Танец под акведуком

Оставалось надеяться, что ни Инора Клентари, ни Арьена Лайдо понятия не имеют о том, как сделать бомбу. Морок по определению не может знать то, чего не знают виновники его воплощения. Если так, Демея будет раз за разом собирать из наворованных ингредиентов некую бессмысленную штуковину, потом разбирать с ощущением «нет, надо по-другому», потом опять собирать, и вероятность того, что она случайным образом изготовит действующую «треклятую машинку», ничтожно мала.

В пользу этой версии говорило то, что акведук до сих пор цел.

Но если Акробатка все же справилась со своей черной задачей и коллектор вот-вот взлетит на воздух… Одна радость – район нежилой. Впрочем, если эту заброшенную низину щедро зальет содержимым магистральной сточной трубы, обитателям окрестных районов жизнь праздником не покажется.

Насчет коллектора Темре догадался сразу. По наитию. Он ведь знал, откуда взялась Демея.

В «Безумной команде» Ким Энно в одной из вымышленных стран, где побывала компания безалаберных авантюристов, было здание-лабиринт: по местным законам тот, кто претендовал на аристократический титул, должен был пройти через него, успешно преодолев все препятствия и ловушки. Не столь уж редкий мотив, не Инора первая это придумала. А госпожа Лайдо в той рамге, где вывела Демею и заодно позаимствовала кое-что из «Безумной команды», изобразила такой же лабиринт, выполняющий те же функции, но сплошь затопленный нечистотами: мол, это и есть те «препятствия», которые преодолевают претенденты, гляньте, что там внутри на самом деле творится – сплошной сортир!

Вероятно, это было сотворено с целью «открыть глаза» почтенной публике на Инору Клентари и «поставить на место» – опять же злополучную Инору Клентари. Однако Темре, как представитель той самой публики, от этой невеселой картинки не испытал ничего, кроме некоторой ошарашенности: и надо ж было до такого додуматься…

Можно предположить, что в процессе создания этих эпизодов Арьена предвкушала, как она морально разделается с Инорой, как все вокруг наконец-то убедятся в том, что Ким Энно – безнадежное ничтожество. Вероятно, ее одолевало злорадство и воинственный азарт. Эти эмоции обладали, видимо, такой силой, что передались воплотившейся Демее, буквально впечатались в ее несчастное нечеловеческое сознание. Заодно с представлением о грандиозном разливе канализационных вод как непременном условии счастья.

Морок не рассуждает. Морок лишь пользуется готовыми рассуждениями – теми, что волей случая или реже по злому умыслу были заложены в него исходно.

Ключом для Темре послужили пересказанные Луджерефом слова Демеи насчет «посредственности», «ничтожества», «глаз», которые «откроются», и «своего места». Морочанка вряд ли понимала, что несет, но подчинялась тому, что вызвало ее к жизни и неумолимо толкало на действия.

Колоссальная труба, поднятая над землей на акведуке с мощными опорами, угрожающе темнела под низким пасмурным небом. А ну как через несколько секунд рванет… Но если нет, если Демея, угодившая в самопроизвольную ловушку, так и будет целую вечность собирать мину, предощущая свой близкий триумф – близкий, однако то и дело на шажок отодвигающийся, – тогда убийца наваждений обязан развоплотить ее не откладывая. Рискованно, не без того, но вся его работа – сплошной риск.

Ее ведь потом не найдешь, а каких бед она может натворить, уже довелось посмотреть.

После дождя, моросившего несколько дней напролет, почва напоминала болото. К вечеру похолодало, но разогревшемуся от быстрой ходьбы Темре было едва ли не жарко. Саднило расцарапанную шею – когти Клесто содрали кожу, когда тот схватил его за шиворот.

Местность понижалась, редко расставленные малоэтажные дома в подступающих сумерках смахивали на старые, почернелые, уродливо разросшиеся грибы.

В первый момент убийца невольно напрягся, когда из-за угла очередного строения ему навстречу выступил человек, пусть и не окутанный характерным для морока водянистым ореолом. Впрочем, уже через секунду стало ясно, кто это.

– Я же сказал, уходи отсюда, – прошипел Темре, подойдя ближе.

Повышать голос нельзя, неровен час Демея услышит.

– Я ее выследила, – проигнорировав его сердитую и в то же время с ноткой растерянности реплику, деловито сообщила Джаверьена. – Пойдем покажу. Это вон за теми домами, видишь, где на крыше вырос куст? Она все еще там.

– Что она делает?

– Забралась туда и что-то мастерит из какого-то хлама, который притащила с собой в сумке, как будто играется.

– Она тебя не заметила?

Джаверьена – не Сой, Демея убьет ее без колебаний.

– По-моему, нет. Я старалась делать как у вас принято – ничего не чувствовать.

– Идем. Покажешь, где она засела, а потом бегом отправишься назад. Если ты слышала шум, там уже все закончилось.

Они перемещались рывками от дома к дому, стараясь, чтобы под ногами не слишком громко чавкало. Вокруг было пустынно – ни людей, ни наваждений.

– Жаль, что ты не парень, – тихо заметил Темре.

Девушка посмотрела на него сбоку, хотя что она могла увидеть, кроме маски с алыми и черными рунами, как будто выписанными магом-каллиграфом? Он тоже покосился на нее и сразу отвел взгляд. Невзрачное лицо молоденькой старушки. Ему всегда казалось, что пристально рассматривать некрасивую женщину – это все равно что подглядывать за человеком в какие-то постыдные или неловкие моменты. В общем, нехорошо.

– Ты ведь не из тех, кто западает на парней?

– Не замечал за собой такого.

– Тогда я не жалею, что я не парень.

Она бросила это безразличным тоном: мол, никуда я от себя не денусь, но тебя все это, знаешь ли, ни к чему не обязывает и даже по крупному счету не касается.

Правильного гронси ее вопрос взбесил бы: у островитян упомянутые нравы не одобрялись. Могли изгнать, могли и вовсе утопить с камнем на шее. У венгосов было иначе: пусть всяк живет как хочет, лишь бы соблюдал приличия и не выставлял напоказ, чего не нужно. В Лонваре осуждались не сами факты «неподобающего поведения», а нежелание или неумение прятать концы. Соймела, несмотря на все свои приключения, которых с лихвой хватило бы на три дюжины девиц не самых строгих нравов, не слыла распущенной особой, поскольку ее никогда не тянуло «бросать вызов обществу» или откалывать другие номера в этом роде.

Темре правильным гронси не был, но Джаверьена-то об этом не знала, однако разговаривала с ним так, словно совершенно неважно, к каким народностям они принадлежат и что у них там за обычаи. Впрочем, для нее так и было: есть Темре и есть она, вместе им не сойтись – это она понимала, а все остальное по сравнению с этим было сущей ерундой.

– Я имел в виду, будь ты парнем, могла бы прийти в Гильдию на вступительные испытания. Вполне возможно, что взяли бы.

– Толку-то говорить о невозможном. Для меня ведь не сделают исключения?

– Ни для кого не сделают.

– Ну вот.

Чтобы девушку взяли в убийцы наваждений – такое только в рамге бывает. Навыки, необходимые для того, чтоб уцелеть и победить в схватке с мороком, в учеников в буквальном смысле вбивают, причем довольно жестокими способами. Иначе нельзя – не выработаются нужные рефлексы. Случается, хотя и нечасто, что на тренировках кто-нибудь серьезно калечится. Девчонку никто не станет учить по-настоящему, ее просто будут жалеть, без этого не обойдется, и в результате первый же рабочий поединок станет для нее роковым и последним.

Длинное кирпичное строение с прилепившимся возле одной из печных труб кустом уже показалось впереди полностью, его больше не заслоняли другие дома.

– Третье окно слева, – шепнула Джаверьена.

– Теперь уходи, – велел Темре. – Только осторожно. Будет лучше, если она тебя не заметит. Спасибо за помощь.

Погасив эмоции и не сводя глаз с оконного проема, перечеркнутого треснувшей серой доской, он двинулся через открытое пространство к подозрительному дому. Примерно на полпути с теплотой подумал: «Молодец девчонка!» Внутри, в полумраке, что-то мелькнуло, и это «что-то» было окутано характерным водянистым сиянием.

Демея там. Надо полагать, возится с бомбой, упиваясь близким «торжеством справедливости» и чужим злорадством, которое захватило ее и понесло, лишив и без того скудной способности к здравым умозаключениям.

До входа с выломанной дверью оставалось с десяток бутов, когда Акробатка выглянула в окно. Темре был к этому готов: сжатую в кулак правую руку он держал на уровне груди и сразу же послал в наваждение две иглы.

Она отшатнулась в темноту с такой гримасой, словно обожглась. Попал.

Теперь ее очередь сделать ход.

Все четыре подъезда трущобного дома выходили на грязный пустырь размером с площадь. В одном месте торчали столбы, меж которых когда-то были натянуты бельевые веревки, в другом стояли покосившиеся качели с гнилой доской на ржавых цепях, в третьем сгрудились в кружок скамейки, и все эти следы былой цивилизации выглядели незначительными, затерянными посреди унылого пустого пространства. Хуже всего было то, что спрятаться негде.

Впрочем, прятаться не пришлось. Демея из окна разрядила в него пистолет, благодаря оберегу пули ушли мимо, зато иглы из перстня снова нашли свою цель.

Убийца не обольщался: нередко бывает, что вначале все просто и гладко, а потом до наваждения дойдет, что вот он – конец, в нескольких шагах от тебя маячит, и тогда становится по-настоящему горячо.

Сверкнув белесыми глазами, морочанка перемахнула через подоконник и бросилась на врага, а он помчался от нее наискось через двор. Хорошо, что удалось выманить ее на открытое место, тем проще будет с ней разделаться… Не так уж она и хитроумна, как можно было предположить по ее прошлым действиям. Или она все же приготовила какой-то подвох на случай, если ее здесь застукают?

Демея вовремя развернулась и кинулась от него бежать, словно глянула на секундомер. Скрыться за углом трущобы она успела раньше, чем перстень вновь зарядился. Подумав о возможной западне, Темре не рванул за Акробаткой вдругорядь, заставил себя замедлить шаги. Ничего особенного… Всего лишь задняя дверь, захлопнувшаяся у него перед носом. Морочанка спряталась в доме.

Лезть за ней туда не хотелось, у нее было время подготовиться к визиту недружелюбных гостей. Мина миной, но Демея вполне могла оторваться от своего опьяняющего занятия минут на десять, чтобы соорудить в прогнивших темных недрах строения пару простеньких ловушек.

Ее правильное, как у манекена, белое лицо, окруженное тускловатым ореолом, появилось в окне второго этажа. Битым кирпичом она запаслась заранее, и Темре пришлось уворачиваться в темпе стремительного непредсказуемого танца. Все же один раз прилетело в плечо… Хвала Пятерым, что не в голову. Он тоже не терял времени даром и снова разрядил в нее перстень, а потом приготовился к запланированному отступлению: надо увести ее подальше от дома. Хорошо бы к акведуку – там есть простор для маневров и в то же время найдется масса укрытий.

Демея спрыгнула прямо со второго этажа – сразу видно, что сил у нее еще ого-го сколько, – и бросилась с ножом на противника. Он рванул от нее по тропинке к массивным опорам, вознесенным над гущей облетевшего кустарника. Должно быть, тропку протоптали смотрители, регулярно проверявшие состояние коллектора.

Про себя Темре отсчитывал секунды. Пора.

За мгновение до того, как он развернулся, Демея отпрыгнула в сторону и нырнула в заросли: она уже успела вычислить, сколько времени требуется оружию противника, чтобы накопить новую порцию смертоносной энергии.

Краб ошпаренный, да это же скляса! Не распознал ее вовремя… Темре понял, что свалял дурака.

У трясучей склясы, которая пышно разрастается в сырых низинах, листва мелкая, с ноготок, зато ветви к началу осени увешаны гроздями беловато-прозрачных ягод – после заморозков они становятся похожи на ледяные шарики. Зимой кисти склясы нередко можно увидеть в косах у Птичьего Пастуха.

Преследовать кого-то в этих зарослях – удовольствие сомнительное. Масса тонких ветвей от малейшего движения качается и колышется, несметное множество ягод стеклянисто переливается, ловит взгляд, создает иллюзию присутствия там, где никого нет, и не позволяет своевременно заметить врага, затаившегося в одном из укромных местечек зыбкой рощицы. А хуже всего то, что среди сплошной трясучей поросли с белесой корой и поблескивающими водянисто-бесцветными ягодами характерный для наваждений ореол практически неразличим, он попросту сливается с фоном. Вот это убийца упустил из виду, не разобрав в сгущающихся сумерках, что там впереди за кустарник.

Хотя существенной роли это не играло: тусклое сияние позволяет отличить морок от всего остального, что мороком не является, но раз и так известно, кто такая Демея, можно обойтись без этого. Главное – смотреть в оба.

Справа от того места, где стоял Темре, закачались ветки, он развернулся в ту сторону – и процедил еле слышно:

– Какого краба… Уходи немедленно!

– Я могу помочь, – упрямо возразила Джаверьена тоже шепотом.

– Думаешь, тебя за это в Гильдию возьмут?

– Думаю, моя помощь лишней не будет.

Еще до того, как закончить фразу, она указала пальцем в ту сторону, где ветви с кистями колыхались чуть сильнее. Убийца кивнул: он уже и сам заметил.

Будь это не скляса, а любое другое растение, можно было бы выстрелить в Акробатку прямо отсюда, метя в брезжащий за путаницей кустарника ореол морочанки – но как раз его-то здесь и не разглядишь.

– Не ходи со мной, – шепнул Темре, двинувшись вперед.

Демея отступала, не показываясь ему на глаза, но потом открылась небольшая прогалина, и он ее увидел – та стояла возле опоры акведука с ножом в руке. Послав в цель следующую пару зарядов, убийца кинулся обратно под защиту зарослей.

С бесстрастным удовлетворением он отметил, что иглы сделали свое дело, Акробатка двигалась уже не так проворно, как раньше. И соображать стала хуже: когда пришла пора поменяться ролями, снова бросилась на ту же прогалину, словно забыв о том, что выскакивать сейчас на открытое место – это для нее верная гибель.

Вот именно – «словно»… Если кто здесь и стал хуже соображать, так это он сам!

Темре это понял, когда внезапно земля рванулась из-под ног, и сгруппироваться он почему-то не сумел, хотя должен был… Тут сумеешь, если у тебя на щиколотках захлестнулась петля.

Выстрелить в морочанку он смог бы даже из такого положения. А потом – что? Демея набросится и прикончит его?

Видимо, она уже оценила воздействие развоплощающих игл и решила, что с нее хватит, потому что нападать не спешила. Он тоже не спешил стрелять, прекрасно понимая, что пара зарядов в запасе – это его последнее преимущество. Единственный аргумент, удерживающий Акробатку на расстоянии.

В кармане складной нож, и крабову веревку можно перерезать. Но если на это отвлечься, Демея сразу же атакует.

Мгновение – и она юркнула в заросли. Хочет подобраться в обход, прячась за склясой?

Извернувшись, Темре сунул левую руку в правый карман. Правую, с перстнем, надо держать наготове.

Что-то пронеслось у него над головой, едва не задев макушку, и рухнуло в кустарник, переломав трясучие тонкие ветви. Ржавая железяка изрядного веса – то ли деталь какого-то отслужившего агрегата, то ли фрагмент арматуры. Если в запасе у Демеи есть еще один такой же снаряд, следующий бросок будет точнее. И не факт, что удастся откатиться, веревка не пустит.

– Что случилось?!

Только Джаверьены тут не хватало!

– Уходи. Здесь опасно.

Нож со щелчком раскрылся. Еще мгновение – и он свободен…

Выскочив из гущи склясы, Акробатка обеими руками подняла над головой еще один кусок заржавелого механизма. Темре выстрелил. Это не помешало ей бросить железяку, а когда он все же сумел увернуться, Демея, не давая опомниться, подхватила с земли и швырнула в него массивный обломок жернова.

Ловушку она приготовила со знанием дела. Все рассчитала.

Летящее темное пятно. В следующую долю секунды обзор что-то заслонило. Темре опрокинул навзничь удар – тяжелый, но несмертельный, смягченный тем, что в последний момент оказалось между ним и снарядом. Одновременно с этим что-то хрустнуло, и у Джаверьены, навалившейся на убийцу сверху, вырвался протяжный всхлип.

Осознав, что произошло, Темре ощутил ужас – ну, нельзя же так! – и Демея, поймав его эмоцию, как будто хлебнула целебного бальзама.

Она с ликующим возгласом бросилась к жертвам, но не добежала. Ноги подкосились, и под медленную, дремотную, уносящую в затуманенные просторы сонного океана мелодию она опустилась на землю. Флейта Смеющегося Ловца способна зачаровать не только любого из смертных, но даже наваждение.

– Спасибо, Клесто… – прошептал Темре непослушными губами.

Не спать. Это его единственный шанс. Сейчас он сильнее Демеи, потому что он человек и у него есть воля, а у морочанки – только импульсы, управляющие ее поступками. Она сопротивляться не может, а он сможет – Клесто наверняка все учел и оставил ему лазейку.

Убийца отчаянным усилием напряг мускулы, которые так и норовили растечься в кисель, и отпихнул в чавкнувшую грязь обломок жернова. Потом, стараясь двигаться осторожно, выполз из-под Джаверьены. Повернул ей голову набок: если перебит позвоночник, укладывать на спину нельзя, но надо позаботиться, чтобы она не захлебнулась, уткнувшись лицом в слякоть. Хорошо, что флейта ее усыпила – ей не больно.

Найдя валявшийся рядом нож, он разрезал веревочную петлю, а потом развернулся к Демее: та шевелилась как сонная муха и тоже пыталась нащупать оброненное оружие.

Пора. Сумерки прошили две серебристых иглы.

Холодные белесые глаза морочанки подернулись сонной поволокой, но все же она сознания не потеряла: боль Джаверьены и вырвавшийся у Темре всплеск эмоций пошли ей на пользу.

Все равно он сильнее. Борясь с дремотным оцепенением, убийца дожидался, когда перстень накопит заряд. Лишь бы Птичьему Пастуху не надоело играть.

Акробатка пыталась до него добраться, и они ползали по грязной прогалине, словно две враждующие снулые змеи в террариуме. Наконец обессилевшая морочанка затихла, и ему оставалось только считать секунды, а потом посылать в цель иглы. И еще бороться со сном. Прошла вечность, и небо почти совсем потемнело, прежде чем Демея начала мерцать «здесь – не здесь». После этого потребовалось еще несколько пар развоплощающих зарядов, чтобы она исчезла.

На том месте, где она лежала, остались в слякотном месиве ямка в человеческий рост и в придачу несколько женских тряпок, нож, какие-то мелкие вещицы – все эти предметы принадлежали материальному миру.

Волшебная музыка смолкла, магия Клесто развеялась. Стряхнув последние клочья манящей дремоты, Темре присел около Джаверьены, включил фонарик, который чудом не потерялся.

Непонятно, жива или нет. Кажется, есть слабое дыхание, на губах пузырится кровь. Треклятый жернов должен был раздробить позвоночный столб и вмять хрустнувшие ребра в грудную клетку. Если бы не она, Демея ушла бы, и неизвестно, сколько бы еще всякого натворила.

Девчонка спасла ему жизнь и заодно дала возможность разделаться с мороком. Он был благодарен и ей, и Дождевому Королю, но в то же время чувства хуже и горше, чем сейчас, никогда еще не испытывал.

Укрыл ее своей курткой. Не было и речи о том, чтобы нести раненую в таком состоянии на руках – это ее прикончит, но здесь Джаверьену тоже нельзя оставлять без присмотра: в окрестностях бродят одичалые собаки и чекляны.

Это затруднение неожиданно разрешилось: послышались шаги, затрещала скляса, метнулся наискось луч электрического света, и на прогалину выбрался из кустарника Саглари, коллега Темре из Гильдии – с ног до головы грязный, даже на белеющей в поздних сумерках маске темнели пятнышки.

– Где морок? – спросил он первым делом.

– Готов.

– А это кто?

– Пострадавшая. Позови сюда медиков с носилками, а я с ней побуду.

Перед тем как отправиться за помощью, Саглари добавил:

– Что-то непонятное здесь творится. Вроде была музыка, меня вырубило, и я сколько-то времени валялся. Ты тоже?

– Это уже закончилось. Потом расскажу, в чем дело.

Гильдеец ушел, а Темре остался сидеть около девушки. Если бы мог, поделился бы с ней и своей жизненной силой, и своей удачей, лишь бы она поправилась. Но в то же время он никогда бы не смог полюбить Джаверьену. Попросту не захотел бы ее, если называть вещи своими именами.

Возможно, Кайри потому и выглядела такой сердитой после разговора с ней, что понимала всю безнадежность ее увлечения. Бывают ситуации, когда никто не виноват, но всем очень плохо, и ничего не поделаешь.

Над так и не взорванной трубой замаячило, просвечивая сквозь дымную поволоку и рваные тучи, желтоватое лунное пятно. Скляса тихо шелестела, покачивая гроздями стеклянистых ягод, и такой же тихий голос произнес за спиной у Темре:

– Сегодняшний день – это целая поэма.

Фонаря у Клесто не было, но его тонкую фигуру окутывало мягкое неяркое сияние, не имевшее источника. Ничего общего с мутным ореолом, свойственным наваждениям: оно скорее напоминало о таинственных отсветах хрусталя в полумраке с мерцающими разноцветными искрами, и его было видно невооруженным глазом.

Впрочем, если бы Темре все еще был в маске, он мог бы и обмануться – при условии, что Клесто вздумалось бы изменить характер свечения. В начале их знакомства Птичий Пастух воспользовался этим приемом, чтобы заморочить ему голову ради собственной прихоти.

Туника из осенних листьев в волшебном свете выглядела роскошным королевским одеянием. Косички ниспадали черным водопадом, висевшие на концах украшения из кусочков янтаря, желудей, ягод, монет, птичьих перьев, ракушек и плетеных шнурков с сердоликовыми шариками вполне могли сойти за экзотические драгоценности. Наряд можно было рассмотреть во всех подробностях, а черты узкого лица с ввалившимися щеками и огромными блестящими глазами таинственно скрадывались, как будто Дождевой Король набросил вуаль, сотканную из теней. Зато были хорошо видны длинные желтоватые когти на унизанных перстнями пальцах.

– Ты сможешь ее вылечить? – Темре сощурился от пляски цветных искр, глядя на него снизу вверх.

– Вылечить не смогу, я не целитель. Но я могу ее забрать.

– Куда – забрать?

– Ты ведь слышал россказни о том, что я похищаю людей? Даже как-то раз об этом спрашивал… Вот я и собираюсь похитить Джаверьену. Затем и пришел.

– Постой… – Убийца растерялся. – Тут уже за врачом побежали!

– В этом нет никакого смысла, разве сам не видишь? Я возьму ее к себе, если она согласится.

– Она без сознания.

– Я услышу ответ.

Клесто присел рядом, взял девушку за руку.

– Джаверьена, я, Дождевой Король, предлагаю тебе занять место в моей свите. Ты будешь летать вместе с ветром и плясать на наших праздниках, ты увидишь много такого, о чем раньше даже мечтать не могла. Если у тебя появится желание время от времени бывать среди людей, я своим подданным этого не запрещаю. Ты сможешь навещать своего брата, и у тебя будет куда больше возможностей, чем сейчас, чтобы помочь ему. Ты забудешь, что такое нищета, холод и оскорбления, ты научишься танцевать и колдовать. И еще ты станешь красивой – такой, какая ты на самом деле.

После паузы Клесто сообщил:

– Она ответила «да».

И, отложив в сторону куртку убийцы, перевернул Джаверьену на спину. Она даже не застонала. Лицо бледное и грязное, вокруг губ размазалась кровь.

Дождевой Король оглянулся на Темре.

– Когда я кого-то забираю, это, с точки зрения смертных, выглядит пугающе. Можешь уйти, можешь остаться – при условии, что не будешь мешать.

– Я останусь.

Он решил, что должен ее проводить.

– Тогда не вмешивайся, что бы ты ни увидел.

– Сюда скоро придут с носилками… – спохватился убийца наваждений.

– И никого не найдут.

Мгновение – и все трое очутились внутри сводчатой комнаты без окон и дверей, как будто отлитой из молочного тумана. Здесь было светло, как днем. Стены гладкие, в текучих смутных разводах, и такой же пол.

– Где мы? – вырвалось у Темре.

– Все там же, – рассмеялся Клесто, – но уже не под открытым небом, а в моем шатре, который смертные без моего дозволения не увидят. Я ведь одинокое существо, хотя порой и получаю удовольствие от приятной компании, и я смогу обеспечить себе одиночество где угодно. Здесь уютно, правда? Я могу и мебель наколдовать, только сейчас она не понадобится. Забери свою куртку, сядь у стены и ближе, чем на три шага, не подходи. Лучше вообще не двигайся с места.

Когда Темре подчинился, Смеющийся Ловец достал из-за пазухи флейту и заиграл.

Это была странная мелодия – медленная и вязкая, словно растекающийся из разбитого стакана густой кисель, в то же время сердце от нее начинало трепыхаться и пропускало удары, мышцы наливались свинцом, слабело зрение, и даже воздух становился таким зыбким, что его трудно было вдыхать. Убийца вжался лопатками в стену, инстинктивно пытаясь отодвинуться подальше от источника этой ужасающей музыки.

Клесто со своей флейтой выглядел ярким и четким, а с девушкой, лежавшей на полу в центре комнаты, творилось что-то неладное. Острые черты ее лица, еще больше побледневшего, словно размягчились, и она выглядела неживой, хуже того – ненастоящей. Хотелось думать, что Дождевой Король знает, что делает.

– Подготовительный этап закончен. – С этими словами тот убрал флейту, склонился над Джаверьеной и разорвал на ней холлу, а потом и нижнюю одежду, без труда располосовав ткань когтями.

Она не подавала признаков жизни и казалась вылепленной то ли из снега, то ли из мягкой белой пастилы.

Клесто обернулся к Темре, его вертикальные антрацитовые зрачки сверкнули.

– Сиди, где сидишь. Если я кого-то забираю, я могу это сделать одним-единственным способом – сейчас увидишь каким.

– Она жива?

– Жива, но ее тело больше ничего не чувствует. Ее душа и все ощущения сосредоточились в сердце – вот его-то я и должен взять. Только оно сейчас живо, остальное превратилось в зыбкую оболочку, так что больно ей не будет.

Опустившись на колени возле Джаверьены, он согнутыми когтистыми пальцами пробил ей грудь. Кисть и впрямь как будто погрузилась не то в рыхлый снег, не то в тесто – ошеломленный Темре собственным глазам не поверил. В следующую секунду Клесто выдернул руку, он что-то держал…

Сморгнув, Темре увидел, что в ладони у Смеющегося Ловца лежит окровавленное сердце. Оно на глазах съеживалось, усыхало и вскоре стало величиной с тропический орех саккому, такое же морщинистое и твердое с виду. Не отличишь от настоящего ореха, разве что цвет не коричневый, а темно-красный.

– Она тут, – улыбнулся Клесто. – Внутри. И с ней все будет хорошо. Через месяц волшебная девушка вылупится, как бабочка из куколки.

Бережно спрятав за пазуху превратившееся в куколку вырванное сердце, он добавил в раздумье:

– Если бы ты был сейчас не здесь, а у себя дома, я бы отправился к тебе в гости, чтобы выпить кавьи или чего-нибудь покрепче после всех этих трудов… О, у тебя фонарик на батарейках?

– Батарейки не отдам, мне еще отсюда выбираться. И ты после них буйный становишься, как пьяница – гроза квартала.

– Мог бы отобрать, но не буду, – великодушно решил Смеющийся Ловец. – Еще сломаешь себе шею в потемках, а на второй такой же обряд меня сегодня ночью не хватит.

– Извини, но я бы к тебе не пошел: меня человеческая жизнь вполне устраивает. Хотя для Джаверьены, может, и правда так лучше. Что будем делать с ее останками?

– Ничего. Положим под кустами, как лежала. Следов моего колдовства не останется, и все спишут на морочанку. Когда вы ползком гонялись друг за другом, она ведь могла подобраться к Джаверьене.

Темре кивнул.

– Можно задать тебе пару вопросов? Куда делась та девушка из твоей свиты? Ну, о которой ты сказал, что лишился ее, и поэтому освободилось вакантное место?

– По правде сказать, не знаю. – Клесто беспечно, хотя и устало, усмехнулся. – Наверное, где-то живет… Когда она захотела вернуться к людям и я отпустил ее, она отправилась в ту переходную область незримого мира, откуда сущности рождаются в смертном воплощении. Дальше я не следил за ней, ушла и ушла.

– Вот оно что… – Темре, хоть и был безмерно измотан, не удержался от улыбки облегчения. – А когда ты говорил однажды о младших богах, ты имел в виду себя?

– Можно и так меня назвать, а можно не называть. Но бывали времена, когда меня и впрямь считали божеством, даже, помнится, человеческие жертвы приносили.

– И тебе это нравилось?

– Досаждало хуже скверно сваренной кавьи, но эти недоумки и слушать моих возражений не хотели. Каждый раз, когда я, вконец взбесившись, швырял им в окна шаровые молнии, или сносил их халупы ливнем, или посылал птиц склевать их посевы, они решали, что надо бы еще кого-нибудь прирезать и выпотрошить, дабы меня задобрить. Ты ведь знаешь, я люблю мимолетное, невыразимое, неуловимое. Угодить мне вернее всего можно рисунком на снегу или на песке, забытым на подоконнике открытого окна листком со стихотворением, какой-нибудь славной или странной сценкой, которая разыгрывается между смертными сама собой… И если мне это понравится, что-нибудь подарю в ответ – при условии, что не отвлекусь на другое и не забуду о том, что собирался сделать. А когда передо мной трясут дымящимся ливером, который еще несколько секунд назад был чьими-то кишками, – мол, смотри, как замечательно, это мы во славу твою, порадуйся вместе с нами, ну, что же ты? – поубивать придурков хочется. Я и убивал их время от времени, но это не помогало. Беда в том, что кровавые жертвоприношения нравились им самим, вот они и расстарались, убеждая всех и каждого в том, будто бы это нравится мне. В конце концов лавочку прикрыл кто-то из Пятерых – то ли Дракон, то ли Кошка, то ли твой покровитель. Кровожадные дурни сами нарвались, когда принесли в жертву не того человека. После этого к ним пришел преподобный, наделенный даром и правом призыва, и дальше случилось событие в том же духе, как ты сегодня наблюдал около Овечьей горки, но не в пример более масштабное по количеству трупов. Я был так счастлив и благодарен, что потом целый месяц праздновал, вознося признательные молитвы своему избавителю, сейчас уже и не вспомню, кому именно. В следующий раз твоя очередь развлекать меня байками, а сейчас сюда идут люди с фонарями, пора прощаться.

Туманная комната исчезла. Они снова очутились на грязной прогалине среди зарослей склясы, под холодным темным небом. Убийца наваждений включил фонарик, луч мазнул по опоре акведука, поддерживающей колоссальную трубу.

Джаверьена лежала ничком на прежнем месте, укрытая курткой, над воротником топорщились собранные в хвостик светлые волосы. Словно ничего не было… И Клесто рядом уже не было.

Быть может, Темре одолело забытье и все, что случилось после того, как ушел Саглари, ему померещилось?

Из зарослей доносились людские голоса. Вскоре на прогалину высыпала целая толпа: вооруженные фонарями полицейские, двое медиков с носилками, а за ними третий с докторским саквояжем, да еще быстроглазый парень из братии охотников за сенсациями.

Поставив саквояж на землю, врач склонился над Джаверьеной. Саглари передал Темре его не нужную больше куртку, и он только теперь почувствовал, что продрог.

– Надо было вам, судари, сразу похоронную службу вызывать, а не нас приглашать, – с упреком провозгласил доктор, выпрямившись. – Люди с такими дырами в грудной клетке живыми не бывают.

– Морочанка поработала, – опередив Темре, пояснил полицейский офицер. – Она еще не то делала, пока гуляла по городу, а господа убийцы в этот раз не подсуетились, долго за ней гонялись…

«Сам бы попробовал поймать ее быстро!»

Вместо того чтобы сказать это вслух, Темре произнес другое:

– Мне показалось, что девушка еще жива.

Впрочем, его никто не слушал. Тело положили на носилки, и процессия двинулась в обратную сторону. Темре брел в хвосте, и ягоды склясы, ловя блики фонарей, подмигивали ему, словно сотни ледяных глаз.

Когда выбрались на открытое пространство, труп после некоторых препирательств погрузили в медицинский фургон, покативший по ухабам к дороге, а полицейские отправились искать не доделанную Демеей бомбу. Темре пошел вместе с ними.

Это опасное добро обнаружили в одной из комнат первого этажа на облезлом темном столе, выхваченном из мрака скрестившимися лучами фонарей.

Небольшой фанерный ящик, склянки с какими-то сыпучими реактивами, ножницы, сломанная мышеловка, будильник с надписью «Сто лет счастья!», вскрытая бумажная упаковка «Веселых огней», перепутанные провода, леска с рыболовными крючками, гайки, винтики, часовые шестеренки, бруски засохших акварельных красок, компас без стрелки, металлические прищепки, еще какая-то мелочь. Все это вперемешку, в чудовищном беспорядке.

При всем своем яростном желании ничего бы Демея не взорвала. Слишком много в этой куче было лишнего. Это сразу понял бы любой мало-мальски успевающий школьник – но только не морочанка, у которой разума не больше, чем у насекомого, какими бы логичными ни казались ее действия неискушенному стороннему наблюдателю. Клетчаб Луджереф на том и попался.

Убийца наваждений поневоле усмехнулся, наблюдая, как полицейские, то и дело поминая вполголоса краба ошпаренного, собирают все это хозяйство в потертый вместительный саквояж.