63

Галлен ехал шагом, его Карандер красиво переставлял ноги, щелкая по сырой мостовой подковами из дорогой стали.

Они хорошо держали лошадь на камне, и даже в самых отчаянных погонях кавалер мог не придерживать коня на поворотах, тогда как тяжелые латники в таких случаях въезжали в стену вместе со своими ширококостными штурмрегами.

Однажды в городе Коздо, в приморской Лапирании, за ним гнался целый отряд увешанных латами кирасир. Они сносили торговые палатки, сбивали прохожих и на скаку стреляли в Галлена из арбалетов. Карандер был ранен в ляжку и тяжело входил в повороты. Галлен тогда просил и умолял его держаться, и жеребец держался. На каждом повороте беглецы понемногу отрывались от погони, а когда отчаявшиеся кирасиры рискнули пройти поворот так же быстро, они свалились в грохочущую кучу, и Галлен ускользнул.

То была хорошая погоня, но неизвестно, каково бы пришлось раненому Карандеру, если бы накануне кавалер не поставил у тамошнего кузнеца эти новые подковы.

Они обошлись по серебряному талеру на каждую лошадиную ногу, однако, как оказалось, того стоили.

– Солнце восходит, ваше благородие, – заметил Бурт, когда они, обходя центр, проезжали через квартал кожевников.

Здесь всегда пахло купоросом, соломенным дымом и канифолью, а сточные канавы были полны красноватой воды, вытекавшей из мастерских после промывки дубленых кож.

С рук местных мастеров эта краска и вовсе не сходила, их всегда можно было определить по красным ладоням с потрескавшейся кожей.

А еще кожемяки носили шляпы из коричневого войлока, и если пожимали кому руку, тот ойкал от боли. «Клешни» у них были такие, что даже подмастерье мог сломать руками простую черную подкову.

– Как же здесь воняет, – ни к кому не обращаясь, произнес Бурт, стараясь шагать в ногу с Карандером. – И как здесь люди живут?

– Живут не тужат, – сказал Галлен, останавливая коня на перекрестке и соображая, как лучше выбраться к фаршету.

Где-то в мастерских уже открыли створы, и вода из бочек с шумом наливалась в чаны. Со стороны Южных ворот вереницей тянулись водовозки. По утрам слободка кожемяков покупала воды едва ли не больше, чем весь остальной город.

– Ваша комедь уж больно заметна, ваше благородие, – подал голос Бурт, снизу поглядывая на хозяина.

– Какая комедь? – недовольно отозвался Галлен. Его раздражали замечания слуги, но он сдерживал себя.

– Шапка и сапоги драные, куртка в пыли, а то, что за коня золотом плачено, со ста шагов видно. И сидите вы, как граф какой-нибудь.

– Без тебя знаю. Но с коня я скоро сойду, а ты станешь его стеречь, понял?

– Как не понять? Понял.

Дождавшись, когда проедет водовозка, Галлен тронул коня и, пристроившись рядом, спросил у возницы, как проехать к камвольной мастерской Джо Фарфуза. Про фаршет он намеренно ничего не сказал.

– О, это просто! Едь к фаршету «Котелок», а напротив будет камвольня, – охотно ответил водовоз, краснолицый мужик в овечьей шапке, давно не бритый и не стриженный.

– А фаршет тот где?

– А… – Мужик покрутил головой. – А ты едь так, потом за угол, потом налево и дальше, пока в носу шерстью не завоняет. Сейчас утро, там такой смрад стоит, что мимо не проедешь – лошадь головой затрясет.

Галлен поблагодарил водовоза и поехал в указанном направлении.

Боясь, что опоздает и те, кого он собирался застать, уйдут, кавалер пришпорил коня, так что Бурту пришлось бежать.

Однако устать он не успел. За следующим перекрестком кавалер стал придерживать коня, а перед следующей улицей и вовсе остановился, пропустив возок, груженный рулонами сукна.

Спрыгнув на мостовую, Галлен передал поводья Бурту:

– Я пойду в фаршет «Котелок», а ты стой и жди сигнала. Если понадобится конь, я свистну, понял?

– Понял, ваше благородие.

– Да смотри не пугай Карандера.

– Вообще-то, ваше благородие, он не Карандер никакой… – неожиданно сообщил Бурт и погладил коня по морде.

– Что значит «не Карандер»? – опешил кавалер и посмотрел на жеребца еще раз, не понимая сути намека.

– Его зовут Мугут…

– Да что ты такое выдумал, дурак?! – рассердился Галлен.

– Это он мне сам сказал.

– Так ты и с ним пытаешься говорить, мерзавец? Мула мне, считай, совсем испортил, так еще и лошадь дорогую мучить вздумал?!

В глазах кавалера читалась такая угроза, что Бурт даже присел от страха.

– Я же не виноват, ваше благородие, что сызмальства на конюшне был и по-лошадиному понимать научился! – завопил он, закрываясь руками.

– Заткнись! – приказал Галлен. – Не вздумай разговаривать с лошадью, не твое это дело.

Выглянув за угол, он поморщился. Над забором камвольни поднимался густой пар, и на всю улицу разило пареной шерстью.

Оставив слугу с конем, кавалер вышел на середину улицы и, оглядевшись, пошел в сторону фаршета, изображая походку человека, который никуда не спешит.