13
Когда главный разбойник ускакал, охранник из Индзора помог Питеру подняться.
— Пошли, пошли вперед, знаешь! Отдых кончился, дурак-собака! — стали подгонять конвоиры.
Питер дотронулся до головы — из небольшого рубца от кнута сочилась кровь, к тому же вздулась шишка.
— Он пожалел тебя, — негромко сказал бывший охранник.
— Почему вы так решили?
— Зови меня Эрик.
— Почему ты так решил, Эрик?
— Мы ему нужны, ты ведь сам об этом догадался.
— Да, догадался. Только почему нас все время бьют?
— Чтобы мы их слушались. Зато как доберемся в Датцун, пару дней нас будут кормить как скот на убой.
— Зачем?
— Чтобы подороже продать.
— А нас будут продавать?
— А зачем, ты думаешь, нас оставили в живых? — Эрик усмехнулся. — Ради красивых глаз?
— Мы станем рабами?
— Это лучше, чем смерть.
Питер кивнул. От удара плетью гудела голова. Он дотронулся до места удара и посмотрел на ладонь.
— Кровь — это не страшно, — успокоил его Эрик. — Кровь сейчас остановится, и шишки не будет.
Они шли еще часа три, и ничего вокруг не менялось: все те же рощи, холмы, жесткие травы. Когда солнце прошло полуденную отметку, обоз неожиданно остановился в одной из небольших рощиц с кривыми рахитичными деревцами.
Пользуясь случаем, пленники сели отдыхать, кто-то заговорил о еде. Питер подумал, что закусить было бы не лишним, но особенно ему хотелось пить.
Они ждали не слишком долго, послышался стук копыт, и к пленникам подъехал сначала Теллир, а затем еще один всадник. Ломая ветки, подобрался эртадонт и встал поодаль, роняя из пасти клейкую слюну.
Наученный горьким опытом, Питер не поднимал на Теллира глаз, однако, приметив герб на седле, невольно поднял глаза на второго всадника. Это был офицер императорской армии! Это было спасение!
— Сэр! Сэр, спасите меня, я Питер Фонтен — племянник Нуха Земаниса, купца из Гудбурга! Спасите меня, сэр, я заплачу вам — мой дядя очень богат!
Офицер брезгливо отмахнулся, и его лошадь попятилась. Теллир в этот раз не стал наказывать бестолкового пленника лично.
— Дайте ему двадцать плетей, но так, чтобы он мог идти! — приказал он и поехал прочь. Конвоиры кинулись исполнять приказ.
Несмотря на сопротивление, Питера повалили на землю, задрали кафтан и стали бить по спине плетьми. Пленник крепился, но на пятнадцатом ударе потерял сознание и не видел, как Эрик оттолкнул конвоира, чтобы тот в горячке не забил мальчишку.
— Уйди, шакал, убью! — заорал конвоир, выхватывая кривой меч.
— Твой эрмай сказал, что он должен ходить, а ты его забьешь до смерти!
Карсамат выругался, но отступил и взобрался в седло.
Питер пришел в себя, и ему помогли подняться.
— У меня... спина... огнем горит...
— Да уж, парень, напросился ты.
Обоз снова тронулся, и за ним двинулись пленники. Поначалу Питера поддерживали, но потом он пошел сам.
Примерно через час, спустившись в низину, обоз остановился у лесного озера. Карсаматы стали поить лошадей, в том числе и ломовых. Потом подвели к воде пленников. Попив воды, Питер почувствовал, что начинает замерзать, даже ссадины на спине перестали гореть.
— Я мерзну, Эрик, — удивленно произнес он.
— После плетей такое бывает, но тебе досталось не так сильно — в дороге все пройдет.
— Эй вы, пойдем рубить чакан! — Конвоир подошел к пленникам и выбрал двоих.
— Куда это они? — спросил Питер.
— Думаю, нас кормить собираются.
— Чем?
— Сейчас увидишь.
Выбранных пленников конвоир подвел к густым зарослям какого-то камыша и, дав одному из них нож, приказал срезать толстые стебли. Второму были велено принимать пучки и укладывать на траву.
Набрав две огромные вязанки, работники принесли их к остальным и разделили на всех. Питеру досталось пять толстых стеблей.
— Смотри, как это делается.
Эрик стал снимать со стебля слой за слоем, пока не осталась молочно-белая сердцевина в палец толщиной, длиной в фут, по вкусу она напоминала что-то среднее между каштаном и капустным листом. Привередничать не приходилось, и Питер с удовольствием сжевал все пять выделенных ему стеблей, сразу почувствовав прилив сил.
Обоз начал движение, пленников погнали дальше.
— Ты видел, Эрик, это был офицер императорской армии!
— Что тебя удивляет?
— Но ведь он должен был арестовать этих разбойников! Однажды в Гудбурге поймали главного городского вора, он был настолько важен, что за ним приезжал большой конвой из императорских солдат и одного офицера, мундир на офицере был точно такой. Я был уверен, что он мне поможет!
— Да заткнитесь вы! — зашипел один из пленников. — Мало тебя учили, щенок? Опять треплешься?
— Ладно тебе, Биркамп, — осадил его Эрик. — Мальчишка еще жизни не видел, все за него решал дядя, а теперь он остался один.
— Ну и нянькайся с ним сам, а другим неудобства не доставляйте! — Биркамп покосился на ехавшего по обочине всадника. — И так в дерьме по уши...
С севера подул ветер, он подгонял идущих на юг пленников, как будто хотел поскорее от них избавиться. Местность постоянно менялась — пустоши чередовались с кустарником и редкими рощами, встречного транспорта или путников не попадалось.
Один раз миновали заброшенный с прошлого года шалаш, еще попался опорный форт императорских солдат, державших под контролем торговые пути. Теперь здесь никого не было. Поднимаясь на носки, Питер пытался заглянуть в пустые бойницы.
— Еще рано, никого здесь нет, — сказал Эрик.
— Откуда же тогда офицер взялся?
— Не знаю, — пожал плечами Эрик. — Наверно, у него здесь дополнительный заработок.
— Я его запомнил, я его хорошо запомнил, — со мстительными нотками произнес Питер.
— Молчи об этом, а то и до беды недалеко.
На ночлег отряд карсаматов остановился, когда сгустились сумерки. Место выбрали между двумя холмами, под защитой молодых дубков. Один из конвоиров принес толстую веревку и начал по очереди вязать всем пленникам ноги. Он быстро вертел хитрые петли, и невольникам оставалось только совать в них ноги, потом следовал резкий рывок — и вязалась петля для следующего.
Когда затягивали ноги Питеру, он вскрикнул от боли, и конвоир довольно засмеялся.
— А как же нам теперь по нужде? — обратился к нему подросток.
— Вставай и делай, дурак-собака, чего спрашиваешь?
— Ты уж тогда ссы подальше, — пригрозил Биркамп. — Нальешь на меня — башку отверну...
— Заткнулся бы ты, — предложил ему Эрик. — Что-то я слишком часто стал тебя слышать.
— А что ты мне можешь сделать, лягушка индзорская, твоих дружков здесь больше нету.
— Ладно, Биркамп, — вдруг сменил тон Эрик. — Ты погорячился, я погорячился — извини.
— Да ладно. — Здоровяк отвернулся, поудобнее устраиваясь на земле, и быстро уснул, сотрясай землю своим храпом.
