37
После выполнения своей обязательной работы Питер с полными корзинами прибыл к поваленному дереву, где его уже ждал Корнелий.
— А Бриан? Он не может прятаться где-то неподалеку? — спросил Питер.
— Бриан копает коренья и собирает желуди, стараясь держаться подальше от реки. После всего произошедшего с ним вчера он боится нового приступа падучей.
— Хорошо, — Питер улыбнулся. — А что это у тебя в руках, Корнелий?
— А ты разве не видишь?
— Вижу, это трава сиваш.
— Почему же тогда спрашиваешь?
Корнелий поднялся с дерева и картинно поправил пучок травы, словно это был букет прекрасных цветов.
— А зачем тебе так много сиваша? — осторожно спросил Питер, когда они спускались к реке.
— Это не мне, это для тебя. Давай скорее, на острове объясню.
Все то время, пока они преодолевали реку вброд, Питер не отводил глаз от пучка сиваша в руке Корнелия. Оказавшись на острове, он поставил корзины в кусты, и они с Корнелием вышли на огороженный ивами глиняный пятачок.
— Вот смотри, — сказал Корнелий, показывая Питеру две сухие, очищенные от коры палки длиной в три фута каждая.
— О! — удивился ученик. Лечебная трава из рук Корнелия уже куда-то подевалась.
— Как думаешь, что это за дерево? — спросил учитель, подав Питеру одну из палок.
— Акация?
— Правильно. Сегодняшний урок мы проведем с оружием.
— Тяжелая, — заметил Питер, взвешивая палку в руке.
— Зато хорошо звенит, — ответил Корнелий и, постукав палкой о палку, продемонстрировал этот мелодичный звук.
— Это важно?
— Важно. Во время боя ты должен слышать этот звук и понимать, что эта мелодия, то ускоряющая, то замедляющая свой ритм, ни в коем случае не может прерваться.
— А если она прервется?
— Тогда ты проиграешь бой. Начнем!
И Корнелий быстро ударил, заставляя ученика сразу вступить в дело. Палки замелькали с неразличимой для глаза быстротой, и спустя несколько мгновений Питер выронил оружие, выбитое точным ударом Корнелия.
— Почему ты выронил палку? — строго спросил тот.
— Ты выбил ее!
— Потому что ты забыл про мелодию.
— Я? Да, кажется, я перестал ее слышать.
Питер поднял оружие.
— Я готов.
И снова замелькали палки, зазвучала мелодия, то ускоряясь, убегая вперед, то замедляясь, почти исчезая.
Внезапно Корнелий остановился, сделал паузу и… ударил. Оружие Питера снова отлетело в сторону.
— Где твоя мелодия? Ты опять уснул?
— Но ты ведь остановился, — стал оправдываться ученик. — Ты остановился, и мелодия оборвалась.
— Оборвалась, значит, ты проиграл. Поэтому держи ее, крепче держи, для тебя она должна только замедляться, но не останавливаться. Повторим!
Так они продолжали около двух часов, без единой передышки. Питер успел получить несколько синяков и большую шишку на лбу, однако был готов продолжать учение и очень удивился, когда Корнелий сделал перерыв.
— Что, конец урока? — спросил он, вытирая пот.
— Ни в коем случае, просто смена оружия.
Корнелий отошел к ивам и вернулся с двумя сверкающими мечами.
— Э-э… — Питер был смущен, он помнил силу удара палкой, но острая сталь куда страшнее.
— Что, прямо вот так, сразу?
— Не сразу, Питер, держи.
Корнелий подал ученику меч рукоятью вперед.
— По весу они почти одинаковы, сбалансированы отлично, да и звон куда приятнее. С палками у тебя уже неплохо получается, зачем же нам стоять на месте?
Корнелий сделал несколько взмахов, демонстрируя, как сталь рассекает воздух.
— Пожалуй, начнем, и помни о мелодии.
Питер уже собрался отразить первый удар, когда Корнелий вдруг опустил меч.
— Забыл предупредить о самом главном. Ты ведь, кажется, получил несколько раз палкой, или мне показалось?
— Пустяки, Корнелий.
— Не пустяки, когда ты пропустишь удар мечом, это уже не пустяки. Однако я буду внимателен и обещаю не сделать тебя калекой, хотя от болезненных порезов, увы, защитить не смогу. Именно на этот случай я и собрал для тебя сиваш.
— Но, Корнелий… — Питер был напуган. — Может, обойдемся без меча, ведь…
— Что значит обойдемся? Ты собираешься бить врага кулаками или палкой? Ну, сумеешь ты одолеть двоих, троих, в конце концов, у тебя есть талант и ты одолеешь палкой семерых врагов, но что ты будешь делать, когда дорогу тебе преградят двадцать воинов в доспехах?
— Ты полагаешь, что один человек с мечом в руках может одолеть двадцать воинов?
— Если нет возможности избежать схватки, ему придется сделать это.
— Но ведь шансы на победу совсем малы.
— Если сомневаешься — убегай, в этом нет ничего зазорного.
— А как же гордость?
— Мастер не может позволить себе гордости, спеси, вспыльчивости, подобная роскошь — удел любителей.
— А сам ты часто убегал, Корнелий?
— Почти всегда, кроме тех случаев, когда отвертеться от драки было никак невозможно. Итак, ты готов?
— Готов, — ответил Питер, подавляя вздох. Он старался не думать о том, какой быстрый, длинный и остро отточенный меч держит в руках Корнелий.
Учитель начал не спеша, давая время Питеру отбить удар и унять волнение. Потом стал действовать быстрее, сильнее, не позволяя клинкам разомкнуться. В воздухе висела звонкая песнь оружейной стали, Питер слышал ее и прилагал все силы, чтобы она не прекратилась.
Как будто начинало получаться и с мечом, быстрые удары и выпады Корнелия удавалось сбивать, да так, что оставалось время на контратаку. Питер и не подозревал, что можно получать такое удовольствие от игры столь опасными предметами, однако его радость была пресечена жгучим касанием клинка. Меч Корнелия рассек штанину на бедре, и она окрасилась кровью.
— Ой! — вскрикнул Питер, хватаясь за рану.
— Где твоя мелодия? Если она прекратится, тебе не выжить! Нельзя сдаваться из-за простой царапины!
И Питеру пришлось продолжить схватку. Странное дело, но, получив первый порез, он стал чувствовать себя намного спокойнее. Более деловито парировал удары, хватался за рукоять второй рукой, когда видел, что одной не поспевает.
Непрекращающаяся битва длилась уже не менее двух часов, Питер получил еще несколько жгучих порезов, а его рубаха и штаны превратились в окровавленные лоскуты, однако он не чувствовал боли, только жар, который овевал все его тело.
— Довольно! — наконец сказал Корнелий, опуская меч. — Тебя еще нужно привести в порядок. Снимай свои лохмотья, а я сейчас вернусь.
С этими словами он оставил свой меч под деревом и исчез в зарослях ив, а Питер стал снимать испорченную одежду. Теперь к нему возвращались боль и переживания из-за того, как в таком виде он покажется хозяевам.
Вскоре появился Корнелий. Он держал кожаное ведерко с речной водой и тот самый пучок сиваша.
— Жуй, — сказал он, подавая Питеру траву. — И подними руки, чтобы я промыл твои порезы на ребрах.
— Жжется, — пожаловался Питер.
— Пустяки.
Когда все порезы на теле Питера были промыты, он с помощью Корнелия смазал их жеваной травой. Жжение значительно усилилось, но Питер знал, что теперь оно идет на пользу.
— Я мог бы сполоснуться и в реке.
— Раненому в реку нельзя. Быстрая вода отнимает силы.
— Что значит быстрая?
— Река, ручей, бурное море.
— А озеро?
— В озере можно и в спокойном море тоже — это даже на пользу, но недолго. Опускай руки, уже подсохло.
Питер опустил и увидел, что Корнелий держит свежую льняную пару — рубаху и штаны.
— Вот тебе обновка, но выглядит она такой же поношенной, как и твоя пропавшая одежка.
— Спасибо, Корнелий.
Когда он оделся, Корнелий разрешил присесть:
— Отдохни, касание стали обессиливает посильнее реки.
Они перешли под иву.
— Корнелий, я совсем ничего не чувствую. Все мои мысли испарились, ощущения пропали, я — пустой.
— Ты перешагнул через страх перед смертоносной сталью, а это дается нелегко.
Они помолчали. Питер пытался осознать свое новое состояние, а Корнелий ждал новых вопросов ученика.
— В настоящей сечи я бы долго не продержался. Будь рана посерьезнее, я бы спасовал.
— Даже при серьезных ранах настоящий воин не пасует. Слабость приходит только тогда, когда ты сам допускаешь ее. Мне известны случаи, когда мастер получал смертельную рану, но доводил поединок до победы.
— А потом умирал?
— Нет.
— Почему?
— Потому, что это не входило в его планы.
— Ты шутишь? — заулыбался Питер, но Корнелий не ответил.
Они помолчали еще немного.
— Как долго ты собираешься учить меня? Пока я не стану таким мастером, как ты?
— В ученье мастером не станешь. Мастером тебя сделает только твой путь воина, твой собственный жизненный опыт.
— Ну хорошо, а я смогу сбежать отсюда? Стать настолько сильным, чтобы одолеть Лусха или другого молокана?
Корнелий улыбнулся, как показалось Питеру, очень грустно.
— Придет время, и ты просто уйдешь. И никто не посмеет встать у тебя на пути.
— А почему не уходишь ты? Неужели тебе нравится жить с молоканами? — задал Питер вопрос о том, что давно волновало его.
— Я не могу уйти, я защитник семьи.
— Что это значит?
— Я защищаю эту семью молоканов. Между орками часто вспыхивают ссоры, драки, случаются нападения пиратов, туранских племен и зеленых орков из долин.
— И ты всех убиваешь?
— Не всегда это нужно. В межсемейных и межродовых спорах достаточно провести справедливый суд.
— И это тоже делаешь ты?
— Это работа любого защитника.
— Но… — Питер вздохнул. — Но, Корнелий, неужели тебе нравится жить среди молоканов? Ведь это же не люди, даже жулики в наших городах выглядят лучше приморских орков.
Корнелий снова улыбнулся и посмотрел на реку, где на мелководье резвились два кулика.
— В какой-то мере я такой же невольник, как и ты. Тебя удерживают силой, а меня моим прошлым злом.
Поняв, что говорит слишком сложно, Корнелий решил пояснить:
— Я пытался уйти несколько раз, но все мои дороги закрыты, я подхожу к первому перекрестку и не знаю, куда повернуть. У меня забрали память о моем прошлом.
— Кто?
— У приморских и горных орков есть свои колдуны, которые умеют привязать к семье невольника, которого невозможно удержать силой.
— Так ты заколдован?
— Что-то вроде этого. Я много лет убивал без меры: сначала был солдатом в армии прежнего императора, отца Рамбоссы, потом ушел в наемники, но мне все время казалось, что я должен достигнуть большего. Все закончилось в землях орков титулом «всадник Хиввы».
— Всадник Хиввы… — зачарованно повторил Питер.
— Я был страшнее самого кровожадного туранского князька, которые кичатся друг перед другом количеством отрубленных голов.
— И что же, теперь ты никогда не найдешь своих родных и свой дом?
— Дом? — Корнелий вздохнул. — Нет, едва ли я найду дом или каких-то родственников. Мне уже много лет, Хивва платила мне за верность молодостью.
— Сколько же ты живешь, Корнелий?
— Наверное, уже больше ста лет.
Он вздохнул и принялся чертить на песке какие-то фигуры.
— А ты говоришь — дом. Мой дом едва ли уцелел, но вот земля должна остаться, может быть, там такая же речка, холмы и лес. Ну, и самое главное — память. Если прежняя, ранняя память вернется ко мне, я стану другим человеком. Я увижу небо над головой и облака.
— А что ты видишь сейчас? — осторожно спросил Питер, невольно посмотрев на небо.
— Я вижу черные тучи, которые вот-вот обрушатся, и тогда мне себя уже никогда не вспомнить. Год назад мне было видение, будто я стою в центре лабиринта и не могу вспомнить, как из него выбраться. Долго стоял, а потом появился какой-то мальчик. Он подошел, молча взял меня за руку и повел по коридорам.
— И что потом?
— Потом я увидел солнце. А этот мальчик… Думаю, это был ты, Питер.
— Я?
— Конечно. Если я дам тебе в руки способность защитить себя, это будет благое дело, возможно, за это небеса приоткроют мне нужную дверь, укажут путь из лабиринта.
Они посидели еще, потом Корнелий поднялся.
— Как твои раны?
— Я уже ничего не чувствую.
— Тогда тебе пора идти в реку.
Питер встал и поспешил за своими корзинами. Когда он уже заходил с ними в воду, Корнелий сказал:
— Это я предложил Лусху взять плеть.
— Я знаю, — ответил Питер. — Догадался позже.
— И что ты об этом думаешь?
— Я думаю, ты знаешь, что делаешь.
Сказав это, Питер стал заходить на глубину, чувствуя, как теплые струи треплют штанины и полы рубахи.
Перебравшись через реку, он пришел к поваленному дереву и, достав из-под него башмаки, принялся обуваться.
На мгновение ему показалось, что он падает назад, в какую-то бездонную пропасть. Ощущение было таким отчетливым, что Питер закричал и, упав, покатился по траве, чтобы поскорее почувствовать твердую землю и… рассеять разрушавшую его силу страха.
— А ты смышленый, Питер Фонтен… — прозвучал голос незнакомца, стоявшего с другой стороны поваленного дерева. Он был похож на тех троих, что так неожиданно появились вчера во дворе и до беспамятства напугали Бриана. Те же длинные одежды, тот же опущенный капюшон, скрывающий половину лица.
— Кто вы? — спросил Питер, с беспокойством поглядывая на оставленные возле дерева корзины.
— О, твои лягушки! — Незнакомец улыбнулся, по его длинному плащу побежали синие искры. — Я не трону их, обещаю.
— Что вам от меня нужно?
— Просто скажи — зачем к тебе вчера приходили гости?
— Они напугали моего товарища и все время спрашивали, кто я такой.
— И что ты ответил? — спросил незнакомец, и Питер почувствовал, как мокрая одежда на нем начинает сдавливать тело.
— Только то, что уже знаете вы — я Питер Фонтен. И отпустите меня, пожалуйста. — У Питера стеснилось дыхание — мокрая рубашка пеленала его все туже. — Я ничем не могу вам помочь! — в отчаянии закричал он и схватился за ветку куста. В то же мгновение со всего куста осыпались листья, а кора полопалась и стала сворачиваться в жгуты.
Одежда сразу просохла и стала свободнее.
— Кто научил тебя этому фокусу?
— Корнелий, — нехотя ответил Питер.
— Этот убийца теперь творит добрые дела? — Незнакомец усмехнулся. — Что ж, прощай, Питер, может, в другой раз я снова навещу тебя. И… не пытайся мне лгать, никогда не пытайся, я всегда достану тебя, где бы ты ни прятался — у меня длинные руки.
— Я помню, — ответил Питер, невольно дотрагиваясь до горла. — Мы ведь встречались.
— Не думал, что запомнишь меня.
Незнакомец повернулся и, сделав шаг, растворился среди кустов.
Питер подождал еще немного, осторожно приблизился к корзинам и, подхватив их, заспешил по тропе в сторону свинарника. Он то и дело оглядывался и решил больше не прятать башмаки под этим деревом.
У свинарника его, запыхавшегося от спешки, встретил улыбающийся Бриан.
— Ты знаешь, Малой, сегодня был жаркий день, но все обошлось! Я не падал, не видел никаких страшных фигур, полагаю, моя болезнь отступила, а может, ее и вовсе не было. Что ты на это скажешь?
Питер поставил корзины под навес и, утерев со лба пот, оглянулся на темнеющий лес. Все время, пока он шел по тропе, ему казалось, что незнакомец продолжает следить за ним из чащи.
— О чем ты? — спросил он рассеянно.
— О своем недуге, который ты во мне приметил.
— Ах вон ты о чем! — Питер сел на скамью. — Думаю, это временный недуг, просто недомогание.
— Правда? Вот спасибо!
Бриан был счастлив, теперь ему не грозило быть съеденным свиньями.
— Принес? — спросил Ланкер.
— Принес, — ответил Питер.
— Ну, идите.
Невольники пошли в город, и всю дорогу радостный Бриан говорил не переставая, объясняя Питеру, почему болезнь оказалась не болезнью и как вредно находиться у реки в жаркую погоду.
Тот только кивал, погруженный в собственные мысли. Опасные неведомые личности преследовали его на каждом шагу, и, что самое неприятное — он даже не понимал, чем так заинтересовал их.
Было время, когда Питер считал волшебником балаганного фокусника, но теперь он столкнулся с чем-то куда более серьезным. Рассказы Корнелия, подкормка лягушек, назойливые визитеры — все это перемешалось в голове, требовалось как следует выспаться, чтобы беспокойные мысли наконец улеглись.
— А что это с твоей рубахой, она как будто чище стала? — услышал Питер, едва очнулся от собственных мыслей.
— Это от воды и песка, я же каждый день в речке, — пояснил он.
— Правильно, а я подумал, что ты где-то обновку раздобыл, — продолжал болтать Бриан. — Мне бы тоже не помешало, моя-то рубаха, смотри — совсем ветхая стала, я ее чиню-чиню, а толку никакого… Такую одежку не латать надо, а сразу выбрасывать, но другую-то где взять? Ох, жизнь наша невольная.
Они вошли в город, и Бриан наконец замолчал, здесь это было небезопасно. Перешагнув через бычий навоз, они свернули за угол и не увидели у ворот Лусха.
— Ты смотри, молодой хозяин куда-то подевался, — сказал Бриан. — Может, и ворота закрыты?
Они подошли ближе, Бриан толкнул створку, и она подалась. Невольники зашли во двор, но и там не увидели Лусха, хотя все вокруг происходило как обычно: дымила кухонная пристройка, рабы-строители убирали инструменты и леса.
— Что-то не видать молодого хозяина, — снова повторил Бриан. — Может, заболел? Ну, я пойду, а ты постой здесь, вдруг он просто запаздывает. А то нехорошо получится.
— Иди, я подожду, — согласился Питер. Он понимал Бриана — если разгневанный Лусх пойдет искать Питера в погреб, тогда и другим может не поздоровиться.
Бриан торопливо скрылся, а Питер прошелся вдоль построек, перекинулся парой слов со строителями и направился к погребу. Он знал, что Лусх против него больше не выйдет.
