Глава 8
Зинта в Стране Чудес

– Надо было оставить тебя кошкой. Ты бы трогательно ластилась ко мне, сидела бы у меня на коленях, беззастенчиво забиралась бы ко мне в постель, оккупируя подушку. Пила бы молоко из блюдца, таскала бы сыр и ветчину с моих бутербродов – по этой части у тебя никаких предрассудков, и сам Ланки умилялся, наблюдая за твоими проделками со своих воровских небес…

– Да при чем тут Ланки, если от меня Тавше отвернулась?! – выпалила охрипшая от слез Зинта.

– Хм, разве она тебе об этом сообщила?

Стервец Эдмар, казалось, забавлялся.

– Нет, но я и так это чувствую. Я больше никакой связи с Милосердной не чувствую, не могу призвать ее силу, не могу даже посмотреть на тебя взором ее служительницы, чтобы узреть, здоров ты или недужен, не чую тех мельчайших тварей, которые разносят заразу… Ничего не чувствую!

– Так чувствуешь или не чувствуешь? Хотя бы определись для начала, да или нет.

– Ты же прекрасно меня понял! Ты издеваешься!

– Увы, люблю это дело, – нимало не смутившись, согласился Эдмар. – Но мне сдается, перечисленные тобой признаки еще не доказывают немилости Тавше. Не найдется ли какого-нибудь другого объяснения, не столь печального? Хотя бы самого завалящего и маловероятного…

– Да какого – другого и завалящего?! Тавше лишила меня своего дара за то, что я не выполнила лекарского долга и не пришла на помощь тому несчастному в Доме Инквизиции, потому что твои гнупи в это время тащили меня в завязанной корзинке! А потом я бесстыже лизалась с тобой и воровала сыр… Я больше не под дланью Милосердной и не смогу никого лечить ее силой, а ты ухмыляешься!

– Прости, ничего не могу с собой поделать, – он развел руками с таким видом, точно речь шла о забавных пустяках.

– Уходи, – потребовала Зинта после паузы глухим голосом.

– Раз гонишь, уйду, – он поднялся с кресла. – А в конце коридора, между прочим, есть лоджия, можешь оттуда полюбоваться окрестностями.

– Не нужна мне твоя лоджия!

– Жа-а-аль… – протянул этот бессердечный зложитель вроде бы сокрушенно, но в глазах у него так и плясали насмешливые демонята. – Я-то думал, ты сразу туда кинешься. Нет бы порадовалась, что твоя мечта осуществилась, а ты в слезы. Не то чтобы я совсем не понимал женщин, но тебе удалось меня удивить.

– Я никогда не мечтала избавиться от дара Тавше! Да, мне бывало тяжело, иногда я сильно уставала, не высыпалась, у меня было мало времени на чтение и на уроки танцев, порой мы с Суно собирались провести время по-супружески, а вместо этого мне приходилось бежать на зов. Но я никогда не жалела о том, что я лекарка под дланью, потому что у меня была возможность лечить больных и облегчать страдания, и променять эту долю на что-то другое я никогда не хотела. Как я теперь буду без этого жить?

– Боги, сколько пафоса… – фыркнул маг. – Мой тебе совет, все-таки выгляни в лоджию.

– К чворкам твою лоджию!

– А вот чворков здесь нет, – он произнес это со странной многозначительной интонацией. – Ни одного не найдется, даже если я сам займусь поисками, даже для тебя. Что ж, если гонишь, не смею докучать…

Он отвесил шутовской, но при этом безупречно элегантный поклон, так что в ушах закачались длинные серьги – в правом морской конек из черненого серебра, в левом гроздь мерцающих кристалликов, которые то вспыхивали изумрудно-фиолетовым сиянием, то гасли, – и шагнул в коридор.

Двери в этих покоях были диковинные: не открывались туда-сюда, а двигались вдоль стен по специально сделанным желобкам. И лампы сплошь магические, на диво яркие и причудливые. И мебель красивая, но больно уж непривычного вида: сразу ясно, что заморская, в Молоне или в Ларвезе ни один столяр такого делать не станет. Не иначе, это дворец Эдмара в Ляране.

При других обстоятельствах Зинта ходила бы повсюду и все тут рассматривала и непременно вышла бы в эту хваленую лоджию полюбоваться видом на строящийся город, за которым, верно, простирается до горизонта волнистая серовато-желтая пустыня, но сейчас ей было не до того. Слишком все плохо. Она больше не лекарка под дланью Тавше. Странно, что волшебный камень на рукоятке ее ритуального ножа не треснул, и клинок не покрылся ржавчиной… Или это означает, что для нее все-таки есть надежда на прощение? Последняя мысль ее немного подбодрила.

С час назад она проснулась уже не в хрустальном гробу, а на ложе под мягким тонким одеялом. Нагишом, но ее одежда, выстиранная и отглаженная, была аккуратно сложена рядом на столике из удивительного лазурного стекла, и возле кровати стояли начищенные ботинки.

Обуваться Зинта не стала – зачем, если пол выстлан бархатом, который под ногами ничуть не морщится, словно толстый ковер. Натянув штаны и тунику, она застегнула пояс с кинжалом. Было тепло, но не видно ни печек, ни камина, ни сурийских жаровен, и ни намека на запах натопленного жилья. В воздухе витали тонкие изысканные ароматы. Значит, это юг: где же еще Эдмар может надежнее всего укрыть Зинту от тех одуревших магов, если не в своем кофейном княжестве, где он полновластный хозяин?

Сам он тоже вскоре появился, а следом за ним семенило громадное, с большую собаку ростом, серебряное насекомое, оно несло на подносе две чашки кофе – точь-в-точь прислуга. Его панцирь и суставчатые конечности украшал выгравированный орнамент. Механическая кукла, которую с помощью магии заставили прислуживать. Что ж, всяко лучше, чем орава неряшливых гнупи с недобро горящими глазами и черной щетиной на загривках или какой-нибудь несчастный балбес, которого за оплошность «увольняют» ногами вперед.

То, что ее связь с Тавше разорвана, обнаружилось после кофе, когда Зинта решила проверить, не нуждается ли кто-нибудь в окрестностях в ее помощи.

Эдмар, поганец, ни вот столько ей не посочувствовал! Даже неплохо его зная, Зинта не ожидала от него такой зложительской черствости.

И вдобавок забыл показать, где тут уборная.

Дверь скользнула в сторону, едва Зинта к ней притронулась. Сводчатый коридор, по потолку прихотливо вьются черные лозы, усыпанные светящимися бутонами цвета золотистого чая. Две следующие двери по бокам оказались заперты, но за третьей… Эти великолепные хоромы с зеркалами, облицовкой из переливчато-зеленого нефрита, мозаичными рыбами на потолке и белоснежными чашами – это и есть уборная?.. Если бы существовало божество отхожих мест, Зинта решила бы, что забрела в его святилище. Да здесь куда шикарней, чем в опочивальне!

В стране Китон, где она побывала вместе с Эдмаром и Суно прошлым летом, уборные тоже были хороши: устланы циновками, никакой грязи, по стенам непременно развешаны пучки высушенных пахучих трав – но там скромный потаенный уют, а здесь королевская роскошь. Даже неловко в этаком месте справлять такие дела, но куда деваться-то?

Потом Зинта в панике обнаружила, что рядом ни трубы с краником, ни стоящего под ней наготове ведерка. Ох, как неудобно-то устроено, несмотря на всю эту красотищу! Она пошла за водой в смежную комнату с умывальниками, озираясь в поисках подходящей посудины, и тут за спиной послышался шум. Вода лилась сама собой – видимо, из сосуда, установленного позади сиденья. Чудно́… И умывальник тоже чудной: из одного и того же крана вода течет хоть холодная, хоть горячая, хоть теплая. А где, интересно, спрятан бак с печкой – за этой стенкой? Расстарался Эдмар у себя во дворце, ничего не скажешь.

Дивная уборная отвлекла Зинту от ее беды, но, вновь выйдя в коридор, она опять ощутила тоску и покаянную горечь. Ей бы пойти в храм Милосердной да помолиться о прощении. Есть ли в Ляране храм Тавше или хотя бы часовня?

Ухватившись за эту мысль, как за путеводную ниточку, лекарка вернулась в опочивальню, надела ботинки и отправилась искать выход наружу. Если тут лоджия – значит, этаж всяко не первый, но ни одной лестницы пока не попалось, и ни одной живой души, чтобы спросить, а навстречу по коридору, вдоль стены, ползла большущая черепаха, и довольно шустро ползла… Панцирь-то бронзовый, с гравировкой – значит, еще одна заводная игрушка. Зинта отступила с дороги. Там, где прошла эта черепаха, на вишневом бархате ковра оставалась чуть более яркая, чем соседний участок, полоса.

Лекарка горестно вздохнула. Пусть тут и завлекательно, и красиво, а наперед всего надо повиниться перед богиней и узнать, можно ли вернуться под ее длань. Все остальное не в радость без милости Тавше.

Распахнув дверь, за которой находилась обещанная лоджия, она ахнула – да так и застыла на пороге.

Снаружи была ночь, небо переливалось мириадами звезд, а раскинувшееся под ним поселение переливалось множеством разноцветных огней. Иные из них светляками сновали по земле, да и по небесам тоже: одни медлительные, другие быстрые, как молнии. С той стороны доносился шум, играла музыка – необычные мелодии, ничего знакомого.

А что там блестит под луной за постройками, на таком расстоянии напоминающими украшения, искусно вырезанные из опала, хрусталя и слоновой кости? Это ведь не пустыня… Больше похоже на море с лунной дорожкой – вернее, даже с двумя лунными дорожками.

Это у нее от слез в глазах двоится… Зинта сморгнула, потом энергично помотала головой, но над далеким морем по-прежнему висело две луны, одна жемчужно-белая, другая бледно-розовая.

Магия много чего может – и мнимо оживить бронзовую черепаху, и расцветить ночь плавающими в воздухе волшебными фонарями, но луна в Сонхи испокон веков только одна.

Зинта снова расплакалась, на этот раз от облегчения: не прогневалась на нее Тавше, просто власть сонхийской богини на чужой мир не распространяется.

«Жабья зараза ты, Эдмар, вот зачем было все это представление, нет бы сразу по-доброжительски объяснил!»

Крыши и чердаки Абенгарта – это совсем не тот мир, которому принадлежат улицы, дворы, жилые этажи и присутственные места овдейской столицы. Эта поднебесная страна существует сама по себе и находится намного дальше от привычной для абенгартцев благопристойной жизни, чем можно подумать, бегло поглядев на нее снизу вверх.

Обычно здесь гуляет ветер и со скрипом поворачиваются флюгера, указывая, в какую сторону сегодня помчались псы из небесных стай. Кое-где тихо позвякивают гирлянды позеленевших колокольчиков, повешенные на радость все тем же воздушным псам, чтобы не сердились.

Дым из труб тянется султанами ввысь или мотается и стелется, принося запахи гари, жареного лука, свежеиспеченных булок и много чего еще, словно эхо той жизни, которая протекает внизу. Как и всякое эхо, эти напоминания о людской суете долго не живут – без следа рассеиваются в бездонной синеве или тонут в нависающем над крышами облачном океане.

Крыши покрыты серой, коричневой, зеленой или красной черепицей. Холмистое пространство, вдоль и поперек иссеченное провалами, раскинулось, насколько хватает глаз, и над ним редколесьем торчат кирпичные трубы, кое-где виднеются башенки или тускло отблескивают шпили. Манящий простор, по которому запросто гулять не отправишься, так же, как до обманчиво близкого неба рукой не достанешь.

В этом ветреном царстве, вознесенном над Абенгартом на головокружительную высоту, обитают птицы, кошки, трубочисты, одинокие мечтатели и предприимчивые поклонники Ланки. Трое воришек устроились возле чердачного окна и уминали пирог с капустой. Им уже который день не везло – с тех самых пор, как получили трепку от парня, оказавшегося круче всей их шайки в полном составе.

На уличные грабежи они ходили изредка, только если удавалось выследить какого-нибудь богатого недоросля, который втихую выбрался в запретный час из дома ради взрослых развлечений. Звать на помощь зарубанов такая жертва побоится, потому что прощай тогда тайная ночная жизнь, да и ограбление для него – скорее щекочущее нервы приключение, чем беда, так что все будет шито-крыто. До последнего времени так и выходило, пока не нарвались на чокнутого амулетчика в говорящей шубе.

Сегодня только и разжились, что пирогом, стянутым на рынке, да кошельком, который срезали у прикорнувшего в подворотне выпивохи. Все деньги пришлось потратить на мазь от ушибов для Гренты, которой в той стычке досталось больше всех.

Зарубаны лютовали. Без конца прочесывали закоулки, рыскали по сараям, подвалам и чердакам, а если им попадался пьяница, сами обчищали его карманы – уж после них другим любителям легкой поживы ничего не останется. Одна радость, охотились они не за тройкой юных грабителей, а за каким-то преступником с рогом на лбу. Объявления были расклеены в городе на всех перекрестках. Кто его выследит и сообщит о нем властям, получит щедрое вознаграждение. Самостоятельно не ловить, звать зарубанов, так как очень опасен.

Вожаку маленькой шайки было семнадцать, звали его Кемурт. Высокий, отрочески худощавый, угловатый, мнимо нескладный, но в движениях сноровистый и проворный – истинный житель открытого всем ветрам черепичного королевства. Вдобавок он был неслабым амулетчиком.

Во все тяжкие он пустился два с половиной года назад, после смерти родителей. У него остались любимые дед с бабушкой, и жить бы ему с ними дальше, учиться в школе… Но когда Надзор за Детским Счастьем постановил, что двое стариков не смогут обеспечить осиротевшему подростку регламентированного законом ухода и надлежащего Счастья, а посему надо конфисковать его у пожилой четы, Кемурт исчез. Вроде бы по неосторожности свалился в канал. Его так и не нашли. Правда, деду с бабкой он исхитрился подбросить весточку, что с ним все в порядке, чтобы не свести их в могилу. Если уж он решил, что за кого-то в ответе, он об этом не забывал ни по крупному счету, ни в мелочах.

Навещать стариков Кемурт начал, когда суета утихла. Он прятался по чердакам и пробавлялся воровством, не забывая благодарить Ланки за удачу. Не мог он бросить двух самых близких людей – их бы это совсем подкосило, но блюстители Детского Счастья такие доводы в расчет не принимают. Что ж, он не стал спорить с облеченными властью взрослыми, а поступил по-своему. Он сызмальства был мальчиком серьезным и рассудительным, притом себе на уме, и теперь его ум нашел новую сферу применения, только и всего.

Порой Кемурт задавался вопросом: вот какого чворка этот демонов Надзор действует именно таким образом – чтобы всем сделать как хуже? Ясно, что по закону, но долго ли господам власть имущим подправить дурацкий закон? Он любил всякие задачки на сообразительность и головоломки, но эта была неразрешимая. Разве что примириться с крамольным и страшноватым ответом: да потому, что им это благостное изуверство нравится, так же, как вурванам по нраву хлещущая из разодранной артерии кровь, а демонам Хиалы – всякие жестокие непотребства.

Дар у амулетчиков чаще всего обнаруживается в отроческие годы, хотя с иными это происходит еще в раннем детстве, а попадаются и такие, у кого способность повелевать артефактами просыпается позже, ближе к совершеннолетию. Кемурт понял, что он амулетчик, вскоре после того как подался в бега. Он держался особняком, не связываясь с воровскими гильдиями. Вначале ему попросту везло – не иначе, Ланки благоволил, с усмешливым любопытством наблюдая за вчерашним пай-мальчиком, а потом, раздобыв подходящие артефакты, Кемурт ускользал от встреч с другими городскими хищниками благодаря умению и расчету.

Он был мелким хищником – кусал не смертельно и брал ровно столько, сколько нужно на прожитье. Тайком приходил к своим старикам, обычно под видом мальчишки-разносчика, помогал по хозяйству, те старались посытнее его накормить, сокрушаясь, что он такой худой, да еще пристрастился к беспутной жизни. А Кемурт не собирался весь свой век пробавляться воровством. Вот исполнится ему двадцать – и он выйдет из подполья. Уж совершеннолетнего-то парня не сцапают, чтобы разлучить с близкими и отдать на попечение каким-нибудь любителям государственных пособий. О том, где провел все это время, он что-нибудь наврет. Выучится, чему нужно, и наймется на хорошую работу – для амулетчика, не обделенного силой, это проще простого.

Он любил крыши и чердаки, любил ветер, небо, звезды и за эти два с лишним года приучился жить как тень. Порой, когда смотрел сверху на людные улицы, становилось невмоготу от одиночества, но с тех пор, как он подобрал Гренту, эту тоску «а вот был бы я там вместе со всеми…» сменили проблемы иного характера.

Грента была младше Кемурта на год. Возле уголков ее губ можно было заметить пару белесых шрамов, это не лишало ее миловидности, но заставляло вспомнить простонародную присказку: «Так широко зевал, что рот порвал». Она собиралась скопить денег и пойти к магу-лекарю, чтобы избавиться от этого изъяна – потом, когда ей исполнится двадцать, и можно будет больше не прятаться.

Она была из конфискованных. Отец-амулетчик постоянно в разъездах, вдобавок он был человеком покладистым и старался во всем угодить своей жене. Мать из небогатого аристократического семейства – домашняя королева, она не любила, когда ей перечат, и воспитывала из Гренты «настоящую даму». А дочка была упряма и однажды наотрез отказалась есть невкусную кашу. Что ж, тогда ее начали кормить с ложки, запихивая кашу силком, и то, что она никак не хотела открывать рот, привело маменьку в еще большую ярость.

Орудуя ложкой, как пыточным инструментом, та порвала Гренте уголки рта и своротила два молочных зуба, которые, правда, все равно шатались. Кровь – ерунда, главное сломить сопротивление и добиться своего, а боль Настоящая Дама должна научиться терпеть. Соседи донесли, и это был один из тех случаев, когда Надзор за Детским Счастьем примчался на помощь, словно спасительный летучий отряд боевых магов в авантюрном романе. Эту зловещую службу, которая нынче держит в трепете всю Овдабу, когда-то для того и завели, чтобы пресекать семейные преступления такого рода.

На суде мать Гренты держалась с достоинством и смотрела на обвинителей с холодным презрением. Чтобы заплатить штраф за жестокосердие, ей пришлось продать немногочисленные фамильные драгоценности, доставшиеся в наследство, и Грента понимала, что маменька никогда ей этого не простит.

Конфискованная девочка восьмицу провела в приюте, потом ее определили в приемную семью. Чем дальше, тем скучнее ей там становилось. И на своих новых опекунов, и на двух других воспитанниц она глядела с раздражением и отвращением: жалкие, серенькие, завистливые людишки с мелкими интересами, видят не дальше своего носа, возятся в каждодневных делах, словно свиньи в грязи на скотном дворе, а она не такая, им никогда ее не понять.

Грента дала деру оттуда с полгода назад, когда у нее не осталось сомнений в том, что она амулетчица. Она решила вступить в воровскую гильдию, потому что воры – самые порядочные люди на свете, они ненавидят предательство и подлость, знают, что такое честь, и борются с несправедливостью. Пройдет немного времени, и они выберут ее своей предводительницей – тогда горожане будут шепотом, чтобы доносчики или зарубаны не услышали, пересказывать друг другу истории об отважной девушке с пламенным сердцем, и в конце концов все захотят, чтобы эта загадочная девушка стала королевой Овдабы.

Кемурт набрел на нее зимним вечером на заброшенном чердаке. Может, и дурак, но не смог он оставить на произвол судьбы озябшую уреванную девчонку, которой некуда деваться.

Вначале Грента была тихая и несчастная, во всем его слушалась. Потрясение она пережила хуже порки в детстве: воры почему-то оказались совсем не такими, как в книжках, которыми она зачитывалась перед своим побегом. Какие-то они были приземленно корыстные, неблагородные… Одним словом, неправильные в Абенгарте воры.

Ее чуть не изнасиловали – и опять никакой романтики: сквернословящие пьяные парни, от которых воняло перегаром, мочой, давно не стиранным исподним и дешевым жевательным табаком. Не будь Грента амулетчицей, ей бы несдобровать, но с помощью артефактов она сумела дать отпор и сбежать от них. И это – воры?! Да это же просто бандиты какие-то… Нет уж, командовать таким сбродом совсем не хочется, не об этом ей мечталось. Да эти скоты, которые на любую женщину смотрят, как на подстилку или обслугу, и не выбрали бы ее своей предводительницей. Наверное, где-то есть благородные воры-мстители вроде тех, о которых она читала, но узнать бы еще, где их найти!

В глубине души Кемурт считал, что, если бы Гренту забрал Надзор за Детским Счастьем, для нее это было бы однозначно к лучшему. Пусть бы грезила о своих «благородных мстителях» где-нибудь в тепле и безопасности. Но сдавать ее он не собирался, это противоречило его принципам. И отделаться не пытался, а то куда она пойдет, если от нее отделаешься? Пропадет же. Это парню он мог бы сказать: «У меня своя дорожка, у тебя своя, дальше нам в разные стороны», – а девчонка, пусть даже ты с ней не спишь, другое дело.

Женщина у Кемурта была на стороне, как у взрослого. Сама предложила. По Закону о Детском Счастье ей, как совратительнице, грозила за это тюрьма, но ей по-любому грозила тюрьма, потому что промышляла она скупкой краденого, на том и познакомились. Он об этом нигде не болтал, она тем более, зато, случалось, подбрасывала ему полезную информацию.

Вот и нынче посоветовала: пока не поймали того рогатого парня, на дело не ходи, поберегись, а то из-за него идет такая буча, словно вот-вот начнется война с демонами Хиалы.

Выйти все равно пришлось, есть-то хочется, а Гренте с ее ушибленными ребрами худо без лекарства.

Третьей в компании была Таль. Ларвезийская ведьма. Тоже конфискованная, тоже беглая. Она хотела во что бы то ни стало вызволить из тюрьмы свою мать, которую упекли по ложному обвинению. Если исключить это желание, понятное, но неосуществимое, она оказалась девчонкой с головой на плечах, без фанаберий.

Кемурт встретил ее на крыше. Таль подошла и попросилась в долю, а перед тем за ними следила. Двое амулетчиков наблюдение засекли, но так и не смогли застукать соглядатая, пока ведьма сама не объявилась.

Грента ее сразу невзлюбила: «Эта блеклая крыска хочет нас предать». Кемурт рассудил, что, если б и впрямь хотела, сразу бы сдала их зарубанам, не вступая в переговоры.

Как и он сам, Таль лазила по верхотуре с кошачьей ловкостью даже без «Кошколаза», в придачу у нее в запасе были ведьмовские приемы, для Кемурта и Гренты недоступные – во всяком случае, при тех амулетах, которые находились в их распоряжении. Полезная сообщница, и в случае нужды сумеет сама о себе позаботиться. С его согласия девчонка осталась с ними.

– Кем, я сегодня уйду по своим делам, ладно? Может, на весь день.

– Что у тебя за дела? – с подозрением поинтересовалась Грента.

Ведьма промолчала.

– Куда? – спросил вожак.

– Я знаю того парня, с которым мы подрались, мне надо с ним поговорить. Он тоже в бегах. Не беспокойся, не попадусь.

– Ладно, иди, только поосторожней.

– Хорошо.

Таль исчезла в чердачном окошке.

– И ты ей доверяешь? – фыркнула Грента.

Кемурт промолчал.

– Не мог сказать сразу и по-хорошему?

– Каюсь, мне было интересно, – произнес Эдмар виноватым тоном, хотя выражение лица у него было вовсе не покаянное. – Все еще сердишься?

– Уже нет.

Что ж врать-то, если злость прошла? В отличие от него, Зинта бесстыже притворяться не любила.

– Вот и хорошо. Прогуляемся?

Снаружи было жарко. Дом Эдмара стоял на отшибе, а на изрядном расстоянии от него, за розарием и за широкой дорогой, по которой проносились удивительные самоходные экипажи, виднелись другие дома: невысокие, в один-два этажа, под белыми, серыми или мозаичными куполами, на которых торчали вразброс флюгера и шпили. Кое-где среди них попадались постройки, напоминавшие изящные хрустальные флаконы, во много раз увеличенные. Мимо ходили пестро одетые люди, на крышах сидели птицы. Дальше в серебристо-сизой влажной дымке блестело море, усыпанное слепящими дневными звездами. На просторе маячили кораблики – одни парусные, другие хоть и без парусов, но все равно быстроходные, а по лазурному небу сновали экипажи вроде тех, что ездили посуху. Чужой мир, невероятный и сказочный.

Эдмар говорил, что магия здесь относительно редкое явление. И что с того, подумала Зинта, в этом мире и без нее чудес хватает!

– Пойдем туда?

– Не сейчас. Сегодня я занят, ухожу до вечера.

Дом Эдмара выглядел старым: одноэтажный, приземистый, с грубоватыми барельефами на шершавой каменной облицовке – обережный орнамент или просто для красоты? Крыша-купол местами поросла травой. Вокруг цвели розы: белые, винно-красные, бледно-розовые, чайные, а еще были голубые и фиолетовые, каких в Сонхи не увидишь.

– У нас не бывает роз такого цвета.

– Это кьямавы, местное растение. Розы сюда завезли с Земли – из мира, который в одной грозди с Сонхи. Люблю их. В прошлой жизни, на Лярне, специально выписывал и пытался разводить у себя на вилле, но там они, к моей великой грусти, не приживались. А с тех пор, как я узнал, что кое-кто из моих знакомых тоже к розам неравнодушен, моя любовь к ним и вовсе превратилась в обожание. Мы оба любим одни и те же цветы – и это в своем роде прочнейшая связь, невзирая на все остальное.

Зинта слушала с сочувственно-понимающим выражением на лице, однако про себя подумала: «О розах-то говоришь складно, а как чего учинишь на деле, вроде того зложительского разгрома в полицейской конторе, когда ты битый да радостный отсюда вернулся, те еще цветочки у тебя получаются…»

– Этот дом – местная старина, – свернул на другую тему Эдмар. – Красота, правда? Надо бы сделать ремонт, но я боюсь разрушить это очарование запущенности, сравнимое с вином столетней выдержки, этот неуловимый налет времени и невесомых, как паутинки, чужих впечатлений… Даже траву на крыше не стал трогать, пусть себе растет. Только дверь заменил. Прежнюю не раз вышибали, и она была разбита до безобразия. Новую сделали на заказ по моему эскизу. Надеюсь, никому не придет в голову ее высадить…

Входная дверь была похожа на двуцветную гравюру в янтарных тонах, заключенную в тяжеловесную каменную раму. Две медово-золотистые змеи танцуют на хвостах друг перед другом на сумеречно-коричневом фоне. Выразительно хищные, но с оттенком тягучей, как мед, печали.

Впрочем, долго их рассматривать Зинте не пришлось. Эдмар насмешливо-галантным жестом распахнул перед ней свою хваленую дверь.

– Прошу! Я вернусь вечером. Оставлю тебе телевизор, чтобы не заскучала. Местную речь ты поймешь – у тех, кто попал в чужой мир через правильно открытые Врата Перехода, проблем с этим не бывает.

– Я знаю, я читала книги достопочтенного Зибелдона о его путешествиях по мирам, – закивала Зинта. – Чтобы знать язык того мира, в который отправляешься, при переходе надо выполнить языковое заклинание, но ведь я то ли была кошкой, то ли спала, когда ты меня сюда перенес…

– Это заклинание подействует в любом случае. Смотри, вот телевизор, а это называется пульт – специальная штука, чтобы им управлять. Ты как будто смотришь представление, а если оно тебе наскучит или не понравится, можешь поменять на что-то другое. Нажимаешь сюда – и вот уже вместо истории о нарисованных зверушках тебе показывают драку в земном парламенте… Ну и пошлятина. Хоть бы уж для начала пристойно драться выучились! Политика – это такой фарс и такая прелесть… В прошлой жизни на Лярне я тоже одно время был политиком, но я хотя бы развлекался со вкусом, а у этих народных избранников никакого вкуса, одни амбиции – убогое зрелище.

– Лучше посмотрю про зверушек, – решила Зинта.

– Сама переключи. Вот так, правильно. А на эту оранжевую кнопку лучше не нажимай, вообще до нее не дотрагивайся.

– Постой, ты Врата Перехода можешь открыть когда угодно? У Зибелдона я читала, что это сложное колдовство, которое можно выполнять раз в несколько дней, не то маг надорвется.

– Так то Зибелдон, – фыркнул Эдмар. – Архимаг Ложи, этим все сказано. Я в состоянии открыть и закрыть Врата хоть десять раз за день.

– Давай тогда ненадолго вернемся в Сонхи, чтобы я послала мыслевесть Суно, а потом опять сюда?

– Никаких мыслевестей, это мне всю игру порушит.

– Какую игру?

– Ложа раздроблена на фракции, которые постоянно между собой грызутся, а порой у них доходит и до войн всерьез. Тебя похитила одна из группировок. Остальные об этом уже знают. Твое бесследное исчезновение вносит элемент неразберихи и открывает любопытные возможности… Так что никаких приветов Суно, а то господа маги наловчились перехватывать чужие мыслевести.

– Чем это тебе-то помешает?

– Поскольку те, кто тебя умыкнул, беспардонно интересуются моими делами, я в свою очередь заинтересован в том, чтобы противники с ними разделались. Желательно физически. До тех пор, пока этого не произошло, ты моя гостья.

– Но Суно уже давно ждет от меня весточки!

– Значит, еще немного подождет.

– Тогда получается, что ты сам тоже меня похитил, тоже хорош!

– Не без того, – он развел руками, изобразив лицемерно-сожалеющий жест. – Зинта, всяк преследует свои цели, и мне позарез нужно, чтобы эта банда, тесно связанная с Домом Инквизиции, прекратила свое существование. Тысяча извинений, но мне пора.

Когда он исчез, Зинта ахнула с испугу, потом вспомнила, что в этом мире сильный маг запросто может в один миг перенестись из одной точки пространства в другую, это называется телепортация.

Гулять отправился, жабий стервец, зараза бесстыжая, зложитель бессердечный, а Суно там волнуется! Сперва Зинта сердито расхаживала по коридору и по комнатам, потом все-таки уселась перед телевизором.

Шел спектакль – кино по-здешнему – о разлученной супружеской паре: те искали друг друга, но каждый раз что-то мешало им встретиться, даже если они находились в соседних помещениях. Вроде бы смешная комедия, но Зинта вовсю за них переживала, а когда ей показалось, что в громадном, как дворец, магазине они вот-вот сойдутся, вместо этого представления вдруг началось другое.

Появилась красивая девушка с дерзкой короткой стрижкой, почти не одетая, не считая блестящего розового лифа без бретелек и неприлично короткой юбки из ленточек такого же цвета. Одежка расшита жемчугом, туфли на высоких тонких каблуках словно перламутровые. Она рассказывала неинтересное о каких-то кремах, и лекарка принялась нажимать на кругляши-кнопки, чтобы вернуть прежний спектакль и досмотреть, чем у них все закончилось.

Оранжевую кнопку, которую Эдмар не велел трогать, задела случайно. И что теперь будет?..

Только Зинта успела подумать, что ничего страшного не произошло, как полуголая девица в жемчугах раздвоилась: одна близняшка осталась в телевизоре, а другая раз – и выпрыгнула в комнату.

– Привет, подруга! – она широко улыбнулась, зубы у нее были как жемчужины, да еще на каждом сверкал маленький бриллиант. – Я Вероника Ло, я пришла к тебе, и сейчас ты узнаешь все о новых потрясающих предложениях от косметического салона «Гламур-Галактик»! Посмотри на мои зубы! Раньше моя улыбка была такая же, как у всех, и мой парень глядел на каждую, которая ему улыбалась, и еще он любил смотреть на звезды, но я обратилась в «Гламур-Галактик» и заказала там услугу «Звездная улыбка» – скажу тебе по секрету, со скидкой пятнадцать процентов! Теперь моему парню не нужны звезды с неба, потому что все они у меня во рту!

Зинта вскочила с дивана и мелкими шажками попятилась к двери, стараясь не ударяться в панику и на всякий случай прихватив с собой пульт. А то вдруг, если его бросишь, еще хуже станет… Девица по имени Вероника Ло на нее наступала. Что она неживая, Зинта поняла быстро. Тонкие блестящие каблуки по полу не стучали, а когда ей на пути попалось кресло – не налетела на него и не обогнула, а прошла насквозь. Призрак, морок, наваждение. Или, может, местная тварь вроде снаяны, да такая, что нападает не только на спящих, но и на бодрствующих? В разных мирах и волшебный народец разный. Как бы тут не пропасть ни за что ни про что до возвращения Эдмара… Говорил ведь он – не трожь оранжевую кнопку.

– А еще у меня были стр-р-рашные волосы на ногах! – призрачная девица следом за пятившейся лекаркой шагнула в коридор. – И тогда мой парень сказал, что уйдет к другой! Но я помчалась в «Гламур-Галактик», и там мне за десять минут сделали эпиляцию, да еще я получила в подарок увлажняющий крем для стоп «Нежный поцелуй»! – Ее стройные ноги, перед тем покрывшиеся, словно под действием заклинания, темной порослью, вновь стали гладкими, как полированное дерево. – У тебя, подруга, тоже волосы на ногах, и твоему парню это тоже не нравится!

– Врешь ты по-зложительски! – не стерпела Зинта.

У нее на голенях было совсем чуть-чуть светлых волосков, да и те она каждую восьмицу сбривала, чтобы выглядеть не хуже охочих до Суно модисток и платных прелестниц.

– Поторопись, подруга, число подарков в «Гламур-Галактик» ограничено! – словно не расслышав ее неласковой реплики, выпалила незваная гостья зазывно-счастливым тоном. – Но я тогда переволновалась, что мой любимый меня бросит, и у меня на нервной почве появилась перхоть! – Она тряхнула головой, и в коридоре закружились будто бы снежинки, выпорхнувшие из полосатых малиново-белых волос. – Ее было так много, что она сыпалась повсюду, из-за этого мой парень сбежал к другой, и никакие средства для волос не помогали!

– Ох, страсти какие… – пробормотала лекарка, отступая подальше, чтобы ее не осыпало белесой дрянью.

– И что я, подруга, по-твоему, сделала? Угадаешь? Я тебя научу, как избавиться от перхоти и вернуть парня! Я снова пошла в «Гламур-Галактик», купила курс потрясающих процедур «Здоровые волосы» – и сказала перхоти «прощай»! Да еще получила в придачу три бесплатных посещения сногсшибательного тренинга «Контроль своей красоты – первый шаг к звездному трону!».

«А может, на тебя там в предыдущий раз навели порчу, чтобы ты снова к ним прибежала да раскошелилась? – предположила Зинта, знавшая о том, что в Аленде иные из магов, которые подвизались по бытовой части, порой пускались на такие уловки из непохвальной корысти. – Видать, они-то в конце концов и свели тебя в могилу, если ты нынче стала призрачным умертвием и пристаешь к живым с рассказами о своих злоключениях».

– Курс «Здоровые волосы» с первоначальной скидкой три процента и с накопительной скидкой «Любимому клиенту» – рекомендую! У тебя, подруга, тоже есть перхоть!

– А вот и нет, я свои волосы травяными отварами пользую. Могла бы посоветовать, да не знаю, найдутся ли у вас такие сборы, я ж не отсюда.

– Но это еще не все! – призрачная гостья Зинту не слушала и начала говорить, не дождавшись, когда та умолкнет. – Однажды я подошла к зеркалу и, не веря своим глазам, увидела на себе вот это! – скорчив брезгливую гримаску, она двумя пальчиками ухватила поверх пояса ленточной юбочки что-то, для лекарки неразличимое. – Я тогда пришла в ужас и поняла, почему мой парень опять собирается от меня уйти. Это был шок! Как ты думаешь, подруга, что я обнаружила у себя на животе?

– Насекомое, что ли, какое зловредное? – посочувствовала лекарка. – Вошь или блоху? Наперво надо почаще мыться да менять одежду на чистую, и есть отвары от этой напасти, я знаю несколько хороших рецептов…

– Я нашла у себя жировую складку! Фу, какая гадость! Моему парню это не понравилось. Посмотри, какая она отвратительная и мерзкая! – живот у девицы был плоский, как у танцующих на барханах олосохарских песчанниц, и выставленную на обозрение «складку» она едва изловчилось защипнуть. – Это, подруга, расплата за сладости, которые мы с тобой любим! У тебя тоже есть некрасивые складки на животе, и твоему парню это тоже не нравится! Он тебя бросит, если не обратишься за профессиональной помощью в «Гламур-Галактик»!

Это задело Зинту за живое. Сладкое она и впрямь любила, в особенности запретный для молонских доброжителей шоколад, к которому пристрастилась с тех пор, как перебралась в Ларвезу. И никто не сравнил бы ее с тростинкой или с точеной статуэткой, другое дело – с точеным кувшином: у нее были широкие округлые бедра и талия не сказать чтобы тонкая, но при этом она выглядела скорее плотной и приглядно здоровой, чем располневшей. Да и уроки сурийских танцев сделали свое дело: ее прежняя порывистая неуклюжесть исчезла, движения стали уверенно плавными, даже когда она спешила. Пресловутые складки у нее были, не без того, но Суно по этому поводу ничего такого не выказывал…

А этой несчастной барышне, судя по всему, повезло с парнем еще хуже, чем Зинте с Улгером. Нет бы сразу прогнала этакого поганца взашей, тогда бы, может, не бродила сейчас по чужим домам неприкаянным духом и не стращала бы добрых людей подробностями своей горемычной жизни.

– Как ты думаешь, подруга, что я сделала для того, чтобы моя талия не была похожа на тесто? Я снова отправилась в «Гламур-Галактик»! Там с использованием уникальной прогрессивной технологии меня избавили от жировых отложений, и я опять стала стройной, тогда мой парень ко мне вернулся! Легко быть красивой вместе с «Гламур-Галактик»!

– Мне сдается, что вскоре после этого тебя и схоронили, – догадалась разжалобившаяся Зинта.

– А при повторной записи на эту процедуру «Гламур-Галактик» предоставит мне пятипроцентную скидку! – умертвие сверкнуло счастливой бриллиантово-жемчужной улыбкой. – Поделюсь с тобой, подруга, своим самым главным секретом: если хочешь стать такой же, как я, – приходи в «Гламур-Галактик»!

– Ну уж нет, еще чего! Стать как ты я не хочу, да сохранят меня боги сонхийские и здешние от такой участи.

Призрак рассыпался на звездочки, которые сложились в воздухе посреди коридора в какой-то вензель – несколько мгновений он переливчато сверкал, точно усыпанный алмазной крошкой, потом бесследно растаял. Не иначе, магический знак, и лучше не ходить через то место, где он появлялся, – мало ли что после этого с тобой случится.

Умертвие загнало Зинту в самый конец коридора, к входной двери. Теперь ей так и сидеть у порога, пока не вернется Эдмар. Уж маг-то разберется, что это была за жуть и опасен ли волшебный знак, который здесь мерцал, не осталось ли после него какого-нибудь зловредного колдовства.

Лекарка устроилась спиной к двери, подтянув колени к подбородку. Несмотря на страх, ей хотелось в лоджию – еще посмотреть на окрестности, хотелось есть – на кухне полно вкусного, Эдмар показал, где что лежит, но, чтобы туда попасть, пришлось бы пройти через заклятое место. Нет уж, лучше не пробовать, даже по стеночке. Вдруг всякий, кто туда ступит, станет таким же призраком, как Вероника Ло?

Пульт Зинта положила рядом с собой, но к нему больше не притрагивалась. А то еще руки со страху задрожат, и она опять случайно заденет оранжевую кнопку.

По стенам и сводам ветвились изящно выкованные черные лозы с бутонами-фонариками, их приглушенный свет напоминал о погожем закате и об отменно заваренном чае. Обстановка успокаивала, но Зинта ни на секунду не забывала о том, что находится в чужом мире, и в этом коридоре некоторое время назад сотворилось неведомое колдовство. Хочешь уцелеть – не рискуй.

Хеледика отчаянно трусила. По данным Ложи, Дирвен Кориц – сильнейший из ныне живущих амулетчиков не только в Ларвезе, но и во всем Сонхи. Она бы еще решилась на поединок с ним в Олосохаре, где сам песок великой древней пустыни делится с ведьмой своей силой, но в чужом северном городе, при том, что олосохарского песка у нее в кармане всего-то горстка… Заведомый проигрыш.

На набережной Свадебных Венков она схлестнулась с Дирвеном по необходимости, чтобы прикрыть отступление Кемурта и Гренты. Повезло, что там песчаные дорожки: она любой песок могла использовать как орудие. Но не окажись рядом Серебряного Лиса, которого Хеледика признала не сразу, ей бы несдобровать. Дружный с Эдмаром демон помешал Дирвену задействовать боевые амулеты в полную силу. Зато ей он мешать не стал… Хотя, скорее всего, просто оценил ее шансы и решил, что мало-мальски навредить первому из первых амулетчиков ведьма никак не сможет.

Если честно, она очертя голову кинулась в драку не только из-за Кема с Грентой. Ей давно уже хотелось залепить Дирвену пощечину.

Вновь встретившись прошлым летом в Суринани, они ни единым словом не перемолвились. Хеледика держалась уверенно, гордо и непринужденно, как научил Эдмар, заявивший, что его родственница не смеет ударить лицом в грязь перед своим бывшим балбесом.

У Дирвена во время того путешествия выражение чаще всего было презрительно-страдальческое, словно подсмотренное у какого-нибудь театрального героя, но в иные моменты оно становилось по-детски обиженным и вместе с тем по-взрослому недобрым. И он ей раньше нравился? Казался славным, красивым, трогательно искренним, беззащитно благородным в своих душевных порывах? Да как он вообще мог ей понравиться?! Этот вопрос вызывал у нее не только печальное недоумение – «неужели это была я?», – но и желание от души вмазать бывшему возлюбленному.

Надо сказать, это было милосердное желание: нравы просвещенного мира наложили на Хеледику свой отпечаток. Истинная песчаная ведьма или убила бы оскорбившего ее любовника, или навела бы на того порчу, которая хуже быстрой смерти.

А сейчас он ей нужен позарез: в одиночку агенту Змейке не выкрасть Нинодию Булонг из каторжной тюрьмы. Вдали от родной пустыни она мало на что способна – значит, понадобятся помощники. Кемурт для этого недостаточно силен, Грента тем более амулетчица скромных достоинств, так что надо заполучить в союзники Дирвена.

Хеледика без труда нашла, где он прячется: если песчаная ведьма хоть однажды разделила с кем-то ложе, она запросто определит местонахождение этого человека.

Он все еще в Абенгарте. И за ним охотятся овдейские маги. Похоже, у него есть какой-то артефакт, сбивающий их со следа, поэтому он до сих пор не попался. Скорее всего, «Круговерть» или что-то вроде. Для Хеледики это не стало помехой: от чутья песчаной ведьмы такие амулеты не спасут. Она внесла некоторую лепту, прикрывая Дирвена от ищеек с помощью своих чар – очень осторожно, чтобы противники не заподозрили, что им мешает кто-то со стороны.

Вопрос еще, как с ним договориться. Возможно, овдейцы его похитили, а он сбежал, но теперь не может выбраться из Абенгарта, поскольку на него повсюду расставлены ловушки. Тогда у Хеледики есть козырь: выручаем Нинодию, а потом все вместе уходим, каким образом – предоставь это мне. Однако если он тут на задании, расклад получается совсем другой… Хотя не похоже, чтобы на задании, его же никто не охраняет и не прикрывает, и насчет здешних явок он определенно не в курсе.

Скорее, первый вариант. Абенгартские агенты Ложи наверняка получили приказ найти его и переправить в Ларвезу, но до сих пор не преуспели – так же, как их противники. Где им выследить Дирвена, вооруженного «Круговертью»!

От рога он каким-то чудом избавился и ходил без шляпы, ветер трепал его соломенные вихры. Зато шею и нижнюю часть лица заматывал шарфом, словно простуженный. Может, и правда простыл, он ведь отвык разгуливать с непокрытой головой. Выглядел осунувшимся, настороженным, затравленным – и не на шутку озлобленным.

Ведьма забраковала идею одолеть его в схватке и потом сказать: «Видишь, я могла бы сдать тебя овдейцам, но я не с ними, я тебе не враг, предлагаю сотрудничество». Во-первых, Дирвен, при его самолюбии и самомнении, может отказаться от сотрудничества из мальчишеской обиды. А во-вторых и в-главных, Хеледике его не победить, поэтому она приступила к осуществлению другого плана. На подготовку к разговору уйдет больше времени, зато не придется мериться, кто круче.

Начелдона Суно упустил. Догадливый отставной капитан сбежал из Киншата, пока его попутчики пировали вместе с деревенскими. Видимо, хватился пропажи и сделал правильные выводы.

В ночь гона, когда над Пчевайской равниной при свете полной луны метался с заунывными криками рой флирий, Орвехт извлек из-за ремешка на шляпе Начелдона невзрачный серый шарик величиной с горошину. Путеводный артефакт – вероятно, полученный капитаном от Лормы или Мулмонга. Отправив эту штучку через кладовку коллегам в Аленду, Суно запихнул на ее место камешек подходящих размеров. Начелдон в это время пребывал в беспамятстве и не узнал о своем бесславном провале.

Должно быть, потом его одолели подозрения: погони все нет и нет, а ему за участие в этом опасном дельце обещали заплатить – само собой, после поимки насолившего Лорме мага. Он решил глянуть на полученный от нанимателей амулет и обнаружил, что уже который день таскает на шляпе вовсе не то, что ему дали. Куда подевалось «то», Начелдон наверняка понял, не дурак.

Суно на его месте тоже бы сделал ноги. Отставной капитан сбежал без проводника, прихватив чужую лошадь (разбогатевшие киншатцы махнули рукой на пропажу). Интересный вопрос, что он собирается предпринять.

Если Начелдон подался в Улайват, в Нутханду либо в Золотую Прорву, чтобы там отсидеться, пока все о нем не забудут, это хорошо. Это значит, он решил выйти из игры. Но если капитан отправился с докладом к Лорме, тогда он еще может объявиться и осложнить ситуацию.

В особенности здесь, на территории прорвы, где магия бессильна и амулеты не работают. Волшебным существам сюда хода нет, но кто им помешает отрядить за беглецами людей? Были бы деньги, чтобы заплатить наемникам, а уж у древней вурваны скопленных за века сокровищ – что песка в Олосохаре.

Пожалуй, Начелдона следовало убить. Орвехта недвусмысленно проинструктировали: ради того, чтобы дряхлеющие архимаги Ложи получили обратно животворное ожерелье, которое поддерживает их силы, можешь положить кого угодно – хоть чужих, хоть своих, хоть случайно подвернувшихся, ибо такая благая цель оправдывает любые средства. Но Суно чем дальше, тем больше претило убивать без необходимости. Тем более ради такой благой цели.

Насчет Начелдона он решил: пока пусть живет, а там посмотрим. Не пришлось бы ему пожалеть о своем решении.

В Золотой Прорве он не маг, так же, как Зомар и Кебрехт здесь не амулетчики. Прорва всех уравнивает.

Страсть как стыдно. Во-первых, за дверь. Очень уж не по-доброжительски с этой дверью вышло. Во-вторых, за то, что напилась хуже Улгера, которому повезло занять денег у какого-нибудь нового знакомца. Шампанское было вкусное… Ага, было. В шкафчике у Эдмара вчера стояло три бутылки, а теперь ни одной не осталось.

Когда вернулся хозяин дома, Зинта рылась в этом самом шкафчике, который по-местному называется бар, – искала еще шампанского, вдруг оно там все-таки есть? У нее все валилось из рук, что-то брякнулось на пол и разбилось, по паркету растеклась рубиново-красная лужа. Откуда ни возьмись приползли две бронзовые черепахи с гравировкой на панцирях – и давай наперегонки лакать.

«Ишь ты, механические штуковины, а тоже хотят пить!» – подивилась лекарка, на миг оторвавшись от своего занятия.

Комнату наполнили ароматные винные пары, но Зинта и без того была хорошая. Она продолжала разорять бар, когда за спиной раздался изумленный голос Эдмара:

– Зинта! Ты что делаешь?!

Лекарка повернулась и неловко взмахнула руками, едва не шлепнувшись на пол, прямо на битые стекла.

– Ты пьяна?..

Таким ошеломленным Зинта его еще не видела. Он подхватил ее под мышки и усадил в кресло – правильно сделал, а то б она все-таки упала.

– Смотри, у тебя комната кружится… Это магия?

– Это не магия, это ты нагрузилась, как не знаю кто! Какого черта?

Лекарке подумалось, что он же, наверное, вернулся домой волшебным способом: раз – и в один миг издалека перенесся сюда и еще не знает, что здесь без него стряслось, а то б из-за другого переживал.

– Эдмар… Ты не волнуйся… Твою дверь мы уже почти починили…

Язык заплетался, словно чужой, а слова то растягивались, будто кисель, то съеживались в комочки, так что нипочем их не выговоришь.

– Какую дверь?

– Ту, которая тебе нравится… Ты еще сказал, что надеешься, что никто ее не вышибет, а мы выш-ш-шибли!.. У тебя есть еще шампанское?.. Надо Тине отнести, она дверь чинит…

Тина уже и сама появилась на пороге. Загорелая сероглазая женщина в блекло-голубых штанах и бело-голубой безрукавке, светлые волосы собраны в недлинный хвост, на правом запястье тускло поблескивает гладкий черный браслет. Если б у Зинты была красивая сестра, она бы, наверное, была похожа на Тину.

– Извини за дверь. Недоразумение вышло.

– Зинта тебе пожаловалась, что я ее похитил, и ты кинулась ее спасать, а потом вас обеих заела совесть, и вы решили напиться, чтобы заглушить угрызения? И почему меня это не удивляет?

– Ты же удивился, когда меня увидел! – возразила лекарка, утонувшая в лиловом, как грозовое облако, мягком кресле. – Неправда, я не жаловалась! Я сказала, что здесь было умертвие, и после него могла остаться магия, а ты неизвестно когда вернешься, а я по коридору вперед пройти не могу, потому что там был колдовской знак – наверное, опасный, тогда Тина сломала дверь, чтоб я вышла наружу. Потом я рассказала, как все было, и Тина сказала, что это не умертвие и не волшебство. Это я виновата…

Удалось все выпалить единым духом, даже язык перестал заплетаться – уж больно ей не хотелось, чтоб из-за нее двое хороших людей поссорились.

– Агрессивный рекламный вирт-модуль, – добавила Тина. – Ты бы хоть объяснил Зинте, что это такое, перед тем как оставлять ее наедине с телевизором.

– Я предупреждал, что оранжевую кнопку лучше не трогать.

– Ага, молодец, – хмыкнула гостья с нескрываемым превосходством.

– Я не нарочно ту кнопку тронула! – жалобно добавила лекарка. – Я честно не хотела…

Она икнула и умолкла.

– Тина, и не стыдно тебе святых спаивать? Зинта в течение пяти лет была женой тихого алкоголика – можно считать, она из группы риска. Вот зачем было угощать ее шампанским до такого несусветного безобразия? И кто из нас после этого молодец?

– Так я же сама! – заступилась Зинта. – Я увидела, Тина пьет, и решила, мне тоже можно… А оно оказалось та-а-акое пьяное…

– Тина не может опьянеть, потому что она киборг – родилась она человеком, но сейчас у нее организм не совсем человеческий. Шампанское для нее все равно, что компот, и она могла бы тебе это объяснить, перед тем как оставлять тебя наедине с бутылкой.

Лекарка уловила, что Эдмар, зараза такая, вернул Тине с подначкой ее же фразу, и снова вступилась:

– Нет, я сама, она не смотрела на меня, потому что чинила твою дверь, а я взяла другую бутылку… Вкусно… Я тоже хочу стать кибо… киборгом… чтоб пить шампанское и не пьянеть… Эт-то можно?..

– Давай уложим ее спать? – тихонько предложила Тина. – И антиалкогольную капельницу, чтобы завтра не было похмелья. Потом я приведу в порядок твою дверь, там еще несколько трещин осталось – и можно будет вешать на место.

– Хочешь сказать, ты разбила ее в щепки, спасая Зинту от злодейского рекламного модуля? Безумно тебе признателен, но лучше я сам. Если желаешь, заодно покажу, как это делается.

– Хорошо. Иногда приходится чинить то, что ненароком разнесешь. Зная тебя, я решила, что это может быть что угодно, вдруг ты и правда держишь у себя дома какую-нибудь призрачную тварь, которая выбралась из клетки?

– Не пробовала смотреть поменьше хоррора? – ухмыльнулся Эдмар, извлекая Зинту из мягких недр кресла-облака.

– Да я вообще его не смотрю. В последнее время предпочитаю красивые психологические драмы или комедии положений.

Ноги у лекарки разъезжались и заплетались, и она снова чуть не упала, но тут Тина подхватила ее на руки – легко, словно ноша ничего не весила.

– Брось, надорвешься! Я тяжелая…

– Не для киборга, – заметил Эдмар.

– Тоже хочу… Быть такой… Чтобы пить…

В этот раз не удалось сказать честь по чести, и маг все понял по-своему, потому что начал гостье выговаривать:

– Тина, я еще в прошлой жизни подметил, что ты оказываешь дурное влияние на наших общих знакомых. Взять хоть Тлемлелха, хоть Лейлу, хоть Поля… Теперь добавим сюда еще и Зинту! Да ты знаешь, кто она такая? В Сонхи она лекарка под дланью Тавше – избранная служительница богини Милосердия. Жрецы Тавше по протоколу должны кланяться ей ниже, чем она им. Можно сказать, это сонхийская святая праведница. Но вот она свела знакомство с тобой – и что же? Мало того что напилась, как выигравший в лотерею бомж, и разгромила мой бар – в лучших традициях любимых тобой комедий положений, так теперь еще мечтает стать киборгом! И заметь, вовсе не затем, чтобы у нее было больше возможностей творить добрые дела, а чтобы употреблять алкоголь в неумеренных количествах. Это ли не пагубное влияние? Тина, тебе следует хотя бы смутиться…

– Не дождешься, – фыркнула Тина.

Зато Зинта смутилась и попыталась объяснить, что она хочет стать киборгом как раз для того, чтобы ни от чего не пьянеть, но у нее вырвалось только невнятное мычание.

Как уснула, она не запомнила. Теперь вот очнулась в постели, и не иначе прошли целые сутки – сквозь неплотно прикрытые жалюзи, расписанные зелеными побегами и разноцветными звездочками, в комнату проникало утреннее солнце. Голова не болит, никаких признаков похмелья, но стыдно, стыдно, стыдно…

Так бы и пролежала весь день, боясь показаться Эдмару на глаза, если б он сам к ней не пришел.

– Доброе утро! Чем сидеть тут наедине со своей злобной совестью, лучше отправляйся с Тиной на экскурсию.

– А дверь твоя как же? – спросила Зинта жалобно.

– Дверь уже как новенькая и на своем месте.

– Я вчера как последняя дура себя вела, да? С этим, как его, рекламным вирт-модулем…

– Отчего же, вполне разумно, – заверил маг, хотя и ухмыльнулся при этом. – Ты ведь не знала, что это такое. Вдруг и правда магия? Так что поступила ты правильно. Зато какой-нибудь местный житель, увидев настоящее умертвие, кинулся бы к нему в объятия с радостным воплем «О, живой зомби!» – и оставил бы по себе печальное воспоминание… В следующий раз столько не пей.

– Да я и не буду, – она сконфуженно потупилась. – Нехорошо-то как вышло с твоим баром… Я там не все побила?

– Кое-что уцелело. Сегодня ты гуляешь с Тиной, потом я тебе еще кого-нибудь найду в провожатые… Идем завтракать, Тина ждет.

Ей неловко было об этом спрашивать – вдруг привиделось с пьяных глаз, и тогда Эдмар ее засмеет, – но все-таки решилась:

– А эти твои бронзовые черепашки, которые всюду ползают, вправду пили вино или мне показалось?

– Это уборщики, они собирали с полу разлитую жидкость и осколки.

– Надо же, какое диво… Здесь на каждом шагу чудеса, не то что у нас.

Дирвен взял за правило не ночевать дважды в одном и том же месте. Если ищейки Ферклица устроят засаду, пусть караулят хоть всю ночь напролет да локти грызут.

И порт, и вокзал для него по-прежнему закрыты, на всех выездах из Абенгарта магические кордоны. Сунешься туда – сцапают. Другое дело, что ищут парня с рогом, не зная, что он избавился от проклятия. Только это его до сих пор и спасало, но неровен час, догадаются, не дураки ведь.

В Ложе наверняка уже знают, что он в Овдабе, и о побеге тоже в курсе, есть ведь у них тут своя агентура. Несомненно, его разыскивают не только люди Ферклица, но и ларвезийские шпионы.

Дирвен не хотел попасть в руки ни к тем, ни к другим. Он уже решил, что сейчас ему надо не в Ларвезу, а в Рунду – туда, где в последний раз видели маму, перед тем как ее, предположительно, увели пшоры. С тех пор миновало три года – значит, она все еще жива, непременно должна быть жива, и у него есть шансы забрать ее у этих тварей, а потом он обязательно найдет способ ее расколдовать.

Рунда на западе, неподалеку от овдабо-ширрийской границы. Как бы туда добраться, чтоб не перехватили… Что, если ищейки вычислят его планы?

Кто-то его уже выследил, но сдавать не спешил. Кто-то из пронырливых городских воришек – похоже, из той компании, с которой он столкнулся наутро после побега. Нынче утром опять подбросили обернутый бумажкой камешек:

Он хмыкнул: «дай знать» – а как, интересно? Но потом, подумав, выудил из кармана огрызок карандаша и на свободном месте нацарапал:

Обернул мятой бумажкой тот же самый камень и забросил в окно сарая с двумя ветхими каретами в блестках облезающей позолоты – своего убежища в минувшую ночь. Если неизвестный найдет послание, поглядим, каков будет его следующий шаг.

Тревогу поднял Зомар, растолкавший спутников через десять минут после того, как заступил на дежурство.

– Судари, вставайте! – его шепот был тих, словно топоток прошмыгнувшей по полу мыши. – Нас окружили.

Сквозь оконце внутрь каморки проникал свет ущербной луны. Ни зги не видать, только блестят в темноте глаза молодого амулетчика. Орвехт спросонья попытался зажечь волшебный шарик, но в следующий момент спохватился: они в Золотой Прорве – здесь тебе, господин маг, никакого волшебства.

– Не меньше десятка, – доложил Зомар все тем же чуть слышным шепотом.

Враги наверняка появились раньше, еще во время дежурства Кебрехта, но тот привык полагаться на амулеты, а без них оказался слеп и глух. Где ему заметить, что к ветхой мазанке тишком подбираются злоумышленники, – он же внутри, а те снаружи, мало ли какими потаенными звуками полнится ночь. С его точки зрения, не было оснований для беспокойства.

Другое дело Зомар с его обостренным чутьем – даже не охотничьим, бери выше: чутьем дичи, которая выживет, только если вовремя отреагирует на опасность. Этот угрюмый горбоносый парень не забыл те времена, когда он был малолетним бродяжкой в Исшоде – разоренной юго-восточной стране, принадлежащей волшебному народцу. Амулетов у него тогда не было, выручала способность нутром чуять приближение враждебных сил, а также выхватывать из игры теней и шорохов нужные элементы – и складывать их в мозаику, позволяющую получить более-менее верное представление о том, что творится вокруг. Да еще умение вовремя уносить ноги.

– Веди, – шепнул Суно, уступая руководство своему подчиненному.

Его жизненный опыт в нынешней ситуации ничтожен против опыта Зомара.

– Пойдем на прорыв, они этого не ждут.

– И к харчевне, там у коновязи должны быть оседланные лошади, – добавил Орвехт. – Выходим по твоей команде.

Манченат был большой деревней с молельнями, лавками, харчевнями, игорными домами и гостиницами. Последние представляли собой неказистые двухэтажные строения из саманного кирпича, облепленные мазанками с дополнительными комнатами для постояльцев, словно старые пни грибами – хотя в сурийских землях днем с фонарем таких грибных пней не сыщешь. Во всяком случае, тем северянам, которых сюда заносило, обычно приходило на ум именно это сравнение.

Суно и его спутников поселили в мазанке, других мест не нашлось. Что ж, зато отсюда проще спасаться бегством.

– За мной.

Зомар бесшумно откинул крючок – придерживая, чтобы тот не звякнул, – распахнул дверь и метнулся в черноту. Товарищи бросились за ним. Лишь бы не споткнуться в этой темени… И забыть о магии, на ближайшее время совсем забыть: она сейчас не в помощь, мысли о том, что вот здесь надо использовать боевое заклятие, а тут применить одуряющие чары, лишь сбивают с толку.

На бегу Зомар вышиб у кого-то переносной масляный фонарь. Хорошая идея, Суно последовал его примеру. Чем меньше света у противника, тем лучше.

Вокруг царила темень, луна посреди звездного неба напоминала истаявший кусок воска. До чего же неудобно без ночного зрения, которым Суно владел, как маг, а его спутники пользовались благодаря своим артефактам. Невидимая земля вспучивалась буграми и проваливалась колдобинами, что-то норовило вцепиться в одежду – чьи-то руки?.. Да нет, выплывший наперерез из чернильной мглы куст. Впереди виднелась россыпь тусклых желтых огоньков – ориентир, центральные улицы Манчената. Ага, туда.

Им удалось не потерять друг друга, однако не удалось оторваться. Наемники не отставали. Недолго ведь догадаться, куда кинутся вырвавшиеся из окружения беглецы.

Несколько раз они спотыкались в потемках и падали. Впрочем, в рядах преследователей происходило то же самое. Орвехту показалось, что среди звучащих позади голосов он различил характерную ругань Начелдона. Что ж, предсказуемо.

Наконец они добрались до улицы, озаренной редкими масляными фонарями. Хотя «озаренной» – чересчур громко сказано. Если в городах, которые могли позволить себе такие расходы, яркость уличного освещения усиливали в несколько раз с помощью специальных заклинаний, то здесь, в прорве, это по определению невозможно. Фонари тускло теплились, рассеивая ночной мрак на пару шагов от столба, и больше всего радости с этого было мошкаре, которая вилась вокруг шуршащими и переливающимися облаками.

– Сюда, – срезая путь, Зомар свернул в боковой закоулок.

Глинобитные дома Манчената, на солнце непритязательно-серые, маячили белесыми пятнами в выморочном свете истаявшей восковой луны. Ночь по странной прихоти не пожалела для них белил, и создавалось впечатление, что они белее, чем на самом деле. Эти смутные отсветы и то были лучше, чем здешние фонари.

Беглецы почти добрались до самой большой и оживленной манченатской харчевни «Радушный Бансобур», когда позади послышался громкий хлопок, и вслед за этим порыв ветра донес едкий дымный запах.

Так называемое огнестрельное оружие – диковина затейливая, но не слишком практичная, хотя нельзя не отдать должное изобретательности тех, кто его выдумал. Боевые амулеты куда надежней и удобней. Впрочем, охотники используют в своем промысле двуствольные пороховые ружья, и большинство утверждает, что это лучше самострелов. Вполне возможно, однако с магическими артефактами это изрядно тяжелое и громоздкое в употреблении хозяйство никакого сравнения не выдерживает. Хм, а вот в прорве это, похоже, весьма полезная вещь.

– Как от града! – крикнул Зомар, подавая пример.

Иные из боевых амулетов поражают противника импульсами, подобными незримым «градинам», которые наделают в тебе дыр, если не выставишь подходящую защиту. Зато они не из тех, что «прилипают» и «гоняются», от них можно увертываться, уходить с траектории импульса.

По примеру своего подчиненного Суно перешел на «вихлявый бег», или «пьяный бег» – поди, прицелься. А вот Кебрехт споткнулся и упал ничком, на его стеганой сурийской куфле расплылась кровавая клякса.

Наверняка он первым делом выставил «щит», прикрывающий и от «градин» любой разновидности, и от пуль, выпущенных из порохового оружия. Точнее, попытался выставить, забыв о том, что амулет на его команду не отзовется. Логично: зачем тратить силы на метания зигзагами, если у тебя защита? Логично, да не в том случае, когда ты в прорве.

Переглянувшись – решение они приняли единодушно, и пусть архимаги со своим напутствием «можешь положить кого угодно» катятся к демонам Хиалы – Суно с Зомаром подхватили курьера с двух сторон и бегом поволокли вперед. Тот дышал сипло, со свистом и грудными хрипами. Если выбраться с территории прорвы, маг сможет оказать ему помощь, да и лечебные амулеты помогут своему хозяину. Лишь бы Кебрехт дотянул до границы…

Он не дотянул даже до коновязи. Забился в ознобе, изо рта потекла кровь, а потом дыхание пресеклось, курьер обмяк и тяжело обвис.

– Добрых посмертных путей, – произнес Суно, отпустив ношу и взявшись за узел китонского шарфа, который он повязывал поверх куфлы вместо пояса. – Зомар, оставь его, местные похоронят.

Шарф с металлическими нитями свистнул в воздухе и хлестнул, сдирая кожу, по лицу наемника, вынырнувшего из-за угла. К великому сожалению Орвехта, это был не Начелдон.

Зомар, опустив на землю мертвого курьера, выхватил кинжал и полоснул второго врага, а появившегося следом третьего с разворота ударил под ребра.

Видимо, самые прыткие вырвались вперед, и на подходе еще с десяток головорезов.

Суно и Зомар бросились за угол. Отшвырнув с дороги человека, попытавшегося что-то спросить, амулетчик кинулся отвязывать лошадей.

– Грабят! – неуверенно и негромко выкрикнул, поднимаясь на ноги, пострадавший. – Грабят же!.. Конокрады!

Орвехт хлестнул шарфом очередного бандита, выскочившего в круг тускло-желтого света. Тот зажмурился и замычал от боли – получил по глазам.

Амулетчик уже сидел в седле и держал в поводу вторую лошадь. Когда Суно поставил ногу в стремя, блеснул брошенный Зомаром нож: еще один желающий подзаработать выбыл из игры.

Они помчались по ночной дороге на восток – туда, где мерцали в черной небесной бездне Щит Зерл и Конура Харнанвы. Прочь из Манчената. Площадь прорвы невелика, именно этого от них и добиваются – чтоб они вышли за ее пределы, а там их поджидает народец Лормы… Что ж, там они смогут дать бой. Сзади грохотали копыта и слышались крики: наемники, тоже похватав чужих лошадей, ринулись в погоню, а за ними кинулись разозленные таким беспримерным разбоем обитатели Манчената.

– Завтра мы с тобой идем в гости. В один славный такой сумасшедший дом.

– И что мы будем там делать?

Эдмар на мгновение закатил глаза к потолку, скроил загадочную мину: грустную, насмешливую, мученическую и одновременно многозначительную – Зинта бы так не сумела, даже упражняйся она перед зеркалом целый месяц.

– Надеюсь, пить кофе и мирно беседовать с хозяином, а не топтаться перед запертой дверью. Собственно говоря, это ты идешь в гости, а я всего лишь тебя сопровождаю.

– Я?.. – лекарка совсем оторопела. – А мне туда зачем?

– Ты ведь хочешь повидаться с Тимодией? – смиренно и вкрадчиво осведомился Тейзург. – Убедиться, что с маленькой паршивкой все в порядке, посмотреть, хорошо ли ей живется на новом месте… Вот и сходишь ее навестить, а я – вместе с тобой.

– Ага, понятно… Чего ж тут не понять? Ты боишься, что тебя туда не пустят – еще бы, после того зложительского бесчинства, которое ты устроил год назад в здешнем полицейском управлении, когда побил там всякие нужные стеклянные вещи! А если мы вдвоем придем, думаешь, будет иначе?

– Есть шансы, что да. Бывший Страж Мира Сонхи не захлопнет дверь перед носом у лекарки под дланью Тавше.

– Да почем он узнает, кто я такая?

– Он видящий. Так что ты можешь рассчитывать на самый теплый и дружелюбный прием. Когда тебя пригласят войти, замолви за меня словечко и поручись за мое примерное поведение.

– А ты будешь вести себя в гостях примерно?

На этот счет Зинту начали разбирать сомнения, а то уголок рта у Эдмара дрогнул, как будто на лицо просилась самая что ни на есть зложительская ухмылка.

– Не беспокойся, я буду на высоте. Честное слово, буду себя вести, как на дипломатическом приеме. Взгляни, что ты об этом скажешь? – он взял со столика лаковый черный футляр. – Это в подарок.

Лекарка тихонько ахнула. Бывает красивое оружие, но этот стилет был не просто красив. На узком трехгранном клинке словно играли солнечные блики. Или, скорее, сияли руны, напоминавшие золотые отблески. Да, именно руны, не выгравированные, а наведенные непонятно каким способом – наверное, с помощью магии.

– Он похож на мой…

Зинта запнулась, опасаясь брякнуть глупость. Ритуальный нож Тавше выглядит по-другому, а ей невесть почему померещилось сходство.

– Смотри-ка, почувствовала, – заметил Эдмар скорее одобрительно, чем удивленно. – Это так называемый «клинок жизни». В былые времена в Сонхи всякий из могущественных магов непременно носил при себе такой нож – чаще всего стилет, но это могло быть и что-нибудь другое, главное – магическая составляющая. Я заклял его для Хальнора, пусть у него будет. Надеюсь, он не станет ломаться и примет подарок.

– Это узор или руны? – шепотом спросила очарованная лекарка.

– Древние руны Освобождения, Памяти, Силы и Жизни. Если тебя загнали в угол и дела совсем плохи, они дают тебе возможность открыть пинком дверь на свободу.

– Никогда я не слыхала о клинках жизни…

– Ничего удивительного, нынешние сонхийские маги это знание давно утратили. Они много чего утратили – счастье еще, что помнят, как ложку до рта донести и сходить на горшок. Не обижайся, я же не про таких, как твой Суно. Еще мы захватим с собой бутылку хорошего ларвезийского вина. Надеюсь, оно придется ему по вкусу. В самый раз, чтобы помириться, как ты думаешь?

– Если будешь вести себя по-доброжительски, может, и помиритесь.

– Ах, да, чуть не забыл предупредить тебя об одной досадной подробности… Ты не увидишь его лица, он будет в регенерационной маске.

– Реге… Что это такое?

– Лечебная маска. Он на своей чертовой работе опять вляпался в неприятности, потому он сейчас и дома – на больничном, как это здесь называется. Маску ему предстоит носить с месяц, пока не восстановятся глаза и поврежденные ткани.

Зинта профессионально встрепенулась, но потом спохватилась, сникла и виновато промолвила:

– Вот беда-то какая, а ведь я здесь даже силу Тавше призвать не смогу, чтобы ему помочь…

– Не беспокойся, он и сам справится. Не в первый раз и, боюсь, не в последний. Простому смертному пришлось бы носить маску с полгода, а он ее снимет через месяц. Он, как и я, владеет магией самоисцеления.

– Ты сказал, пока не восстановятся глаза… Значит, он ничего не видит?

– Маска снабжена компенсаторным визором – прибором, который передает сигналы на зрительные нервы. Так что он-то нас увидит, это мы на него полюбоваться не сможем.

Эдмар усмехнулся, и лекарка насторожилась: почудилось ей в этой задумчивой усмешке что-то недоброжительское… Нет, не злорадство – скорее, удовлетворение интригана, который ловко воспользовался стечением обстоятельств в своих целях. Но в следующий момент выражение его лица неуловимо изменилось: всего лишь улыбка человека, собирающегося в гости, и Зинте стало неловко за то, что ей всюду чудится плохое.

По улице Сонного Часовщика шагали мальчик и девочка с корзиной, которую они держали за ручки, каждый со своей стороны. В корзине лежал пирог, завернутый в чистое полотенце, а под ним, наверное, что-то еще. Дети были уже большие, с виду лет пятнадцати-семнадцати, – но все еще дети, пребывающие под охраной Закона о Детском Счастье. Выглядели они ухоженными, воспитанными и вполне счастливыми: будущие благонамеренные подданные Великой Овдейской державы.

У парнишки горло было замотано полосатым желто-зеленым шарфом, на голове такая же вязаная шапочка с помпоном, из-под нее выбивались вихры соломенного цвета. Живые светло-зеленые глаза, пушистые ресницы, конопатый нос. Его юношески ломкий голос звучал немного простуженно:

– Смотри, Алентобия, вот тот самый галантерейный магазин, где тетя Вингеда покупала тебе в подарок кружева для воротничка!

– Шебурт, давай туда зайдем! – восторженно отозвалась девочка.

Если ее спутника можно было назвать миловидным, то она, скорее, выглядела неброско, такие лица после мимолетной встречи в памяти не задерживаются. Ее не красил даже розовый капор с кокетливым бантиком из лимонного атласа.

– В другой раз. Лучше завтра. Мы еще пойдем гулять по Абенгарту, и я тебе все-все покажу. Как же хорошо, что ты наконец-то приехала к нам в гости! А в этой лавке, глянь налево, самые вкусные сурийские сладости, те самые, что бабушка посылала вам на зимние праздники.

Они щебетали без умолку, словно две птички, умиляя встречных. Не сдержал добродушной ухмылки даже хмурый командир полицейского патруля, с которым юная парочка разминулась, оробело понизив голоса. Сразу ясно, что родственники, то ли двоюродные, то ли троюродные. Сестренка приехала из деревни или, может, из захолустного города, столичный кузен ее встретил и ведет домой. Наверняка идут с вокзала, а в корзинке, за которую они с двух сторон трогательно держатся, напеченные провинциальными тетушками гостинцы.

Если бы у кого из прохожих потом спросили, за какой угол эти двое повернули, люди бы руками развели: не заметили. Ведьмовские чары, которые плела на ходу девочка в розовом капоре, сбивали очевидцев с толку, впечатления рассыпались, словно песок – вон сколько на улице углов и поворотов, поди угадай правильный! Вдобавок в кармане у мальчишки лежала «Круговерть» – достаточно сильная штука сама по себе, а уж если ее пустил в ход сильнейший в Сонхи амулетчик, никакие маги след не возьмут.

Пирог с луком и печенкой шайка Кемурта нынче утром утянула на Творожном рынке. Им повезло свистнуть сразу три пирога – хорошее выдалось утро, хвала Хитроумному.

Один остался воришкам на завтрак, а другой прямо на месте умял оголодавший Дирвен. При этом он сердито пробурчал, что дрянные пирожки ненавидит, особенно с яблоками – самая отвратная дрянь из всех дряней, но пирог – это все-таки не пирожок, поэтому его «есть можно». И съел в один присест. Хеледике оставалось только смотреть, как он уплетает угощение, и про себя удивляться.

Он ее так и не узнал. Ну и хорошо. Девушка опасалась, что сменой внешности его не обманешь, все равно почувствует, что это она, и тогда… Но никакого «тогда» не наступило. Объяснение насчет того, что она колдует, используя рассыпанный повсюду сор, песок, пыль, он тоже проглотил и не подавился. Так и не стукнуло в эту крепколобую вихрастую голову, что перед ним песчаная ведьма, да еще и хорошо ему знакомая. Можно выдохнуть и успокоиться. Хотя все равно придется следить за тем, чтобы не выдать себя какой-нибудь ерундой.

Стычка на набережной Свадебных Венков не помешала им договориться, напрасно Хеледика опасалась, что он чувствует себя оскорбленным. Нет, здесь он подошел к делу здраво: его попытались ограбить, он дал отпор, наваляли друг дружке, боевая ничья – отчего бы теперь не заключить выгодный для обеих сторон союз? Смирился он и с тем, что девушка не захотела рассказать, откуда знает Лиса – мол, нельзя ей об этом. Все это Дирвен принял без протеста. Зато его вывел из равновесия невинный вопрос: «А чем тебе не нравятся пирожки?»

– Сволочное что-то в них есть! – процедил он, глядя на собеседницу исподлобья. – Это самая что ни на есть сволочная жратва, она мне во где, поперек глотки! Кто не хочет стать моим врагом, пусть не лезет ко мне с пирожками.

«Прошлой весной ты их уписывал как ни в чем не бывало», – припомнила Хеледика.

Несмотря на это, Дирвен был все тот же. Не сказать, чтобы он сильно изменился, но то, что прежде ей в нем нравилось, теперь вызывало раздражение и досаду.

Те два пирога она взяла с собой для маскировки: под ними лежал сверток с одеждой для Дирвена, а то он пообтрепался, ночуя в каретных и дровяных сараях. Если плохо одетый подросток попадется на глаза полицейским или блюстителям Детского Счастья, его остановят и поинтересуются, кто о нем заботится, поэтому до сих пор он только и делал, что прятался целыми сутками напролет.

Они напоказ болтали, как заранее договорились, изображая примерных овдейских недорослей, и при этом каждый размышлял о своем.

Хеледику мучили опасения, что с появлением Дирвена их маленькая шайка может вконец рассориться, как бы этого избежать? Она не любила прямых стычек и обычно от них уклонялась. Грента, которая не раз пыталась вызвать ее на открытую ссору, усматривала в этом лицемерие и подлость, о чем и говорила без обиняков. К счастью, у вожака было собственное мнение, на трения между девушками он смотрел с вымученным спокойствием, мысленно скрипя зубами.

Вначале Хеледика наделала ошибок. Когда Грента поменяла прическу, подрезав несколько прядей, обрамлявших лицо, чтобы накручивать их перед сном на папильотки, не стоило говорить, что раньше было лучше. Пока ее светлые волосы были гладко зачесаны назад и заплетены в косу, это придавало ее облику строгую романтическую загадочность – по крайней мере, так казалось Хеледике, а с кокетливыми завитками она стала похожа на других столичных модниц. Потеряла собственный стиль, как выразился бы Эдмар.

– Ага, тебе не надо, чтобы я хорошо выглядела! Ты хочешь, чтобы все вокруг тебя были дурнушками! – Грента смерила песчаную ведьму обвиняющим и в то же время болезненно-подозрительным взглядом, от которого у Хеледики пропало желание продолжать разговор, и она так и не пояснила, что имела в виду.

В другой раз Грента все уши прожужжала им с Кемуртом, восхищаясь незнакомым красивым юношей, которого трое воришек видели в крытых рядах Щепетильного рынка, куда ходили «на промысел». Когда она принялась рассуждать о том, что красивый человек непременно окажется лучше всех остальных, Хеледика, не стерпев, возразила, что вовсе не обязательно, среди красавцев тоже попадаются болваны. Подумала она в тот момент о Дирвене. Может, стоило добавить, что она лично знает одного такого болвана?

– Ты хочешь принизить красивых людей, потому что ты им завидуешь! – с негодованием бросила Грента.

Зависть мерещилась ей на каждом шагу, и прибившуюся к шайке Таль она сразу определила в завистницы. Она была из тех благородных натур, которых повсюду окружают интриганы, подколодные змеи, явные и тайные злоумышленники – хорошо, если в этом кромешном гадючнике сыщется хотя бы пара-тройка порядочных личностей. Вроде бы Кемурта она к двуличным мерзавцам не причисляла, и на том спасибо.

«Боги, чему тут завидовать? – думалось песчаной ведьме. – Гренту послушать, так вокруг нее кишмя кишат демоны Хиалы в людском обличье, которые только и хотят ее убить, высмеять, продать в рабство, цинично поиметь, использовать в корыстных целях, опорочить в глазах окружающих, оставить без сладкого и без нарядов. Брр, не хотела бы я поменяться с ней местами… Еще не хватало, чтобы я смотрела на мир ее глазами, лучше сразу пойти и удавиться. Ну уж нет, я – этому – не завидую!»

Другой вопрос, как объяснить это Гренте. Хеледика и не стала ничего объяснять, больно надо. Держалась молчком, лишь бы отношения еще дальше не испортились. Грента усмотрела в этом новое доказательство того, что Таль отъявленная завистница и замышляет против нее какую-то подлость.

Но это неприятность уже привычная, а теперь к ней добавится еще одна: Дирвен, который привык быть первым и непревзойденным. Неизвестно, как они поладят с вожаком. Хеледика сознавала, что в случае выяснения «кто круче» сыграть роль громоотвода придется ей, и заранее прикидывала, что она сможет сделать, чтобы замять конфликт между парнями.

Шагавший рядом Дирвен размышлял о другом. Сумеет ли эта самоуверенная юная воровка, позвавшая его присоединиться к их задрипанной шайке, слепить ведьмовской поисковой клубок? Он уже поинтересовался, училась ли она таким премудростям, и Таль ответила, что да. Но это было сказано вскользь, между делом, она же еще не знает, что это для него позарез важно, что он только ради этого с ней и пошел.

Взошедшее солнце слепило и мага с амулетчиком, и получивших трепку преследователей. Те после этого сцепились между собой: люди Начелдона против посетителей «Радушного Бансобура», возмущенных наглостью конокрадов. Пока они выясняли отношения, Суно и Зомар уходили все дальше на восток, петляя среди столпотворения вызолоченных утренним сиянием скал.

Обменялись мыслевестями с коллегой Фроклетом: тот со своим отрядом двигался по Пчевайской равнине к Маюну, по дороге выдержал несколько столкновений с народцем.

Суно пребывал в скверном настроении. Как оно ни печально, милосердный выбор – это не всегда правильный выбор. Начелдона следовало прикончить сразу, едва обнаружилось, что он ведет двойную игру. Возможно, тогда бы Кебрехт остался жив. А теперь локти грызи: все-таки одного положил… Убивать без острой необходимости тебе претит, а быть причиной смерти – не претит?

Иные утверждают, что с каждым все равно произойдет то, что ему предназначено: смертному нипочем не избежать судьбы, какую вышил для него Безглазый Вышивальщик. Однако же у видящих и предсказателей высшая степень совершенства – восемь из десяти. Восемь, а не десять. Есть ведь еще и Двуликая Госпожа, которой ничего не стоит дернуть за ниточку – и послать насмарку все труды мифического Слепца с Иглой, ибо нет для нее развлечения слаще, чем рушить предопределенность и умножать вероятности. Так что Кебрехт мог и умереть в дороге по какой-нибудь непредвиденной причине, и благополучно вернуться в Аленду – что с ним стало бы дальше, прими Суно другое решение, никому не ведомо.

«Чистоплюй выискался», – с досадой обругал себя маг и перестал об этом думать: теперь уже ничего не попишешь.

Они укрылись среди скопления скал, напоминавших башни разрушенного замка. Бурый камень в белесых прожилках, из трещин лезут сухие узловатые вьюны с мелкой листвой и рыжими цветами, похожими на дудочки, до половины вывернутые наизнанку. Угнанные в Манченате лошади ощипывали кустарник, за ними безразлично наблюдали узорчато-бурые ящерицы, распластавшиеся по скальным складкам.

Связавшись с дежурным магом, Суно напоил лошадей из миски, которую передавали туда-сюда через кладовку.

Даль в просветах сияла и лучилась. Громадные мананаги, купавшиеся в этом ослепительном мареве, казались почти черными.

Он искоса взглянул на Зомара. Амулетчик расслабленно прислонился к валуну: перемазанный пылью, кадыкастый, с заострившимися чертами и тенью щетины на впалых смуглых щеках, в сощуренных глазах мрачная темень. Ни дать ни взять сурийский бродяга. Теперь еще и конокрад. Впрочем, Орвехт выглядел ему под стать.

Зомар держал в ладони и задумчиво поглаживал большим пальцем округлую фигурку из полупрозрачного камня цвета вечерних сумерек. То ли свернувшаяся кошка, то ли другой похожий зверек. Тауби, китонское изделие. Суно знал, что они теплы на ощупь и помогают своему владельцу обрести душевное равновесие, но лишь в том случае, если получишь фигурку в подарок, иначе ее магия себя не проявит. Должно быть, Зомару ее подарили. Раньше он не доставал свой талисман при посторонних.

Орвехт перевел взгляд на ящериц. Ему сейчас только одно поможет вернуть душевное равновесие – информация о Зинте, а там все без перемен: ответы Шеро Крелдона бодры, но уклончивы.

Зинте давно не приходилось видеть, чтобы Эдмар из-за чего-нибудь так переживал. Почитай, уже с год, с тех самых пор, как он искупался в Лилейном омуте и отыскал руины своего дворца в Олосохаре. А сейчас места себе не находит, она знала его достаточно, чтобы это заметить.

– Боишься, что нас не пустят в гости? – поинтересовалась она в лоб, хотя, наверное, деликатней было бы смолчать.

– Тебя-то пустят, – он выжал кривую усмешку. – Другой вопрос, как там встретят меня. Зинта, этот человек способен без ножа меня зарезать. Словом. Взглядом. Отсутствием улыбки. По-твоему, это не страшно?

Лекарка неопределенно покачала головой, опасаясь сказануть что-нибудь невпопад.

– И еще мне кошмар приснился. Не такой, как обычно. Мне порой снятся кошмары самого разного толка, но в этот раз было нечто невообразимое… Брр, до сих пор содрогаюсь. Зинта, ты можешь представить меня – стриженным под сумасшедшего ежика, в затрапезной растянутой фуфайке и неприглядно истрепанных джинсах? И в довершение у меня разные ботинки: на правой ноге черный, на левой желтый.

Припомнив, что такое джинсы – так называются штаны, которые носят в этом мире, – лекарка машинально кивнула.

– Спасибо, – горько ухмыльнулся Эдмар, истолковав это на свой лад. – Не ожидал! У тебя, оказывается, извращенное воображение. Завершающий уничижительный штрих: ботинки были разные, потому что я будто бы купил их на дешевой распродаже – ни тому, ни другому не нашлось пары, зато с приличной скидкой. Тихий ужас! В этом чудовищном сне мы с коллегой Орвехтом находились в пирамиде мезрийского Накопителя, и с нами происходило то же самое, что было наяву, причем Суно там выглядел вполне пристойно, с поправкой на окружающий экстрим, а я был этаким бредовым персонажем, и меня снедала мучительная неловкость за свой облик. С чего бы мне такие сюрреалистические страсти в голову лезли…

– Это потому, что ты волнуешься, – догадалась лекарка. – А ты постарайся думать о хорошем. Может, увидеть во сне разные ботинки – это к счастью?

– Хм, это было бы неплохо, но я никогда не слышал о такой примете. Ладно, Зинта, идем. И помоги мне Госпожа Вероятностей.

Они сели в аэрокар. Зинта в таком экипаже уже каталась, но все равно восхищенно затаила дыхание, когда увидела сверху море – сверкающее, сине-зеленое, с белопенными барашками и серебристой дымкой у горизонта. А потом бескрайнюю сушу, как будто нарисованную неяркими цветными карандашами. А потом огромный пестрый город с многоэтажными зданиями из камня и стекла, куполами, башенками, каналами, удивительными танцующими миражами, сотканными из сияния всех цветов радуги, дивными механизмами и великим множеством прохожих, не все из которых были люди.

Эдмар посадил экипаж, залетев через громадную арку на третий ярус сквозистого сооружения, похожего на великанскую этажерку. Машин там на каждом уровне стояло столько, что груше негде упасть.

На улице наперерез Зинте расцвел мираж: два зайца в человеческий рост, один золотой, другой розовый, давай скакать перед ней и сдирать с себя шуршащую блестящую бумагу, под которой оба оказались шоколадными. При этом они наперебой зазывали пойти с ними за угол, где якобы есть магазин, в котором можно купить сколько угодно таких зайчиков, только маленьких.

Лекарка, хотя вчера и позавчера уже навидалась всевозможных чудес, в первый момент оторопела. Представилось ей, какая бы из-за этого поднялась кутерьма в Молоне, где шоколад под запретом. Пусть она уже больше года не живет в Молоне, а к шоколаду, «сласти зложительской и вредной», пристрастилась еще раньше, когда Эдмар, принятый в гильдию контрабандистов, повадился приносить его домой, все равно ей стало не по себе: эти зайцы ровно демоны Хиалы… Но тут маг, заметив ее замешательство, театрально щелкнул пальцами, и они растаяли в воздухе.

– Я не любитель заячьего стриптиза, – подмигнул он Зинте.

Мало людской толчеи, так им еще встретилось существо величиной с длинную карету, похожее на бледно-желтый кожистый холм. Под лоснящейся толстой кожей перекатывались мускулы, а на боку то ли нарисован черной тушью, то ли вытатуирован горный пейзаж с водопадом и изящным одиноким деревом на круче.

– Недурно, – с одобрением заметил Эдмар, когда существо проползло своей дорогой – но тут же схватил Зинту за локоть и оттащил назад.

Она невольно взвизгнула. Мимо них довольно резво, хотя и со скрежетом, пробежал металлический краб, на спине у него стоял поднос с раскрашенными стаканчиками, из крышечек торчали полосатые соломинки. За этой тварью с криками: «А ну, стоять, скотина! Стой, твою мать, чиниться будем!» гнался мужчина с сумкой, в которой что-то тяжело звякало.

– Сделаю доброе дело, – усмехнулся маг. – Может, он это почувствует и оценит?

Беглый краб замер на месте. Преследователь подскочил к нему, злорадно сквернословя, и скинул с плеча сумку с инструментом.

– Не хотите ли купить цветы? – окликнула гибкая остроухая девушка с серым, словно кора иных деревьев, лицом и в парике из порезанной на нити серебряной фольги.

Коренная жительница этого мира, где люди пришлый народ.

– Благодарю, в другой раз, – улыбнулся Эдмар.

Через широченный подземный переход с множеством ярко оформленных механических лавок они добрались до соседней улицы, где высились многоэтажные здания с огромными застекленными арками. На далеко выступающих карнизах сидели птицы, но Зинта заметила там еще кое-что, кроме птиц: по одному из окон ползали два паука – и каждый, если присмотреться, величиной с подушку. Прохожие не обращали на них внимания.

– Эдмар, гляди, что там!

– Это роботы-мойщики протирают стекло.

За следующим поворотом навстречу выплыл сплошь зеркальный дворец, окруженный кустарником с длинной темной хвоей, собранной в кисти и малиновой на кончиках. Зеркало словно открывало проход в таинственное боковое пространство, заодно удваивая кайму живой изгороди и улицу со всем, что на ней было.

Себя Зинта выхватила из скопления отражений не сразу, вначале признала Эдмара: видный стройный парень в серебристо-серых штанах и просторной сборчатой белой рубашке с расстегнутым воротом. Рубашка была сонхийская, из дорогого китонского шелка, такие носят в жаркую погоду аристократы в Аленде. Длинные черно-фиолетово-синие волосы распущены, на плече сумка из черной кожи, с фигурными серебряными пряжками.

Хорош, но нельзя сказать, чтобы на общем фоне он выглядел щеголем – здешний народ и одевался, и причесывался кто во что горазд. Попади сюда Зинта полтора года назад, ее бы ужаснула такая непохвальная индивидуалистическая пестрота, а сейчас она смотрела по сторонам с восхищенным любопытством: чудесный чужой мир превзошел все ее ожидания.

Сама она была в платье с ромашками по голубому фону, из удивительной здешней ткани, мерцающей на солнце. И казалась в зеркале на диво юной: будто бы красивая молоденькая девушка с сияющими глазами. Зинте подумалось, что здесь даже зеркала какие-то особенно приветливые, плохого не покажут.

– Сюда.

Эдмар увлек ее в переулок, застроенный небольшими каменными дворцами с грубоватой резьбой по шершавым колоннам: звери, птицы, листья, сплетенные в причудливом орнаменте. Дворцы были светло-серые, красновато-бежевые, цвета грязного снега и коричнево-зеленые – шершавый камень как будто один и тот же, а окраска разная. За колоннадами, под сенью обрамленных резьбой лоджий, царила прохладная тень, словно в скальных гротах. Блеск прятавшихся в этом сумраке окон первых этажей напоминал о воде.

Ощущалось в этом что-то древнее и природное, Зинта сразу поняла, что улица очень старая. И еще она поняла, что тот, к кому они без приглашения идут в гости, наверняка живет где-то поблизости. Где ж еще и поселиться такому мифическому существу, как бывший Страж Мира, который когда-то превратился в болотного кота, а потом ушел из Сонхи Вратами Хаоса, чтобы у мира смог появиться новый Страж, не отягощенный незаслуженным проклятием.

– Почти пришли, – подтвердил ее догадку маг. – Эти старинные незийские дворцы – прелесть, правда? В каждом есть внутренний дворик, и можно было бы сесть прямо туда, но почем знать, как он на это отреагирует. Давно миновали те времена, когда я мог позволить себе обходиться с ним бесцеремонно.

– А не надо было вести себя по-зложительски, – почти машинально отозвалась лекарка, во все глаза разглядывая витраж с рыбами и морскими коньками в одной из лоджий.

– Я на него безумно злился, и можно сказать, что я ему мстил.

– За что? – поразилась Зинта. – Что ж он плохого-то тебе сделал, сам ведь говорил, что он в той древней войне перешел на твою сторону и вместе с тобой защищал Марнейю!

– За то, что с него сдирали кожу у меня на глазах, а я, на тот момент бестелесный дух, ничем не мог ему помочь. У него был «клинок жизни», и он не должен был попасть в плен – мы ведь договорились, что в случае проигрыша оба уйдем на ту сторону, оставив Унбарха ни с чем. А после этого он поверил вранью, будто бы это он меня убил и спалил Марнейю, и с горя закололся заклятым на погибель ножом. А потом, родившись диким котом, он от меня бегал, хотя сколько времени и сил я угробил, разыскивая в лесу на болоте этого чертова кота… Вот за это и мстил. Смешно, правда? Я ведь в глубине души всегда знал, что я не способен причинить ему мало-мальски серьезный вред.

– А он об этом знал?

– Мог бы понять, раз он видящий, но при одной мысли обо мне он вскипал от ненависти. Наверное, в такие моменты в нем просыпался разъяренный болотный кот. Он считал, что он меня убил, когда якобы жег мой город, и поэтому был одержим навязчивым желанием снова меня убить. Когда мне понадобилось от него заэкранироваться, чтобы он не смог определить мое местонахождение, я сделал это шутя. Ложная память, спаянная с его давним проклятием, затмевала ему взор, хотя сам он этого не сознавал.

– Вот поэтому и не надо никого убивать, – наставительно заметила Зинта.

– Немножко не в тему, – ухмыльнулся Эдмар, и она мысленно обозвала его «заразой». – Лучше вспомни, что ты должна сказать?

– Что я Зинта Граско, целительница из Сонхи, пришла узнать о судьбе Тимодии, а это Эдмар, он со мной, не оставлять же его на улице.

– Что ж, примерно то, что надо, и за меня проси понастойчивей. Скажи, что без меня ты робеешь.