Глава 10
Барок улыбнулся сквозь уходящий сон. Надо же, он выспался. Вот прямо по-настоящему выспался. Так, как в детстве. Когда ты открываешь глаза, и тебе не надо тратить полчаса на то, чтобы примириться с окружающим миром. Наоборот, ты сразу ныряешь в него, стремясь поскорее окунуться в его тайны. Их ведь столько вокруг….
– Эть, – Барок вместо скрипучего потягивания, задрал ноги, рывком бросил их вперед и сел на кровати, счастливо щурясь от ярких лучей обоих солнц Алидады.
Завтрак.
Вытащив из холодильника все, что могло быть съедено тут же, без разогрева, Барок набил полный рот и зачавкал, параллельно внося единственную горячую ноту в это пронизанное солнцем утро: кофе. Вдохнув дразнящий запах, он, вкусно хлюпнув, сделал длинный обжигающий глоток. Прислушался к неодобрительному ворчанию полусонного Рудольфа (во лентяй, до сих пор не проснулся) и удовлетворенно кивнул своему отражению в полированной дверце холодильника. Ага, раз «сосед» ругается, значит, это его, Барока, личные привычки. Ну а признательность за кофе, так и быть, отдадим нашему затворнику: иногда и у «соседа» не зазорно поучиться. Взять ту же Сильвию, например…. Кто ее посоветовал?
При воспоминании о прошедшей ночи у Барока вдруг опять заворочался пробудившийся бугор. Детос тагоч, Барок чуть не облился кофе от ужаса, представив, что опять все начинается сначала. Но это были уже его личные чувства и бывшая Рудольфа личная физиология.
Барок сделал глубокий вздох. Надо же, а здорово управлять своим собственным организмом. Он посмотрел вниз, на бугрящиеся штаны и немного напрягся: тут еще вопрос, правда, кто кем управляет.
Так, ладненько, сейчас мы тебя охладим. Насколько Барок помнил, что своей, что «соседской» памятью, лучшим средством против женщины в голове является … что? Правильно тяжелый физический труд. Тогда вперед? На волю?
Длинно втянув в себя еще один глоток, Барок поставил недопитую чашку на стол и упруго подпрыгнул на месте. Кто бы мог подумать еще недели две назад, что этот мешок с тряпками вместо мышц может захотеть с утра пробежки вместо еще трех-четырех часов сна? А вот поди ж ты….
Купание в лесном озере вышло отличным, но на обратном пути, перепачкаться и пропотеться все же пришлось, поэтому дома Барок первым делом полез в душ. Из него он вылез уже совсем обновленным. Тело звенело от распирающих его сил (правда что ли? Быть не может). Душа требовала действия. Надо же, как женщина может вернуть радость жизни. И тут же в глубине памяти заворочалось легкое напоминание о том, что та же женщина эту же самую радость с легкостью может и обратно забрать.
Уйди отсюда. Барок помотал головой, отгоняя вредные мысли, никак не вяжущиеся с солнечным утром. И начал сосредоточенно осматриваться по сторонам, соображая, чем бы заняться. И тут же хлопнул себя по лбу: нашел. Конечно же.
Поглощенный изучением внутреннего мира и способностей организма, он вообще плюнул на мир окружающий. А тот-то про него не забыл вовсе. Хотя, к счастью, пока и не вспомнил. Итак. Барок зашел на кухню, прихватил остывшую чашку с кофе, попробовал и кивнул сам себе: годится. Уселся в гостиной, невидяще глядя на выключенный экран витранса и начал стараться расположить все потребности мира хоть в каком-то порядке. Со внутренними потребностями разобрались, пока впечатлений хватит, спасибо (Барок плотоядно улыбнулся), теперь посмотрим, что у нас из нерешенных дел есть вовне.
Первое. Барок поднял голову наверх.
– Сосед, отзовись.
Голова зашумела. Вчерашнее приключение закончилось, и Рудольф опять удалился в свою раковину, не желая растворяться в сознании чужака.
– Повнятее можно? – нет, Барок не расстроился, его хорошее настроение перебить было трудно, но строгость не помешает. Тем более в отношении этого слизняка. – Я ничего не понял из твоего бормотания.
Шум затих. Это ты, типа, обиделся? Барок немного пошатал серую стенку в голове.
– Э-эй, давай вылезай оттуда. Рассказывай, что у тебя наверху, на втором этаже.
Общий фон, донесшийся из-за пелены примерно переводился как: «тебе надо, ты и разбирайся». Барок внимательно присмотрелся к серому пологу, но настроение было настолько хорошим, что он все же решил не обижаться. И правда. Отчего бы не пойти и не посмотреть?
Узкая лестница приветствовала Барока отчаянным скрипом. Старые рассохшиеся ступени доверия не вызывали, но память Рудольфа паниковать не спешила. Ну, раз так, то пойдем. Барок начал медленно подниматься по крутой лестнице, осторожно вглядываясь в полумрак впереди: ни света, ни окон наверху не просматривалось. А если они и были, то Рудольф предпочел их не открывать. Ну-ка, ну-ка.
Первым впечатлением Барока, когда он поднялся на этаж, была брезгливость. Он столько времени и сил потратил на приведение жилых комнат в приличный вид, и так к этому виду уже привык, что возвращение в фирменный рудольфовский бардак заставляло морщиться и стараться избегать особо загаженных мест.
– Что значит «творческий»? – не понял Барок, разобрав в недовольном гуле в голове хоть что-то определенное. – Раз творишь, давай, предъявляй, что сделал. А раз не сделал, то сиди и молчи в тряпочку.
Барок помнил, как сорвало «соседушку» там, возле магазина, когда тот старец (кстати, кстати; надо еще разобраться, что там они с Рудольфом этому ископаемому наобещали) выразил недоверие творческому таланту Рудольфа. Ну, раз ты у нас такой уязвимый, то будьте любезны….
– Развел дома грязищу, – Барок скорчил недовольную мину. – Бардак на бардаке. Бабы толком нет: тискаешь себя над картинками….
Серая пелена в голове пошла волнами, задышала. Рудольф начал переполняться оскорбленными чувствами. Барок хихикнул, стараясь максимально спрятать свои эмоции, и продолжил накачку на «слабо».
– Как мужик ничего из себя не представляешь: двух шагов без кислородной подушки не сделаешь. Пить не умеешь. Ты хоть что-нибудь в жизни можешь?
Пелена Рудольфа вздулась пузырем. Из-за нее просто струилась ярость. Самым сильным желанием Рудольфа было…. «Чего-о-о?», даже немного удивился Барок. «Ты это про кого так сказал? Что вообще происходит? Бунт хомячков?». И подавил ехидную усмешку. Ну-ну, давай, посмотрим, что получится. А, может, тебя по нужному руслу направить?
– И нечего тут грудь выпячивать, – пренебрежительно сообщил Барок серому пузырю. – Настоящий мужчина может делать что угодно, и выглядеть как угодно. Но только в одном случае: если ему есть, что показать. Что-то, что он по-настоящему умеет делать. И что, есть у тебя на что посмотреть, кроме грязи по углам? Нет? Ну, так я и говорил про хомячков….
Во как! Барока во второй раз в этой новой жизни вышибло из тела, как пробку из бутылки. С непривычным отстранением он наблюдал, как закусивший удила Рудольф рванул вперед со скоростью пикирующего бота. Да уж, если бы Барок искренне верил в то, что он тут наговорил, его ждало бы жестокое разочарование. Тишайшему, нерешительному, мешковатому Рудольфу было что предъявить. Что самому Бароку, что кому угодно… (если новая память его не подводит) … во всей обитаемой галактике. На самом деле было. По крайней мере, сам Рудольф истово в это верил.
– Я…? Я неудачник? – Рудольф пыхтел, плевался слюной, разбрасывал попадающиеся на пути вещи. Фонтан различных непригодившихся штук взмыл вверх с верстака, освобождая место для трех небольших платформ, на которых громоздились переплетения проводов, скапливались непонятные черные шарики, тускло поблескивали короткие «руки» манипуляторов. – Да я… я…. Что вы можете знать о науке?! Бездарные, ограниченные, невежественные животные…. Вам бы только набить свое брюхо…. Ничего не видите дальше своего носа. Никогда. Бабы, выпивка. Боты. Деньги…. Да что вы понимаете? А я смог, слышишь? Смог!
Он сбивался. Перепрыгивал с одного на другое. Лихорадочно переворачивал все вверх дном, еще больше усиливая царящий вокруг хаос. Но в кажущемся бессистемным метании, все больше просматривался определенный смысл. Освобожденный от хлама верстак понемногу заполнялся различными приборами, которые, соединяясь между собой, начали выстраиваться в нечто вполне рабочее. Вот только что он собирается делать?
Барок хотел было вмешаться, но вовремя остановился: Рудольф, похоже, подобрался к кульминации. С благоговейным видом археолога, нашедшего древнейшую рукопись на свете, он достал два небольших герметичных ящика и водрузил их на последний освобожденный пятачок на вновь захламленном верстаке. Осторожно открыл по очереди каждый из них и достал сначала небольшой обруч из черных квадратиков, соединенных между собой почти невидимыми проводками, а затем небольшой блестящий шарик с непропорционально маленьким пропеллером наверху.
– Неудачник? – тихо прошипел он. – Я вам покажу «неудачник».
Четкими, отработанными движениями Рудольф начал запускать все приборы, выстроенные на столе. Замерцали индикаторы, тихо защелкали включаемые один за другим тумблеры.
Барок затих внутри, внимательно просматриваясь к процессу и стараясь запомнить как можно больше непонятных движений. Ничего, когда запал «соседа» пройдет, придет его время.
На верстаке тем временем заканчивался процесс подготовки к пуску. Рудольф проверил правильность включения, сравнил показатели нескольких дисплеев и медленно– медленно опустил себе на голову обруч из черных квадратиков. Барок сжался, ожидая всего чего угодно, но все осталось без изменений. Барок недоверчиво покосился на «соседа». Это что, ритуал такой?
Рудольф даже бровью не повел. Сейчас он меньше всего напоминал неустроенного в жизни, рассеянного и неуверенного в себе растяпу. Выверенным движением подхватив блестящий шарик правой рукой, левой он ткнул куда-то в центральную панель….
И скривился от звона в голове. Одновременно с ним скривился и Барок. Но не от боли. Боль, вместе со всеми остальными чувствами оставалась сейчас у Рудольфа. Барок скривился от режущей сознание дымки, которая вдруг окутала центральную платформу. Между двух, отстоящих друг от друга на расстоянии полуметра консолей, напоминавших рога, заклубился странный, ни на что не похожий туман. И если колдующий над настройками Рудольф слышал всего лишь звон, то лишенный всех чувств, кроме транслируемой Рудольфом нейтральной информации Барок ни с того ни с сего вдруг почти физически начал ощущать плотную дымку, все сильнее окутывающую прибор.
Мало того, в глубине его усеченного на данный момент сознания вдруг зародилось непередаваемое чувство. Он не мог пока объяснить, что это такое, но каждым клочком своего существа ощущал силу, которая прячется за этой дымкой. Что это? Барок завертелся на месте, совершенно забыв о том, что он не контролирует тело. Просто ему до тянущей боли вдруг понадобилось узнать хоть что-то про это новое, пугающее явление, которое (он мог в этом поклясться) было ему знакомо. Именно ему, Бароку. Тому, старому, древнему, дополумраковскому. Барок изо всех сил растянул свое «я», пытаясь хоть краешком прикоснуться к происходящему. И чем больше он проникался этой дымкой, чем больше всматривался в нее, тем больше истончалась невидимая стена, отгораживающая его от его прошлого. От его собственного мира…. Ну же. Это же, это же….
…?!
Руди, сосед, что ты сотворил? Барок рванулся вперед… и неимоверным усилием воли сумел обуздать дрожащее, рвущееся наружу сознание, стремящееся дотянуться, прикоснуться, достать эту часть своего прошлого. Важную (отчего-то Барок был в этом уверен, как никогда), неимоверно важную часть. Но тш-ш. Судя по торжественности эмоций, Рудольф приступил в финальной части.
Рука Рудольфа, держащая шарик, потянулась вперед. Неуверенно, как будто незряче, она понесла шарик к клубящейся дымке. Попробовала положить шарик на дымку – не получилось. И не могло получиться: дымка, как живая, вывернулась прямо из-под шарика. Рудольфу пришлось опускать шарик на самый край звенящего облака. Еще попытка, и опять неудача. Да что он, не видит, что ли?
– Правее, правее, – не выдержал Барок.
– А? – очнулся от напряженной сосредоточенности Рудольф.
– Она убегает от тебя, – пояснил Барок.
– Кто? – не понял Рудольф.
– Дымка, – Барок больше не мог оставаться безучастным наблюдателем. – Ты пытаешься положить шарик на эту дымку, но – на край, а она, как магнит, выворачивается. Надо попасть точно на верхнюю точку, тогда получится.
– Что получится? – удивился Рудольф. – Ты знаешь, что я делаю?
– Понятия не имею, – честно признался Барок. – Но я вижу, что пытаешься положить этот шарик на сгусток какой-то дымки, а у тебя не получается потому что надо класть точнее.
– …?
По молчанию Рудольфа Барок понял, что терминология у них различается более чем кардинально.
– Здесь нет никакой дымки, – медленно, словно ребенку, начал объяснять Рудольф. – И это не шарик, а ….
Он замялся, подыскивая слово, которым можно объяснить явление неспециалисту.
– … поглотитель энергии, – нашелся он, наконец. – Между двумя излучателями, – он показал на «рога», создается поле, которое настраивает поглотитель на определенные действия в отношении аналогичных полей. И потом он становится способен действовать автономно.
Пауза.
– Ты с кем сейчас разговаривал? – поинтересовался через несколько секунд Барок, так ничего и не уяснивший из проникновенной тирады разогнавшегося Рудольфа, впервые за все это время почувствовавшего себя в своей тарелке.
– С тобой, – не нашелся больше ничего ответить Рудольф. – А что, ты не понял?
Он коротко задумался.
– Хорошо, попробуем по-другому, вот этот….
– Не будем пробовать, – перебил его Барок. – Ты просто положишь этот шарик, и покажешь, что из этого выйдет. А я постараюсь тебе помочь. Хорошо?
– Хорошо, – согласился несколько сбитый с толка Рудольф. – Начали?
– Ты делаешь, ты и решай, – пожал несуществующими плечами Барок.
Рудольф насупился, но все же ничего не сказал и вернулся к своим приборам. Загадочная дымка все так же висела между «рогов». Рудольф протянул руку.
– Выше, – скомандовал Барок. Рудольф послушно поднял руку с шаром. – Еще. Чуть правее. Еще. Выше. Еще. Левее, еще.
Дымка вертелась, извивалась, убегала от тянущейся к ней руки, как живая. Она как будто предугадывала следующее движение Рудольфа и стремилась оказаться как можно дальше от приближающегося шара. Барок пытался как можно точнее направить руку Рудольфа, но тот все время запаздывал. Не успевал, не слышал вовремя. И в конце концов сдался.
– Не могу, – он опустил дрожащую руку с шаром. – Не получается. В прошлый раз я тоже мучался несколько часов. Я уже думал все, не получится, но оно как-то само случайно вышло. А в этот раз – видишь, никак.
– Вижу, – сварливо отозвался Барок. – Ничего толком сделать не можешь.
– Да я…, – вскинулся, было, Рудольф.
– Да ты, – перебил его Барок. – Не можешь – подвинься, дай сделать тому, у кого получится.
– У кого получится? – зло и беспомощно попытался расхохотаться Рудольф. – У тебя? Да что ты вообще понимаешь…?
– Ничего я не понимаю, – Барок оттеснил Рудольфа от контроля за телом. Рука тут же почувствовала тепло и тяжесть нагретого шара. – Но я вижу, что и как надо сделать, чтобы получилось. А ты смотри, и будешь подсказывать.
Как ни странно было это видеть после всех истерик и выступлений, но Рудольф подчинился, добровольно удалившись в пределы своей пелены.
«Что, заело? Интересно стало?», втихую позлорадствовал Барок. И объявил.
– Смотри.
Имея в своем распоряжении и зрение и руки, Барок справился с задачей меньше, чем за минуту. Зловредная дымка всего пару раз попыталась вывернуться из-под опускающегося шара, а потом, как будто поняла, что игра в прятки закончилась. Барок опустил шар точно на вершину непостоянного облака и гордо посмотрел внутрь себя.
– Видал? – начал он. – Все, что бы….
Дымка полыхнула, как будто в комнате зажглось маленькое солнце. Испуганный возглас Рудольфа потерялся в диком реве держащегося за голову Барока. Тонкий, заполнивший просторную, почти во весь второй этаж комнату, писк резал голову тупым ножом. Эта боль и рядом не стояла с той, от которой он недавно пытался избавиться с помощью таблеток. Барок катался по полу, не в силах справиться с ней. Где-то на периферии боли, за толстой стеклянной стеной билась жужжащая муха: это Рудольф пытался дотянуться до него. Но это было все равно, что противостоять огромной океанской волне: боль и близко не подпускала никого к своей жертве. Ослепленный накатывающими огненными валами Барок потерял всякую связь с реальностью. Он не помнил, сколько времени прошло, не знал где он, не видел ничего, кроме иссушающей боли.
И потому совсем не удивился, когда перед его глазами вдруг возникли такие далекие и такие знакомые волны. Другие волны. Полупрозрачные волны полумрака.
И он сдался. Он пошел к ним, потому что звенящая в голове боль была уже нестерпима. Барок был настолько измотан ей, что готов был сейчас ко всему. К полумраку, к полужизни, к полусмерти – к чему угодно.
Но счастья беспамятства ему не досталось. Полупрозрачные волны расступались перед ним, словно отказываясь иметь дело с болью. Барок чуть не заплакал. Прямо в своем беспамятстве. Нет, так не честно. Даже умереть не получается. Да что же это такое?
Он бродил и бродил среди этих волн, пытаясь прикоснуться хоть к чему-нибудь, но все было тщетно. Волны проворно убирались с его пути, оставляя терзаемое болью тело в пустоте небытия.
А потом он устал. Устал бродить непонятно где, непонятно зачем. И вдруг почувствовал. Почувствовал мир вокруг себя. Нет, боль никуда не делась. Она все так же разрывала его голову на мелкие кусочки. Но раз ничего больше не происходило, то истерзанная голова мало-помалу начала привыкать к ней. И позволила Бароку осмотреться. Волны полумрака по-прежнему текли вокруг него, успокаивая, утешая. Как и бессчетное количество времени до этого. Он даже криво улыбнулся. Ну, хоть что-то в этом мире неизменно.
Барок попробовал поднять руку. Получилось. Очередная волна боли воспринялась как обыденное. Нормально. Барок вытянул руку вправо….
И одна из волн полумрака, как раз в это момент протекающая мимо, вдруг прянула в сторону, опять не желая даже краем касаться его тела. Барок поднял вторую. Та же история. Он пошел вперед, пытаясь выявить хоть какую-то закономерность. Выявил. Полумрак упорно не желал иметь с ним ничего общего. Барок как будто существовал вне его мира, если у полумрака был этот самый мир.
И что теперь делать? Не обращая внимания на уже почти привычную боль, Барок честно попытался задуматься. Задуматься получилось, а вот придумать хоть что-то дельное – нет. Наверное, это потому, что помимо боли ему еще мешал сосредоточиться какой-то звук. Зуд – не зуд. Крик – не крик. Что это? Барок начал оглядываться и вдруг с удивлением обнаружил… Рудольфа.
Руди! Барок обрадовался ему так, как не радовался еще никому. Соседушка, родной! Ну же, говори, не молчи.
Рудольф и не молчал. Судя по интонациям, он орал изо всех сил, призывая Барока обратно. И Барок поверил. Поверил и пошел на этот зов. Шаг, другой. Зеленоватые волны послушно расступались перед ним. Они не собирались ему помогать, но и мешать не хотели тоже. Он был волен идти, куда хочет. Вот только куда идти в бесконечном однообразии мерно текущего небытия?
– Баро-о-о-к….
Конечно, только к Рудольфу.
– Руди, – волны полумрака истончились, начали таять утренним туманом. – Руди, я здесь.
– Слава Богу, ты жив, – облегчение Рудольфа было невозможно описать.
– Только я не могу отсюда выбраться, – пожаловался Барок.
– Настройки, Барок, настройки, – серая пелена не давала Бароку пройти к Рудольфу, но, может быть, именно она и спасла его от такого же блуждания в полумраке?
– Какие настройки? – Барок вообще не понимал, что ему кричит Рудольф.
– Ручка, посмотри вниз, ручка, – Рудольф несколько сбавил напор, понимая, что Барок плохо воспринимает громкие звуки. А, может, просто устал.
– Да? – Барок послушно перевел взгляд вниз и с удивлением увидел круглую ручку, торчащую из темной стены. – И что?
– Покрути ее, это регулятор интенсивности.
Барок хотел ответить, что он и близко не понимает, что есть «интенсивность», и вообще достал он со своими умными словечками, но сил не было. Да, в конце концов, что будет хуже, чем сейчас, что ли? Просят покрутить – пожалуйста.
Он взялся за ручку и повернул ее направо….
И чуть не взорвался он новой вспышки боли. Детос тагоч, он и представить не мог, что эта боль может стать еще сильнее. Настолько сильнее. А она смогла….
И уже гаснущим сознанием он все же услышал Рудольфа. Как в другую сторону? Какую другую? А-а, да не все ли равно. Ну? Что? Что ты там кричишь? Все равно мир уже кончился. Покрутить в другую сторону? Да – на! На!
И … прощай сосед. Пусть тебе будет хорошо там, где ты сейчас окажешься….
