15
Дорога до Датцуна заняла еще трое суток, и последние из них оказались самыми трудными, поскольку идти пришлось через Савойскую пустыню. Вокруг были только известковые скалы и белая глина, дорога вилась между провалами в потрескавшейся земляной корке, здесь не росли даже колючки, сопутствовавшие пленникам последнее время.
Не летали птицы, не ползали змеи и даже муравьи, а накануне у солоноватого ручья их предупредили, что воды не будет целые сутки. Пришлось напиваться впрок. Там же, у ручья, дали по две пригоршни сероватой муки. Питер был голоден и хотел быстро проглотить ее с водой, но Эрик остановил его.
— Так нельзя, — сказал он.
— А как надо? — Питер уже знал, что советами Эрика пренебрегать не следует.
— Для начала нужно собрать сухой травы.
И, отдав на сохранение Питеру завернутую в лопух порцию муки, Эрик быстро собрал пучок сухой осоки. Потом размочил ее в воде и принялся измельчать руками. Еще раз перетерев с водой, разделил траву на две части и одну передал Питеру.
— Разведи свою муку водой, чтобы получилось тесто, а потом все это смешай с травой.
— И что потом?
— Потом это можно съесть.
Питер сделал как велел Эрик и принялся поедать порцию. Еды стало больше, он почувствовал, что наполнил живот.
— Ну и зачем нужно было все перемешивать? Чтобы наесться?
— И это тоже, но сырая мука — тяжелая еда, в дороге может неправильно в брюхе лечь, станет разливать желчь, икота замучает.
— Ты так много знаешь, Эрик. Откуда это?
— Из жизни, мне пришлось через многое пройти, прежде чем я стал наниматься в охранники.
— А кем ты был раньше?
— Наемничал.
— Воевал за деньги?
— Да.
— А кем был до этого?
— Вором.
— Вором? — удивился Питер. — Ты таскал из карманов кошельки?
— Нет, у нас была шайка, и мы грабили тех, кто выезжал из города, подстерегая их в полумиле от крепостной стены. Мне тогда было столько же лет, сколько тебе.
— Почему же ты пошел в воры? Что на это сказали твои родители?
Эрик грустно улыбнулся.
— Мать я не помню, а отец всегда пил, опускаясь все ниже. Была старшая сестра, но, уехав на заработки, так и не вернулась. Либо совсем сгинула, либо тянет где-то невольничью лямку.
— А что было потом?
— Потом на нас сделали засаду люди тамошнего барона, связали и вывезли в лес, где всех, кроме меня, повесили. Мне дали шанс, поскольку я оказались самым молодым, сказали — вот тебе полчаса, а потом мы с собаками идем по следу, сумеешь оторваться — будешь жить, не сумеешь — повесим рядом с дружками.
— И как же ты?
— Там был большой пруд, я забрался в самую тину и укрылся среди зарослей камыша. Там и просидел три дня, пока меня искали. Когда охотники пытались прочесывать заросли, погружался под воду и дышал через камышинку.
— А чем же ты питался?
— Чаканом.
— Теперь понятно, откуда ты так здорово умеешь его чистить.
— Да уж, наловчился.
— А скажи, Эрик, тебя секли?
— О, много раз!
— А где же?
— На военной службе. Там наказывают за всякую провинность, бичами, розгами, плетью.
— И все это ты испытал на себе?
— Пришлось, приятель. Но и ты неплохо начал.
— Да уж. — Питер пошевелил плечами, и ободранная спина отозвалась жгучей болью.
Питер вспоминал этот разговор, когда они уже плелись по Савойской пустыне. Конвоиры то и дело прикладывались к бурдюкам с водой и обильно потели, давали слизнуть влагу с ладони лошадям, иногда смачивая им головы между ушей, а изнывающим от жажды и жары невольникам оставалось только терпеть.
Очень кстати по дороге попалась одинокая скала, и Теллир разрешил передохнуть в ее тени.
— Хорошо идем, — сказал Эрик, когда они с Питером опустились у прохладной стены.
— Что значит хорошо? — Питер с трудом переводил дыхание, казалось, что язык присох к небу. Панамы, которые невольники соорудили из речных лопухов, высохли и рассыпались, приходилось защищать голову чем попало — многие рвали рубахи.
— Никто не умер, обычно пятая часть остается на дороге, а у нас нет даже больных.
— Это потому, что хозяину деньги нужны и он не велит нас бить, — пояснил кто-то.
— Нас всего-то дюжина, — пробурчал Биркамп. — А была бы сотня, лупили бы почем зря.
