Глава 20
– Ты не понимаешь, – Барок терпеливо вздохнул. Объяснять принципы составления магических узоров человеку с инженерным образованием было тем еще занятием. В технических вопросах Рудольф оказался далеко не глупым, и все схватывал на лету. Вот только все, что он схватывал, он норовил перевести в понятные ему термины и параметры.
– Это не новая теория полей. Это то, что называете «магией», а мы «хальер». И подчиняется оно другим законам. Никакого, как ты говоришь «синергетического» эффекта от увеличения точек воздействия не будет. Структура узора определена раз и навсегда. Тридцать шесть опорных узлов. Ни больше и не меньше. Иначе не будет работать. И соединяться вместе они не могут. Это тебе не твоя схема с «индиктами».
– Точно? – когда дело доходило до технической составляющей, увалень из сознания Рудольфа исчезал, и появлялся какой-то … волкодав, не меньше. Тихоня Руди превращался в безжалостного аудитора, которому каждый шаг нужно было обосновывать, доказывать и отстаивать. Иначе не принималось. Барок, никогда не испытывавший склонности к фундаментальной науке, медленно зверел, пытаясь донести до одного ученого неизвестную ему теорию, придуманную другим, не менее ученым. Развлечение оказалось не для слабонервных. К примеру, оторвать голову противнику Бароку было гораздо проще.
– Рудольф, – тихо и медленно проговорил Барок и «сосед» притих, поняв, что перебрал. – Я же не спрашиваю тебя, точно ли накапливают энергию твои приборы. Ты сделал, я принял это как данность. В данном случае будет то же самое.
Он сделал паузу, давая возможность высказать очередную глупость Рудольфу, но тот благоразумно промолчал.
– Так вот, – продолжил Барок. – Мне нужно по тридцать шесть материальных носителей для каждого узора. Каждый узор самостоятелен и автономен. Привязки к другим нет. Что он нам принесет, то и будет. Поэтому чем больше у нас будет таких узоров – тем лучше.
– Так все-таки есть синергетический эффект, – не удержался Рудольф.
– Исключительно вот тут, – Барок постучал по их общей голове. – Друг друга они не усиливают, но общее количество энергии, как ты ее называешь, нам, конечно же, важно. Давай посмотрим, что у нас есть.
Этот разговор происходил на втором этаже дома Рудольфа. Сейчас, через полгода после «успеха» Рудольфа и Барока, и почти через три месяца после первых испытаний схемы «индиктов», его уже трудно было назвать неухоженным. Статус члена Академического Совета принес Рудольфу не только уважение, почет и свободу действий, но еще и немало бытовых преференций, сильно облегчающих жизнь. Денег стало больше, и естественно, появились все удобства, сопровождающие эти самые деньги. Еда, перемещение, уборка, стирка – от всего этого Рудольф был теперь избавлен. С одной стороны это все был прекрасно, именно к этому он и стремился, но с другой – Барок уже устал отбиваться от назойливой помощи окружающих. Оказывается, когда ты один, мыслить и творить получается гораздо лучше. Он уже на полном серьезе стал скучать по недавним временам, когда ни одна живая душа, кроме Сильвии не помнила о его существовании.
Кстати, сама Сильвия никак не отреагировала на изменения, произошедшие в жизни Рудольфа. Тот, выпросив у Барока «личное» участие в общении, в первый же день распетушил грудь, рассказывая о «своих» достижениях, проигнорировав, к слову, недвусмысленные предупреждения Барока. И, естественно, – пшик. Сильвию совершенно не тронули рассказы о величии и значимости.
Рудольф был в шоке – он никак не ожидал, что кто-то может остаться равнодушным к признанию его заслуг и грядущих перспектив. А Сильвия, небрежно изогнув бровь, посмотрела на него странным взглядом и тихо вздохнула.
Мелко хихикающий в уголке сознания Барок тут же напрягся. Рудольф, глядя на Сильвию телячьими глазами, попытался было пуститься в объяснения, но Барок тут же оттеснил его в сторону, взяв процесс выправления ситуации в свои руки. У него получилось. Сильвия, в очередной раз подивившись резкой смене поведения, отнесла неудачную попытку выпендрежа на счет потрясений, выпавших на долю Рудольфа, и благосклонность была восстановлена. Рудольф остался недоумевать, а Барок еще больше проникся восхищением к этой совершенно непонятной женщине. Им с Рудольфом, кстати, так и не удалось упросить ее остаться на ночь. Привычный сценарий остался без изменений: внезапная встреча, бурная страсть – и ненавистное бот-такси, исчезающее в ночи.
Барок вздохнул … и решительно выгнал из головы все лишние мысли.
– Тогда зачем огород городить? – Рудольф не спешил соглашаться с заявлениями Барока. – Не проще ли раскинуть эти твои «узоры» по Алидаде, хотя бы, и получить то, что нам требуется, не отправляясь на другую планету?
– Не проще, – Барок призвал на помощь память Баррокаина. – Эти узоры оперируют сутью вещей. И, если для преодоления барьера требуется восхищение красотой, то мы должны предоставить эту самую красоту – и никак иначе. Что лучше произведений искусства может вызвать это самое восхищение? Ничего. А из нас с тобой деятели искусств – никакие. Это раз.
Барок переменил положение. Как всегда во время их разговоров внутри сознания, их общее тело замирало. Иногда, в довольно неудобных положениях. Как, например, сейчас.
– А два – это то, что даже все население Алидады, взятое вместе, не в состоянии обеспечить нас должным количеством эмоций. И это при условии, что ты соберешь из всех в одном месте, в одно время и заставишь радоваться полчаса.
Он фыркнул, представив себе эту картину.
– Нам нужна сеть узоров, охватывающая галактику, не меньше. Не ты ли считал потребности?
– Я, – со вздохом согласился Рудольф.
В своей неуемной страсти к систематизации и упорядочиванию, Рудольф все-таки смог вывести зависимость между количеством выделяемых эмоций и расстоянием, на которое смещается центр преграды. Именно центр, потому что, если бы она отодвигалась вся, как поршень, то их затея не имела бы смысла: никто бы не дал гарантии, что, сместив ее до конечной заданной точки, Барок смог бы прорвать ее и оказаться дома. А так – нехитрый линейный подсчет показывал, что если один Рудольф своим восхищением помог Бароку сместить центр перегородки на четыре миллиметра (они специально замеряли), то для прохождения расстояния, определенного (увы, увы) исключительно на глаз, им требуется положительные эмоции от ….
Вот на этом моменте Бароку становилось нехорошо от одной только цифры, обозначающей количество необходимых людей. Но альтернативой было вечное заточение в одной с Рудольфом камере, и Баррокаин зуф Истадуч-он отринул мешающие процессу сомнения, запретив себе даже думать в эту сторону.
Тем более что нестыковок, приближений в расчетах, да и просто откровенных, ни на чем не основывающихся предположений, принятых за истину, в их расчетах хватало и без того. Взять хотя бы глубину смещения центра перегородки. Как она мерялась? Линейку же в сознание не пронесешь. Что они делали: Барок надавливал на мембрану и на пальце примерно замерял расстояние от исходной точки до собственно мембраны. Ну а кто сказал, что в его сознании, да еще и не просто в сознании, а внутри какой-то странной штуки, проход в которую открывается через две разумных личности, размеры пальца Барока позволяют сделать заметку на четыре миллиметра? Но ведь сделали, рассчитали….
– Есть еще и третий пункт, – Барок выждал многозначительную паузу и продолжил. – Я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь в Технократии знал, чем мы с тобой занимаемся.
– Так а…, – начал Рудольф, но Барок не дал ему развернуться.
– А также наоборот: чтобы никто из внешнего мира не мог увязать наши с тобой изыскания с Технократией. Для чего, надеюсь, понятно.
– Понятно, – вздохнул Рудольф.
– Тогда не начинай опять свои терзания, – попросил Барок. – Решили, так решили. Нам нужен художник, мы используем его картины для размещения узоров. Узоры собирают нам нужное количество положительных эмоций, мы их складируем, а потом пускаем в дело, одновременно накачав полумрак энергией через «индикты». В итоге я – домой, а тебе остается слава, деньги, Сильвия и Академический Совет. Делай с ними все, что хочешь, надоели они уже – сил нет.
Он чуть помолчал.
– Я ничего не пропустил?
– Ничего, – хмыкнул Рудольф. – Кроме одной простой вещи: надо всего лишь расставить еще не написанные картины по всей галактике.
– С этим проблем нет, – успокоил его Барок. – Я все начал, я и подготовлю каналы сбыта. А ты посмотришь, и заодно поучишься, как это делается. А то я уйду, как ты тут без меня один останешься?
Они одновременно фыркнули. Повисла пауза.
– Кхм, – откашлялся Барок. – Все, обсуждение закончили, а начинаю лопать бойджу, а ты пока почетче вспоминай расположение.
– Так, может, не надо? – сделал последнюю попытку Рудольф. – Может, выйдем где-нибудь в стороне? Зачем его сразу пугать-то?
– Поздно переигрывать, – Барок зачавкал палочками лолли. Без бойджи полумрак открываться не хотел ни в какую. – Да и на улице есть шанс, что нас увидят посторонние.
– А так он сразу увидит, на что мы способны, – попытался возразить Рудольф.
– Вот ты вроде умный, умный, – вместо ответа пожаловался Рудольфу Барок. – А как чего ляпнешь, так хоть стой, хоть падай. Ну, конечно, он увидит. А как еще? Или ты думаешь, я ему узор в картины, как в снотворное в чай буду подмешивать? Не-ет, – он проглотил еще пучок лолли. Действие бойджи должно было вот-вот начаться. – Тут все сложнее. А тем более, что количество картин, которое нам необходимо, очень сильно превышает возможности среднестатистического человека. Придется его ускорять. А как это сделать незаметно? Нет уж, пусть знает, с кем имеет дело.
Барок замолчал на секунду, оценивая ощущения.
– Все, меня начинает потихоньку забирать, – сообщил он Рудольфу. – Давай концентрируйся на объекте. А то, если нас над поверхностью выкинет, будет не очень приятно.
– Даю картинку, – Рудольф решился. Сомнений больше не осталось.
Барок расслабился, посмотрел на появляющуюся в сознании уже привычную дверь. Улыбнулся ей, как старой знакомой, и вошел в успокаивающие волны полумрака, таща за собой Рудольфа. Главное – протащить через полумрак оба сознания. Полностью. Тогда и тело вывернется за ними. Это Баррокаин зуф Истадуч-он помнил хорошо. Он сам так попал в полумрак, не вытащив до конца свою память и свое сознание. Теперь это превратилось в шанс. Где-то (и когда-то) далеко-далеко все еще падал в пропасть датой-шаман Второго Круга. Падал, падал и никак не мог упасть.
Сейчас пришла пора помочь ему подняться.
– Туда, – показал рукой Барок.
В принципе, можно было обойтись и без голоса и жеста, но так было спокойнее. Ровно по направлению вытянутой руки через полумрак пролегла прямая струна дороги, в конце которой мягко светилось какое-то пятно.
– Поехали, – Барок решительно двинулся вперед.
Технология таких переходов были ими отработана уже очень неплохо, поэтому Барок не сильно удивился перемене обстановки и смене ощущений.
Короткое помутнение, и он стоит в середине какой-то комнаты.
– Хорошая работа, Руди, – похвалил Барок и начал осматриваться. Информация о новом месте нужна быстро.
Захламленная комната (Барок мысленно извинился перед Рудольфом за ругань в его адрес: рудольфовский бардак с этим рядом не стоял), грязные оконные стекла. Потеки разбрызганной краски мешаются с засохшей грязью. Полусорванные занавески. Перегоревшие лампы. Под ногами хрустят контейнеры из-под какой-то еды. Запах – бр-р-р….
И картины. Много. Большие и маленькие, прямоугольные и других форм. Яркие и тусклые. Понятные и странные. Разные…. Они висели на стенах одна на другой, стояли прислоненными стопками у стен, пачками захламляли углы. За креслом небольшой горкой пристроились миниатюры.
Да-а-а, Рудольф не соврал: его старый приятель действительно обладает большой работоспособностью. И небольшим талантом. Барок остановился возле одной из картин. На полотне красовалась геометрически правильная решетка, занимающая практически весь холст. Только по краям змеилась скрадывающая общую серость лента, испещренная странными узорами. Буквы, не буквы. Иероглифы, не иероглифы. Не поймешь. Из-за этой ленты создавалось странное ощущение, что ты одновременно находишься и перед решеткой и – за. В том смысле, что непонятно где у этого дома стены. Барок поморщился. Шизофрения в цвету.
Он осмотрелся, хозяина видно не было. Ладно, что у нас с окружением? Он подошел к окну…. И отшатнулся в испуге. Нет, никаких монстров там не наблюдалось, но после малоэтажной Либрации смотреть на землю поверх рваных облаков – это как-то слишком.
Барок еще раз осторожно подошел к грязному окну. А это не еще одна картина, часом? Нет. Все так и есть. Квартира художника с непривычным для уха Барока именем Лю Хо Юнг на самом деле располагалась выше облаков. Насколько хватало глаз, вокруг из грязно белого несущегося вокруг полотна тумана, как пни на болоте, торчали такие же здания, к которым откуда-то сверху тянулись непонятно откуда берущиеся тросы. Что это?
– Это портовый район, – пояснил вовремя сориентировавшийся Рудольф. – Тросы ведут к орбитальным лифтам, по ним идет разгрузка с орбиты.
И правда, – по одной из ниточек к торчащему из облаков дому вдалеке медленно ползла какая-то коробочка.
– Здесь жилье дешевое, – пояснил Рудольф. – И все снабжение прямо тут же. Можно месяцами не спускаться вниз.
– Да ты что? – удивился Барок. – А гулять хотя бы где? Ноги же отнимутся, сидеть в этой клетке.
– Гулять вон там, по периметру, – Рудольф указал на ближнюю из идущих по периметру дома галерей, – Хо Юнг давно еще предлагал мне перебраться к нему. Но я не согласился. На Алидаде как-то спокойнее.
– Да уж, – согласился Барок, присматриваясь к густому потоку людей, медленно текущему по галерее. На остальных домах, как он мог разобрать, было все то же самое. Бесконечные кольца галерей, бесконечные людские потоки. – Действительно, спокойнее. Слово ты подобрал правильное. А гулять-то где? По этим кишкам, – Барок кивнул на галереи, – можно только ходить. Ну, еще бегать….
Он оценивающе присмотрелся и поправился.
– Нет, бегать уже не получится. Как они тут живут?
Рудольф пожал невидимыми плечами.
– Я не знаю. Я тут не остался.
– Угу, – понял Барок. – Ладно. Как хочет, пусть так и живет. В конце концов, каждый лось несет свои рога сам. Нам от него не красоты природы нужны. Хотя, – Барок огляделся, – жил бы в другом месте, глядишь, и картины были бы красивее. А так… что он тут малюет…? Прямоугольники, квадраты. Спирали какие-то. Природу рисовать надо.
– Он так видит мир, – попытался заступиться за давнего приятеля Рудольф. Не получилось.
– Вот и я про тоже, – «поддержал» его Барок. – В каком дерьме живешь, такое и рисуешь. Надо будет ему посоветовать отсюда перебраться.
В соседней комнате раздался грохот. Барок тут же чуть присел и повернулся в сторону звука. Ноги согнуты, руки перед собой, закрывают жизненно важные органы. Если бы дело происходило на Алидаде, сейчас бы вокруг него еще и кружились бы два «индикта», блокируя любую энергетическую активность в радиусе метра. Но тут была Наньдан, головная планета азиатского слоя рукава Стрельца и приходилось полагаться только на самого себя: материальные вещи проносить через полумрак получалось, но все приборы напрочь отказывались работать, превращаясь просто в куски металла и пластмассы. Так что из оружия у Барока при себе был только боевой тесак, тот самый, найденный на кухне Рудольфа. Но доставать его время еще не пришло.
– Ши шей цзайчжа? – в проеме двери показалась тонкая, неухоженная, растрепанная фигура, увенчанная невероятно лохматой черной шевелюрой.
Фигура замерла, испуганно глядя на человека, оказавшегося в комнате, в которую вела только одна дверь. Не входная.
– Привет, Хо Юнг, – Рудольф, взявший на себя функции приветствия, похлопал себя по правому плечу, напоминая о переводчике.
– Лу-ди?! – обрадовано завопила фигура, узнавая приятеля. – Ни цзай….
Дальше хлынул ураганный поток слов на незнакомом языке, из которого Барок понял лишь то, что китаец очень рад видеть Рудольфа. Но и то, понял он это только потому, что хозяин полез обниматься.
– Переводчик, Хо Юнг, переводчик, – оттеснив Рудольфа, Барок, счастливо оскалившись, опять похлопал по плечу сначала себя, а потом и не утруждающегося пониманием намеков китайца.
Последнее вышло несколько не по-дружески, художник даже скривился от такого «приветствия», но зато мгновенно понял, что от него хотят. Чирикнув что-то на своем птичьем языке, он нырнул в соседнюю комнату и буквально через несколько секунд появился оттуда, пристраивая на плечо овальную каплю переводчика.
– Здравствуй, Руди – почти сразу же разродилась капля, непохожим металлическим голосом, резко контрастирующим с тонким писком Хо Юнга. – Какими судьбами?
– В гости, – лаконично сообщил Барок.
– Да? – удивился Хо Юнг. – Я не слышал, как ты вошел.
– Не слышал, – подтвердил Барок. – И это одна из причин, по которым я пришел в гости.
Он выждал довольно длинную паузу, за которую китаец смог рассмотреть и новую прическу, и новую одежду (Барок настоял, чтобы они оделись как можно дороже), и новое, ранее никем из старых друзей Рудольфа не виданное выражение глаз.
– Ты изменился, – сообщила капля переводчика, перекрывая отрывистый голос художника.
Барок присмотрелся. Как-то странно он дергает рукой. Непрерывно. Пряча руку так, чтобы ее не видели. И глаза у него в голубых точках. К чему бы это?
– Нам не повезло, Бари, – подал вдруг голос Рудольф.
– Ты смотришь туда же, куда и я? – не меняя выражения их общего лица, поинтересовался Барок.
– Да, – мрачно сообщил Рудольф. – И мне точно так же это не нравится. Это ариш. Новомодный наркотик. Если прямо сейчас не начать сеансы регенерационной камеры, ему жить осталось несколько месяцев, ну, может, год. Но и потом не факт, что все не повторится. У ариша очень сильное психологическое привыкание. Так что скорее всего мы остались без художника.
– Ерунда, – отмахнулся от него Барок. – Если то, что я вижу, и есть те самые картины, то ничего страшного не происходит. Такое и я могу нарисовать. Нам от него всего-то и надо что имя, авторские права в неограниченном объеме, ну и картины конечно. Пока будет в силах, будет рисовать, потом – посмотрим. Зато договариваться станет на порядок легче.
– Ты думаешь? – засомневался Рудольф.
– Смотри, – Барок поднял глаза на китайца. – Ну что, Хо Юнг, ариш?
Китаец мелко вздрогнул и затравленно посмотрел на Барока.
– Ариш? – повторил тот.
Хо Юнг, не отводя взгляда, кивнул. Барок сочувственно скривил губы.
– Понимаю, понимаю, – он чуть подался вперед. – Слышь ты, тело, дозу хочешь?
– Бари, – раздался в голове Барока возмущенный голос Рудольфа. – Это мой друг.
– Отстань, – отмахнулся от него Барок. – Он больше ничей не друг. Видел я таких. Это просто тело. Тело, которое еще может что-то делать. А может и не делать. Но за дозу оно тебе сто таких картин нарисует.
– Хочу, – пока они препирались, Хо Юнг подался вперед. Его глаза загорелись, он облизал пересохшее губы, и попытался улыбнуться. Вышло жалко. – Что надо сделать?
– Видал? – вздохнул Барок, указывая на художника Рудольфу. – Все, нет больше твоего Хо Юнга. Кончился. Эй, ты чего?
Барок напрягся, уловив в мыслях Рудольфа искреннюю грусть и страдание.
– Да так, – «сосед» собрался. – Ничего особенного. Просто вспомнил, как мы познакомились. Давно. Какими мы были молодыми. Как все было здорово, столько дорог лежало перед нами. А теперь, вон, – он указал на Хо Юнга, который с каждой секундой улыбался все более и более заискивающе. – Куда ушла наша юность? Во что он превратился?
– Ну, во что-то, – пожал плечами Барок. – А юность ваша ушла туда же, куда уйдет твоя потенция, если мы сейчас ничего не предпримем. Давай, заканчивай свои страдания. Тем более что это глупость чистейшей воды. Подумаешь – наркоман. Это был его сознательный выбор. Хочет дохнуть – пусть дохнет. Тебе-то что? А сколько твоих знакомых не стало травиться? Сколько в люди выбилось? Сравни на досуге. А сейчас помолчи. Не мешай мне работать.
Он решительно вернулся к Лю Хо Юнгу.
– Так, меня интересуют твои картины.
– Конечно, – китаец чуть не подпрыгнул. – Конечно. Я покажу их все. Но учтите, некоторые из них могут стоить дорого, очень дорого. Они ….
– Заткнись, – посоветовал ему Барок, одним движением перекрывая фонтан красноречия Лю Хо Юнга. – Меня не интересует какая-то одна картина. Меня интересуют все, которые ты написал, а также те, которые ты напишешь по моему заказу. Много и быстро. И права передашь все мне. Понятно?
– Понятно, – послушно закивал китаец, и спохватился. – А мне что?
– Тебе? – Барок-Рудольф оценивающе пробежался взглядом по изможденной фигуре художника, демонстративно оглядел пришедшую в запустению комнату. – Тебе будут сеансы рег-камер и новая доза за каждые тридцать шесть картин. Ну, и деньги, естественно. Немного.
– А если я не соглашусь? – собрал свои последние глупые силы Лю Хо Юнг.
– Не соглашайся, – пожал плечами Барок. – Не будет у тебя сеансов рег-камер и новой дозы за каждые тридцать шесть картин. Ну, и денег, естественно, у тебя не будет тоже. Нисколько.
– Согласен, – торопливо зачастил Хо Юнг. – Согласен. Только можно мне немного денег прямо сейчас?
– Руди, – позвал Рудольфа Барок. – Ты не знаешь, это его ариш, он как действует? Вырубает, или нет?
– Насколько я знаю, нет, – поделился Рудольф. – Он наоборот, даже немного сил придает. Его потому вся богема и любит. Под ним работать неплохо. Главное, не пропускать сеансы в рег-камерах. Потому что потом не выкарабкаться.
– Спасибо, ты как всегда сведущ во всех вопросах порока, – не преминул поддеть его Барок.
– Бари! – возмутился тот.
– Молчу, молчу, – хихикнул Барок и вернулся к китайцу. – Короче так, бумагу мне и ручку, составим документ, ты его подпишешь. Потом дам денег на дозу. Еду сам принесу. Теперь передашь мне ключи от квартиры, и начинай работать. Следующая доза – через тридцать шесть картин. Все равно каких. Вперед.
Величественным жестом он отправил бедолагу куда-то в комнату, а сам посмотрел внутрь головы.
– Ни звука, – предупредил он Рудольфа. – Если хочешь обратно свое тело, деньги, славу и Сильвию. Даже не думай что-нибудь сказать. У нас еще тут дел немерено. Надо на первые картины узоры как ты говоришь «наколдовать». Надо снять квартиру. Все, что есть, перевезти отсюда туда. Убедиться, что это тело, – он показал в сторону соседней комнаты, откуда доносился грохот: художник бумагу искал, надо думать. – Что это тело будет работать. И с той скоростью, с какой нам надо. А потом….
– А что потом? – заинтересовался Рудольф. – Ты говорил, что покажешь что-то.
– Покажу, – согласился Барок. – Куда я денусь? Но это потом. А сейчас надо вспоминать текст соглашения, которое мы с тобой придумали. Давай, начинаем, будешь помогать. Вон и тело наше опять нашлось….
Из комнаты, сияя, как крыло атмосферного бота, появился Лю Хо Юнг. В руках он держал стопку чистых листов и странной формы ручку. Работа, судя по всему, начиналась….
