Черти перевала Хактэ
С гольца потянуло холодом. Густые, молочные облака натекли на острый каменный пик, утопили его в своих объятиях. Верховой хиус подхватил непроглядную пелену своими невидимыми, сильными руками и, как могучий хлебопёк, который месит тесто на столе, придавил её к земле, на болотистый, подгольцовый зыбун. Небо почернело. Как из ниоткуда, посыпала прозрачная, мокрая пыль. Хмурые краски дополнили редкие снежинки, медленно опускающиеся на тёплую землю. Они тут же таяли, превращались в прозрачные слёзы. За какую-то минуту приветливый, радостный мир тайги стал мрачным, угрюмым. Видимость сократилась до нескольких метров.
Гришка Коваль остановил коня, повернулся к сотнику, раздражённо спросил:
– Куда ехать-то? Ни черта не видно! Как у кобылы под хвостом.
– Что, тропы не видишь? Давай прямо по ней! – рыкнул Кулаков в ответ.
– Какая тропа? Болото одно, мох по колено.
– А как доселе ехал?
– Так видно же было, между двух гольцов, по седловине.
– Ну, дак так и езжай, только закрайкой болота бери, у самой таёжки, а то ещё в окно попадём.
Гришка потянул за уздечку, тронул буланого. Конь послушно пошел влево. Следом проехал Кулаков, за ним Берестов. За отцом – привязанная к седлу Лиза. За ней потянулись порожние одиночки, лошади, освобождённые от привезённого на озеро груза. Шествие отряда замыкал Михась Худаков.
Первую сотню метров проехали нормально. Зверовая тропа обходила немногочисленные препятствия, колодины, завалы, чёрные окна и ненадёжно покачивающиеся зыбуны. Но за этим из плотного тумана вдруг проявилась плотная стена леса. Гришка опять остановил коня, заломил на затылок фуражку, не оборачиваясь назад, звонко крикнул:
– Вот ведь к тайге приткнулись. Куда ехать-то?
– А что, тропа есть? – спросил сотник.
– Да есть вроде. В самую чащу ведёт.
– А вдруг не туда уедем? В этих облаках и сколоться недолго…
– Езжай, не спрашивай. Я помню, мы в прошлый раз здесь ехали.
Гришка неуверенно пожал плечами, но ослушаться не посмел, стараясь не касаться мокрых веток, направил лошадь в пихтач.
Проехали ещё пару сотен метров. Дорогу преградил небольшой завал, непонятно как появившийся здесь. Невысокие, подбелочные кедры и пихты были свалены в хаотическом порядке, как будто смерч небывалой силы крутанулся в одном месте и, повалив несколько десятков деревьев, растворился неизвестно в каком направлении. И деревья завалены совсем недавно, может быть, даже вчера. Только вот как заломы у корней уже успели обрасти мхом?
Но недосуг Гришке разглядывать какие-то таёжные тонкости. Некогда, да и незачем. Казак рождён для того, чтобы Родину охранять, защищать интересы государства да Его Величество, царя батюшку. А насчёт премудростей тайги – нет, не моги. Так уже если где что – при случае подстрелить рябчика или глухаря, ну, может быть, марала. А сейчас быстрее бы вырваться из этой проклятой мокрети, спуститься с гольца вниз да развести костёр, обсушиться, а то суконный китель промок до такой степени, что отяжелел до веса кольчуги. Да и холод даёт о себе знать. Проклятый ветерок наносит снег. И откуда в июне может быть снег?
Объехал завал стороной, справа. Старается снова найти дорогу, но нет зверовой тропы. Нет и все тут! Кругом одна чаща-курослеп, подсада мелкая, в человеческий рост. Конь путается ногами в густых переплетениях, спотыкается, не идёт. Да и тайга подниматься стала, перед ними небольшой взлобок. Весь отряд запутался в непонятном переплёте. Что за черт? Никак бесы окрутили.
– Стой! – орет сотник. – Куды прёшь? Дороги не видишь?
– Да какая тут дорога? Её тут и нету-ка. Зашли куда-то, сам чёрт не поймёт.
Остановился отряд. Ни взад, ни вперед. Лошади сгрудились, уздечки перепутались.
– Давай назад! – кричит Берестов.
А куда назад? Сначала надо коней развязать да по одному выводить на чистое место. А шутка ли – вывести из подсады двадцать три лошади?
– Мы поедем назад, по своему следу до тропы. А вы с Худаковым, за нами спарки выводите, – командует Кулаков.
Повернули вниз втроем: Кулаков, Берестов и Лиза. Поехали по чаще вниз, к завалу. Гришка с Михасем остались лошадей разворачивать.
Едет пристав впереди: что за дьявол? Подсада не кончается, завала нет, а гора всё круче и круче. Взяли немного правее, прилавок вроде выровнялся, гора сгладилась, но тропы не могут найти. Свернули левее, наконец-то достигли какой-то поляны, но на ней нет никакой тропы, одни следы маральи, да и те вразброд. Остановились. Что делать? Надо Гришку ждать. Крикнул Кулаков:
– Коваль! Где ты? Гони лошадей сюда. Здесь чисто.
В ответ – тишина. Никого и ничего не слышно. Только ветер волком воет, да молочная муть по земле стелется, в пяти метрах ничего не видно. Пристав вытащил револьвер, выстрелил в воздух. Звук выстрела – как треснувший сучок: едва слышно рядом. Однако через пару секунд далеко внизу ахнул карабин, кто-то отозвался.
– Вот те раз! – удивлённо вскинул брови пристав. – Как-то они нас обошли? Надо их назад поворачивать, на ровное место, и здесь тропу искать. А то упрутся куда-нибудь… Вы здесь, Федор Степанович, будьте, если что – стреляйте в воздух. А я поеду, этих бесов приведу.
Кулаков верхом на лошади торопливо скрылся в тумане, поехал на выстрел. Берестов неторопливо спешился, привязал коня к дереву, мягко спросил у дочери:
– Ты как?
– Замёрзла… – подрагивая телом, глухо ответила Лиза.
Пристав подошёл к ней, развязал руки, помог слезть с кобылы.
– Сейчас костёр разведу, а ты пока сходи, только недалеко, а то заблудишься… – Резко выругался и, ломая сухие ветки, забубнил он себе под нос: – Говорил, надо было проводника взять. Хоть этого тунгуса. Ничего не видно… Попали в лапы чертям. Глядишь, ещё и ночевать придётся.
Живо загорелся огонь. Лиза протянула к костру озябшие руки, присела рядом. Берестов закурил папироску, пользуясь случаем, нравоучительно спросил:
– Что же это ты так, а? Зачем из дому убежала? Мать переживает, дочка потерялась, ночами не спит.
– А ты зачем меня хотел отдать замуж за этого… Потехина?
– Дура! – взорвался отец. – Да разве же я… Это всё шутка!
– Ничего себе шутка! Ты намекнул, а он всё понял. Знаешь ли ты, что он меня в тальниках ловил?.. Насилу отбилась! Здоровый, как бык, а ума, как у поросёнка. Хорошо, что бабка Засошиха телка искала…
– А чего же не сказала? – немного помолчав, бросил пристав. – Ну и хотя бы вышла замуж, что такого – парень видный, отец – золотопромышленник. Жила бы, как у Христа за пазухой. А что толку в этом Филе? Медведь медведем! За всю жизнь так и подохнет в тайге.
– Не медведь он, человек! С ним мне хорошо. Слово ласковое скажет – душа поёт. А руками прикоснётся – сердце замирает. Он добрый, весёлый, справедливый. Люблю я его, и все тут… – заключила дочь и исподлобья посмотрела на отца.
– Ишь ты, любишь… Так что же тогда не по уму всё сделала? Надо было сказать.
– А как с вами разговаривать, если вы с матушкой мне слова молвить не даёте? У вас свои планы: лишь бы побогаче да посытнее. Никто бы мне и не разрешил. А так всё равно убегу, с ним жить буду.
– Во как! Характерная! И куда же ты побежишь-то? Тайга, она вон какая, – и припугнул: – Медведи сожрут, или сама пропадёшь, заблудишься.
– Ну… Не сейчас, потом, дома. Филя сам за мной придёт, – неуверенно заключила Лиза.
– Не успеет, – заулыбался Берестов. – Пошла против родительской воли – приструню сам. Всё равно замуж отдам, как только придём. Потехин не возьмёт, вон, Архип Молохов, сын приказчика, по тебе высох. Все зенки отпялил, говорит, всё сделаю для вашей дочери, лишь бы была моей. А нет – в город отправлю, к тётке. Та тебя быстро воспитает, сама знаешь. Не допущу, чтобы моя дочь в тайге сгнила.
Лиза побледнела, знает, что характер отца что камень. Что сказал, то и сделает. Не уйти ей от родительской руки… Филя далеко, там, на Грязной речке. Убежать она не сумеет, дорогу не помнит. И надеяться не на кого… «В крайнем случае наложу на себя руки», – твёрдо решила она и склонила голову, чтобы отец не видел ее покатившихся по щекам слёз.
В этот момент, где-то неподалеку, в какой-то сотне метров крикнули:
– Фёдор Степанович! Помогите, Карька ногу подломил. Что делать?
– Гришка, ты, что ли?
– Ну, дак я, кто же больше! Только скорее, Григория Матвеича придавило, я один коня выправить не могу.
Как будто в подтверждение его слов, тут же раздался тяжёлый, заунывный стон, как будто там, в тумане, и вправду кто-то умирает.
Вскочил Берестов, бросился на помощь. Однако тут же вернулся, перехватил дочери руки и ноги. Затем, быстро, как того требовала ситуация, засеменил в пихтаче и растворился в тумане.
Ещё не стихли его шаги, а с другой стороны слышится лёгкий топот, чьё-то сопение. Испугалась Лиза, сжалась в комочек. Броситься бы за отцом, да ноги связаны. Хотела закричать, но от страха перехватило дыхание. А зверь всё ближе, ломится напрямую к костру.
Лошади захрипели, забрыкались, рвутся на волю, да крепко привязаны уздечками. Топотят, крутятся. Одна из лошадей споткнулась, завалилась через спину. Лизе стоило огромных усилий, чтобы вовремя увернуться от мелькающих в воздухе копыт.
А из тумана нарастает, выплывает неведомое рогатое чудище! Лиза уткнулась лицом в землю, закрыла глаза, сжалась в комочек. Ждет самого плохого… Торопливые шаги уже совсем рядом, над головой, а вместе с ними слышится до боли знакомый, негромкий голос:
– Эко, доська! Вставай, однако, Филька-чёрт тебя ждёт!
Девушка открыла глаза и не поверила: над ней склонился Загбой! А он пружинисто спрыгнул на землю со спины верховика, помог подняться. Ничего не говоря, выхватил нож, полоснул по путам, освободил руки, ноги. Негромко спросил:
– Мозешь ехать на олень?
Лиза неуверенно пожала плечами. Загбой подтолкнул её к учагу, помог забраться на спину, сунул в руки уздечку:
– Дерзись, отнако, крепко. Пыстро ехать нато.
Сам тут же резво перекинул ногу через холку своего учага, влился в кожаное седло и направил оленя в тайгу. Лиза не успела дёрнуть уздечку – важенка сама засеменила за хозяином, только успевай держись да нагибайся от веток. Впрочем, особого труда для этого не требовалось. Наученный долгими переходами по тайге, Ченкин верховик Ухтырь шёл плавно, аккуратно, осторожно и в то же время быстро переставляя по земле широкие копыта. Оберегая всадницу от возможных неудобств, заблаговременно обходил низко склонившуюся чащу и колодины. В какой-то момент, переосмысливая случившееся, девушка подумала, что ехать на олене гораздо мягче и удобнее, чем на лошади.
Ехали недолго. Загбой вёл своего оленя спокойно, уверенно, по одному ему известным приметам. И немудрено, что через несколько минут привёз пленницу на топкую марь, на зверовую тропу, точно в то место, где не более получаса назад прошёл, а затем заблудился отряд.
А там уже встречает, скупо улыбается Лизе Иван.
– Ну, как дела? – спросил.
– Однако, карашо. Девку вот вёз. Филька-черт путет рат!
…Зря торопился Берестов на тревожный зов казака. Потому что никакого Гришки там не было и в помине. Это Иван своим зычным голосом привлёк внимание пристава и дал возможность Загбою выручить Лизу. Не зря были потрачено время на подготовку для спасения девушки, в котором главная роль принадлежала следопыту. Это он, Загбой, целую ночь у костра обдумывал план похищения пленницы. Остаётся только удивляться, как он мог точно рассчитать время прохождения отряда через перевал, на котором после полудня всегда собираются густые облака. Может быть, это надо отнести к уникальной наблюдательности охотника, его глубокому опыту или искренней просьбе к Чоо-дороку, который помог ему сбить с дороги казаков. Этого не понять. Но и нельзя не рассказать о стараниях Ивана и Максима, которые, следуя наставлениям Загбоя, заложили мхом зверовую тропу, натоптали новую дорогу и перед глухой подсадой создали мнимый завал.
Первое время эвенк и сам не верил в немудрёную затею, думал, что казаки быстро прочитают хитрость, и выкрасть Лизу не удастся. Но все получилось намного проще, быстрее.
Позднее Загбой долго удивлялся неопытности русских, которые не смогли увидеть новые следы, свежесрубленные деревья, пеньки которых были заделаны мхом, и, конечно же, поверить крику о помощи. Позже, сидя у костра, пожимал плечами, качал головой и восклицал:
– Как так? Пашто казак сопсем без глаз? Как мошно ходить тайга, когда не видишь, куда ходи? Отнако, такой человек нато оленю за хвост вязать…
Интересно было посмотреть на поведение Берестова, когда он увидел исчезновение своей дочери. Первое время он просто думал, что Лиза развязалась сама и убежала, но всё равно скоро вернётся. Пристав зло усмехался себе в усы. Потом, напрягая голос, тревожно кричал. И только лишь к вечеру, когда после нескольких часов блужданий по тайге с помощью многочисленных выстрелов отряд собрался вместе, он с горечью понял, что над ними посмеялись далеко не черти гольца Хактэ.