Дальше: Глава 4 ШЕСТЬДЕСЯТ СЕМЬ БОЛВАНОК ЗОЛОТА

Глава 3
АСТЕРОИД 1313

— Делаем ставки, господа, делаем ставочки, — небольшого роста тощий коск суетился, бегаюшими глазками шарил вокруг, наблюдая, как быстро заполняется расчерченная на квадраты площадка. Вместо фишек в поля с цифрами ложились шарики из хлебного мякиша, камешки, пробки от бутылок.

— Всё, ставки сделаны. — Он отнял руку от кубиков. И расплылся в улыбке. Две единицы. То же зеро, только в местном казино для заключенных ставки достаются крупье.

— Парево, — выдавил один из косков сквозь сжатые зубы, — напарил ты нас, гнида! — Он занес руку, собираясь ударить крупье в лицо, но его кулак поймал на лету кажущийся добродушным громила — Дылда, который всё время находился рядом — следил за тем, чтобы игра проходила спокойно.

— Ты что это, на Руку баллоны катишь? — он покачал головой, улыбнулся с видом умственно отсталого. — Нехорошо. — Погрозил коску пальцем. — А ну как Рука заругается?

— Ладно, ладно, — пошел на попятную коск. — Я это, я так… просто…

— Просто нервы не выдержали? — с пониманием поддержал его Эдик, он возник около «игорного стола» словно из-под земли. Метание костей он доверил помощнику по кличке Тушканчик, но процесс постоянно контролировал. Забрав у крупье «особые» кости, он опустил их в карман. — Это ничего. Мы всё понимаем. Чай, не звери. Ты, главное, не забудь, Пряник, что долг у тебя до четверга. В четверг надо бы погасить… А если не погасишь, тебя погасят, — добавил он. — сам знаешь, придут поздно ночью нехорошие дяди и погасят…

— Лучше бы тети.

— А ты пошути еще, Пряник, пошути… А потом нечем шутить будет. Потому что шутилку мы у тебя заберем.

— Да отдам я всё! — буркнул коск. — Кровопийца ты, Рука.

— У всех своя планида, — улыбнулся Эдик, — кому-то надо быть кровопийцей, кому-то терпеливо сносить удары судьбы.

— Сказал бы я тебе! — проворчал Пряник. Нрав у коска был свирепый, несмотря на «сладкую» кличку. Но с Дылдой и Рукой он связываться опасался. В этом мире даже на тюремных астероидах деньги решают всё. А деньги у Эдварда с недавних пор водились в изобилии.

— Цыц, легавые! — шепнул кто-то.

Эдик вытянулся в струну, увидел, что со стороны вышки быстрым шагом к ним приближается комендант тюремного астероида Козлов и с ним несколько вертухаев. Их тени в ярком свете прожекторов метались по бугристым сводам пещеры.

Все тюремщики были крепкими парнями, с уверенными сытыми лицами. Вечно голодные тощие коски отличались от них разительно. Все, за исключением Эдика и его подопечного Дылды. У них в отдельной камере, прежде служившей изолятором, еды всегда было в избытке. Водились и пьянящие колоски, и спиртное — вертухаи продавали по «высоким», по их мнению, ценам из своих запасов. С другими заключенными охранники боялись иметь дело. А Эдвард считался парнем «в законе» — и у своих, и у тюремного начальства.

Еще бы — он регулярно отстегивал и начальнику тюрьмы, и кое-кому из надзирателей. Всё время передавал посылки Седому — коску, с которым они познакомились в транспортнике. Седого перевели в четвертый барак, с усиленным режимом — но и оттуда он умудрялся внушать страх всему астероиду. Ведь ему, как оказалось, доверил честь навести воровской порядок в колонии сам Саша Белый — главный бугор всех косков в Южном секторе Галактики. Так что Седого уважали. Особенно после того, как он и его ребята завалили десяток особо шустрых косков, не желающих принять на веру, что астероид 1313 почтил своим присутствием один из королей преступного мира. Цитрус, по счастью, в этот список смертников не попал — наоборот, сумел подстроиться под нового бугра, договориться с ним, получить «крышу» — и развить свой бизнес. Седому Эдик приплачивал гораздо больше, чем начальнику колонии — вот только передавать посылки в изолированный четвертый барак было ох как непросто.

Впрочем, когда Седого упрятали в режимный блок, у Эдварда от сердца отлегло. Очень уж тяжело было с ним ладить. А так — и подписка вроде бы имеется, и опасности особой нет.

Одно портило настроение Цитрусу — постоянное присутствие надувной женщины, которую он сам купил Дылде еще на распределительной станции. Но расстаться с объектом своей страсти Дылда отказывался наотрез, а жить вдали от Дылды и его мощных кулаков, способных сокрушить любого врага, не хотел уже сам Эдик. Вот и приходилось слушать, как громила день и ночь напролет скрипит наверху пружинами дорогого матраса и разговаривает с куклой, называя ее «любимой» и «лапочкой». Добро бы, хоть она молчала. Но нет, приобретенный уже самим Дылдой голосовой синтезатор так и нес всякую пошлую дребедень. «Мой тигр, возьми меня!», повторяемое двести раз в сутки даже самым нежным голоском, кого угодно может свести с ума…

— Что здесь происходит? — поинтересовался Козлов, подойдя ближе к группе играющих.

— Ничего, многоуважаемый господин комендант, — быстро ответил Эдик, размышляя о том, что если начнут обыскивать, деньги обнаружат непременно. Это не запрещено, заключенные — такие же люди, и отобрать у них кровно или даже неправедно заработанные рубли можно только по решению суда. Но вопрос о том, откуда у организатора подпольных игр Цитруса в кармане восемь тысяч наличными, может взбудоражить хрупкий рассудок Козлова. И он в который раз потребует увеличить мзду! Что совсем нежелательно…

Очередную проверку решили устроить! Не иначе, кто-то стукнул, что дань, которую платит Рука, не составляет даже пяти процентов от прибыли, приносимой ему азартными играми. Кости на свежем воздухе — это еще цветочки. Вот подпольный тотализатор, в котором участвовал почти весь астероид, да еще мгновенные лотереи, которые он устраивал время от времени, приносили настоящие барыши. Жадный Козлов наверняка хотел иметь не меньше девяноста процентов дохода! Каково ему будет узнать, что ушлые коски его обманывают?

С другой стороны, страсть к порядку и жадность сыграли с начальником тюрьмы плохую шутку. Почти не пуская на астероид торговцев с товаром, таких, как дядюшка Эндрю с пересыльной станции, он надеялся сэкономить деньги заключенных для взяток тюремщикам. Но платить было особенно не за что, и Козлов, поставив крест на полулегальной торговле, утратил контроль над финансовыми потоками. Попросту говоря, он даже представить не мог, сколько денег крутится среди косков. Но всё время подозревал, что где-то его обманывают. И, в общем-то, был недалек от истины.

— Ты! — Козлов ткнул пальцем в Пряника, зная его вспыльчивый нрав, и объявил: — Почему смотришь так непочтительно?!

— Ах ты, собака легавая! — взвился коск. — Не нравится ему, как я на него смотрю!

И тут же получил удар резиновой дубинкой. Охранники свалили его на землю и немного попинали ногами для острастки.

— Всё ясно? — спросил Козлов, обращаясь к остальным. — Кого еще поучить уважению?

Отвечали в общепринятой манере. Нестройным хором.

— Не надо учить. Всё ясно, гражданин начальник.

— Мы коски с понятием…

— Прекрасно, — комендант смерил Эдика лукавым взглядом. — Заключенный Цитрус.

— Я!

— Зайди-ка ко мне в кабинет. Есть о чем побеседовать.

— Сейчас?

— Зачем же сейчас? После обеда. Я распоряжусь. Тебя пропустят.

Эдвард кивнул, предчувствуя, о чем пойдет разговор. Акуле опять мало корма. Придется повысить мзду. Процентов до восьми-десяти. И твердить, что на этот раз он отдает вообще всё. Опять хитрить и изворачиваться… Вот так всегда и везде. Стоит немного накопить жиру, как тут же обязательно находится кто-то, кто желает отхватить кусочек от твоего состояния.

— А ты, Жбанюк, чего на меня волком смотришь? — дежурно поинтересовался комендант, вглядываясь в добродушное лицо Дылды, и пошел вдоль строя косков: — Не стоит забывать, ребята, что все вы — грязные подонки, отбросы общества, направленные сюда с одной только целью — исправиться, стать полноценными, полезными для социума гражданами. Вам всё ясно? Тебя, Жбанюк, я не спрашиваю. Что бы я ни сказал, ты всё равно не поймешь.

— А че не пойму?! — обиженно промычал Дылда. — Всё я понял. Вы думаете, мы отбросы, да? А мы — классные ребята. Так мне кажется. Особенно Рука. Он мой друг…

— Ишь, разговорился, — усмехнулся Козлов. — Поговорим о тебе. Ты вот полезный член общества, Жбанюк?

— Ну…

— Что ну? Ты за что на срок попал в первый раз?

— Ну, это…

— Что «ну это»?! Сопли подотри, Жбанюк, на астероиды просто так не попадают! И ты сюда попал, как и остальные подонки, либо потому что ты вор-рецидивист, либо потому, что ты — насильник и убийца. Твою историю я отлично знаю, Жбанюк. Всё в деле записано. Убийство, еще убийство — якобы по неосторожности… А первый раз ты попал сюда потому, что плеер у тебя, видите ли, подростки отняли. А ты их зверски замучил. Так?

— Не так, — помрачнел Дылда. — Я их только поучить немного хотел. Потому что они злые были.

— Ты, надо думать, добрый… Добрый я, а не ты! Лежи, мразь! — Комендант от души пнул начавшего приподниматься Пряника, отчего тот опрокинулся и ткнулся лицом в землю. — Вот так! — Удовлетворенно заметил он. — Запомните все, — продолжая ходить из стороны в сторону, выкрикнул Козлов. — Пока я комендант на этом астероиде, воры-рецидивисты, убийцы, насильники и прочая шваль здесь будут исправляться и превращаться в примерных граждан! Никаких пьянящих колосков, шоколада, никакого пива! Не говоря уже о прочих горячительных напитках. Только сухие пайки и баланда! Работать, работать и еще раз работать! За талоны!

При упоминании талонов заключенные третьего барака, выведенные на прогулку под своды огромной пещеры, заскрипели зубами от ярости. У непривычного человека, наверное, мороз по коже пошел бы от их исполненного ненависти вида, но охрану коски не пугали — видели всякое. Талонная система возмущала заключенных донельзя. На всю колонию имелась всего одна лавчонка, где продавалось съестное. Но получить его можно было только за талоны — они выписывались на конкретное лицо, купить талон нельзя было ни за какие деньги. Все, кто работал, могли раз в месяц приобрести банку сгущенки или какой-нибудь замороженный бифштекс и сожрать его прямо в лавке — выносить продукты наружу запрещалось. А коскам, игнорирующим рудные работы, в лавке делать было нечего — за деньги там ничего не продавалось…

Козлов присел, приподнял голову Пряника за уши и заглянул ему в глаза.

— Будешь исправляться, подлец?

— Не буду! — промычал тот.

— Тьфу ты, — комендант выпустил уши и отряхнул руки. Коск снова ткнулся лицом в землю. — Придется перевести в четвертый барак. Вот пока среди нас есть такие, как этот мерзавец, всё насмарку. Хорошо, что встречаются и другие. Те, что встали на путь исправления. И всё делают для того, чтобы исправиться. Я, конечно, имею в виду нашего Эдварда. Да, Цитрус, ведь мы встали на путь исправления?

— Безусловно, — ответил тот.

— Вот… Берите пример с него. Ну, ладно, — Козлов постоял некоторое время в задумчивости, качаясь с пятки на носок, потом извлек из кармана старинные часы, отщелкнул картинным жестом крышку и сообщил сопровождающим: — Время обедать. Пойдемте, господа. Похлебаем щей.

Он пошел по прогулочному плацу, следом за ним двинулись вертухаи.

Пряник пошевелился в пыли, тронул разбитую губу и проворчал:

— Ты мне за всё ответишь!

Эдвард отсчитывал купюры, действуя левой механической рукой. Протез он заказал с самой Земли, задействовав все связи профсоюза косков, который буквально через пару месяцев после начала развития игорного бизнеса, с благословения Седого, был скуплен на корню.

Хотя мастера обещали, что он получит совершенный аналог утерянной конечности, рука на поверку оказалась малочувствительной и крайне прихотливой. Не она ухаживала за ним, а Эдварду приходилось обхаживать механическую руку — протирать тряпочкой, смазывать суставы. Иначе они начинали самым противным образом скрипеть. К тому же цвет протеза — поначалу нежно-розовый — со временем сменился зеленоватым. Конечно, функциональность у механической конечности была выше, чем у обычной руки, но радости при всех остальных минусах это доставляло мало. Под гибкими искусственными пальцами купюры шелестели, как листва на деревьях в ветреный день.

— Девятьсот шестьдесят семь, девятьсот шестьдесят восемь, — проговорил он нараспев. Не густо. Посмотрим, кто еще нам задолжал. Так, Змей отдал. Ошпаренный отдал. Пряник. Не отдал. А я ведь его предупреждал, что четверг уже близко. Значит, не понял. Обидно. Ох уж этот Пряник, вечно с ним проблемы. Хоть к игорному столу его не подпускай. — Эй, Дылда! — позвал Эдвард.

— Я здесь, — улыбающаяся широкая физиономия свесилась с верхнего яруса нар.

— Тут кое-кто не отдал долги, — сказал Рука, — надо бы пугнуть его. Но не сильно.

В прошлый раз, когда он попросил Дылду припугнуть одного жадного парня, здоровяк перестарался — перевернул того вверх тормашками и скинул в лестничный пролет. Парень летел десять метров. Спасло его только то, что гравитация на астероиде низкая и сильно разогнаться он не успел. Но всё равно он еще лежал в тюремном лазарете.

Дылда спрыгнул со второго этажа нар.

— Кого?

— Пряника.

— Пряника, хорошо, — здоровяк пошел к двери.

— Куда?! — окликнул его Рука. — Не сейчас. После отбоя.

— А… Ага, — Дылда немного потоптался на месте.

— Лезь обратно, — скомандовал Эдик.

— Ладно.

И полез вверх на нары. Сорвался. Едва не зашиб Цитруса, который выругался и отошел подальше. Помощника он нашел, конечно, отличного. Если кому-нибудь нужно морду начистить или, к примеру, сломать ноги и руки — лучше и придумать нельзя. Надо только убедить его, что он поступает правильно. Вся беда была в том, что порой Дылда становился непредсказуемым.

Эдик иногда всерьез побаивался того, что Дылда по неосторожности или от дурной головы придавит его, как слепого котенка. Был же однажды ночью эпизод, который он никак не мог забыть. Когда он проснулся оттого, что кто-то ухватил его за горло. Цитрус открыл глаза и увидел над собой громоздкую тушу помощника. Глаза его были закрыты, а лицо перекошено дикой злобой.

— Попался, Вальдемар! — хрипло шептал Дылда.

— Эй, я не Вальдемар, — что было сил закричал Эдик и треснул громилу по ушам.

Тот немедленно проснулся и отскочил в сторону, в страхе, что сделал что-то дурное своему благодетелю.

В тот раз обошлось, но ощущение крепких пальцев на горле больше не покидало Цитруса. И во сне он, бывало, просыпался, ожидая, что огромная ладонь вот-вот сожмется, вдавит его кадык и злой голос проговорит: «Попался, Вальдемар!». Стра-а-ашно!

Уже потом Цитрус выяснил, что по ночам Дылда расхаживал только с наступлением полнолуния. Падал с постели на пол и начинал нарезать круги, приговаривая: «Где ты, Вальдемар? Где ты?!» Наутро он ничего не помнил из ночных бдений.

Чтобы спать спокойно, Эдик прикупил у охранников наручники и пристегивал в полнолуние своего помощника к кровати. Правда, у него не было уверенности, что если великан захочет освободиться, наручники его удержат. Слишком тоненькими выглядели браслеты на толстых, могучих руках.

Были в поведении Дылды и другие странности. Время от времени он испытывал приступы паники и тогда начинал причитать, как маленький, забивался в угол и орал: «Уйдите все от меня, уйдите!» В такие моменты его лучше было оставить в одиночестве. Однажды один из охранников — новичок на астероиде — как-то раз попытался помочь громиле, подбежал, начал говорить какие-то добрые слова, но получил пудовым кулаком в лоб и рухнул без сознания. Так его без сознания и выслали с астероида 1313 по личному указанию коменданта Козлова. «У нас тут слюнтяям делать нечего! — разорялся он, положив в карман полторы тысячи рублей. — У нас тут контингент какой?! Воры-рецидивисты! Насильники и убийцы!»

Зато в те моменты, когда в небе не стояла полная луна и паника не одолевала воспаленный мозг Дылды, он был прямо-таки золотым работником. И жалованья с благодетеля не брал. Довольствовался малым: едой и игрушками из секс-шопов, которые Эдик доставал ему через охранников.

— А ведь Пряника будут переводить в четвертый! — вспомнил вдруг Рука. — Это плохо… Там его не навестишь. Значит, долг придется ждать и ждать… Но через него можно передать что-нибудь Седому. Так, Дылда?

Здоровяк пыхтел наверху, забавляясь со своей куклой.

— Нет, не так, Цитрус, — ответил за него сам себе Эдик. — Что с ним передашь, с этим Пряником?

Что-нибудь съестное он сожрет по дороге. Деньги ему доверять совсем уж глупо — он и так мне сколько должен. Стало быть, и трясти его без толку. Эх, нигде не обойтись без риска и расходов. Вот ведь беспредельщик этот Пряник! Сам Седой для него не авторитет! Ну ничего, в четвертом бараке поймет что к чему…

Система распределения косков по баракам отличалась своеобразным изяществом. Третий барак предназначался для сомнительных типов, инвалидов, буйнопомешанных, тех, чей статус не вполне был ясен тюремному начальству. Он по праву считался самым гнусным местом в колонии — здесь могли покалечить, а то и убить, и списать всё на какого-нибудь сумасшедшего. Из третьего барака вполне можно было «выписаться» и другим способом — согласиться работать на руднике. В этом случае «работягу» переводили в первый или второй барак, ему становилась доступна лавка с талонами. Только вот приходилось вкалывать по десять часов в золотой шахте, глотая гранитную пыль. Некоторых косков отправляли в первый и второй барак сразу — смотря по статье и характеристикам. Но и оттуда запросто могли переместить в третий, а то и в четвертый барак.

Четвертый барак отличался усиленным режимом. Охраны здесь числилось едва ли не больше, чем косков. И то дело — охранникам ведь нужно сменяться три раза в день, а коски сидят в бараке постоянно. Комендант Козлов, конечно, сделал бы все бараки по образцу четвертого, да тюремщиков не хватало, и работать кому-то нужно было, и присматривать за работягами. Колония у Бетельгейзе и так постоянно не выполняла план по добыче золота…

Наконец, пятый барак был для косков, отказавшихся работать, но соблюдающих режим, не бунтующих против начальства. Порядок они здесь поддерживали сами. Для кого-то пятый барак был хорош, для кого-то — не очень. Отсюда перевестись в первый или второй было затруднительно. Надоест какому-то работяге гнуть спину на тюремного авторитета, захочет он работать в шахте и жить по тюремному уставу, подаст прошение — а утром найдут его с перерезанным горлом. Так что и пятый барак был вовсе не сахарным.

Ну а в шестой, лазаретный, лучше было не попадать. Потому что именно там водились клопы и всякие глюмзии, а также доживали свой короткий век коски, больные неизлечимыми инфекционными заболеваниями.

Дылда наверху заорал в экстазе.

— Чтоб ты сдох, — мягко проговорил Эдик. — Кролик чертов… И почему не я давал тебе погоняло? Я бы непременно назвал тебя Кроликом.

— Что ты говоришь, Рука? — отдуваясь, спросил Дылда.

— Говорю — ты не устал?

— Нет, что ты… Я от моей лапочки не устаю. Только жрать хочется.

— Это не диво… Жрать тебе всегда хочется. Но не переживай — кажется, баланду несут.

В коридоре, действительно, слышались шаги.

— Кушать, кушать! — счастливо залепетал Дылда. — Как вовремя!

Но за открывшейся дверью оказался вовсе не разносчик баланды. Там стоял офицер с двумя охранниками.

— Цитрус, на выход, — сквозь зубы процедил он. - Деньги не забудь захватить.

— Деньги, конечно. Разве можно здесь оставить деньги? — пробормотал Эдик. — Свои не украдут, а вот надзиратели в матрасах пошарить любят… Только и смотри…

На самом деле, конечно, у Эдика имелись тайники разных местах — и в камере, и в пещере, где коски гуляли. С собой носить двадцать тысяч наличными в не самых крупных купюрах было бы затруднительно.

— Поторапливайся!

— Спешу, даже падаю! Не наседайте на инвалида!

Эдвард поднялся с койки, побрел по коридору. Эх, хоть и спрятал пять тысяч, три — всё равно много. Отберет Козлов. Душа чувствовала, что отберет.

Начальник тюрьмы встретил Эдика в приподнятом настроении.

— Принес денежки? — поинтересовался он.

Эдик тоскливо огляделся. Кабинет начальника колонии отличался такой же бросающейся в глаза мрачностью, как и он сам. Черный пластик на стенах, тусклые светодиоды, мощная, напоминающая прожектор настольная лампа, которую при желании можно было повернуть прямо в лицо собеседника. Никакого тебе аквариума с экзотическими рыбками, телевизионной панели во всю стену, какими любили украшать свои кабинеты полицейские чины. Только несколько монохромных мониторов слежения. Мебель простая, пластиковая, тоже черного цвета. Синтетический палас на полу. Словно и не кабинет начальника колонии, а помещение для общения с дефективной молодежью при полицейском участке.

«На первый взгляд, Козлов только и делает, что вкалывает, — подумал Эдик. — Тоже мне скромник. Не надо ему, видите ли, никаких особых благ. А сам, вместо того чтобы заниматься своей непосредственной работой — следить за вертухаями и косками — качает денежки. Колония для него — прибыльное предприятие, призванное обеспечить безбедную старость. Кабинет задуман таким специально, чтобы продемонстрировать высшим чинам, наблюдающим его по видеофону и во время ревизий, что Козлов — человек бескорыстный, преданный своему делу. Отдыхает он, разумеется, в каком-нибудь другом месте. Например, в тропическом поясе Баранбау. Там у него, скорее всего и особняк нехилый построен, и яхта не из дешевых имеется. Ну, может, и не особняк, а так — небольшой уютный домик на морском берегу. И реактивный катер.»

— Двести сорок восемь рублей, как мы и договаривались, — объявил Цитрус, вынимая из кармана купюры.

— Что это за сумма? — нахмурился Козлов.

— Восемьдесят процентов от моего дохода…

— Всего ты, стало быть, заработал за эту неделю триста десять рублей? — со скоростью калькулятора на «вечных» плутониевых батарейках высчитал Козлов.

— Именно так. Триста девять, если быть точным. Я округлил.

— Вот и хорошо. Отношения наши тоже нужно округлить, Цитрус.

— Это как? — испугался Эдик.

— А так, — нахмурился Козлов, доставая из-под стола резиновую дубинку и помахивая ею в воздухе. — Заплатишь за два месяца вперед. Мне деньги нужны. Сколько это будет? Двести сорок восемь, да на девять недель…

— Почему на девять?

— Потому что в двух месяцах и есть почти девять недель! — рявкнул Козлов. — Не перебивай меня! Стало быть, двести сорок восемь умножить на девять — итого две тысячи двести тридцать два рубля. Ты еще и в прибыли останешься, Цитрус! Если заработаешь больше, всё тебе пойдет!

— Но у меня нет столько денег! — взвыл Эдик.

Козлов, казалось, даже не давал никакой команды, но из-за ширмы появились два дюжих охранника. Они схватили коска за ноги и перевернули вниз головой.

— Пытки запрещены! Я буду жаловаться! У вас в кабинете установлена прокурорская камера слежения! — завизжал Эдвард.

— Делать прокурору больше нечего — наблюдать за мной круглыми сутками. Особенно после того, как в Аслскую колонию у Ригеля назначили начальницей такую цыпочку. Ты капитана второго ранга Полякову не видел, Цитрус… А вот прокурор с нее глаз не сводит. За мной с камеры посмотрят, только если ты подашь жалобу, — усмехнулся Козлов. — А жалобу ты не подашь. Молча отстегнешь мне денежки и пойдешь работать дальше. А за твою щедрость получат награду другие коски — я на день пущу на астероид подпольных торовцев!

— Нет. Я подам жалобу, если вы станете меня бить!

— Да ну… Если мы начнем тебя бить по-настоящему, ты проглотишь язык и уже никогда ничего никому не расскажешь. А если не проглотишь — поймешь, что лучше не портить отношения с теми, кто стоит выше тебя на социальной лестнице. Я вот стою выше. И даже хочу немного подтянуть тебя. Позволить подняться на пару замшелых, скользких, политых помоями ступенек на самом низу… Дать тебе заработать денег.

«С чего такая щедрость? — промелькнула в мозгу Цитруса паническая мысль. — Доброта по отношению к коскам… Вольные торговцы — это совсем нехорошо. Повысятся денежные котировки. Ставки упадут. Да и Тушканчику будет не так просто спекулировать тем, что я вымениваю у охранников…»

Между тем один из тюремщиков, продолжая одной рукой держать его за ногу, другой обшарил карманы и предъявил Козлову пачку купюр. Начальник тюрьмы схватил находку своего подчиненного, на глаз оценил сумму и прошипел:

— Стало быть, нет денег?! Хорошо ловчишь, Цитрус! А я-то думал со снисхождением к тебе отнестись!

— Это всё, что у меня есть, — прохрипел Эдик. — Всё, что я заработал в своей никчемной жизни!

— Конечно, всё… Тут тысячи три. А ты мне компостируешь мозги уже несколько месяцев. Рассказываешь, как тяжело тебе живется. Вот переведу тебя на порожняк, в общую камеру — посмотрим, как взвоешь на питательных пайках и баланде!

— Возьмите всё, — скорбно согласился Цитрус. Охранники, наконец, вернули его в нормальное положение — то есть поставили на ноги, — но вряд ли это сулило ему что-то хорошее.

— Возьму непременно, — кивнул Козлов. — Рассказывай, где еще заныкал денежки? Ведь не всю же наличность ты с собой в карманах таскаешь! Никогда в это не поверю!

— Всю!

— Признавайся!

— Больше денег нет! — объявил Эдик. — Ни копейки! Всё, что нажито непосильным трудом, скоплено на свободе, завещано покойными друзьями, здесь…

— Ах, нет у тебя ничего… Стукалов, дай-ка ему по почкам. Легонько так, но чувствительно. Как ты умеешь.

Охранник помял дубинку в кулаках и засветил Цитрусу по спине. Тот только хрюкнул сдавленно и упал на пол.

— Понравилось? — поинтересовался начальник колонии. — Так как насчет денег?

— Нет денег! — прохрипел Эдик с пола. — Нету, и всё! А если ты меня убьешь, совсем ничего не получишь.

— Кто тут говорит об убийстве? — удивился Козлов. — Я просто хочу тебе разумности добавить. И язык чуть укоротить не помешает. Есть у меня подозрение, что ты меня обманываешь, Цитрус. Даже не подозрение, а почти твердая уверенность. Подтвержденная показаниями свидетелей. Вот так-то.

— Нет, я всё отдал, что обещал. И что вы требовали.

— Стукалов…

Сапог охранника врезался Эдику в солнечное сплетение. От резкой боли он не смог даже закричать, только охнул приглушенно. В глазах у него сразу померкло. Показалось, что на мгновение даже потерял сознание. А когда очнулся, увидел перед собой злую физиономию Козлова.

— Ну что ты, как баран, упираешься?! — сказал он. — Я ж с тобой по-хорошему. Мы тебя и не пытаем почти. Так, прессуем влегкую. А ты уперся, как баран.

— Как козел, — пробормотал Эдик.

— Что?! — не расслышал начальник колонии.

— Уперся, как козел.

— Ах, ты так, — рассердился Козлов, уловив в заявлении строптивого коска нехороший намек, вырвал у одного из охранников дубинку и врезал Эдику по коленям. — Последний раз спрашиваю — отдашь деньги или нет?

— Нет у меня денег! — заорал, корчась от боли Цитрус. — Всё отняли!

— А если подумать?

— Нет денег! Нет денег! Нет денег!

— Стойкий, — расстроился Козлов. — Хоть и псих. Чего орешь-то? Ну, нет — так нет. Ладно, иди тогда. Раз у тебя больше ничего нет. Но я за тобой послежу, конечно, режим тебе усилю слегка. А там и до четвертого барака недалеко. Я бы подумал на твоем месте, Цитрус.

— Конечно, я подумаю! Как же не подумать? Что мне остается, кроме как думать днями и ночами?

Тяжело дыша, Эдик сидел у стены и не двигался. Никак не мог поверить, что его отпускают. Всё казалось, что это очередная злая шутка Козлова, и пытки сейчас продолжатся.

— Сам посуди, что с тобой поделаешь, раз у тебя больше ничего нет, — начальник колонии пожал плечами, обращаясь, видимо, прямо к прокурорским камерам слежения, — не убивать же тебя, в самом деле. Правда, парни?

Он обернулся к охранникам. Те угрюмо молчали. По всему было видно, что против того, чтобы прикончить заключенного, они ничего не имеют.

— Это не наши методы, — сказал Козлов и погрозил им пальцем. — Проводите его. Да поаккуратнее. Он у нас заключенный ценный. Встал уже на путь исправления. Скоро совсем исправится. Станет бедным и честным. Как мы сами.

Цитрус попытался подняться, но не смог, болели отбитые колени.

— Да помогите же ему, — рассердился начальник колонии, — что встали, как бараны… — Он осекся, угрюмо глянул на заключенного. — В общем, в камеру его. Пусть там полежит, подумает, как обещал. Так, Цитрус?

— Подумать никому не помешает, — покорно откликнулся Эдик.

— Это ты на что намекаешь, стервец? — Козлов погрозил заключенному дубинкой, которую по-прежнему сжимал в кулаке. — Гляди у меня. Я к тебе добрый-добрый. Но могу и разозлиться. И тогда держись у меня! Перейдешь на порожняк, в общую камеру. Сухие пайки за счастье посчитаешь…

Вечером возле камеры Цитруса объявился незнакомый коск, явно не из третьего барака. Пришел по коридору в сопровождении охранника и деликатно постучал в решетку.

— Не хрена тут стучать! — рыкнул охранник. — Входи, раз привели! И будь как дома.

— С какой это стати? — возмутился Цитрус. — В моей камере, и как дома?

— Будет теперь у вас жить, — объяснил тюремщик. — Камера-то четырехместная. А вы тут вдвоем. Вот, стало быть, принимайте пополнение.

— Угу, — буркнул Эдик. — Ладно. Ясно. Разберемся.

Незнакомый коск присел на пустующие нары, оглядел убранство камеры: гобелен лемурийской работы на стене, покрытый настоящей льняной скатертью столик, нары с шерстяными одеялами. Дылда храпел наверху в обнимку со своей резиновой девушкой.

Цитрус вперил негодующий взгляд в гостя.

— Могу я поговорить с Рукой? — осведомился тот.

— Тебе что, приглашение требуется? — Цитрус смерил его подозрительным взглядом. Подумал, не разбудить ли на всякий случай Дылду.

— Просто я не знаю, кто из вас Рука.

— То есть не видишь, что у меня вместо руки протез? Или думаешь, что я — тот громила наверху? А то и вовсе резиновая баба?

— Так она резиновая? — вздохнул коск. — Надо же, а дышит совсем как настоящая.

— Дышит? — обалдел Цитрус. — Ну, может, и дышит. А скорее это Дылда за нее дышит. Он без нее уже и дышать не может. Да… Так о чем ты хотел со мной поговорить?

Коск помялся немного, еще раз обшарил глазами комнату.

— Я тебя слушаю! — подбодрил его Эдик.

— Буду с тобой абсолютно честен, — сообщил гость и скорчил такую рожу, что всякому, кто это видел, немедленно должно было стать ясно — честность ему глубоко отвратительна. — Мне за твою голову Рука, предложили немного денежек.

— Совсем немного, судя по всему? — деловито поинтересовался Цитрус, поняв, к чему тот клонит.

— Я человек скромный, — сообщил коск, — мне главное, чтобы всё по справедливости было.

— Я и сам такой, — заверил его Эдик. — Скромность у меня буквально отовсюду прет. И на лбу написана. Кто увидит меня, сразу думает: вот идет скромняга Цитрус! Поэтому я и удивился, что ты не узнал меня сразу.

— А к справедливости в финансовых вопросах я отношусь особенно щепетильно, — продолжил гость, которого разговорчивость Эдика ничуть не смутила. Не иначе, был о ней наслышан.

— Похвально, — одобрил Цитрус, прикидывая, сколько денег запросит этот странный коск за то, что не стал его убивать. — Мы с тобой, наверное, имеем несколько схожих черт. Меня многие называют светочем справедливости. Вот, скажем, знаешь Пряника? Каждый день от счастья вопит, что еще жив. А почему он жив? Потому что я строг, но справедлив…

— Ты не смотри, что сейчас я такой, — продолжал коск, почти не обращая внимания на то, что говорит одновременно с Цитрусом, — я до того, как сюда попал, бухгалтером был.

— Да, выглядишь ты отвратно, — согласился Эдик. — Наверное, скромность и справедливость — единственные наши общие черты.

— Но нам придется с тобой решить кое-какие вопросы.

Цитрус начал нервничать. Да, сам он очень любил почесать языком, но совсем не любил, когда языком чесали другие. Немедленно начинал волноваться, чувствуя какой-то подвох. Как известно, большинство аферистов очень разговорчивые люди. Этот бывший бухгалтер на афериста, конечно, походил мало, зато он походил на опасного психа, которому в голову может прийти всё, что угодно.

— К делу, мой друг, пожалуйста, к делу, — поторопил бухгалтера Цитрус. Он бы с удовольствием разбудил Дылду, но как это сделать? Здоровяк храпит себе наверху, его иногда по полчаса не добудишься. А тут только привстанешь — и дикий бухгалтер вгонит в сердце заточку. Нет, нужно быть спокойнее и стремиться к конструктивному диалогу! Даже с финансово щепетильными скромными сумасшедшими, стремящимися к справедливости, нужно разговаривать вежливо.

— Вот я и говорю дело, — проговорил тот, — когда мне денег за тебя предложили, я сразу понял, что это судьба.

— Что?! — насторожился Эдик еще больше.

— Я понял, что такой разумный и правильный человек, как Рука, сразу поймет, что Веня Прыщ ему пригодится. Тем более что Веня — не только бухгалтер. Веня много слышал, много знает. Без Вени тяжело будет, с такими-то деньжищами. О многих темных делишках, что тут будут в ближайшее время творяться, тебе бы следовало знать. Да уж. А я бы тебе всё рассказал.

Бывший бухгалтер почесал шею, и Цитрус сразу смекнул, почему его прозвали Прыщом — вся шея парня была покрыта крупными прыщами с белыми головками. Эдик понял, что такого отвратительного типа ему наблюдать еще не приходилось. Бородавочники и те на личину милее. А у этого — то ли глюмзии, то ли еще какая гадость. И поручают ему мокрые дела, скорее всего, потому, что уверены — этому-то точно терять нечего. А если твое дело труба, пойдешь на любое преступление, чтобы только продлить свое существование.

«Интересно, кто же подослал его ко мне, — подумал Эдик, — ишь, бухгалтер. Хитро придумано. Но нас таким не возьмешь. Только кто же всё-таки? Коски вряд ли. Скорее всего, Козлов. Решил выведать таким способом, сколько я на самом деле зашибаю. Бухгалтер?! Видали мы таких бухгалтеров. Да у него на лице написано, что он в школе никогда не учился. Но и на мокрушника не тянет. Скорее всего, какой-то аферюга средней руки».

— Ну, так как? — Прыщ переминался с ноги на ногу. — Берешь меня на работу, денежки считать?

Слово «денежки» он проговорил ласково, с такими мягкими интонациями, что прозвучало, как «денечки». Глаза его при этом маслено поблескивали, совсем, как у Дылды, когда тот впервые надул свою резиновую подружку. Или даже немного ярче.

— Дылда, — лениво позвал Эдик, словно бы и не замышлял ничего предосудительного.

— Да, босс, — великан, как это ни странно, тут же проснулся и свесился с верхней полки. Теперь опасаться было нечего.

— Стукни, пожалуйста, этому хмырю в табло. Только несильно.

— Что такое?! — вскричал Прыщ. — Я буду жаловаться!

— Кому ты будешь жаловаться?

— Начальству.

— Так ты подсадной? Таких здесь не любят, мой милый бухгалтер!

— Не любят! — подтвердил Дылда, меняя позу, и сверзился вниз.

Впрочем, дело свое он знал. Пока пребывал в полете, кулаком дотянулся до физиономии Прыща. Эффект от соприкосновения костяшек Дылды и мерзкой морды «бухгалтера» получился замечательный. Бедолага опрокинулся, врезался темечком в решетку и сполз по ней, пребывая в бессознательном состоянии.

— Опять переборщил, — с неудовольствием отметил Цитрус, — но вроде бы живой. И это хорошо. Приведи-ка его в чувство. Сейчас узнаем, что к чему.

Великан, кряхтя, поднялся с пола, ухватил Прыща за ноги, без видимых усилий поднял и принялся трясти. Через минуту тот уже хрипел и вопил не своим голосом, умоляя его простить за все подлости и гнусности, что он сотворил в своей никчемной жизни.

— Тяжело, — вздохнул Эдик, — кругом дебилы, стукачи и убийцы. Подонки, прикидывающиеся светочами справедливости и великими скромниками. Как в таких условиях развивать игорный бизнес? Ох, и тяжело… Кто тебя послал?

— Никто. Я сам пришел, — верещал Прыщ.

— Ты же только что говорил, что тебе меня заказали!

— Поднимал свой авторитет! Чтобы вы меня не обижали!

— Хорошенький способ!

— Да я вообще дурак! Но только в житейских вопросах! Деньги отлично считаю!

— Последний раз спрашиваю. Потом мочканем тебя ко всеобщему удовольствию. Кто тебя послал?

— Не знаю… А! А! Не надо меня трясти, пожалуйста… Хорошо… Хорошо. Козлов. Козлов меня послал. Дал задание выведать, сколько у тебя денег.

— Так я и думал, — пробормотал Эдик. — Козлов — незамысловатый человечек. Хоть бы подождал пару дней…

— У него не было времени!

— Нетерпение, стало быть, одолевает, — резюмировал Рука. — Отпускай, Дылда!

Великан разжал ладони, и Прыщ с громким стуком ткнулся в каменный пол головой. На этот раз в сознание его приводить не стали. Вызвали охранника, который долго ворчал, но всё же взял безвольное тело под мышки и потащил прочь. В шестой барак, должно быть. То есть сначала в санчасть при шестом бараке, а там уж — как повезет.

Цитрус сидел, пребывая в тяжких раздумьях. Что-то надо было срочно предпринять для спасения дела. Теперь понятно, что начальник колонии его в покое не оставит. Задумал вывернуть ему карманы полностью. Эдик решил навестить доктора Кондратьева, у которого давно уже не был. Доктор состоял связным между организацией мусонов на воле и профсоюзом косков. Об этом знали почти все, но при этом никто не предпринимал против Кондратьева никаких репрессивных мер. Слишком серьезным было влияние мусонов на воле и профсоюза косков здесь. Если бы кто-нибудь из администрации колонии попробовал подкопаться под доктора, на воле немедленно нажали бы на нужные рычаги, и он бы попросту полетел с работы. Коски тем более относились к доктору с уважением и пониманием.

С Цитрусом у Кондратьева установились доверительные и взаимовыгодные отношения. Он снабжал доктора деньгами, а тот его полезной информацией, прикрывал по возможности — любой нелегальный бизнес нуждается в солидной крыше. Одним начальником тюрьмы и воровским авторитетом здесь не обойдешься. Своих людей должно быть много.

«Надо обсудить с ним поведение Козлова, — размышлял Эдик, — что-то ему сильно захотелось моих денег. Всё это неспроста. Не иначе, здесь творится что-то, о чем я не имею представления».

Но так запросто к доктору с визитом не попадешь — солидный человек. Передав по тюремному телеграфу сообщение, Цитрус стал ждать ответа Кондратьева. Вскоре по трубам застучали — два длинных, один короткий. Можно идти. Осталось дождаться охранников, уже вызванных доктором.

Парочка недовольных вертухаев появилась спустя пять минут. Эдик сунул каждому через решетку пятирублевую купюру, после чего один из них отпер дверь. Цитрус захватил с собой бутылку дорогого коньяка, припасенного специально для такого случая, и в сопровождении охраны и верного Дылды направился к доктору. Без своего помощника он никуда не ходил — не то чтобы побаивался, скорее проявлял здоровую осмотрительность. Хотя в последнее время ему стало намного спокойнее, но беспредельщиков хватало.

Словно в подтверждение его мыслей, один из косков — рептилия — припал к решетке и зашептал:

— Рука, слышь, Рука, дай денежку! Дай, а то зарежу!

Дылда, не глядя, махнул кулаком, угодив рептилии точно в морду. Коск опрокинулся, растянулся вдоль нар, раздвоенный язык свесился из широкой пасти.

— Вот ведь беспредельщик беспонтовый, — Эдик с покачал головой. — Спрашивается, и зачем этой чешуйчатой морде деньги? Может, ему на свободу скоро? Подошел бы ко мне, попросил по-хорошему. А еще лучше — сыграл в моем казино… Вдруг бы ему улыбнулась бы удача?

Мысль об огромном сроке, который, даже если его сократят вдвое, закончится не раньше, чем через шестьдесят пять лет, угнетала Цитруса. Сократить-то его сократят — во всех ведомостях он числился, как образцовый каторжник, вот только на свободу он выйдет уже дряхлым стариком. И кому он там такой, спрашивается, нужен? А жить всю жизнь в неволе — это не для него. Были у Эдика честолюбивые планы — надеялся, что со временем сможет так развернуться, что просто купит себе свободу. Стоило досрочное освобождение, по слухам, целое состояние. Да и сама возможность купить свободу может оказаться слухом.

Из родного третьего барака, огромного алюминиевого ангара, через шлюзовые ворота вышли в пещеру. Сразу стало холоднее, почувствовался недостаток кислорода. Да уж, а люди в этих шахтах вкалывают! Хорошо, что мощный силовой генератор, установленный в самом центре астероида, создает почти нормальную силу тяжести!

До лазарета в шестом бараке топать было с полкилометра. Охранники обычно рассекали по туннелям на двухместных электромобилях. Но четверо в электромобиль не влезут, да и не положено — считается, что коски, для повышения тонуса, должны перемещаться везде только пешком. И так много сидят.

Туннель между пещерами, в которых размещались бараки, плавно петлял, следуя давно выработанной золотой жиле. Эдвард задумчиво брел, вглядываясь в сверкающие под светом фонарей блестки на стенах. Достал из кармана наушники, включил плеер.

Если будешь воровать,
станет нарами кровать,
будешь лысый и больной,
астероид дом родной.

Идти под бодрый мотив стало веселее. Хотя слова Цитруса не радовали, напоминая о его злой доле.

Когда от недостатка воздуха Эдик и Дылда уже начали задыхаться (охранники предусмотрительно достали из заплечных сумок кислородные маски, которыми и не подумали поделиться с конвоируемыми), показались огромные белые ворота лазаретного барака. В них вполне мог пройти орбитальный челнок. Именно с таким расчетом ворота и делались — для эвакуации с максимальным комфортом больных охранников и привилегированных заключенных. Правда, за время отсидки Эдика еще ни одного коска не увозили из колонии на челноке. Зато местное кладбище пополнилось четырьмя могилами. Каждому коску полагалось чалить полный срок, после чего уже его останки могли забирать родственники — если они в этом очень нуждались.

— Может, док оставит вас на ночь? — с надеждой поинтересовался охранник, которому не улыбалось конвоировать косков обратно в третий барак.

— Там много свободных камер, — подтвердил втором.

— Ага, тех, что остались от инфекционных больных, — кивнул Эдик. — Вы уж лучше отдохните там , ребята, перед тем как вести нас обратно. Только не дышите в нашу сторону. И не снимайте своих масок. Впрочем, я не знаю, как пойдут дела с доком. Не от меня это зависит.

— Ясно, — буркнул один из охранников. Грубить не стал — пять рублей сделали его вежливым и обходительным.

Кондратьев встретил косков сразу после шлюза, отпустил охранников.

— Свободны, ребята. Мы поладим с пациентами, они ведь не станут на меня бросаться? — доктор хихикнул — в том, что ему ничего не угрожало, он был уверен.

— Здравствуйте, Матвей Игнатьевич, — вежливо склонил перед эскулапом голову Цитрус.

— Привет, док, — буркнул Дылда, что было для него высшим проявлением вежливости.

— Привет, здоровяк, — улыбнулся доктор. Седина блеснула в ровном проборе прически. — У меня в лаборантской есть большая пачка печенья. Пойдем, ты сможешь пожевать! И запить сладким чайком.

Дылда даже затрясся.

— Люблю я вас, док!

— Люби уж лучше свою резиновую подружку. Что ж ты ее с собой не взял? Не боишься, что в твое отсутствие ее кто-то обидит? Она ведь и защитить себя толком не может.

Дылда помрачнел.

— Вы думаете, могут?

— Надеюсь, всё обойдется, — Кондратьев улыбнулся, радуясь, что ему удалось посеять в душе великана сомнения. Характер доктора отличался патологической пакостливостью. — Чем хороша твоя подруга — никому не откажет. Но ей ведь это в радость, правда?

Дылда помрачнел еще больше.

— А ты займись печеньем. Мы с твоим грамотным другом переговорим наедине.

Кабинет тюремного врача представлял собой любопытное зрелище. В первую очередь любому посетителю в глаза бросались три скелета. Один из них принадлежал человеку. Клыки и вытянутый череп другого указывали на то, что при жизни скелет принадлежал рангуну. А третий, маленький, похоже, подарил науке таргириец. Ребра этого скелета были покрыты множеством мелких дырочек.

— Глюмзии поработали, — охотно объяснял посетителям Кондратьев. — Очень любопытный экземпляр! Сам кости вываривал, сам скелет собирал… Ручная работа!

Помимо скелетов, в кабинете имелся огромный стол, диван и два кресла, стеклянный шкаф с инфокристаллами, медицинским оборудованием и даже с бумажными книгами. Между креслами стоял небольшой журнальный столик.

Доктор указал Руке на одно из кресел, сам уселся в другое. Эдик достал из-под робы бутылку коньяка, водрузил ее на столик.

— У меня как раз лимончик есть, — обрадовался Кондратьев. — Клонированный, правда. Но по вкусу — будто только с дерева. Только сомневаюсь я, Эдвард, что коньячок твой настоящий. Разве же здесь можно купить настоящий дербентский коньяк? Французский — я бы еще мог поверить… «Метаксу» там греческую… А вот чтобы «Дербент»… Где брал?

— Охранники от контрабандистов подогнали.

— Ну, от контрабандистов — может быть. Левая партия, — предположил доктор. — Сейчас попробуем, выясним.

Эдвард скрутил пробку, разлил коньяк в широкие бокалы. Доктор порезал желтый, слегка отдаюший машинным маслом лимон. Выпили.

— А что же, похож коньячок на настоящий, — заключил Кондратьев.

— Да и ваш лимон ничего… Даже лимоном пахнет — если о машинном масле забыть.

— Что ты хочешь? Привкус клонатора у продуктов отбить трудно.

— Да, тяжело…

— Умеешь ты устраиваться, Цитрус! — благодушно сообщил Кондратьев после второй рюмки. — Но ты ведь не просто угостить меня пришел, зная мою искреннюю любовь к хорошему коньячку! Наверняка узнать что-то хочешь?

— Узнать? — насторожился Цитрус. — А почему вы думаете, Матвей Игнатьевич, что я хочу узнать? Может, у меня просьба какая есть? Или заказ? Письмо на волю?

Доктор хихикнул.

— Нет, ты хочешь именно узнать, и я даже в курсе того, что именно тебя интересует. Мне и самому это очень любопытственно.

— Так рассказывайте! За мной не заржавеет. — Кондратьев вздохнул.

— Я ведь и сам не знаю, Эдик, кто будет новым начальником колонии.

Рука едва удержал готовящуюся упасть челюсть на месте. Но недаром он долгие годы практиковался в покерном блефе — на внезапное известие о том, что Козлова убирают с должности начальника колонии, внешне никак не отреагировал. Помолчав немного, спросил:

— И предположений никаких нет? То есть, я хочу сказать, вам, Матвей Игнатьевич, обычно всё известно. Ваша посвященность поражает даже самых непросвещенных. И я…

— Стоп, — сказал Кондратьев, осознав, что болтливого Эдика снова понесло. — Предположения у меня есть. Знаю даже две самые вероятные кандидатуры. Генерал Солодухин и полковник Мюллер.

— Кто же из них лучше?

— Солодухин — милейший человек. Я работал с ним в секторе Арктура, когда только начинал карьеру. Он и торговлю разрешит, и каторжников притеснять сильно не будет. Одно обидно — его всё же собираются спровадить на пенсию. А Мюллера продвигают из самого министерства юстиции. Связи у него там большие. Он может добиться увеличения контингента охраны — и тогда уж так гайки закрутит, что всем четвертый барак сказкой покажется.

— Доктор, — в комнату ворвался Дылда с пачкой печенья в руке, — его кушать нельзя. Я чуть зубы себе не поломал!

— Да?! — искренне развеселился Матвей Игнатьевич. — Забыл предупредить. Оно не совсем свежее. Ладно, душа моя, поройся в шкафчике. Там найдешь пару пряников. Привезли прямиком из Тулы.

— А они это… Ну, в смысле, нормальные? Вкусные? Мягкие?

— Конечно, нормальные, — возмутился Кондратьев, — иди-иди, дай нам дела обсудить.

— С этим Мюллером вы незнакомы? — поинтересовался Рука.

— Нет, с Мюллером я лично не знаком. Более того, с ним не знакомы и другие значимые люди. Причем не знакомы по принципиальным соображениям. И руки ему при встрече не подают… Кстати, как новое приобретение? — Кондратьев покосился на протез. — Удачная модель?

— Нет, — помрачнел Цитрус. — Совсем не умеют делать.

— Ясно, ясно. Я, кажется, уже говорил тебе. И говорю снова. Есть один экспериментальный образец. Лучшие умы нашей организации занимались разработкой.

«Опять начнет намекать на недоступный мне протез, — подумал Эдик, — ну что за мерзкий характер у человека?»

— Но, Эдик, условия остаются всё те же…

— Я помню, — процедил Цитрус сквозь зубы.

— Ну да, они хотят, чтобы человек, который его получит, обладал отличной физической формой и был на свободе. Так что выбить его для заключенного не в моих силах. Уж извини, — Кондратьев откинулся в кресле, наблюдая за реакцией собеседника.

— Как-нибудь обойдусь, — пробормотал Эдик. Ссориться с доктором было чистым безумием. Без его поддержки гораздо сложнее станет вести дела. Приходилось мириться с гадким характером Кондратьева. — Вернемся к Мюллеру, — попросил Цитрус.

— Так вот, этот самый Мюллер, судя по всему, не уважает никого и ничего. К мусонам он относится отвратительно и даже назвал однажды нашу организацию «гнездом экстремизма». В общем, он — мелкая сошка в масштабе организации. Его никто не принимает всерьез. Но для нас с тобой — фигура значимая. И есть у него кое-какие сторонники. К сожалению. Нам придется принимать в расчет его политические взгляды и загадывать наперед, что он может предпринять. Я продумал все в деталях. Если на пост начальника колонии назначают Мюллера, наши действия в этом случае…

За дверью послышался кашель и громкое фырканье, как будто в лаборатории скрывалась лошадь. Эти звуки доктор Кондратьев встретил радостным смехом.

— Тульский завод горьких пряников, — пояснил он, стирая слезы радости, — прямиком к бородавчанскому столу. Мне друзья подарили. Думали, я тут же наброшусь на угощения. Да ведь я, в отличие от твоего друга, читать умею! Ха-ха-ха!

Голова Дылды появилась в дверном проеме.

— Они… они…

— Знаю, знаю, мой необразованный приятель! Прянички на любителя, прямо скажем! А разве ты не из таких любителей?

— Я и перец как-то не очень, — пробормотал Дылда. — А тут, кажется, полынь добавлена.

— И полынь, и много чего еще. Специальные бородавчанские травки. Извини, но больше у меня для тебя ничего нет. Посиди там тихонько, пока мы говорим. Хорошо? Только ничего не трогай. А то у тебя ручищи вон какие. Сломаешь ненароком. И тогда мне придется тебя убить. Ввести смертельную дозу цианида. Или заразить какой-нибудь не очень хорошей болезнью. — Кондратьев хохотнул. — Понял?

— Ладно я водички попью, — пробурчал Дылда, и скрылся.

— Так вот, — продолжил доктор, — на чем я остановился?

— Наши действия в этом случае, — напомнил Эдик.

— Ах да, наши действия в этом случае такие. Посмотрим для начала, как именно будут развиваться события. Что предпримет Мюллер. Станет ли он сотрудничать, принимать в расчет мои связи на воле. Ну, это я о себе. Тебе-то, Цитрус, надеяться особенно не на что.

— Почему?

— Да потому, что ворье Мюллер не любит всей душой. А люди с фамилией «Цитрус», как мне кажется, вызывают у него стойкую антипатию!

— Вы шутите? — удивился Эдик.

— Отнюдь! У него весьма своеобразные взгляды на жизнь и на общество… Впрочем, скоро мы всё увидим. Выясним, как будет действовать этот Мюллер. Начнет ли он наводить собственные порядки, закручивать гайки. Кое-где их и надо закрутить. А кое-где — ослабить. Если мы не найдем взаимопонимания, придется действовать жестче. Сил у меня достанет, уверяю тебя… Можно задать тебе бестактный вопрос?

— Какой? — насторожился Цитрус.

— Как ты с таким уродливым протезом себя ощущаешь? То есть я хочу сказать, он же отвратителен.

— Не так уж он и отвратителен…

— Да? Ясно. Ну на вкус и цвет, как говорится. Мне просто подумалось — такой продвинутый парень, и такой отвратный протез….

— Клонированная рука была бы, конечно, лучше.

— Ну да, ну да… Ладно, что там еще у тебя?

— Да, в общем-то, ничего. Теперь ничего. — Так и подмывало рассказать Кондратьеву какую-нибудь неправдоподобную историю, но Эдвард сдерживался. Знал, что болтовни тот не любит. Не выдержал всё-таки: — Я не рассказывал вам, как я руку потерял?

— Слышал, что-то на пересылке приключилось.

— Это неправда, — крутанул головой Эдвард и поделился: — Я тайный участник боевых отрядов мусонов. Потерял руку во время столкновений с властями.

— Да ну, — доктор смерил его подозрительным взглядом.

— Именно. В меня попали из зенитного орудия, стреляющего бубликоподобными снарядами. Секретная разработка архангельского металлургического завода.

— Бубликоподобными, значит, — Кондратьев нахмурился, — если говорить по-русски, то бублик — это тор. Хотя нет… Как раз-таки «тор» по-русски — бублик. Тороид ведь не русское слово… Запутал ты меня! Знаешь что, катись отсюда, пока я тебя не вышвырнул. Дела с тобой делать приятно и полезно, но долго выносить тебя совершенно невозможно. Иди отсюда! И громилу своего забери…

Доктор нажал кнопку, встроенную в ручку кресла.

— Отведите их обратно, — попросил охрану.

Козлов исчез внезапно. Эдик ожидал, что перед отъездом начальник колонии попытается выбить у него еще денег, но, к его удивлению, тот оставил воротилу игорного бизнеса в покое. Должно быть, дела у него шли не очень хорошо, раз он вылетел первым же транспортником, направляющимся за новой партией каторжников. Поговаривали, что Козлова не просто перевели на другую работу, что ему шьют дело за взяточничество и произвол.

— Вот бы его к нам, — услышал Цитрус на прогулке от одного из косков. Тот с самым мечтательным видом поглаживал костяшки внушительных кулаков.

Новый начальник колонии прибыл через два дня после отставки Козлова. Дела ему передавали помощники. По астероиду сразу поползли слухи. Коски обсуждал и между собой, что за человек Мюллер, интересовались его биографией, строили предположения, чего от него можно ожидать. Многие надеялись на смягчение режима. В немецкой фамилии нового начальника им чудился переход к четкому порядку в делах, введение свободной торговли, отмена ненавистных талонов. Других, напротив, пугало немецкое происхождение начальника колонии — будет, дескать, прививать военную дисциплину и замуштрует каторжников до смерти.

Правы оказались последние. Карл Францевич Мюллер происходил с планеты Дойчлэнд, где немцы обосновались после их массовой эмиграции с Земли, вызванной взрывом Мюнхенского термоядерного реактора. Дойчлэнд же они заселили целиком — галактическое сообщество выделило эту планету специально для беженцев и предоставило немецким поселенцам самые обширные льготы. Но обида на тех, кто остался на Земле у выходцев с Дойчлэнда всё же осталась. И Мюллер прямо-таки ненавидел всех, кто родился в Солнечной системе. Каким-то образом эта нелюбовь распространялась на представителей мусонства. Всем ведь известно, что родина мусонства — Земля, Марс и Венера, а также орбитальные города в поясе астероидов вокруг Солнца!

Как и большинство мужчин Дойчлэнда, Мюллер с ранних лет носил военную форму, став сначала членом Дойчлэндюгенда, а затем пополнив ряды германской армии. Специализацией Мюллера стала юриспруденция. Через десяток лет доброй службы канцлеру и планете он стал одним из немногих уроженцев Дойчлэнда принятых на работу в министерство юстиции Межгалактического сообщества.

Здесь он, однако, допустил несколько серьезных ошибок, продемонстрировав крутой нрав диктатора и манеры солдафона, но никак не умелого политика. К примеру, общеизвестный случай — во всеуслышание назвал нескольких высокопоставленных чиновников «мусонскими прихвостнями». Но не это было самым страшным. Резкие высказывания в адрес мусонов, каковыми, несомненно, и являлись вышеуказанные чинуши, ему, может быть, и простили бы, но он постоянно публично оскорблял жителей Солнечной системы, а с сотрудником министерства юстиции Радиком Плейшицем устроил отвратительную драку перед камерами трансгалактического канала «ТГП». Да потом еще поделился с репортерами, что, дескать, развелось носатых — так он и его соратники называли мусонов — шагу ступить некуда.

Назначение начальником колонии на астероид, проходящий по звездному реестру под номером 1313, стало для Мюллера ударом. Оно приближало его карьеру к полному и неминуемому краху. Мюллера отправляли в ссылку, спроваживали в такую дыру, откуда наверх, на вожделенные посты заместителя министра и министра юстиции никогда уже не вскарабкаться.

Глядя на окруженный силовым полем астероид 1313, Карл Францевич думал, как, в сущности, несправедлива к нему судьба. Он размышлял о том, что носатые оказались сильнее, раз смогли скинуть его. В этом крылась такая вопиющая неправильность, что Мюллер задыхался от гнева. Но он намеревался взять реванш: работать, работать и работать. Только так можно чего-то достичь! Обратить интриги врагов против них самих. Шагнуть через ступеньку по карьерной лестнице.

Оказавшись в своем кабинете, первым делом Мюллер потребовал реестр заключенных. Ему переслали файлы, и он занялся составлением списков неблагонадежных. Никуда не выходил. Завтрак, обед и ужин ему доставляли прямо в кабинет. Главное — заставить тунеядцев работать. А каким образом это сделать — будет видно.

Камеры слежения вели трансляцию круглосуточно. Распущенные Козловым охранники буквально на глазах у начальства брали взятки, спали на постах; крали золото из вагонеток, идущих с обогатительной фабрики. Мюллер бледнел, багровел, а потом начал удовлетворенно потирать руки. Похоже, нового начальника колонии здесь не принимают всерьез! Напрасно… Совсем напрасно!

Зеленовато-коричневая форма охранников вызвала у Мюллера омерзение. Не ясно, какому убогому портному пришел в голову такой дизайн, но ясно, что сам он это на себя не наденет. Мюллер извлек из чемодана аккуратно упакованный в портплед боевой мундир генерал-майора, привезенный им на планету, где располагалось министерство юстиции, с родного Дойчлэнда, а затем сюда — на проклятый астероид 1313. Так, и только так, должен выглядеть настоящий боевой генерал, каким он себя числил, хотя никогда не участвовал ни в одной военной операции, всю жизнь просидев в кабинетах и проторчав на трибунах торжественных парадов. Да и до генерала он пока не дослужился — только до полковника, но все еще впереди!

Вызвав по интергалактическому каналу своего покровителя, первого заместителя министра юстиции, он попросил прислать в систему Бетельгейзе два транспортника с людьми — кадровыми офицерами внутренних войск и новобранцами из училищ. Просьба его была немедленно выполнена — еще бы, ведь до него Козлов просил только денег на питание заключенных на оборудование, на строительство. И разворовывал их совместно с подрядчиками.

На следующий день после прибытия транспортников человек двадцать из прежнего тюремного начальства были уволены, половина из них — арестована.

— В этой колонии начинается новая эра, — усмехался в редкие усы Мюллер. — Дадим Галактике золота!

— Подъем, тунеядцы!

Пронзительный голос забирался под синтепоновые одеяла и холофайферовые подушки, которые некоторые коски предусмотрительно положили на головы — всё же звукоизоляция в бараках была неважной.

— С какой радости? Опять поверка? — подал голос из соседней камеры Тушканчик.

— Все на работу!

Цитрус усмехнулся, спустил ноги с койки. Дурачков гонят на работу. Нет, что и говорить, в положении инвалида всё же есть определенные преимущества. Вот сейчас новый начальник колонии будет напрягать диких косков третьего барака — но к нему ведь это не относится… Только бы не забрали Дылду. Что там взбредет в голову этому Мюллеру?

Дверь в камеру распахнулась.

— Вам требуется особое приглашение? — заорал незнакомый Эдику надзиратель. В руке его покачивалась электродубинка. — Быстро в коридор, строиться!

— Да ты что, друг? — вальяжно, не поднимаясь с кровати, спросил Рука. Он давно привык разговаривать с надзирателями чуть ли не свысока — нужно только совать им время от времени пятерку или десятку. — Я же инвалид. И друг мой, Дылда. Мы тут типа как на больничном.

С этими словами Эдвард полез механической рукой в карман, но достать оттуда какую-нибудь купюру ему было не суждено. Лицо надзирателя перекосилось, и он саданул по протезу электродубинкой.

Эффект был неожиданным и для Цитруса, и для тюремщика. В электрическом протезе под действием внешнего импульса произошло короткое замыкание. Рука распрямилась со скоростью пушечного ядра. Стальной кулак пролетел в сантиметре от внутренней стороны бедра Эдика, едва не задев весьма важные для каждого мужчины органы, насквозь пробил синтепоновый тюфяк и застрял в пружинной сетке матраца.

— Ты что дергаешься? — злобно поинтересовался тюремщик. — По голове дать?

— Не надо! Я уже иду! — пискнул Эдик, поняв, что с этим злобным типом лучше не спорить.

Надзиратель тем временем обрушился на Дылду. Поскольку великан продолжал сопеть в обнимку с резиновой девушкой, тюремщик приложил его дубинкой по спине. Потом еще раз.

Дылда изогнулся во сне, заорал, рухнул на пол, едва не сбив с ног отскочившего надзирателя. Но всё равно не проснулся.

— Ты убил его, парень, — скорбно проговорил Эдик. Он был уверен, что с Дылдой всё в полном порядке и небольшая встряска пойдет ему только на пользу. — Теперь ты пойдешь в седьмой барак — на «красную зону», — решил он попугать охранника.

— Собаке — собачья смерть, — равнодушно откликнулся тюремщик. — К тому же он, кажется, еще дышит! Встать, заключенный! На выход!

Дылда открыл мутные глаза. Коротко замахнулся чтобы ударить обидчика, но тот оказался на диво проворен — дубинка вновь пошла в ход, и Дылда безвольно обмяк на полу.

— Трое суток карцера, — объявил надзиратель. — После построения и рабочего дня.

— А если я дам вам пятьдесят рублей? — поинтересовался Эдвард.

— Засунь их себе… Словом, куда-нибудь засунь. В этой колонии начинается новый порядок!

— Поэтому вы заставите безрукого инвалида работать?

— Толкать тачку ты вполне сможешь. Это можно делать даже вообще без рук! На выход! Я и так потерял с вами много времени. Хорошо, камера последняя. А то огребли бы вы по десять суток карцера, подонки!

Эдик, наконец, вырвал застрявший кулак протеза из матраса и понуро побрел в коридор. Там уже колыхалась серая толпа невыспавшихся, избитых косков. Следом за Цитрусом, едва ли не на четвереньках, из камеры выполз Дылда.

— В карцере не будут кормить? — пристроившись за спиной Эдика, поинтересовался великан.

— И с куклой туда не пустят, — буркнул Цитрус. — Я постараюсь что-то придумать, Дылда.

Коски вяло переругивались и с подозрением поглядывали на новых охранников — не таких разъевшихся, как прежние, щуплых и быстрых. Лица многих из них были украшены шрамами, глаза смотрели зорко и зло.

Когда заключенные выстроились вдоль глухой стены барака, напротив дверей, ведущих в камеры, перед неровным колышущимся строем появился Мюллер в военной форме, в высокой фуражке.

— Все подонки сегодня же выходят на работу, — нарочито тихо проговорил он. — За неповиновение буду жестоко наказывать. За два месяца вы должны силами своего барака подготовить новую выработку для добычи золота. Когда первое золото пойдет заказчикам, вы начнете получать зарплату. Не раньше! Всё ясно?

— Не ясно! — заорал Башмак, только что прибывший с Беты Большого Пса бывалый коск. — Мне сказали, в третьем бараке работать не надо! Я — правильный вор! Работать не стану!

— Станешь, — мрачно заявил Мюллер.

— Пес легавый! Коски не сдаются! — начал орать Башмак.

Начальник колонии даже говорить ничего не стал — двое надзирателей подскочили к Башмаку, дубинками в считанные секунды уложили его на пол и принялись избивать ногами.

— В четвертый барак, на усиленный режим, — объявил Мюллер. — После десяти суток карцера. Еще вопросы?

— Администрация колонии не имеет права принуждать заключенных работать, — проблеял из задних рядов Рувим Бреерман, имеющий кличку Фраерман. — Согласно пролонгированным договоренностям Женевской конвенции две тысячи двадцать второго года.

— Грамотный? — нахмурился Мюллер. — Два шага вперед! Фамилия?

Рувим представился.

— Десять суток карцера Бреерману, — объявил начальник колонии. — Проверить его связи в колонии, подозреваю мусонский заговор!

По рядам заключенных пошел ропот. Но от Бреермана отшатнулись, будто от чумного.

— Я не нарушал режим! — попытался возразить Бреерман.

Удар электрошоковой дубинкой прервал его излияния.

— Все за кирки и лопаты! — объявил Мюллер. — Самые смышленые получат отбойные молотки! Вперед, отребье! Я научу вас свободу любить!

Увидеть родной изолятор им довелось только поздней ночью, когда завершился каторжный труд. Цитрус ввалился в камеру, придерживаясь за решетку, прошаркал к своей койке и бессильно упал на нее. Целый день он толкал тачку с рудой. Временами ему начинало казаться, что он вот-вот упадет от усталости, но потом откуда-то появлялись силы, и он продолжал толкать по слабо освещенному тоннелю ненавистную тачку. Дылде тоже пришлось несладко. Сначала он махал обычной киркой, но умудрился ее сломать. Тогда ему выдали кирку с железной рукоятью — старого образца, тяжелее обычной в несколько раз. Дылда попытался спорить, но получил несколько ударов дубинками и понял, что лучше молчать. К счастью, охранник забыл о том, что назначил Дылде трое суток карцера — слишком многие заключенные получили в течение рабочего дня сроки побольше…

И это было только началом. Их подняли ни свет ни заря после четырехчасового перерыва на сон и погнали на работу.

— А пожрать не дадут?! — поразился Дылда.

— Не знаю, — пробормотал Цитрус.

Следующие дни стали для них одним большим кошмаром. Настоящей каторгой.

Порядки, введенные на астероиде 1313 новым начальником колонии, поразили даже видавших виды косков. За малейший проступок каторжников жестоко били. На ночь сажали в холодный карцер, где ощущался острый недостаток кислорода, а днем гнали на работу наравне со всеми. Мюллер ввел телесные наказания — в частности, публичную порку.

Профсоюз косков, представители которого попытались возмущаться произволом властей, замолчал, казалось, навсегда. Разговор с активистами у Мюллера получился жесткий и очень короткий.

— Какой-такой профсоюз? — поинтересовался он. В течение одного дня были выявлены и схвачены все члены тюремного профсоюза. Всех их начальник колонии поставил на самые тяжелые работы. И сообщил им с садистской улыбкой, что если к концу месяца кто-то из них останется в живых и будет открывать рот, он его пристрелит лично.

— Правда, чудеса случаются редко, — сообщил Мюллер и погладил кобуру на боку. — Так что мой пистоль останется здесь.

Всюду ему мерещился мусонский заговор. Стало очевидно, что новый начальник имеет зуб на организацию мусонов. Он поручил своим людям немедленно выявить, кто еще из косков имеет какое-либо отношение к мусонам. Требовал немедленных результатов.

Начальники бараков вызывали к себе стукачей, чтобы те назвали им мусонских прихвостней. Стукачи пожимали плечами. С мусонами был связан только профсоюз косков. Остальные общались с ними постольку-поскольку. Вот доктор Кондратьев — тот да, действительно как-то связан с мусонами. Но доктор — не заключенный, а представитель администрации колонии.

В тот же день Мюллер навестил доктора Кондратьева. От предложенных печенья и пряников решительно отказался. Они имели длинную дискуссию за закрытыми дверями. Поговаривали, что крик стоял несусветный, потом якобы послышался звук оплеухи. Красный от гнева Мюллер выскочил из кабинета доктора и прорычал:

— Этот подлец вылетает сегодня же. Передайте стереограмму. Пусть пришлют другого врача. Лучше всего уроженца Дойчлэнда. Они надежнее.

Узнав, что Кондратьева выслали с астероида, Цитрус всерьез озадачился. Кто же теперь будет крышевать его бизнес? Впрочем, о бизнесе с недавних пор и речи не было. Подпольная лотерея, в которую втянуты были все бараки, как-то сама собой сошла на нет. Да и о какой лотерее может идти речь, если коски трудятся дни напролет, а ночью буквально валятся от усталости? Тут уже не до игр. Лишь бы выжить.

Свободная торговля также почти прекратилась. Еще можно было прикупить по случаю кусок хлеба и вареной колбасы, но цены взлетели в заоблачные выси. А кормить стали намного хуже. Мюллер словно специально делал всё, чтобы превратить заключенных в живые скелеты, уморить их голодом и непосильным трудом.

Финансовые запасы Цитруса таяли день ото дня. В основном, деньги прожирал Дылда. Есть он хотел постоянно. А стоило отказать ему, великан становился неуправляемым, начинал плакать и причитать:

— Ну, пожалуйста, Эдик, давай купим колбаски. Умоляю тебя, Эдичек, родной!

Ситуация на астероиде всё накалялась, становилась взрывоопасной. Озлобленные от голода каторжники вели себя всё агрессивнее и агрессивнее. Нередко случались драки с охранниками. Все они кончались карцером, но парочку заключенных в назидание другим попросту пристрелили — «при попытке к бегству».

«Этот Мюллер никогда не управлял колонией, — размышлял Цитрус, толкая тачку, — сидел себе в министерстве юстиции, протирал штаны. Наводит тут свои порядки, не знает, к чему это может привести».

Оставалось надеяться, что Мюллер опомнится и перейдет к более мягкой политике.

«Чудо, что он еще не додумался до изъятия средств, — думал Эдик. — А то ведь, если захочет узнать, кто из заключенных на астероиде жил лучше всех остальных, стукачи разом покажут на меня. У кого махровый халат и сигары, кто пил коньяк и шампанское по утрам, закусывая ананасами, и кто даже сейчас, в период всеобщего голода и холода, жует втихомолку консервированную вареную колбасу и краковские сосиски?»

Кондратьев перед вылетом передал записку. «Будет бунт, помяни мои слова. Если вдруг останешься в живых, прилетай на Луну Венеры». Записку требовалось немедленно уничтожить. Цитрус воровато огляделся — не смотрят ли на него охранники — скомкал записку и поспешно проглотил. Хорошо, что доктор писал ее на мягкой бумаге…

Короткий блаженный миг отдыха. Тачка уже на месте. Можно прислониться к стене и просто ждать, пока другие насыпают ее доверху.

— Слышишь, Рука, — обратился к нему небритый незнакомый коск, — меня Стира звать. Завтра будем охрану резать. Ты с нами, или как?

— Я?! — испугался Эдик.

— Ты, ты… Кто ж еще? Тебя сам Седой рекомендовал. Сказал, надежный человечек. Ну что встал, как истукан? Седой сказал, что в восточном забое коски нашли оружейный склад. Смекаешь, что к чему? Сможешь со своими тут побалакать… А ночью получите стволы. Понял?

— Хо-хорошо, — Цитрус снова стал заикаться. — Сегодня ночью?

— Нет, вчера. Сегодня, конечно.

— С-сделаю.

— Ну, давай, паря… Всё, полная! — выкрикнул он громко, так чтобы слышал маячащий неподалеку охранник.

И Эдик потащил тачку, стремительно соображая как бы получше организовать раздачу оружия среди тех, кто живет в третьем бараке.

«А вдруг донесут, — испугался он, — меня ж тогда расстреляют. А если ничего не сделать, — одернул он себя, — то сдохнешь от работы. Молодец Седой. Вон как всё организовал. Но склад оружия в восточном забое? Откуда он здесь?»

Однако, чтобы обеспечить ночную раздачу оружия, придется подкупить охрану. На это требуются деньги. А где их взять? Вдруг охранники окажутся упертыми? Среди них идеалистов, конечно, мало, но кто знает, может, не пойдут на сделку из страха перед новым начальством. Тем более, такое дело, как оружие? Кто захочет с этим связываться?

Да, задал Седой задачку. Но в других бараках как-то организовали дело? Значит, и здесь организуем. Охранникам надо сказать, что дело решенное, и бунт будет в любом случае. Пообещать, что они останутся в живых. А вдруг они сразу же донесут Мюллеру?

Цитрус размышлял весь день. От мучительных раздумий ему даже сделалось нехорошо. Во всех вариантах выходило, что он подвергает свою жизнь смертельной опасности. А в ценности своей жизни Эдик не сомневался. В ценности жизней прочих — да, имелись некоторые сомнения.

В конце дня он подошел к охраннику и сказал, что хочет поговорить с начальником колонии.

— Ты уверен? — тот окинул его удивленным взглядом.

— Да, вопрос жизни и смерти.

— Ладно, — охранник пожал плечами, — как хочешь.

На его памяти уже три заключенных выражали желание пообщаться с Мюллером. Все они надеялись стать персональными стукачами начальника колонии и облегчить свою участь. Всех их Мюллер выгнал взашей, предпочитая получать сведения от информаторов начальников бараков. Доля всех троих была незавидна. Об их поведении услышали другие коски, и троицу потенциальных стукачей придушили, одного за другим.

— Я тебе, вообще-то, не советую, — обернулся охранник.

— У меня есть очень важные сведения, — упрямо сказал Цитрус, — мне надо передать их прямо сейчас.

Мюллер принял заключенного спустя час — в это время он как раз ужинал. Всё это время Эдик сидел в приемной, напротив секретаря-андроида, и маялся, опасаясь, что сделал неправильный выбор. Наконец загорелся экран интеркома.

— Пусть войдет, — скомандовал Мюллер. Эдика ввели в кабинет. И оставили в самом центре.

Начальник колонии сидел за столом, презрительно разглядывая нового «стукача».

— Фамилия! — громко сказал Мюллер.

— Цитрус.

— Странная фамилия… Уроженец Солнечной системы?

— Да… То есть нет, — поправился Эдик, вспомнив то, о чем они говорили с Кондратьевым, — я родился на Баранбау. Это такая планета в поясе Ориона. Знаете, там совсем как на курорте. Мягкий приятный климат, теплый океан…

— Ладно, ладно, — прервал его Мюллер, — что у тебя ко мне?

— Мне стало известно, что готовится бунт.

— Что?! — повысил голос начальник колонии.

— Я тоже был шокирован этим известием. Что же будет, если заключенные скинут власти, поставленные над ними? Это же форменное безобразие. Я как только узнал, так сразу и решил — надо известить господина Мюллера. А уж он-то не забудет, кто ему принес эти сведения. Не так ли, господин Мюллер?

— Я ничего не забываю! — начальник колонии, багровый от гнева, медленно поднялся, опершись кулаками на стол. — Как надеются заключенные выбраться из камер? Они что, подкупили кого-то из охраны? Так, что ли?

— Насколько мне известно, глубокоуважаемый господин Мюллер, кто-то обнаружил в шахтах целый склад с оружием. Так что они будут вооружены. И, кстати, бунт планируется начать уже сегодня ночью. Вот.

— Откуда тебе это известно?

— Коски между собой говорят.

— Конкретнее!

— А если конкретнее, меня попросили помочь с организацией раздачи оружия в третьем отсеке. Но я человек маленький… — заюлил Цитрус. — Какой от меня прок? Полагаю, они попросят кого побогаче, посмелее. А я так, сбоку припека. Но я как только узнал, так сразу к вам, сразу же к вам.

— От кого узнал?! — прорычал Мюллер. Его изрядно разозлила манера этого однорукого заключенного говорить скороговоркой и не умолкать, пока его не остановишь.

— От Стиры. Я фамилию его не знаю. Только кличку бандитскую. Стирой, говорит, его кличут. А тот от Седого сведения принес. Знаете Седого? Это такой авторитетный вор из четвертого барака. Если желаете бунт задавить на корню, то вам именно Седого надо скинуть. Все ниточки к нему тянутся. Я в этом почти уверен…

— А с чего ты решил своих сдать? — с подозрением поинтересовался Мюллер.

— Так я это… Умный я. Мне бунт совсем ни к чему. Всё равно ведь с астероида не вырвемся. А потом прилетит армия — и всех в расход. И вас, кстати, тоже. Думаете, тот крайний беспредел, что вы тут учинили, прокурор галактического сектора вам с рук спустит? Да если даже и простит — вас всё равно или в расход, или в заложники возьмут. А штурмовать астероид никто не будет. Может, бабахнут парой ядерных зарядов, и привет. А я жить хочу. Только не могу так тяжело работать.Устаю сильно. Но теперь-то, надеюсь, мне послабление будет. Правда, господин Мюллер? Я же заслужил послабление!

— Ничего ты не заслужил! — рявкнул начальник колонии, красный от гнева. — Пулю ты заслужил прямо сейчас за глупую болтовню. Пулю в затылок!

— Да ладно вам, начальник, — опешил Эдик, — я же сам к вам пришел…

— Скажи спасибо, что я сегодня добрый, — пробурчал Мюллер. — А то за ложные сведения расстреляли бы тебя. Ты что выдумал?! Какой еще склад оружия? Ты соображаешь, что несешь, Цитрус? Откуда здесь может быть склад оружия? Спятил ты, наверное, тачку толкая! Или на других заключенных у тебя зуб имеется. Унижали небось, пайку отбирали? Так?

— И такое было. Но я рассказал то, о чем слышал, — испугался Эдик, только сейчас осознав, что попал в ловушку — договориться с таким человеком, как Мюллер, невозможно. Он считает каторжников отребьем, которому нельзя доверять. Теперь за предательство грохнут свои же. — Честное слово, сказали что есть такой склад, — затараторил Цитрус. — В восточном забое. Его нашли совсем недавно.

— В восточном забое, — повторил Мюллер, — хм, я наведу справки, откуда там мог появиться оружейный склад, — Он нажал кнопку интеркома. — Старков, Полипчук, быстро ко мне. Надо проверить кое-какие данные. Так… — Он поглядел на Эдика. — Ты сейчас отправляешься в свою камеру. И ждешь вестей. Если сведения подтвердятся, для тебя всё останется по-прежнему. Не подтвердятся — расстрел на месте.

— Как же так, — опешил Цитрус, — я что же, ничего не получу?

— А ну пшел вон! — закричал Мюллер и затопал ногами. — Пшел с глаз моих долой, мусон проклятый! Цитрус! Как ты еще жив с такой фамилией?

Пришлось возвращаться в барак несолоно хлебавши. Цитрус сидел в изоляторе и дрожал от страха, осознав, что серьезно влип. Сейчас Мюллер пошлет своих людей проверить восточный забой. Коски — не такие дураки, чтобы оставить там оружие. Наверняка оно уже распределено по баракам или спрятано в выработках — там, где они роют золото. В выработках найти его будет непросто. Когда Мюллер не обнаружит склад, он прикажет расстрелять доносчика…

А если и не прикажет, всё одно — ему не жить. Надзиратели примутся шарить в поисках склада, коски начнут вычислять, кто их заложил. Седой сразу поймет, что это он. Да охранники сами на него покажут. Седой с ним церемониться, конечно, не станет. Удушит, как пить дать, удушит… И Дылда не поможет. Коски Седого и не таких бугаев, как Дылда, мочили. Дылда, в сущности, глупое животное. Кинь ему булку с иголками — он ее проглотит, а потом склеит ласты в страшных муках. И никто не позаботится об Эдике Цитрусе — таком справедливом и скромном парне, одном из самых классных парней в этом несправедливом, жестоком мире!

Цитрус даже всплакнул. На его всхлипы сверху свесился Дылда.

— Эдик! Тебя что, кто-то обидел? — дрожащим голосом спросил он.

— Тебя мне, дурака, жалко стало, — вздохнул Рука. — Захотят меня пришить — и тебя тоже шлепнут. Отравят, как крысу какую-нибудь. Ты хоть смотри внимательнее, что жрешь. И у кого продукты берешь!

— Я продукты у повара беру. Он мой друг, — поделился великан.

— Эх, дурак — ты и есть дурак. Влипли мы с тобой, Дылда! Надо выкручиваться.

— Куда вкручиваться?

— Косков на работу поднимать! — осенила Эдварда светлая мысль. — Мы все пойдем в забой! Работать!

— Так ведь ночь же, — удивился Дылда.

— На этом проклятом астероиде что ночь, что день — всё равно. Я так подозреваю, тюремное начальство ворует у нас час ночью, добавляет час днем — чтобы мы больше работали. Но не о том сейчас речь, мой прожорливый друг! Надо, чтобы коски сами попросились на работу! В едином порыве! А уж в забоях мы посмотрим, что почем! И обыск сделать не успеют! И оружие мы раздадим.

Дылда почесал большую голову, тупо покивал и заметил:

— Бараки работают по очереди. Сейчас забои, наверное заняты.

— Вот и отлично! Мы потребуем, чтобы нас пустили на помощь нашим братьям из других бараков! Стучи, Дылда! Стучи от моего имени!

Здоровяк пожал плечами, достал специально припасенный кусок железки и застучал по водопроводной трубе, выбивая общепринятым у косков кодом сообщение:

«Рука просит всех выйти на работу тчк Прямо сейчас тчк Денег и жратвы не пожалею тчк Рука».

Тюремный телеграф понес сообщение во все камеры.

Ответ пришел незамедлительно.

«Сдурел ты зпт Рука зпт совсем тчк Лучше сдохнуть на койке зпт чем в забое тчк Репа»

— Телеграфируй, — скомандовал Эдик, — дело очень важное, точка, кто не выйдет сейчас на работу, запятая, будет иметь дело с Седым, точка.

— А Седой не обидится? — Дылда замер с занесенной над трубой железкой.

— Нам теперь всё равно, друг мой, — скорбно заметил Эдик, — либо мы сейчас всех из камер достанем, либо следующий день станет для нас последним, так что долби на полную катушку. Лучше повтори три раза, чтобы до всех дошло.

Старший надзиратель Долбоклюв исподлобья смотрел на Тушканчика, глаза которого горели нездоровым энтузиазмом. Еще бы они не горели — Эдик отвалил своему доверенному лицу целых пятьсот рублей, да еще тысячу — на подкуп охраны, взятки особо строптивым коскам и прочие мелкие расходы.

— Я представитель трудового профсоюза косков, ничего не имеющего с продажным мусонским профсоюзом, который только болтал о правах, — заявил Тушканчик уже в третий раз. — Мы хотим работать.

— Никто не хочет работать, — тяжело ворочая языком пробормотал Долбоклюв. — Думаешь, мне нравится в таком состоянии ходить на дежурство, сторожить подонков вроде тебя? Лучше уж регулировать движение реактивных катеров в верхних слоях атмосферы, сидя на воздушном шаре в пяти километрах над землей, когда затылок припекает, а задница подмерзает!

— Мы будем трудиться! — воскликнул Тушканчик. — Мы хотим работать в три смены! Постоянно! Нам не терпится получить талоны для замечательной лавки, где так много вкусной еды!

Долбоклюв покачал головой.

— А от меня ты что хочешь?

— Мы не устали. Хотим сегодня ночью поработать. Там три дня осталось до пуска забоя. Если, конечно, ударно трудиться. А когда забой пустят, господин Мюллер обещал открыть лавку. То есть разрешить нам ходить туда. И дать талоны.

Старший надзиратель покачал головой:

— Всё должно быть в меру. Будете сидеть на шконках, если положено. А когда вкалывать надо будет, вас заставят. Тут тебе режимное учреждение, а не израильский кибуц или бригада коммунистического труда.

— Но Мюллеру вы можете доложить о нашем почине? — безнадежно спросил Тушканчик.

— Доложить бы надо, да не велено беспокоить. Господин Мюллер и так спит всего пять часов в сутки. Всё о производстве радеет. Дела ваши подоночные изучает.

— Он будет очень рад!

— Может, и будет, — тяжело вздохнул Долбоклюв. — А может, и нет. С этим Мюллером держи ухо востро. Никогда не поймешь, что ему еще надо! То велит делать всё, что угодно в рамках военной дисциплины, то к водке и пьянящим колоскам не притрагивайся, иначе схлопочешь два наряда вне очереди. А я, между прочим, — он бросил тоскливый взгляд в ту сторону, где, по его мнению, располагался кабинет начальника колонии, — сам себе не наливал. Это всё Цурюкин из второго отряда.

Только тут в разговор встрял Цитрус, который ради такого случая вместе с Дылдой пришел в общую камеру — убедить косков порадеть для общего блага и заодно проконтролировать ситуацию. Внутри своего барака можно было перемещаться относительно свободно — если, конечно, дать взятку охраннику, который будет тебя сопровождать. Без сопровождения любое движение считалось подготовкой к побегу. Раньше на это смотрели сквозь пальцы, если попадешь под горячую руку, — могли посадить в карцер, теперь вполне могли пристрелить.

— А ведь это саботаж, начальник! — воскликнул Эдик. — Ты знаешь, что велел делать Мюллер с саботажниками?

— Расстреливать, — отозвался Долбоклюв. — Только какой я саботажник?

— Самый настоящий! Ты не даешь нам работать. Мы хотим работать, а ты тормозишь производственный процесс!

— Саботажником может быть только коск!

— А ты подумай — далеко ли тебе до седьмого барака, если ты совершаешь должностное преступление? Тормозишь работы? Да Мюллер тебя нам с потрохами выдаст! Тем более, — Эдик понизил голос, — я слышал, ты у него на плохом счету.

— То-то мы позабавимся, — гнусно хихикнул старый коск по кличке Клещ. Его совсем недавно перевели в третий барак из четвертого, где уже не хватало мест.

Перспектива оказаться в немилости у начальника колонии, да еще и прослыть саботажником, Долбоклюва не обрадовала. К тому же, организация ночных смен для третьего барака — нововведение, за которое и премию могут дать. Только как организовать работы? Да и вообще, не подвох ли это? Надзиратель засомневался.

— А мы работать будем тихонько, чтобы других не будить, — продолжал увещевать его Цитрус. — Можно даже половиной коллектива.

— Только половиной, — заявил надзиратель. — У меня охраны не хватит за всеми вами присматривать. Но начнем не этой ночью. Получим разрешение, поставим в известность господина Мюллера — и тогда вперед. А до этого сидите тихо! Поняли, коски корявые?

Долбоклюв был доволен собой. И в саботажники не попадет — не отказал же он этим сумасшедшим трудоголикам — и на провокацию со стороны заключенных не повелся.

Цитрус скрипнул зубами. Всё, это конец. Сейчас охранники по заданию Мюллера обыщут восточный сектор рудника — и придут его расстреливать. А если даже заблудятся и не придут, своих людей пришлет Седой…

Словно в ответ на мысли Эдварда снаружи громыхнуло. Это было не тихое шипение парализаторов или щелчки импульсных винтовок — грохотали самые настоящие выстрелы, как в древнем фильме про войну.

— Всем на землю! Всем на землю! — дико орали снаружи.

Раздался оглушающий грохот взрыва. Охранники в коридоре закричали:

— Внешние ворота снесли! Твою налево, всю стенку разворотило!

— Это еще что?! — выдохнул Долбоклюв.

Выстрелы слышались уже в коридоре.

— Мы от Седого! — орали хриплые голоса. — мочить легавых! Братья, оружие!

«А они прямо-таки настоящую войсковую операцию провернули, чтобы меня достать, — тоскливо подумал Цитрус. — Нет, чтобы удушить потихоньку».

— Мы принесли вам оружие! — продолжали орать коски.

Долбоклюву попала в голову пуля, и он, вскрикнув, упал в проходе. Остальные охранники бросились бежать. В общую камеру ворвались какие-то зверообразные, бородатые личности, похожие на террористов из восточного сектора Галактики.

— Здорово, Цитрус! — буркнул один из бородачей, и Эдик с ужасом узнал в заросшем коске Пряника.

«Вот и конец мне», — пронеслось в голове.

— А ты хорошо всё организовал, — сказал Пряник. — Легавых от дверей сманил, народ не спит — некоторые уже помогают нам кончать охрану. Седой будет доволен…

— Так я ведь для Седого что хочешь сделаю, — промямлил Цитрус. — Седой мне, как отец родной.

— Так уж и отец? — скривился Пряник.

— Ну да. И мне, и Дылде моему. Мы его любим так, что сил наших нет. Увидели бы его сейчас, так бы и подбежали к нему сразу, и обхватили ручонками: «Папка! Папка! Папка приехал!» — Эдик понял, что от волнения его серьезно занесло, и осекся.

Пряник поглядел на него с сомнением.

— Рука, ты, часом, мозг не ушиб? И раньше был придурочным, а уж сейчас…

Цитрус энергично затряс головой.

— Конечно, всё в полном… так сказать… порядке. Просто рад, что всё так вышло. Не ожидал, что так быстро всё получится. Что мы это сделаем! — последние слова Эдик выкрикнул на подъеме. — Ура, друзья! Мы всё-таки это сделали! Мы победили!

— Погоди радоваться, — одернул его один из бородатых, — всё только начинается. На вот тебе.

Эдик протянул протез и поймал в искусственные пальцы рукоять пистолета.

— Это еще зачем? — шепотом спросил он.

— Стрелять будешь, — сказал Пряник и подмигнул: — У нас тут вся братва мечтает Мюллера завалить. Тоже тотализатор, своего рода. Кто знает, может, как раз тебе и повезет.

Тут Дылда взревел и изо всех сил врезал Прянику кулаком в подбородок. Тот лишился сознания сразу и надолго. Винтовка выпала из его безвольных рук, ударилась о каменный пол и грохнула выстрелом. Одному из косков прострелило ногу, и он заорал от боли на одной ноте: «А-а-а-а!», и орал так очень долго — пока ему не вкололи обезболивающего из аптечки охранников.

— Ты что?! — перепугался Цитрус и схватил своего помощника за грудки. — Ты зачем его?! А?

— Так ведь он нам долг не отдал, — пробасил Дылда и захныкал: — Я же умный, я всё помню. Ты сам говорил.

— Какой долг? Какой долг? — заюлил Цитрус, оглядываясь на мрачные лица бородачей. — Сам посуди, какой теперь может быть долг, когда такое дело?

— Пристрелить кретина! — выкрикнул Клещ и потянулся к автомату, зажатому в руке одного из вооруженных косков.

— А ну, не тронь! — Эдик шлепнул Клеща по руке. — Ошибся парень, он нам еще пригодится. Ты ведь за нас, за косков?

— Конечно, — жарко закивал Дылда. — Я за вас. То есть за нас. Не за легавых же мне быть?

— Вот видишь, а ты сразу — «пристрелить»… Сейчас будем легавых мочить. И он нам очень поможет. Так? Будешь легавых мочить с нами?

— Ага, — с готовностью отозвался великан, который понял, что сделал что-то не так, и теперь всеми силами старался загладить вину.

— Братва, вперед! — крикнул бородатый коск с ручным пулеметом в руках. — Айда оружие разбирать. И мочить легашей!

Толпа ринулась наружу с такой готовностью, что Цитруса едва не сбили с ног. И Дылда впереди остальных. Движимый мощным инстинктом самосохранения, про своего благодетеля и друга он мигом позабыл. К тому же ему не терпелось получить обещанное коском оружие. Все эти чудесные железные штуки, с грохотом пуляющие свинцом, ему очень нравились.

Коски ринулись к тачке, полной древних пулевых винтовок и боеприпасов к ним. Поскольку у Цитруса уже был в руке пистолет, он рассудил, что одного ствола ему вполне достаточно. Сейчас он больше всего хотел найти какое-нибудь безопасное место, где можно будет укрыться и переждать бучу. Лазарет? Но там наверняка могут постреливать. Да и заразиться можно чем-нибудь очень неприятным. Один из забоев? Как бы кто из косков не заметил, что он там прячется, и не выдал его. Седой сразу отдаст распоряжение кончить дезертира. К дезертирам он наверняка относится не лучше, чем Мюллер — к саботажникам. Все бугры одинаковые. Хрен редьки не слаще…

Размахивая автоматами, пистолетами и винтовками, толпа косков побежала штурмовать апартаменты начальника колонии. Основные силы охраны окопались там, передав по рации сигнал чрезвычайной ситуации и ожидая подкрепления из внешнего мира.

Цитрус решил спрятаться в одной из камер самого отдаленного первого барака и отсидеться там, пока всё не закончится. Сначала он бежал по коридору следом за дикой толпой косков. Бунтовщики радовались свободе и палили почем зря. Эдик всерьез опасался, что в него может попасть шальная пуля или брошенный кем-то не в меру веселым нож. Миновали развилку. Бунтовщики в одну сторону. Он — в другую. До первого барака отсюда было рукой подать. Главное, чтобы никто не попался навстречу. Но пара косков всё же встретилась. Эдик отсалютовал им протезом:

— Резать легавых бежите? Молодцы, парни. — Коски покосились на Цитруса с подозрением, но ничего не сказали. Узнали организатора подпольной лотереи и решили его не трогать. Неизвестно, как дело повернется, а связей у Руки хватает.

В первом было пустынно. Цитрус добежал почти до самого конца барака, до входа в южный забой, и тут увидел, как по коридору, прямо ему навстречу, направляется Седой, с недавних пор некоронованный король астероида 1313, бугор над всеми буграми. За ним следует свита — не меньше тридцати приближенных, которым король разрешил «держаться рядом». Все — самые закоренелые преступники, не в первый раз топчущие тюремный астероид. Несколько человек толкали по проходу тачку, груженную оружием и боеприпасами до самого верха.

«Часть содержимого тайника прятали в законопослушном первом бараке, — понял Эдик, — и решили подвезти дополнительное вооружение для косков, штурмующих последний оплот вертухаев».

— Эй, Рука, — окликнул его Седой. — Ты не меня ищешь?

Цитрус заметался по бараку. Но прятаться было поздно. Раз заметили, надо попытаться сделать всё, чтобы отмазаться.

— О, Седой, привет, нет, не тебя. Я смотрю, не прячется ли тут кто-нибудь, в первом. Хорошее, знаешь ли, место, чтобы спрятаться. Да. А сам уже бегу легавых мочить. Вот так вот.

— Пойдешь с нами, — милостиво разрешил Седой, С тех пор как Эдик развил на астероиде игорный бизнес и стал перечислять в «королевский общак» кругленькие суммы, отношение бугра к болтливому каторжнику заметно улучшилось.

Цитрус присоединился к вооруженной до зубов толпе.

Они последовали назад по залитому кровью тоннелю, мимо множества пустых камер. На полу тут и там валялись убитые охранники. Еще больше было застреленных из лучевых винтовок косков. Не все получили оружие, да и стрелять охранники умели куда лучше — едва ли не каждый день тренировались в тире. Чтобы продвинуться вперед с тачкой, приходилось оттаскивать мертвецов. Некоторые трупы были истерзаны. Ясно, что перед смертью их долго били. Других убили выстрелами издалека или в упор, и почти не истязали. Один из охранников, когда они подошли ближе, зашевелился и застонал.

— Мочи паразита! — скомандовал Седой. Несколько выстрелов слились в один. Охранник дернулся и затих. Цитрус содрогнулся. Никак не мог привыкнуть к сценам хладнокровных убийств, даже проведя среди насильников и душегубов долгие месяцы.

— Что, Рука, — обратился к нему Седой, когда они двинулись дальше, — небось мечтаешь сам прикончить Мюллера? Тебе он тоже жизнь попортил?

— Мочкануть его было бы неплохо, — ответил Эдик, — он мне сразу не понравился, как только я его увидел. Лицо у него очень неприятное.

— Он многим сразу не глянулся, еще при первой встрече. А уж потом каждый работяга из первого и второго барака понял, что он за сволочь. Видишь, все побежали охрану мочить. Я, правда, заградотряд еще для работяг организовал. Вдруг как кто за свободу умирать не захочет? Так что организовано всё четко. А Мюллеру мы, кореш, сдается мне, уже не успеем кровь пустить. Слишком много желающих насадить его на вертел.

— Ты знаешь, я вот хотел спросить тут одну вещь, — забормотал скороговоркой Цитрус, — а как насчет наших дальнейших планов? Я тебя совсем не хочу обидеть. Не пойми меня превратно, но у тебя ведь есть какой-то план? Хотелось бы узнать, как именно мы будем выбираться с астероида? Ты же не собираешься здесь жить? Оно и неплохо, но рано или поздно сюда подтянут армию.

— Конечно, у меня есть план, — Седой поглядел на Эдуарда угрюмо, — ты что, сомневаешься в моем интеллекте?

— Что ты, нет, ни в коем случае, — испугался Цитрус — просто говорили, что отсюда улететь совсем никак нельзя. Да и потом Мюллер, наверное, вызвал подмогу. Сюда прилетит очень скоро спецназ, ну всё. — Он осекся, увидев с какой яростью смотрит на него Седой.

— Слушай сюда, Рука. Ты знаешь, почему мы именно сегодня решили устроить маскарад?

— Н-нет. Но могу предположить — Мюллер всех достал! Он заставлял нас работать, крал нашу баланду…

Седой поднял руку, прерывая поток словоизлияний.

— Потому что сегодня пришел транспортник с новой партией каторжников. Их готовятся распределять по баракам — отпустили пока только самых послушных, во второй и третий барак. Сам понимаешь, транспортник сейчас под парами. Завтра пополнение должны были списать в остальные бараки, а корабль — загрузить золотом под самую завязку. Вот с этим самым золотом на этом самом транспортнике мы отсюда и сканаем.

Они вышли из барака под своды пещеры.

— Но… — Цитрусу в голову ударила ясная мысль, он замолчал, не решаясь ее озвучить, потом всё же нашел в себе силы: — На всех мест не хватит! А если там еще и золото будет, места совсем мало останется.

Седой с усмешкой оглядел свое окружение. Приближенные поддержали короля радостным смехом.

— Я всех забирать и не собираюсь. Зачем тащить с собой эту вонючую шоблу? Мне моих корешей вот так вот хватит. — Он посерьезнел. — И тебя, Рука, возьму с собой. Ты мне пригодишься, когда я северный сектор Галактики начну под себя подминать. Да и один солидный человек за тебя просил.

— Кто? — удивился Цитрус.

— Доктор Кондратьев. Связался со мной через Щуплого, его с сегодняшней партией привезли, а Щуплый, не будь дурнем, работягой прикинулся. Вот его и сгрузили на астероид первым. Еще до начала бунта. Доставь мне, передает Кондратьев, Руку, во что бы то ни стало. Я, по честному базару, обещать ему ничего не хотел. Думал, вдруг ты уже на том свете? Мало ли чего тут может случиться. Так бы и сказал, мол, не получилось. Но ты тут как тут. Как чувствовал, что и я тут буду. Короче, повезло тебе, инвалид.

— Спасибо! — выдохнул Эдвард. Когда он услышал, что за него просил сам Кондратьев, у него от сердца отлегло. Доктора Седой ослушаться не посмеет. Если не возьмет его на борт груженного золотом транспортника, а тот потом про это прознает, могут самые серьезные неприятности случиться. Даже авторитет не поможет. С организацией мусонов ссориться никому не хочется.

— Ты особо не радуйся, Рука, — покосился на него Седой, — в долю на золото я тебя не беру — только проезд обеспечу.

— Хорошо, хорошо, — откликнулся Цитрус, размышляя о том, что везение всё же его не оставило. Рано он себя похоронил. И про визит к Мюллеру Седой прознать не успел. Еще одна удача. Мало того, что он в живых останется, так, если всё гладко пройдет, через неделю на свободе будет. Только зачем он доктору Кондратьеву? Как бы не втянул его докторишка в какие-нибудь мусонские интриги. От него всего можно ожидать.

— Значит, понял, Рука, долг на тебе серьезный будет. — продолжил Седой.

— Это еще с какой радости?

— А с такой — золото выбрасывать придется. По твоему весу. Чтобы тебя захватить.

— Но ведь Кондратьев просил…

— Кондратьев для меня авторитетен, но он не мой пахан, — сморщился бугор. — Золото отработаешь.

— Сколько же ты хочешь? — тоскливо вздохнул Цитрус.

— Будешь ты мне должен за свою жизнь и волю триста тысяч рублей, — сообщил Седой ленивым тоном. — И не надо на меня так смотреть, моргалы выколю. А ты думал, сколько такая халява стоит?

— Халява ничего не стоит, — крикнул Эдик, — а триста тысяч — это очень много! Где я такие деньги возьму?

— Ты парень шустрый. В тюряге вон как развернулся. Значит, и на воле сумеешь делами заправлять. Главное ты пойми, кореш, я на тебя не давлю. Я ж не зверь. Можешь башлять за мою доброту поэтапно. По тридцать тысяч в год. Но чтобы платил регулярно. И лучше всего, наличными. А то жизнь, которую я тебе сегодня дарю, я у тебя заберу. Сам понимаешь, семьдесят килограммов золота в пыли не валяются… Разве только в таких дерьмовых местах, как здесь…

Седой пнул золотую чушку, лежащую у дороги. Благородный металл хранили на астероиде только так — отлитым в тяжелые болванки, чтобы нельзя было ни спрятать маленький слиток в карман, ни проглотить, ни заныкать где-то среди вещей. Потом золотые чушки грузили на транспортники и отправляли на перерабатывающие заводы. А на самом астероиде такие болванки использовали для того, чтобы двери подпирать, плющить заточки и для прочих хозяйственных нужд.

— Четыре рубля за грамм золота… Это же грабеж, — безнадежно попытался спорить Цитрус, быстро проведя в уме подсчеты стоимости своего «билета на свободу».

— У нас не торгуются, — объявил Седой. — Не нравится — оставайся на астероиде. Почему нет? Мюллера сменят, откроешь опять казино. Будешь в авторитете ходить. Если жив, конечно, после штурма останешься… Тут многие полягут…

— Нет-нет. Я лучше уеду, — поспешил сказать Цитрус. — Ничего, триста так триста.

— Уедешь. Но после того, как мы порешим Мюллера и узнаем коды запуска транспортника. Вперед! - скомандовал Седой, и коски устремились в направлении, откуда слышалась самая яростная пальба.

Эдик и рад был бы отстать — только сейчас это было не в его интересах. Придется подставлять голову под пули, чтобы попасть в транспортник. Ждать его никто не станет. А оставаться на астероиде — затея плохая.Может, косков и не перебьют, заставят работатьдальше. А может, потравят газом, как тараканов… Сколько охраны они уже перебили? Не сосчитать. За такое по головке не погладят. Точно. Снимут за такое головку. И пригонят сюда новую партию заключенных.

База охраны представляла собой такой же типовой алюминиевый барак, как и жилища косков. Только двери здесь были усилены стальными полосами, как раз на случай таких вот неприятностей с заключенными, да еще были оборудованы пуленепробиваемыми окнами. В бараках для заключенных окон вообще не имелось. Зачем они в норах астероида, где не бывает ни дня, ни ночи? А вставлять прочные окна, способные выдержать постоянную разницу давлений — слишком дорогое удовольствие для того, чтобы коски могли любоваться пыльным двором, небольшим участком пещеры, в которой размещался барак.

Сейчас вокруг охранного барака за камнями и за золотыми болванками прятались мятежные коски. Внаглую подступать к двери никто не осмеливался — на крыше барака водили стволами радиоуправляемые лучеметы, которые покосили уже множество заключенных. Впрочем, охранники выйти из осажденного барака тоже не могли — коски имели явное численное преимущество и передавили бы их за милую душу одного за другим даже голыми руками.

Седой на передовую не спешил. Остановился метрах в трехстах от барака, за подсобными постройками, чтобы посоветоваться с корешами, как лучше выкурить из убежища Мюллера и его подчиненных. По всему выходило, отбиваться те будут до последнего патрона — им терять нечего.

— Нам бы танк, — бормотал Клещ. Он подтянулся к группе, как только Седой со товарищи присоединились к штурмующим. Клещ тоже принадлежал к избранным — тем, кто, хапнув золото, полетит вместе с бугром завоевывать Северный сектор Галактики.

— Да ладно, танк. Не гони. Пушку хотя бы. На худой конец — гранатомет, излучатели подавить и стену им разнести, — подал голос Пряник. Он тоже был тут как тут. Очухался от удара Дылды. Нападать на великана не стал, но посматривал косо — не иначе, замышлял пустить ему пулю в затылок при случае.

— Были бы у нас пушки — не было бы проблем, — проговорил Седой. — В том-то и соль, чтобы без них легавых выкурить… И выкурим!

На крыше административного барака полыхнуло, ногу одного из косков отхватило излучателем, и он дико заорал.

— Еще один мученик свободы, — Седой скривился. — Что ж, ребята, даром в этом мире ничего не дается… Не лучше ли умереть свободными, порезав нескольких легавых, чем тихо сдохнуть в руднике, набивая золотом карманы богачей?

— Верно! — воскликнул Цитрус, решив, что не помешает подмазаться к бугру. — Свобода — это рай! Будем мочить легавых! Здорово я организовал на борьбу наш третий барак, да, Седой?

— Могли бы подключиться и пораньше, — буркнул Пряник. — А то сидели и ждали, когда вам стрелялки принесут.

— А где вы их, кстати, взяли? — поинтересовался Эдик. — Нет, я понимаю, из тайника с оружием — но какой дурак устроил на тюремном астероиде такой тайник? И почему о нем забыли? И как так вышло, что вы его нашли, а легавые этого не заметили?

— Ты не слишком ли много вопросов задаешь? — Седой смерил Цитруса мрачным взглядом. Осмотрел вновь поле боя, понял, что осада затянется, скривился, после чего удостоил Эдика вниманием:

— Темный ты, Рука, совсем, как я погляжу. Историю надо изучать, а не денежки пересчитывать ночи напролет. Этот астероид не всегда был тюремным. Тут вольный рудник был, потом — полицейская база, потом — склад, а уж после — тюрьма. А бюрократия штука какая? Не свое — оно, значит, ничье, и всем всё до фена. Винтовки старые списали, а куда их девать? Замуровали комнатку, да и всё. А охранники в штольни лезут? Да зачем им это надо? Так мы винтовочки и получили. Один человечек умный в стенку врезал кайлом, а в стеночке дырочка возьми, да и образуйся. Он к ней зенкой припал, глядь — а там такое богатство. Ну, он, не будь дураком, мне и стуканул. А теперь, — Седой обнял за плечо одного из косков, — с нами летит, потому что умный. Так, Крест, дело было?

Коск закивал, щербато улыбаясь:

— Шпащибо, бухор.

— Вот, знай, будешь всегда таким умным, тебя бухор не оставит… А в нужный момент, Рука, когда транспортник подошел, начали мы собак легавых валить. Вот тебе и весь сказ про тайник с оружием. Всё гениальное просто. Теперь астероид наш, транспортник — наш, золото — наше. И Мюллер скоро сдохнет. Мюллер сделал свое дело, Мюллер может уйти!

Эдвард слушал историю с интересом. Выходит, Седой планировал эту акцию заранее? А может, и не сам Седой, а кое-кто повыше? Даже не Саша Белый, а те, кто стоит над ним? Могущественные мусоны? Кондратьев по их поручению всё разнюхал, а потом убрался восвояси. Знал, что будет бунт. А его, хоть он и доктор, коски наверняка бы порешили. Потому что доктор-то он доктор, но и легавый тоже. Да и характер у него пакостный… Сколько клизм просто так коскам назначил, промываний желудка. Любимое лекарство было — касторка. От всех болезней… Если бы и не застрелили доктора, касторкой бы опоили до полной одури. А потом начали бы ему клизмы ставить. Так что вовремя он поругался с Мюллером и смылся.

И Мюллера назначили сюда не просто так. Нужно было мусонам избавиться от сильного противника — они и бросили его на астероид. Знали, что тут начнется бунт, и их врага убьют.

Размышляя над могуществом мусонской организации, Эдик даже не заметил, как к Седому подкатился какой-то криворукий, согнутый колесом коск и принялся увлеченно что-то ему рассказывать. Когда он очнулся от дум, коск гнусно хохотал и кричал:

— А излучатели — по хрену! И пули — по хрену! И стены — по хрену! Он и ворота выбьет! Но лучше — в стену!

— Как тебе такой расклад, Рука? — обернулся к Эдику Седой.

— Э… хм… Прослушал.

Седой посмотрел на него недобро:

— На войне ворон не ловят, Рука! Если бы не Кондратьев — не взял бы я такого отмороженного инвалида с собой. Но Кондратьев и триста тысяч говорят сами за себя… Так и быть, место для тебя найдется. Тем более, не все из нас вернутся со штурма живыми…

— Может, мы просто сядем в транспортник и улетим? Дался вам этот Мюллер?

Седой скривился и проговорил с явным презрением в голосе:

— Шлюз можно открыть только из административного барака. И коды лежат в главном компьютере. Если мы захватим рубку управления — к черту Мюллера! Его всё равно расстреляют за должностные преступления.

— Но лучше бы я сам вогнал ему заточку в глаз! — прохрипел Пряник. — Жаль, Козлов давно смылся с астероида! Но я его и на воле найду…

— Жестокие люди, — забормотал Эдик. — Я бы просто застрелил этого Мюллера. Или выкинул в открытый космос без скафандра.

Готовую начаться дискуссию о том, что нужно сделать с начальником колонии, прервало появление толпы косков, катящих перед собой странную стальную штуковину. Высотой не больше метра, этот агрегат напоминал большое электрическое зубило, или скорее электробритву на батарейках — спереди к ней крепились острые колесики.

Излучатели на крыше барака зашипели с удвоенной силой. Несколько косков попадали, подрубленные лучами, остальные только ускорили шаг. Винтовочный залп заставил замолчать несколько излучателей — но остальные продолжали безостановочную пальбу.

— Пускай! — проорал коск, держась за раненую руку.

Штуковина поползла вперед сама, бешено вращая колесами. Только сейчас Эдик понял, что это — рудный комбайн, который он видел в забое, правда, только издалека. Комбайн крошил камень, прорубая тоннель. А получившийся щебень и золотую породу, вылезающую из-под алмазных резцов, кидали в тачки коски.

Со страшным скрежетом тяжеленная туша комбайна врезалась в алюминиевую стену административного корпуса. И прошла сквозь нее, как нож сквозь яблоко — похрустывая, но легко, без напряжения. Толпа косков устремилась следом.

— Ага, суки легавые! — бешено орал Седой. — Конец вам! Будете знать, как связываться с косками!

Бунтовщики устремились вперед — кончать Мюллера и его соратников. Эдик благоразумно отстал от толпы. Прикинул, где находится туннель, ведущий в шлюзовой отсек — там швартовался транспортник. Мимо него никак не пройдут. А еще ведь нужно нагрузить корабль золотом! Так что нечего подставлять голову под пули. Он инвалид, к тому же настоящий кладезь мудрости! В бою от него никакого толка.

Эдик достиг развилки и заспешил по нужному туннелю к транспортнику. По дороге ему попалась целая толпа бегущих в обратном направлении косков. Все незнакомые, из партии привезенных сегодня.

— Слышь, паря, — окликнул Цитруса один, — где тут волыны раздают?

Эдик махнул протезом назад. И коски ринулись по туннелю.

Захваченный корабль весь кишел бунтовщиками. У швартовочного люка валялось несколько расстрелянных в спешке охранников и множество тел в тюремных робах. Коски трудились, не покладая рук. Выволакивали убитых служителей закона из корабля и сваливали в кучу.

До столкновения корабль охранялся целым отрядом. Должно быть, военные заняли круговую оборону, но не выдержали натиска озверелых заключенных, вооруженных допотопным оружием. Каторжники взяли корабль штурмом, ворвались внутрь и перебили их всех до одного.

«Это что, все люди Седого? — недоумевал Эдик. — Что-то непохоже. И как, интересно, Седой собирается выкинуть всю эту шваль из транспортника, когда придет нужное время?» Впрочем, в том, что бугор найдет способ, как избавиться от «балласта», сомневаться не приходится. Если понадобится, несговорчивых косков просто прикончат и после вытащат наружу их бездыханные тела.

Эдик заметил знакомого уголовника. Рептилию по кличке Змей. В подпольную лотерею Цитруса он играл с маниакальным азартом и спускал всё подчистую. Змей был на хорошем счету у Седого. Выполнял для него мелкие поручения, вроде передачи записок из одного забоя в другой, рискуя попасться. Также он служил связным со всеми рептилиями. Ходил у них в авторитетах, как приближенный к смотрящему астероида. Сейчас Змей тащил из люка, придерживая под мышки, тело толстого охранника. Голова мертвеца безвольно моталась.

— Змей! — окликнул знакомого Цитрус.

Тот зыркнул на Эдика, смерил его колючим взглядом.

— Ты чего тут ш-шныряеш-шь?

В голове Цитруса мгновенно созрел остроумный план. Он порадовался, что не утратил смекалки, и соврал:

— Меня Седой прислал. Подойди поближе, дело сугубо конфиденциальное… Седой велел кое-что сделать.

— Ш-што-о? — протянул Змей, но имя Седого возымело действие, рептилия швырнул охранника на пол и подошел ближе.

— В общем, Седой хочет узнать, как обстоят дела с кораблем?

— Нормально вс-сё с-с корытом легавых. Наше корыто. Можно хоть с-сейчас на лыжи.

— А эти? — Цитрус кивнул на суетящихся вокруг косков — несколько людей и таргарийцев тащили трупы, другие вкатывали в люк золотые болванки на огромных тачках.

— Этих на берег. А не пойдут — вс-сем движки заглуш-шим, — шепотом проговорил Змей. — Только не с-сейчас, а попозже. Когда с-с погрузкой закончим. — И добавил: — Тут наш-ших много. С-седой знает, как дела делать.

— Ага, это хорошо. Очень хорошо, — Эдик покивал для виду. — Значит, так, Седой просил сказать, чтобы двигатели начинали прогревать прямо сейчас. Он уже скоро подтянется.

— Да мы ж ещ-ще рыжину не догрузили…

— Мое дело маленькое. Я слова бугра передал. Догружайте поскорее. И раскочегаривайте машину.

— Ш-шайс-се, — выругался Змей на языке рептилий, обернулся, разглядывая парочку заключенных, кряхтящих под тяжестью груженной золотом тачки. — Ладно, — сказал он после недолгих раздумий, — можешь передать С-седому, скоро начнем.

— Э, нет. Так дело не пойдет, — затряс головой Цитрус, — Седой просил меня проконтролировать, чтобы всё было сделано быстро и в лучшем виде.

— С-с чего тебя-то вдруг? — засомневался Змей.

— Кого же еще?! Седой сказал, что, кроме меня, никому доверять не может. Одни проходимцы кругом. А тебе, Рука, говорит, я всегда доверял, доверяю и буду доверять. Вот его слова.

— Что, прямо так и пробазлал?

— Прямо так и сказал. Ну и посулил мне, конечно, кое-что. С меня, говорит, Рука, причитается, если корабль к тому моменту, как я подтянусь, будет под парами стоять.

— Это на него похоже, — проворчал Змей. — Вламываеш-шь на него, вламываеш-шь. А он в круг доверия врубает каких-то барыжников бес-спонтовых. Чем же ты зас-служил такое доверие от бугра?

— Так мы с Седым давно кореша, — соврал Цитрус, — вместе, помнится, бубличный бизнес начинали когда-то на Амальгаме-12. Крышевал он меня. — И, не давая Змею опомниться, продолжил: — Значит, так, я буду в корабле, наблюдать за всем изнутри, так сказать, а вы пока всех выволакивайте наружу и гоните прочь, ну, или как хотите поступайте, в принципе, если Седой сказал — в расход, значит, в расход. Потом двигатели запускаем и будем его ждать на низкой орбите вокруг астероида.

— На орбите?! — поразился Змей. — Не втыкает меня вс-сё это. А как он туда довинтит?

— Да прямо от охранного барака. На личном челноке Мюллера. Ты не в курсе, что ли, что у Мюллера челнок есть и вертикальная шахта, по которой он стартует?

— Я у легавых в кореш-шах не хожу, — нахмурился гуманоид-рептилия.

— Намекаешь, что я хожу? Может, ты мне не доверяешь? И Седому тоже?

— С-седой, конеш-шно, на подс-ставы с-скор… Мы тут бойню должны ус-строить, а он, как король, явится на вс-сё готовое и улетит к ядрене фене…

— Он и есть король, — улыбнулся Цитрус, — так что слушайся, Змей, а то, я смотрю, тебе не нравится, что голова на плечах слишком крепко держится.

Настроения рептилии Эдику очень понравились. «При желании можно будет уломать его кинуть Седого, — подумал он, — а то одному мне будет очень несподручно управляться с тяжелым транспортником».

Навыки управления кораблями Цитрус получил в летной школе на Юпитере-9, где обучался почти два года, пока не вылетел за неуспеваемость — большую часть времени проводил не на лекциях и практических занятиях, а в местном казино, где постигал азы игры. Да и другие обстоятельства заставили директора схватиться за голову и выгнать Цитруса — документы, по которым молодой человек поступал в школу, оказались поддельными. На вступительных экзаменах Эдик утверждал, будто он сын знаменитого пилота Спаркса и унаследовал все его рефлексы. Расписал в красках, как переживал отец, оставляя его с мамашей на планете Сокес в созвездии Стрельца, тыкал в лицо преподавателям размагниченной карточкой — свидетельством о рождении, код с которой считать было невозможно, но на которой черным по белому было написано: «Эдвард Спаркс». И обещал привлечь администрацию колледжа к суду за неполиткорректность — якобы его не хотят брать потому, что имя и фамилия нерусские.

— Папаша ничего не мог с собой поделать, — поведал Эдик обалдевшим от его напора профессорам, потому что очень полюбил одну девицу — пилота сухогруза «Веселый хряк».

Дальше, как это часто случалось, рассказ пошел сам собой. Приемная комиссия была поражена трогательной историей взросления мальчика Эдика, который рос без отца и все детские годы мечтал летать, грезил о звездном небе, хотел даже стать космическим пиратом и брать на абордаж сухогрузы. Но сейчас он повзрослел и понял отца, поэтому намеревается продолжить его славный путь. И даже пойти дальше — добиться еще большей известности, стать знаменитостью общегалактического масштаба и остаться в вечности навсегда — ярким образчиком высшей ступени летного искусства.

Цитрус даже вспотел от такого выспренного патетизма. Стирая пот со лба, он поделился с преподавателями:

— Образ отца стал для меня иконой, — и всхлипнул, глотая слезы: — Хотя я никогда не знал его лично. Только по рассказам, из книг и стереофильмов.

— Ну-ну, не стоит так убиваться, молодой человек, — добрейший профессор Живцов, преподаватель конструктивной аэронавтики, встал из-за стола и подошел, чтобы похлопать юношу по плечу: — Эх, молодой человек. Мы, конечно, возьмем на обучение сына самого Спаркса… Хоть и недобрали вы двух баллов, и фамилия у вас нерусская, да и имя, прямо скажем, подгуляло… Почему бы маме не назвать вас просто — Евгением? Или Андреем, к примеру.

— Она сделала это, чтобы доставить удовольствие отцу. А вы правда меня возьмете? — Эдик поднял заплаканное лицо с прозрачными голубыми глазами, упал на колени перед приемной комиссией, простер руки: — Спасибо вам! Огромное спасибо! Я всегда буду помнить вашу доброту! Напишу ваши имена у себя над койкой и буду повторять утром и вечером! Нет, я не напишу — я выбью их на мостовой перед зданием школы отбойным молотком!

— Ну, что вы, не надо, молодой человек…

Красный от смущения профессор подхватил абитуриента под локоть и попытался поставить на ноги. Не тут-то было. Эдик сопротивлялся и продолжал сыпать благодарностями. И делал это до тех пор, пока его едва ли не насильно выпроводили из кабинета. После чего все вздохнули с облегчением. Сын знаменитого пилота Спаркса оказался просто невыносимым.

Впоследствии выяснилось, что никаких рефлексов «отца» он не унаследовал, да и вообще «грезы о небе» развеялись, как дым, после того, как он стал студентом и начал получать приличную стипендию. Интересы его вращались вокруг молоденьких девушек, азартных игр и курения пьянящих колосков. Лекции Цитрус прогуливал, а на те немногие, которые ему удавалось застать, приходил в таком неподобающем виде, что преподаватели диву давались, как сын самого Спаркса может быть таким разгильдяем. Поначалу они еще питали надежду на его исправление — всякое бывает по молодости лет, но любая чаша терпения рано или поздно переполняется, особенно если в нее регулярно плевать.

Когда Эдвард Цитрус-Спаркс предстал перед полным преподавательским составом во второй раз, он вел себя куда более развязно.

— Катитесь ко всем чертям с вашей летной школой! — объявил Эдик. Как раз в этот день он срубил крупный куш на рулетке и предвкушал вечерние развлечения. Людочка и Ариша ждали его в студенческом общежитии с нераспечатанным ящиком шампанского и коробкой пьянящих колосков.

— Полагаю, мне следует оповестить вас, Эдвард, что мы передаем дело в судебные органы, — сказал профессор Живцов. К этому времени он окончательно разочаровался в сыне пилота Спаркса, хотя поначалу горячо защищал парнишку. По его собственным словам, «наконец он понял, что это за субчик».

— Как это?! — опешил Цитрус. — За что?

— Вы подали нам фальшивые документы. Кроме того, морочили голову, выдавая себя за сына пилота Спаркса.

— Папа вам этого не простит! — выкрикнул Эдик. За годы обучения он успел так сжиться с обманом, что ему самому стало казаться, будто он отпрыск знаменитого космопроходчика. Впоследствии это уникальное свойство цитрусовой психики — верить в собственное вранье — не раз выручало Эдика, задавая правдоподобный тон любому, даже самому невероятному вымыслу. — Если я его незаконный сын — это значит, что об меня можно вытирать ноги?

— Ты продолжаешь утверждать, что являешься сыном Спаркса? — осведомился преподаватель летного дела.

— Да, — подтвердил Эдик с уверенностью, достойной его знаменитого предка.

— Проваливай, — сказал Живцов и указал на документы, лежащие на столе. — Только благодаря памяти отца мы тебя отпускаем. И еще… Очень надеюсь, что на Юпитере мы тебя больше не увидим…

Так Эдик снова оказался на улице. Из общежития его выселили в тот же день. Людочка приютила его на пару дней. Но надо было искать новое прибежище. После приюта он так долго шлялся по ночлежкам для опустившихся людей — бомжей, пьяниц и принципиальных галактических бродяг, что ему стало казаться — еще чуть-чуть и он превратится в одного из них. Пути назад не было. Тогда Цитрус впервые занял крупную сумму денег под большие проценты, выдав себя за перспективного студента летной школы, где уже не учился, и смылся с планеты.

Денег хватило на пару месяцев безбедного существования на Амальгаме-12, где у Эдика, конечно, не было ни дедушки, ни бубличного завода. Но планета рудокопов ему понравилась. Простые нравы, низкие цены, небольшие уютные города. Здесь же у него появилось несколько томных любовниц — дамочек, поджидающих мужей, работавших вахтовым методом, — которые клюнули на богатый прикид и простенькую легенду о том, что он владелец империи резиновых изделий, продающихся во всём цивилизованном космосе, а главное, на его молодость и яркие голубые глаза.

И пошло-поехало. Займы, азартные игры, перелеты с планеты на планету. Пока такая жизнь не привела его на проклятый тюремный астероид и не сделала одноруким инвалидом…

Цитрус сидел в корабельной рубке и слушал, как переругиваются коски. Всех лишних просили временно очистить корабль — «для проведения предстартовой подготовки». «Лишние» уходить не желали, предчувствуя, что если выйдут из транспортника, потом на борт уже не попадут.

Вскоре началась форменная драка. Зазвучали выстрелы.

«Скоты. И здесь не могут уладить дело без грызни. Задраю люки, — подумал Цитрус, — и драпану так, что только меня и видели. Триста тысяч хапуге Седому?! Да у меня в лучшие времена таких денег не было. На-ка, выкуси, подонок. Скорее всех косков в Галактике отпустят по амнистии, чем Цитрус тебе отстегнет такой куш».

Наконец возня внутри корабля утихла. Эдвард насторожился — тишине он никогда не доверял. Драка звучит очевидным тревожным тоном, а от тишины жди любой пакости. Это даже природа знает. Перед грозой всегда тишина. А океан так спокоен в преддверии цунами.

В коридоре послышались гулкие шаги — кто-то спешил к рубке. Эдвард осмотрелся, соображая, где пилоты могли держать оружие. Может, в двух металлических шкафчиках, дверцы которых вырваны с корнем или болтаются на одной петле? Похоже, пилоты застрелились, когда поняли, что штурмующие рубку коски вот-вот ворвутся внутрь и станут их пытать. А может, это коски шарили по шкафам.

Цитрус заметался, не зная, что предпринять. Решил, что если его захотят выкинуть из корабля, он будет драться до последнего.

Люк распахнулся. На пороге возник Змей с длинноствольным доисторическим пистолетом в руке.

— Здесь с-сидишь? — прошипел он. — Почему не помигал мне лиш-шних выс-саживать?

— Я же инвалид, — скромно потупился Цитрус. — Мне драться никак нельзя. К тому же моя нервная система очень расшатана… Могу ненароком шлепнуть кого-нибудь не того.

— И что теперь?! Доктора к тебе прис-ставить?

— Нет. Как только корабль стартует, мне станет спокойнее. Запускать основные двигатели?

— С-совсем с-сдурел?! Толпу с-сдерживает дес-сяток наш-ших пацанов.

— Относительно твоих пацанов распоряжений не было. Седой приказал взять только тебя.

— Вот как? — Змей, казалось, был польщен. — Вообще-то, эти парни — нас-стоящее отребье. Они мне никогда не нравилис-сь. Ещ-ще там один рубила ломится — хочет тебя увидеть.

— Рубила? — подозрительно осведомился Эдик, вспоминая всех наемных убийц, с которыми ему довелось сталкиваться в последнее время. — А что ему от меня надо?

— Говорит, будто он твой друг. Но С-седой ведь не сказал больше никого брать. А этот, с-сразу видно, полным придурок! Дегенерат, по роже видно.

Цитрус облегченно вздохнул.

— Так это же Дылда! Кореш мой. Седой обещал прислать его с последними наставлениями.

— Он имени С-седого даже не упоминал.

— Так это потому, что он дебил. С дебилами ведь как? К ним особый подход нужен. Наш бугор, наверное, ему даже ничего говорить не стал, сунул в карман записочку. Знаешь, как собакам к ошейнику привязывают письмо? Они прочесть не могут, а доставят наверняка.

Рептилия прищурил желтые глаза.

— Но я за ним не пойду, хоть ты и инвалид! А без моей команды его с-сюда не пустят. Так что и не знаю что тебе пос-советовать. Дуйте вы, наверное, вдвоем к С-седому и полетите вмес-сте с ним на челноке!

Такой расклад Цитрусу совсем не понравился. Но оставлять Дылду никак нельзя. Великан — его главный козырь, когда Змей выяснит, что Седого они банально кинули. А Дылда даст ему разок по чешуйчатой морде — и можно будет сунуть коченеющий труп в холодильник.

— Совсем необязательно куда-то ходить, когда все достижения науки и техники к нашим услугам! — объявил Эдик после секундного раздумья. — Здесь, на этом мрачном астероиде, вы совсем одичали! Но радуйся, чешуйчатый, рядом с тобой сын знаменитого пилота Спаркса!

Раздвоенный язык Змея вылетел наружу, кожа позеленела. И Эдик тут же вспомнил, что Спаркс прославился еще и тем, что в молодости воевал против рептилий и уничтожил немало их кораблей — как боевых, так и пассажирских.

— Но я не разделяю ксенофобии отца! — сообщил Цитрус. — Рептилии — мои лучшие друзья! Мы с ними немало пива выпили в летной школе. Надеюсь, ты тоже станешь мне другом! Лучшим другом!

— Если не удавлю тебя раньш-ше, — проворчал Змей.

От расправы над организатором подпольной лотереи, регулярно чистящей его карманы, его сдерживал только авторитет Седого.

«Без Дылды никак не обойтись, — подумал Эдик. — Вон какой он здоровый. Да еще и с пистолетом. Сам я ни за что не справлюсь».

От волнения он стал соображать лучше. Знания, полученные на гипнотических занятиях в летной школе, чудесным образом всплыли в мозгу, здоровая рука заметалась по сенсорам управляющей панели. Вспыхнули мониторы. На одном из экранов отражалась безрадостная картина: четыре коска держали Дылду на мушке. Великан жалобно шевелил губами, пытаясь их в чем-то убедить. Парни передергивали затворы, должно быть, увещевания Дылды не произвели на них впечатления, и они собирались пустить его в расход.

Эдик включил внешний динамик, при помощи которого из рубки руководили погрузкой, врубил звук на полную мощность и заорал:

— Эй, вы, придурки, немедленно пропустить этого толстяка на корабль! Приказ Седого! Живо, а то я вас…

Что он сделает, Цитрус придумать не успел, но коски и без того впечатлились громовым голосом, вещающим, казалось, отовсюду. Они послушно опустили винтовки, и Дылда со скоростью, удивительной для такого крупного субъекта, юркнул в корабль.

Рука Эдика продолжала летать по сенсорам. Как только Дылда оказался внутри транспортника, Цитрус задраил люки и активировал основной двигатель. По массивной громаде корабля пошла низкая вибрация. Столб огня ударил в бетонный пол ангара. Белые искры полетели во все стороны, поджигая одежду на тех, кто стоял рядом с транспортником.

— Ну, ты, беспредельщик, — выдавил Змей, вглядываясь в монитор. — Хоть бы отойти пацанам скомандовал…

— Забыл, — простодушно отозвался Цитрус. — Но теперь-то они точно отойдут.

Коски в пылающих робах с воплями уносились прочь по туннелям.

— Вот видишь, — заметил Эдик. — Мы сейчас покинем шлюзовую камеру. Люк откроется, и весь воздух отсюда улетит в открытый космос. Так что им еще повезло. А ты как думаешь, Змей, что лучше — сгореть заживо или задохнуться?

— По мне, и то, и то — подс-става.

— Экий ты привередливый, — Эдик смерил рептилию недовольным взглядом, — никак тебе не угодишь.

Снаружи завыла сирена. Металлический голос начал бесстрастно сообщать уцелевшим коскам, что находиться в шлюзе во время старта корабля категорически запрещено. Заключенные бросились прочь из пещеры, оборудованной под шлюз. Поскольку створки шлюзовой камеры еще не были открыты, из-за обилия огня и дыма включилась система аварийного пожаротушения, из-под потолка хлынули струи воды. Попадая в пламя маневрового двигателя, влага моментально испарялась. Пещера заполнялась густыми облаками пара, превращаясь в настоящую русскую парную.

— Открыть люк! — скомандовал Цитрус, активируя связь с диспетчером. И только после этого понял, что упустил из виду один очень важный момент — никто не собирался выпускать корабль из шлюзовой камеры. Для того чтобы получить контроль над шлюзом, Седой штурмовал барак охранников. И теперь, взяв форпост Мюллера, для Эдика он одолжения делать не станет. Даже, напротив, Седой законопатит люк наглухо, пока не выковырнет из транспортника однорукого коска, чтобы лишить его всех остальных конечностей.

— Ди-испетчер, — нараспев проговорил Цитрус, всё еще на что-то надеясь, — открыть люк.

Тишина. Никто не откликнулся.

— А что, Седой еще не взял барак хозяина? — поинтересовался Змей.

— Что бы я здесь делал, если бы он его взял? — ответил Цитрус, надеясь не совсем внятным ответом запутать рептилию.

Змей нахмурился, пытаясь понять, что именно происходит. Представители этой галактической расы отличались весьма странным набором врожденных качеств, казалось бы, несочетаемых — коварством и тупостью, хитростью и скудоумием.

На пороге рубки появился изрядно помятый Дылда.

— Ребята! Еле вас нашел! — хриплым голосом проговорил он. — Как же я рад тебя видеть, мой дорогой друг Эдик! И тебя тоже, Ящур!

— Я Змей! — ощерился гуманоид.

— Какая, на хрен, разница, — вздохнул Дылда. — Вы меня спасли, ребята. Эти отморозки хотели меня расстрелять. Теперь я ваш должник на всю жизнь.

— Мой должник, — уточнил Цитрус. — Змей тут вообще ни при чем, он тебя брать не хотел. Теперь смотри, чтобы он не выкинул чего-нибудь нехорошего.

— Да я… — вздумал было возмутиться чешуйчатый, но Дылда сгреб его за шиворот и как следует встряхнул — о пистолете Змей забыл, и тот звякнул на полу.

— Он наш заложник? — поинтересовался великан.

— Согласится сотрудничать, будет компаньоном, — ответил Эдик. — Ты с нами, Змей? Мы собираемся рвать когти с этого астероида прямо сейчас. И золотишко прихватить, естественно.

— Я с-с вами, — тут же заявил Змей, сообразив, на чьей стороне сила. — А золота на всех хватит.

— Это как посмотреть, — улыбнулся Эдик, — о том, как будем делить золото, поговорим позже…

— А как со ш-шлюзом?

— Таран! — воскликнул Цитрус. — Я видел, как этот транспортник сталкивается с огромными каменными глыбами. И ничего. А уж вышибить небольшой лючок для нас — пара пустяков. Всё равно что Дылде разнести фанерную дверь. Нужно только разогнаться. Живо в кресла! И пристегнитесь получше!

Дылда и Змей упали в кресла пилотов, нажали сенсоры, активирующие защиту, и гибкие шланги обхватили их со всех сторон. Эдик сделал то же самое, вытянув к сенсорной панели руку. Его спеленало всего — кроме руки, которой можно было управлять кораблем.

— Была не была! — прокричал Эдик, активируя маршевый двигатель.

Корабль устремился вперед с чудовищной скоростью, как будто его пнул гигантский слон. Момент прохождения люка пассажиры даже не заметили. Один лишь миг — и транспортник оказался в открытом космосе, среди каменных глыб. Эдик едва успел затормозить, чтобы не врезаться в астероид величиной с гору. Повернул корабль, юркнул в просвет между двумя булыжниками размером с шестнадцатиэтажные дома. Управлять транспортником было на удивление легко. Может быть, потому, что он был загружен только наполовину.

— А это что? — Змей указал на один из мониторов. — О ш-шайс-се!

— Два линейных корабля и один десантный бот, — машинально ответил Эдик и едва не подпрыгнул в кресле — удержали гибкие шланги. — Они же нас испепелят!

— Наверное, они с-собираются ш-штурмовать астероид, — предположил Змей.

— Попробуем ускользнуть от них в каменном поясе. Может быть, они нас не заметят. Или решат, что это беглецы-охранники. В любом случае, им нужно получить приказ на уничтожение транспортника, прежде чем атаковать. Не станут же они гнаться за нами, оставив позади взбунтовавшийся астероид, на котором еще не всю охрану перебили? Кретины, возможно, думают, что у них есть надежда спасти хоть кого-то из легавых?

— Хороший легавый — мертвый легавый, — заметил Дылда.

Эдик покосился на него с неодобрением.

— Где ты этого набрался?

— Так Седой сказал.

— Кому он это сказал?

— Прянику. Он как раз одного длинного надзирателя ухлопал.

— Всё, забудь про Седого. Седого больше нет. Если повезет, мы его больше никогда не увидим.

— А мою женщину?

— И бабу твою не увидим! — разозлился Цитрус, вглядываясь в иллюминатор. — Я тебе новую куплю! Только заткнись!

Военные корабли сильно нервировали Эдика. Боевым линкорам ничего не стоит расправиться с транспортником, даже снабженным броней на случай столкновения с астероидами. Для них он — неповоротливая мишень в астрофизическом тире, где разыгрываются учебные баталии.

Цитрус ускорил транспортник. Глянул в иллюминатор. Военные корабли за ними не последовали. Их капитаны, скорее всего, слали по радио запросы, но Эдик связь не включал. Так спокойнее.

— Ушли, — сказал он, когда корабли исчезли с радаров.

— А ты хорошо с-с корытом управляешься, — откликнулся Змей.

— А я вообще парень, что надо, — Цитрус улыбнулся и вспомнил, как Седой включал всех в свою свиту еще на транспортнике, подлетая к астероиду: — Держись меня, Змей, и не пропадешь!

Назад: Глава 2 ЗАМОЧИТЬ ЦИТРУСА

Дальше: Глава 4 ШЕСТЬДЕСЯТ СЕМЬ БОЛВАНОК ЗОЛОТА

Глава 3 АСТЕРОИД 1313

Глава 3
АСТЕРОИД 1313