— Еще как растерялся. Я просто в шоке. Я готов вслед за Катей выпить этот проклятый тазепам, конечно, не в такой дозе. Кстати, ты нашла пузырек?

— Я и не искала, — ответила Ирина, — сейчас поищу.

Она нагнулась, посмотрела под кроватью, потом на секретере. Ничего, только учебники, тетрадки, заколки для волос…

— Посмотри еще, — сказал Василий. — Может быть, она написала какую-нибудь записку, знаешь, как это бывает.

— Не знаю, но поищу, — сказала Ирина.

Она перебрала целый ворох бумажек, лежащих на Катином столе, но не нашла ничего, кроме листков с классными и самостоятельными работами.

«Какая неряха, — привычно подумала Ирина и тут же оборвала себя: — Господи, о чем я? Да пусть будет неряхой, грубиянкой, двоечницей, кем угодно, лишь бы больше не пугала нас так!»

— Ни записок, ни пузырька, ничего нет, — сказала Ирина Василию. — Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? Она ведь знала, во сколько я прихожу с работы домой. Знала, что в семь я уже буду дома. Судя по всему, она наглоталась таблеток часов в пять. Это очень похоже на тонкий расчет, она все нарочно так устроила. Она не собиралась умирать, просто хотела нас напугать.

— Не может быть! — возмутился Василий. — Это чересчур жестоко. Хотя, — задумчиво произнес он, — подростки часто бывают жестокими. Может, ты и права. Но всю правду мы узнаем, только когда Катя окончательно придет в себя. Если только она вообще захочет нам что-либо рассказать.

К середине следующего дня Катя проснулась. Она была по-прежнему бледной и очень вялой. Ирина с трудом заставила ее выпить чашку кофе с молоком и съесть кусочек поджаренного белого хлеба. Катя упорно отказывалась разговаривать с родителями. Она лежала и молча смотрела на отца и мать большими, окруженными синевой глазами.

— Катя, может быть, ты нам все-таки что-нибудь скажешь? — попросил Василий.

Но девочка посмотрела на него, как на чужого человека, и отвернулась к стенке.

— Подожди, — сказала Ирина, — не дави на нее, ребенок пережил шок. Ей надо немного прийти в себя.

— А я не пережил шок? — обиженно произнес Василий. — Ну скажи мне, что теперь с ней делать? Я себя чувствую полным идиотом. Все мои дипломы оказались никуда не годным барахлом. Какое я имею право лечить людей, если моя собственная дочь в тринадцать лет глотает таблетки, чтобы свести счеты с жизнью.

— Успокойся, надо просто немного подождать, — сказала Ирина. — Давай я попробую, может быть, со мной она захочет поговорить.

Ирина тихонько зашла в комнату дочери и осторожно прикрыла за собой дверь. Катина комната ничем не отличалась от множества таких же комнат девочек-подростков, где детские куклы-мишки соседствовали с портретами шоу-звезд на стенах. Катя лежала, безучастно глядя перед собой, к груди она крепко прижимала своего любимца — серого плюшевого бегемота. Казалось, только с ним одним она готова была разделить свою беду.

— Катенька, нам надо поговорить, — осторожно начала Ирина. — Не бойся, никто ругать тебя не будет. Просто нам с папой надо понять, почему ты это сделала. Когда-нибудь, когда у тебя будут свои дети…

— Не будет у меня детей, — неожиданно сказала Катя. Она произнесла это слабым голосом, но как-то очень яростно.

— Почему? — опешила Ирина. — Кто тебе сказал такую глупость?

— Никто мне этого не говорил, — ответила девочка. — Я сама так решила.

— А почему ты так решила? — еще более осторожно спросила Ирина. Она чувствовала себя так, словно выбиралась из очень запутанного лабиринта, держась за тонкую ниточку. Одно неверное движение — и нитка порвется, а она так и не найдет выход. — Разве ты не хочешь семью и детей? Разве ты не веришь, что встретишь свою любовь? Не сейчас, немного попозже.

— Ну да, — произнесла Катя, и в ее глазах появился злой блеск. Ирину это обрадовало, безучастность — хуже всего. — Вот ты встретила свою любовь. Ну и как, надолго ее хватило, этой любви?

Ирина растерялась, она не знала, что сказать дочери. Конечно, ее жизнь не может служить удачным примером в этом разговоре, но нельзя же так…

— Нельзя же так рассуждать, у всех все бывает по-разному. Когда я была юной девушкой, мне хватало той любви, что перепала на мою долю. А потом, когда я повзрослела, у меня появились другие интересы.

— Ничего у тебя не появилось, просто ты смирилась. Стала как все: дом — работа, работа — дом. Если какой-нибудь сослуживец улыбнется и похвалит прическу, вот уже и повод для радости, и можно часами обсуждать это по телефону с такими же подругами-неудачницами.

— Катя, зачем ты это говоришь? — тихо спросила Ирина. — Это моя жизнь, мои проблемы, и я несу их достойно. Не глотаю снотворное и не свожу с ума людей, которые меня любят. Речь сейчас не обо мне, а о тебе. Почему ты это сделала? Я должна понять.

— Да потому что ваша взрослая жизнь — это гадость, гадость и мерзость! — закричала Катя своим слабым еще голоском. Она села на кровати, еще крепче прижимая к себе пушистого бегемота. В ее светлых глазах заблестели слезы. — Вы рожаете детей, рассказываете им сладкие сказочки о жизни, чтобы потом бросить в эту жизнь, как в яму с дерьмом!

— Катя, Катенька, подожди, — начала Ирина.

— Что «подожди»? Разве я не права? Вы, взрослые люди, превратились в скучные автоматы, а я так не хочу. Вся ваша любовь — это вранье. Папе нужна была твоя любовь, чтобы получить московскую прописку. Тебе нужна была его любовь, чтобы получить мужа и меня. Вы все друг от друга чего-то хотите, ничего не делаете просто так. Я не хочу играть в ваши дерьмовые взрослые игры.

— Но, доченька, никто же тебя не заставляет повторять наши ошибки. Нельзя же отчаиваться заранее, не попробовав. Я верю в то, что тебе повезет больше.

— Ничего мне не повезет. Я читала, что ребенок, выросший в неблагополучной семье, никогда не будет счастлив в браке. Я не хочу быть несчастной, я не хочу, чтобы мои дети были несчастными. Я вообще ничего не хочу! Не хочу во всем этом участвовать! Ты меня понимаешь?

— Да, я тебя понимаю, — мертвым голосом произнесла Ирина. Самое ужасное, что она не знала, что возразить дочери. — Если я тебя правильно поняла, то, что ты устроила вчера, может повториться?

— Не знаю, — мрачно ответила Катя. — Мне не очень-то понравилось глотать литрами соленую воду и все такое.

— Ладно, — сказала Ирина. — Отдыхай, может быть, завтра жизнь покажется тебе чуть более стоящей штукой.

Ирина повернулась, чтобы выйти из комнаты, как вдруг Катя позвала ее.

— Мам, — тихо произнесла девочка.

— Да?

— Мам, прости меня, пожалуйста, — с придыханием, совсем по-детски сказала Катя. — Я понимаю, каково вам было этой ночью.

Ирина ничего не могла сказать в ответ, она бросилась к дочери и сжала ее в объятиях. Девочка плакала, да и сама Ирина почувствовала, что горячие капли потекли у нее по щекам.

— Ничего, Катюша, ничего, — повторяла Ирина, обнимая худенькие плечи девочки и гладя ее по растрепанным волосам. — Ничего, все пройдет, все будет хорошо… Поспи еще немного, а потом, когда тебе станет получше, мы все, я, папа и ты, куда-нибудь поедем. Куда бы ты хотела пойти?

— Не знаю, — сказала Катя и всхлипнула, — может быть, в Парк культуры, ребята рассказывали, что там открылся Чудо-град, целый парк классных аттракционов. Только они очень дорогие, да и вам, наверное, неинтересно.

— Очень даже интересно, — улыбаясь сквозь слезы, ответила Ирина. — Конечно, мы туда поедем и покатаемся на всех классных аттракционах, сколько бы это ни стоило. А теперь спи, ладно?

— Ага, — сказала Катя и перевернулась на живот. В этой позе она любила спать с самого раннего детства.

Ирина постояла немного рядом с засыпающей девочкой и вышла из комнаты. Кажется, на этот раз все обошлось. Ирина почувствовала неимоверную усталость. Она просто засыпала на ходу. Лечь бы сейчас и хотя бы на несколько часов забыть о страшных событиях минувшей ночи. Раньше, когда Катя болела, Ирина боялась оставлять ее на ночь одну и всегда клала девочку рядом с собой. Вот и сейчас Ирине захотелось лечь рядом с дочерью, заснуть и чувствовать во сне, что ребенок рядом, что он нормально дышит, не раскрывается, спит спокойно. Если бы она могла вернуться во времена Катиного детства, когда все проблемы сводились к бронхитам, насморкам и испачканным колготкам. Ирина вздохнула и прошла на кухню, где ее ждал Василий.

— Ну что? — спросил он и поднял на Ирину черные встревоженные глаза.

— Пока все в порядке. Она даже попросила у меня прощения и опять заснула. Когда проснется, мы все поедем в Парк культуры кататься на аттракционах.

— Это она так хочет? — удивленно спросил Василий.

— Ну не я же.

— Вчера пыталась свести с жизнью счеты, а сегодня уже мечтает о каруселях, — изумленно произнес он.

— А что ты хочешь, — устало улыбнулась Ирина, — она ведь еще ребенок.

— Она тебе объяснила, почему она это сделала? — наконец спросил Василий.

— В общем, да, — ответила Ирина. — Ты бы со своей ученой степенью назвал это проблемой адаптации. Не может и не хочет привыкать к тому, что вступает в мир взрослых. Не нравится ей этот мир. Пример, который мы с тобой подали Кате, кажется ей отвратительным, и настолько, что она предпочла не жить вообще, чем повторить его. — И Ирина пересказала Василию свой разговор с дочерью.

Некоторое время Василий сидел в глубоком молчании. Он чувствовал себя ошеломленным и подавленным одновременно. У него было такое ощущение, будто все, чем он до сих пор по праву гордился и дорожил, превратилось в ничто — исчезло. Он ощущал себя один на один с пугающей и безжалостной пустотой. Василий не понимал, как ему жить дальше. Так получилось, что его дочь совершила над ним суд, с приговором которого он не мог не согласиться. Он понял, что вообще ничего не стоит, если его дочь, глядя на него, не хочет жить. Его мрачные раздумья прервала Ирина.

— Вася, ну только не сиди с таким убитым видом, — сказала она. — Мне хватило одной Кати, приводить в чувство еще одного человека я уже не в состоянии.

— Нам надо опять пожениться, — неожиданно сказал Василий.

— Что?! — выдохнула Ирина.

— Нам надо сделать над собой усилие и начать все сначала. У ребенка должна быть нормальная семья. Она должна чувствовать себя защищенной, иначе получается, что мы оставили ее один на один со страшным миром взрослых людей.

— Вася, но ведь это будет ложью. А дети очень хорошо чувствуют, когда их обманывают. Даже если это делается ради них самих. Ты уже однажды попробовал сделать над собой усилие, когда женился на мне. Правда, я сама была тогда виновата, — горько улыбнулась Ирина. — Я поступила чересчур самонадеянно. Мне казалось, что моей любви хватит на двоих, даже на троих. Как видишь, не хватило. Я потерпела фиаско.

— Я тоже, — сказал Василий. — Но у человека всегда остается хотя бы один шанс.

— Ты в этом уверен? — серьезно спросила Ирина.

— Да, иначе нам в пору устраивать коллективное самоубийство. Представляешь, какие будут заголовки в газетах: «Смерть в доме медиков» — и текст: «Преуспевающий психоаналитик, его жена-медсестра…»

— Прекрати! — крикнула Ирина. — Избавь меня от своего черного юмора, хотя бы сегодня, — добавила она уже тише.

— Извини. О любви в нашем положении говорить действительно не приходится. Но любовь — это для юных, а мы с тобой уже давно выросли и стали скучными взрослыми людьми. То, что мы считали любовью, теперь называется иначе. Это судьба, понимаешь, судьба.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Ирина.

— Попробую объяснить. Я думал, что смогу расстаться с тобой и начать все сначала. Думал, что теперь я стал свободным и буду жить, словно у меня за спиной нет никого и ничего, что я отвечаю только за себя самого. Я очень ошибался. Оказывается, я до конца своих дней связан с тобой, ты — со мной, и мы оба — с Катей. Если мы будем делать вид, что эта связь не существует, то произойдут страшные вещи. Ты меня понимаешь?

— Да, я тебя понимаю, — после паузы произнесла Ирина. — Может быть, ты и прав. Мне тоже приходили в голову подобные мысли. Но во всем этом есть какая-то обреченность, хотелось бы немного радости.

— Радость в том, чтобы Кате было хорошо. Лучше скажи мне, ты все еще любишь меня?

Ирина встала и подошла к окну. Она молчала, и в этом молчании было что-то пугающее. Наконец она произнесла:

— Я пока не готова говорить с тобой на эту тему. Как-нибудь потом.

— Но ты согласна сделать еще одну попытку?

— Как ты себе это представляешь? Мы заключим договор, тщательно обсудим его условия и постараемся их соблюдать на глазах у Кати. А в ее отсутствие мы, как усталые актеры, будем снимать маски и становиться самими собой, отчужденными усталыми людьми.

— Нет, все будет не так! — с жаром произнес Василий. — Мы станем настоящей семьей — и при Кате, и без нее. Мы будем всегда одинаковыми. Я за себя отвечаю. После того, что мы тут все пережили, мне кажется, я очень изменился.

— А у тебя есть кто-нибудь? — спросила Ирина.

— Была, — уточнил Василий, — до вчерашнего дня.

— Ну и что ты ей скажешь?

— Скажу правду, она поймет. Все равно она меня не любит. Ей просто очень одиноко, и, мне кажется, она загоняет себя в ловушку, откуда ей будет очень непросто выбраться. Но это уже не мои проблемы. Она взрослый человек, а я должен заниматься своей семьей. Ира, почему ты сомневаешься? Мне кажется, что тебе от таких изменений в жизни станет только лучше. Ведь ты всегда хотела этого. Или у тебя что-то изменилось? Может быть, ты встретила другого мужчину?

— Да нет, никого я не встретила, — грустно произнесла Ирина. — А сомневаюсь я потому, что не хочу повторить прежнюю ошибку.

— Мы ее не повторим! — с жаром произнес Василий. — Раньше ты слишком много брала на себя, и меня это устраивало. А сейчас за все буду отвечать я. У нас ничего не получилось, потому что я переложил на тебя всю ответственность. Я вел себя не по-мужски. Теперь все будет по-другому. Ну, пожалуйста, поверь мне! В конце концов, если ты хочешь, мы можем спать отдельно, мы можем жить просто как друзья.

— Нет уж, — ответила Ирина и улыбнулась. — Если я соглашусь, то спать мы будем вместе.