76
Как ни претило фон Криспу связываться с жителями Карамиза, но поутру, следуя по малопроезжей дороге в предместьях этого городка, они остановились возле чайной, владельцем которой был туземный хозяин — пожилой фунгуз.
— Добра пожаловать, хатиб! Добра пожаловать! — приговаривал он, распахивая скрипучие двери и делая руками приглашающие жесты.
— Рахтан, турганзы сыдык! — приказал хозяин худому босому мальчишке, и тот выскочил из помещения перевязывать лошадей, чтобы стояли поплотнее на случай, если прибудут другие гости.
— Присаживаетысь, сейчас все будет — кучнак, свежий чай, свежий барашек — уже через час…
— Часа у нас нет, приятель, но вот этот твой куч…
— Кучнак, хатиб! — подсказал хозяин.
— Да, что это такое?
— Теста кипит в масле, да? А потом мажут медом и еще немножко кипит! Вкюс, просто пальчики аткусиваищ, да? Я тибе говорю!
— Звучит неплохо! — сказал Питер и, бросив возле стола свой мешок, уселся верхом на покосившийся стул. — Хорошо, давай кучнак. Он большой?
— Такой маленькие шарики! — ответил хозяин, показывая на пальцах примерные размеры.
— Давай каждому по десятку и чаю, конечно.
— Адин минута, сичас все будит! — пообещал хозяин и выскочил через узкую закопченную дверцу, крича: — Рахтан! Рахтан, кучнал артабазы бючел!
— Ишь, забегал, по такому и не скажешь, что враг, — произнес Крафт, снимая под столом сапоги.
Капитан и Питер последовали его примеру, и по небольшому помещению стал распространяться жесткий солдатский дух. Однако скоро со стороны кухни начал проникать другой, весьма приятный аромат — пахло жареным тестом, медом и подожженным сахаром.
— А что, неплохо нас тут принимают, — снова заговорил Крафт.
— Если только яду не подадут, — серьезно заметил Питер, а когда на лице Крафта проявилось беспокойство, засмеялся. Вместе с ним засмеялись капитан и сам Крафт.
Дверца открылась, и хозяин внес большое медное блюдо, на котором красовалась горка поджаренных булочек с темными потеками меда.
— Ай, карашо, ай, весело! — воскликнул он и поставил блюдо перед гостями. — Ищо нимножко чай, я помню, — добавил фунгуз и вновь скрылся на кухне.
А спустя полчаса путешественники уже снова были на дороге, удаляясь от Карамиза сытыми и вполне довольными. Выспавшись накануне вечером, они чувствовали себя бодро и надеялись где-нибудь в живописной роще найти место для продолжительной дневки.
— В Гринвальде, конечно, условия можно сыскать получше, чем на природе, но эти разговоры про дезертиров мне очень не нравятся, — рассуждал в седле фон Крисп, прищуриваясь на набиравшее силу солнце.
— Могут и в холодную бессрочно, пока дела не подойдут, — поделился Крафт, которому тема дезертирства была хорошо знакома. — А там припаяют чужой приговор, чтобы в бумагах сходилось, и милости просим — снова в кандалы. Спасибо — ученые уже.
— Вот и я о том. Еще часика четыре — и солнце в зенит встанет, вот тогда самое время затаиться где-нибудь в роще, среди свежей зелени…
— Природа, ваше превосходительство, имеет во сто крат большее значение и пользу, чем гостиница с разнообразными девками в Гринвальде, — поделился соображениями Крафт.
— Истинная правда, и значение, и польза. Хорошо сказал, Крафт, ты просто поэт! Питер, ты согласен?
— Очень живописно, — согласился Питер. — А ты, Крафт, откуда знаешь про гостиницы в Гринвальде и девок разных?
— Ну я же не всю жизнь в бегах да дезертирах! Бывали у меня свободные и счастливые годы. — Крафт вздохнул и добавил: — У каждого человека в жизни после долгих невзгод должна начинаться счастливая и светлая жизнь. По-другому и быть не может.
— Хороший тост! — заметил фон Крисп. — Эй, что это там, уже не карсаматы ли?
Все трое привстали в седлах, но вскоре успокоились — через дорогу пронеслись несколько мальчишек на степных лошадках.
— Ложная тревога, — сказал фон Крисп. — Места здесь спокойные.
Пока трое путешественников наслаждались покоем и тишиной на заброшенной дороге, к перевалу подъезжал экипаж — казенная черная карета с золотым императорским гербом, что говорило о присутствии в ней важного государственного сановника.
Экипаж был подготовлен для путешествия по неспокойным дорогам юга империи, его дверцы и стенки мастера усилили клееным дубом, их не брала стрела барийского лука. На окнах имелись стальные жалюзи, а в осях — стальные сердечники, отчего те не ломались даже при столкновении с булыжником или пеньком. В колесах присутствовали два ряда спиц, а ободья были вдвое большей ширины, чем обычные, чтобы не вязли в песке и на пыльной дороге.
Сопровождение у важного лица было соответствующее — двадцать панцирных лучников, метавших по двенадцать стрел в минуту хоть в воробья, хоть в юркого карсамата, и тридцать тяжелых кирасир, рубивших полуторным мечом с любой руки и имевших при себе по два двулучных кавалерийских арбалета, с которыми они управлялись не хуже, чем лучники со своими луками.
В тучах поднятой пыли влекомая четверкой лошадей карета вкатилась на перевал и остановилась напротив первого поста, где командовал сержант-латник Киссель.
Соскочив с лошади, он подбежал к дверце и замер от ужаса, поняв, что карета принадлежит департаменту надзора за армией, печально известному своими скорыми расправами по поводу и без повода.
Чуть приоткрыв дверцу, сановный пассажир поставил черный, шитый придворным мастером сапог на подножку, на нем тускло блеснула серебряная шпора.
— Сержант латников Киссель, ваше сиятельство! — хрипло прокричал сержант и, заметив на черном мундире державшего змею орла, потерял способность дышать. Перед ним была особа из самого карательного отдела в департаменте: бюро имперской безопасности.
— Чем занимаетесь, сержант? — каким-то кислым, скучным голосом поинтересовался граф Авентир.
— Стоим на дороге, ваше сиятельство! Бдим!
Сержант щелкнул каблуками и даже лязгнул от старания зубами.
— Хорошо ли стоите, сержант?
— По мере сил! Не покладая, ваше сиятельство!
Из полумрака кареты показалась рука в черной перчатке с белым платком и смахнула с сапога невидимую пыль.
— Как ночью?
— Ночью все в порядке, ваше сиятельство!
— Кто?
— Две телеги с оборванцами, ваше сиятельство! На яни разговаривали, я их пропустил, но ежели что…
— Это все?
— Еще, чуть пораньше, трое верховых при оружии!
— Дезертиры?
— Никак нет, ваше сиятельство, я сам так думал, а оказалось, они из разбитой армии барона Литвара, что на холмах у Арума!..
— Подробнее!
— Один офицер, дворянин, судя по голосу. Двое других — его солдаты, все из сводного полка из-под Лонгрена!
— Из-под Лонгрена?
В голосе графа появился интерес. Открыв дверцу пошире, он на мгновение засомневался, ступать на землю или нет: здесь повсюду были пыль и старый навоз. Однако требовалось размяться, он был в дороге уже четыре часа.
Сойдя на землю, Авентир подошел к сержанту ближе.
— Какого чина офицер?
— В темноте видно не было, ваше сиятельство, да и мундир был не по форме, но никак не ниже капитана!
— Не ниже капитана. Хм. Кажется, я догадываюсь, кто это может быть. Из-под Лонгрена…
Граф отвернулся от сержанта и, обойдя карету, махнул сопровождающим платочком, что означало: можно облегчиться. И сразу несколько кирасиров соскочили с лошадей и побежали к отвесной стене, уже отмеченной мокрыми разводами.
— А что за люди были при нем? — спросил граф, не поворачиваясь к сержанту.
— Двое солдат верхом, ваше сиятельство! Солдаты простые, но прихватистые, это заметно!
— Прихватистые, — кивнул граф и, повернувшись к сержанту, спросил: — А ты откуда такой бойкий? Из горцев, а на яни вон как треплешься. Уж не шпион ли?
Граф пристально посмотрел на сержанта и страшно, по-змеиному, прошипел:
— Ежели шпион — повешу…
— Как можно, ваше сиятельство! Я же… верой и правдой двенадцать лет! Я же… не покладая, ваше сиятельство…
Сержант уже готов был разрыдаться, но граф вдруг потерял к нему интерес, вскочил на подножку кареты и, взмахнув платком, крикнул:
— Едем!
Хлопнула дверца, кавалькада сорвалась с места и понеслась по неровной дороге, создавая невероятный шум и поднимая облака пыли.
