Книга: Остров Тайна
Назад: Неслышные шаги людоеда
Дальше: Ходок

Хлопушка для черной мухи

Тук-тук – стучат парные колеса. Так-так – звенят стальные рельсы. Скрип-скрип – стонут стены вагона. Дзинь-дзинь – брякает в пустом ведре железный ковш.
В переполненном новобранцами вагоне душно и тесно. Давая тусклый свет, мечется подвязанная под потолком керосиновая лампа. Качаясь на неровной дороге, скрипят наспех сколоченные нары. На них, прижимаясь друг к другу спинами, лежат молодые парни. Кто-то сидит внизу, курит, переговариваясь с товарищами. Другие шепчутся, обсуждая события последних дней. Третьи от нечего делать в сотый раз перекладывают в вещмешках немудреные пожитки.
– …да мы их… да што мы… батя писал, немцы сибиряков боятся, потому как из нас половина охотников, – степенно разводя руками, говорил здоровенный, краснощекий детина. – Стрелять все умеем! Враз шею намылим, побегут и фамилию не спросят! Гы-гы-гы! Переколотим, как глухарей на току!.. Гы-гы-гы!..
– …эт точно! Под Москвой, вон, в прошлом годе фрицы наступали. А как наших привезли, так они и взад портки! – поддержал его другой новобранец и, понизив голос до низкого: – Что бы фронт без наших-то делал?!
– Тих ты… – перебил его третий парень в новенькой гимнастерке. – Не дай бо… услышат.
– А мне братуха писал из госпиталя, что колотят наших… – еще тише проговорил четвертый боец. – А скоко вон, на деревню похоронок пришло…
– Не бубни, боец. И не разводи панику! – перебил всех из дальнего угла старшина Михеев. – За такую агитацию можно и в штрафбат загреметь!
– …да я што… да я ничего… да я что люди говорят, – со страхом в голосе проговорил парнишка. – Я… как все…
– Вот и то-то, что как все! – растягивая слова и присматриваясь к нему, продолжал старшина. – Гоним мы фрица – и дальше гнать будем! А то што с фронта пишут, так не верьте. Все это неправда! Только трусы так пишут да самострелы!
– А что такое… самострелы? – спросил кто-то. – Это когда ружье к нитке подвязано? Разве так фрицев колотят?
– Фу, ты, деревня, колхоз без председателя! – засмеялся Михеев. – Так стрелять – на всех немцев винтовок не хватит. А что такое самострел, потом сам узнаешь.
– А когда нам винтовки дадут?
– А когда мы на фронт?
– А когда немчуру бить будем? – посыпались со всех сторон вопросы.
– Как приедем – так все и будет, – ответил старшина и усмехнулся в седые усы. – Успеете еще… в штаны наложить… – И еще тише: – Да кровушки хлебнуть.
И опять замкнулся в себе в дальнем углу на нарах.
Новобранцы стали обсуждать предстоящие события, кто и как будет бить проклятого гада. Кто-то хорохорится. Другие относятся к ситуации спокойно. Только в глазах каждого застыл страх: что ждет впереди? Никто не знает обстановки. Всех собрали из разных деревень, городов и таежных селений в Красноярске, переодели в новую форму, напихали в теплушку пятьдесят человек, как рыбу в торбу, прицепили ночью вагон к проходящему составу, заперли дверь снаружи и повезли на запад. Куда везут – никто не говорит, все держится в строгой тайне. Где везут – не видно, никто не выпускает солдат на улицу. А в маленькое окно много не насмотришься.
Весь день паровоз тянет состав «на парах» не останавливаясь. Пища выдана новобранцам сухим пайком в Красноярске на три дня. Вода в железном баке. В углу стоит огромная бадья для параши. Остановки – глубокой ночью, на полтора-два часа. Пока машинисты меняют паровоз, часовые из бывалых фронтовиков отпирают двери. Два новобранца выносят парашу, еще двое набирают в бак из колонки воду. Все передвижения происходят под конвоем, чтобы никто не сбежал. В это время идет поверка личного состава. После этого двери теплушки запираются на замок. Свежий, наполненный углем и водой паровоз орет рваным криком, состав трогается и едет дальше до новой остановки, которая будет следующей ночью.
Ваня Мельников лежит на третьем ярусе. Вниз спускается редко, только для того, чтобы сходить в туалет, да набрать воды во фляжку. От долгого лежания тело затекло. Бока болят, поясница ноет, ноги тянет, плечи выворачивает. Спуститься бы вниз, размяться, да там других парней хватает, не протолкнуться. Быстрее бы кончилась дорога.
Рядом лежит Гоша Веревкин из колхоза «Рыбак». С детства Ваня и Гоша были врагами, дрались при любом удобном случае. Заводилой всех стычек был Гоша. Как только Ваня появлялся на фактории, он всегда находил повод для конфликта. Пока Ваня учился в начальной школе с первого по третий класс, Гоша верховодил и всегда побеждал «пасечников», потому что был на два года старше своих одноклассников. Причиной тому служила лень, за пять лет Гоша все же как-то одолел предметы начальной школы.
Когда Ваня пришел в первый класс, Гоша к тому времени протирал домоткаными штанами соседнюю парту второй год. Окончили третий класс вместе. Душещипательное прозвище Камарысло преследовало Гошу десять лет. Поводом тому послужил диктант на уроке русского языка во втором классе. Когда учительница Вера Сергеевна продиктовала детям «Шла девушка с ведрами», Гоша отредактировал фразу на свой лад: «Прет баба на горбе камарысло и два ведро». Отсюда понятно, что горе-ученик писал на бумаге о том, что видел, как тот остяк, восхвалявший в песнях окружающий его мир, где проезжал на оленях. Если с бабой и ведрами можно было как-то разобраться, то слово «камарысло» Гоша воспринимал по-своему до настоящего времени.
Отношения между Ваней и Гошей были, как говорилось выше, не совсем спокойные. Живя на фактории среди колхозников, Гоша считал себя городским, а берег с лодками – личной собственностью. Он не упускал момента показать свое превосходство над сверстниками, жившими вокруг озера на отдельных заимках и пасеках. Когда те приезжали или приплывали на факторию, появлялся перед пришельцами, показывая свою силу. В отличие от ума силы у него было больше, поэтому он мог без лишнего разговора дать пацану подзатыльник, ударить кулаком в грудь или пнуть. Девчонок Гоша дергал за волосы или сталкивал в воду. Ване тоже доставалось. Но однажды он выместил на своем закоренелом враге всю накопившуюся за детские годы обиду.
Осенью, когда Ване исполнилось лет тринадцать, дед Филя и бабушка Аня отправили его в колхоз за продуктами. Благополучно добравшись на лодке до фактории, Ваня сходил в лавку, затем с товаром за плечами вернулся на берег. Здесь его поджидал Гоша. В окружении двух-трех верных дружков, которые у него были на побегушках, начал издеваться над мальчиком. Сначала толкнул его в воду, потом ударил ладошкой по шее. Споткнувшись о корень на берегу, тихий парнишка неудачно опустился с котомкой в озеро, подмочил продукты. Закипев от обиды, что его будут ругать за муку, соль и крупы, он вытащил из уключины весло и прилепил его к красному лицу Гоши. Тот не устоял на ногах и рухнул на гальку со сломанным носом. А Ваня уже сидел на нем верхом и колотил обидчика кулаками до тех пор, пока его не оттащили в сторону Гошины дружки. Еще никто и никогда не давал предводителю подрастающего колхозного поколения сдачи. С округлившимися глазами, восседая на пятой точке, Гоша хлюпал кровавым носом и прикладывал к глазам холодные камни, а под ним расплывалась синева:
– Зачем ты так-то? Я тебя так вон… а ты меня вон как!
На этом столкновения не прекратились. Всякий раз, когда неприятели встречались, происходила драка. Только теперь Ваня всегда давал обидчику отпор. В последний раз они столкнулись на берегу озера, у причала. Ваня приплыл на лодке сдавать рыбу. В это время местные девчата полоскали на мостиках белье. Ваня пошутил с девушками, сказал им какой-то комплимент. Гоша услышал его слова и завелся с пол-оборота. Он считал, что если берег является его личной собственностью, то девки, стирающие белье, тоже его. И неважно, что они относятся к нему, как к Камарыслу, и посылают колкие шутки.
В тот раз в завязавшейся драке счет сравнялся: один – один. То есть каждый поставил противнику по синяку, после чего битва закончилась. Теперь два закоренелых врага ехали рядом, бок о бок на одних нарах, укрывались одной шинелью, ели и пили из одного котелка.
…Их забрали на войну вместе в тот день, когда Ваня возвращался от деда Григория верхом на Сивке. Тропа вокруг озера проходила через факторию по центральной, единственной улице вдоль берега. Чтобы объехать колхоз мимо, Ване надо было свернуть направо, за Урманово болото. На это бы ушло много времени, а его у Вани не было. Он и так задержался дольше положенного на ночь.
Всю дорогу, думая о Варваре, Иван въехал в деревню. Посреди улицы, у дома бывшего купца Горюнова, где сейчас располагался сельсовет, оживление. Люди сгрудились у высокого крыльца, что-то обсуждают. Его облаяли местные собаки. Народ, в основном женщины и несколько стариков, обратили на него внимание, смотрят и ждут, когда подъедет поближе.
Ваня спокойно подъехал к людям, вежливо приветствовал их. Из окна сельсовета едва не вывалился председатель Микишка Добрынин:
– Эх-ма, Ушаков… или как тебя там… Мельников! Ванька! А ну стой, мать твою, дыра в лодке! Товарищ комиссар, вот он сам! Говорил, никуда не денется, а мы его ищем…
Из сельсовета выскочили полномочный Кириллов, Микишка Добрынин, завхоз Гордей Смирнов, два милиционера. Окружили Ивана со всех сторон, будто поймали вора:
– Ты где был, парень? Все каблуки стерли, тебя разыскивая!
– А что меня искать-то? – спешиваясь с коня, удивился Ваня. – Вот он я, никуда не девался.
– Так сутки тебя караулим! Бабка сказала, что за озером ты.
– Так и есть, за озером был, у деда Григория.
– Почему не доложил в сельсовет? – строго спросил Кириллов.
– Зачем?
– Как это зачем? Лет сколько исполнилось?
– В июле восемнадцать было.
– Вот потому и надо докладывать, так как тебе восемнадцать и теперь ты военнообязанный!
– Мне никто не говорил, – растерялся Ваня.
– Почему не предупреждали о ежедневной отметке?! – просверлил взглядом Микишку Добрынина Кириллов.
– Дак то… я что… дык… куда он денется? Тут он, все время на озере крутится. Через день рыбу сдает… – начал оправдываться тот.
– Ладно, учтем, – сухо отрезал Кириллов и подтолкнул Ваню к сельсовету, – заходи на сборный пункт.
– Стойте! – не понял Ваня. – Подождите, коня надо привязать!
– Без тебя привяжут.
– Куда меня?!
– На хронт, милок, на хронт. Немца бить, – выдохнула стоявшая рядом тетка Фрося Кадышкина.
– Надо своим сказать…
– Без тебя скажут.
В сопровождении ответственных лиц он вошел в сельсовет. На лавке, белый как снег, едва не плача, с подрагивающей нижней губой и испуганными глазами сидит Камарысло. Увидев Ивана, потянулся к нему, как к единственному спасителю:
– Здорово, Ванюха! И тебя тоже? Ну ладно, у тебя годы вышли. А я-то куды? Как бабы будут без меня?!
До настоящего времени у Гоши Веревкина была «бронь». Несмотря на то, что парню было двадцать лет, его не брали потому, что в колхозе «Рыбак», кроме него, некому было делать тяжелую физическую работу. Всех мужиков, кого только можно было, забрали на фронт. Камарысло был один парень на фактории, который мог легко вытянуть забитую рыбой сеть, утащить на своем горбу деревянную бочку весом в центнер или помочь женщинам в обозе вытаскивать увязшие в грязи или снегу телеги и сани. Его призыв откладывали несколько месяцев: стране были нужны продукты питания, а рыболовецкий колхоз еженедельно отправлял на лошадях с Гусиного озера на берег Енисея до трех тонн рыбы. Гоша был незаменимым рыбаком, грузчиком и возчиком. На войну ему идти не хотелось: страшно! И все же пришлось.
Для Гоши Ваня в сельсовете стал дороже родного брата. Им предстояло вместе шагать по одной незнакомой тропке. Сразу забылись прошлые обиды. А вместо них появились необходимые в этот суровый час нити взаимопомощи и поддержки.
В этот раз из фактории их хотели взять только двоих. Все мужики и парни были призваны прошлым летом и осенью. Приходили редкие письма, почти все они попали на защиту Москвы. Сейчас Ваня и Гоша одни подходили к призыву по годам.
Под окнами сельсовета со слезами на глазах бегал Сенька Заструхин, просился на войну:
– Товарищ командир! Меня возьмите!.. Меня! Я им… Дайте мне винтовку!
Но ему было семнадцать лет, срок не вышел. Остальные юноши были еще младше.
Смекнув, Камарысло, подскочив с лавки, сделал робкое предложение:
– Таарищщщ командир! Возьмите вместо меня Сеньку! Он здоровый пацан, уже Катьку Вострихину щупает. Из мелкашки стреляет метко, с конем справится не хуже меня! А я уж тут как-нибудь, с бабами потихоньку… Кто им поможет, как не я?!
– Еще одно слово промямлишь, и я тя… как дезертира тут же, за конюшней! – рявкнул на него Кириллов, выстрелив злыми глазами так, что Гоша упал на лавку и та проломилась под ним.
После этого парень не вымолвил ни единого слова, пока их не посадили на пароход.
За Сенькой прибежала мать с палкой, в истерике отходила «непутевого» сына по хребту. Сенька убежал в тайгу, а потом всю дорогу шел за призванными сзади. Ивана и Гошу везли на телеге. Кириллов и милиционеры ехали верхом. Глядя на настойчивого «вояку», Кириллов с кислой улыбкой поправлял фуражку. Горел план по набору, и еще один человек был бы кстати. Где-то на середине дороги он остановил движение, позвал Сеньку к себе:
– Ладно, парень, хрен с тобой! Садись на телегу. Скажешь, что тебе восемнадцать исполнилось, а метрики потерял. Понял?!
Теперь Сенька Заструхин ехал с Ваней и Гошей в одном вагоне. В отличие от своих земляков Сенька оказался непоседой, как дробинка в сковородке. Он перезнакомился и подружился со всеми новобранцами, рассказал про свою жизнь, строил планы по уничтожению немцев и обсуждал жизнь после войны. Его голос слышался то в одном, то в другом углу вагона. Он всех подбадривал, настраивал, успокаивал или учил. Отделаться от Сеньки было непросто.
На третью полку к Ивану и Гоше Сенька заскакивал редко, лишь для того, чтобы перекусить или поспать несколько часов. На третьи сутки его гнали со всех сторон! Обиженный Сенька залез к своим землякам, не дождавшись помощи, стал искать в своем вещмешке продукты, которых не оказалось. Гоша съел его сухой паек, пока тот планировал наступление на немцев. Обиженный на всех, а на фрицев больше всего, Сенька завернулся в свою шинельку и притих в уголке. Уснул.
Голодный Камарысло с унылыми глазами разговаривал со своим пустым желудком:
– Эх… ма! Ща бы костерька недомерочка (молодой, двухметровый осетр), моренного в черемше! Али гуся на духмяном пару. Или картошки на сале с копченым селезнем. А вот, помню, обозом шли один раз с реки, так я за дорогу три палки колбасы съел. А другой раз у тетки Акулихи, когда дочку женили, поросенка, начиненного кедровыми орехами, подавали!
Ваня молчит. Думает. Хоть и хочется есть, терпит, все равно нечего. Камарысло проглотил всю еду к вечеру второго дня у себя, у него и у Сеньки. Потом пробовал подружиться с соседями на нижних нарах, но те, увидев его «несусветную прожорливость», от предложенной дружбы отказались. Теперь Гоша давится мечтами.
Мысли у Вани разные. О том, как убил пьяного медведя на заимке у деда Григория. Вспомнил Варвару, которая, наверное, ждет его, но не может дождаться. Узнала ли она, что его забрали на войну? Конечно, узнала: новости на озере расходятся со скоростью плывущей лодки. Подумал о деде Филе и бабе Ане: как они там с хозяйством справятся? Невестки с детьми переехали на факторию, так как там рабочие руки нужны. Остались старики одни. Помог бы кто сено вывезти да картошку выкопать, а там, на будущий год, кто-нибудь с фронта вернется.
А может, война закончится завтра и все пойдет по-прежнему! Вот было бы хорошо! Вернется он домой, дела по хозяйству сделает, осенью сезон в тайгу сходит, а потом… осуществит свою мечту. А мечта у него простая: побывать в местах своего детства, откуда их выслали. Он помнит хорошо, где родился и рос до семи лет. Может, он встретит девочку Машу, которую дед, отец и дядя нашли когда-то в тайге ночью.
На вторую ночь с эшелоном происходили непонятные действия. Состав то и дело вздрагивал от ударов, лязгало железо, ревел маневренный паровоз, раздавая команды подчиненным, кто-то долго и много ругался нелитературными словами.
Проныра Сенька, изнывая от любопытства, на третью ночь напросился выносить туалет. За время своего короткого путешествия он пронюхал все, что было недоступно знать старшине. Оказалось, что где-то на Урале к их составу подцепили двадцать открытых площадок с танками. Они находились рядом с их теплушкой, не накрыты брезентом, но с усиленной охраной. Часовой на первой площадке, молоденький солдат, еще не обстрелянный пацан, вероятно, такой же простофиля, как Сенька, быстренько доложил «несунам», что едут они к какому-то городу Сталинграду, и не более чем через двое суток должны быть на месте.
Волнующая весть мгновенно разнеслась по вагону. Грозное слово «танки» волновало и томило сознание новобранцев. Многие из них до призыва, кроме телеги, не видели ничего, а тут, рядом, за деревянной стеной, везли грозное оружие. Молодые ребята, еще не понюхав пороха, вдруг почувствовали себя бывалыми бойцами. Они и танки – кованая цепь Красной армии, которая согнет в бараний рог фашистов. Гордость распирала всякого, кто слышал слова Сеньки. По этому поводу бравый, краснощекий комсорг Сергей Васильев провел небольшой торжественный митинг, укрепляющий дух и волю будущих героев. Старшина Михеев тяжело усмехнулся в седые усы.
На пятую ночь на очередной станции Ваня услышал далекие раскаты грома. «Гроза, – подумал он и почему-то вспомнил мельницу, где они жили всей семьей. – Хорошо было в грозу сидеть дома, в тепле рядом с прабабушкой Глафирой!»
Он вспомнил, как они, дети, прижавшись к ней, будто очутившись под надежной защитой, смотрели на улицу через окно. Прабабушка крестилась: «Не бойтесь, детоньки мои! То не Божечка гневится, это дух вольный шалит. Ничего он нам не сделает, поиграет, да опять утихомирится. А после этого солнышко будет!»
Она не ошибалась. После грозы всегда было солнце, поэтому они никогда не боялись ярких молний и оглушительных раскатов грома. Ване почему-то захотелось увидеть и услышать грозу во всей ее мощи: ослепительную и грохочущую. Вместо этого в открытую дверь вагона с Семеном пришла настораживающая новость: пушки… фронт близко.
День. В узкое оконце под потолком сочился яркий свет. Ревущий паровоз вдруг начал резко тормозить. Колеса вагона на стыках рельсов звенели все реже, эшелон останавливался.
Жужжание оводов было слышно не только Ване. Новобранцы с удивлением смотрели друг на друга, пытаясь понять, что происходит за стенами их теплушки. Старшина Михеев закричал громким голосом:
– Внимание! Слушай мою команду! После полной остановки состава, как откроется дверь, все с вещами бежите в ближайшее укрытие! Далеко не разбегаться!
– Куда?.. Зачем?.. Для чего?.. – посыпались со всех сторон вопросы, но он не успел ответить.
Непонятно откуда за стеной вагона послышался нарастающий рев и свист. В него вливался равномерный стук огромной швейной машинки. Потом бахнуло так, будто дали залп из сотен ружей. По стенам, словно дождь по листьям, зашуршали мелкие осколки. Впереди, в головной части состава, в панике закричали люди.
За первым взрывом последовал второй, третий, пятый, десятый… Рев, вой, свист, крики людей смешались в один аккорд. Состав наконец-то остановился. Слышно, как из соседних вагонов выпрыгивали люди, над крышей теплушки ревели невидимые моторы. Снаряды рвались рядом. Пулеметные очереди горячими пулями жгли землю.
От удара взрывной волны приподнялся и едва не завалился набок вагон. Все, кто находился на верхних нарах, слетели на пол, образовав кашу тел. Началась паника. Одни кричали. Другие бранились. Третьи, забившись по углам с белыми лицами, в страхе смотрели перед собой. Остро запахло свежим туалетом. Старшина Михеев ломился в запертые двери:
– Откройте… суки! Тут пацаны!..
В ответ рядом за стеной ударило так, что на короткий миг у всех заложило уши. В следующее мгновение через крышу вагона, проломив доски и ломая кости новобранцам, влетело колесо от пушки. Трое парней упали под тяжестью. Двое из них орали и корчились от боли. Третий был мертв. В дыру в потолке хлынул свет.
Расталкивая новобранцев, прыгая по телам, Михеев бросился к образовавшемуся отверстию на волю. В панике толкая и мешая друг другу, на свободу полезли другие парни. Задние тянули вниз передних, верхние пинали сапогами нижних. Свалка, драка, хаос. Никто не хотел умирать раньше времени.
Вдруг двери вагона разъехались. У входа – старшина Михеев. Не теряя самообладания, он закричал отрезвляющим голосом:
– По одному из вагона… Бегом! Рассредоточиться на мелкие группы по два-три человека! Вон туда!.. – показал рукой на небольшой лесок. – После налета всем собраться здесь!
Парни воробьями порхнули в распахнувшуюся дверь. Вагон быстро опустел. На нарах остались несколько очумевших от страха ребят.
Ваня был одним из последних, кому представилась возможность покинуть вагон. Рядом с ним, с округлившимися от страха глазами, охая и вскрикивая при каждом взрыве, стоял Гоша Веревкин. Бедный Камарысло с начала налета постоянно находился рядом с ним, считая, что Ваня ему обязательно поможет. Сенька Заструхин сверкал пятками новых сапог где-то далеко впереди всех. Они собирались прыгать из вагона на землю, но старшина приказал остановиться:
– Мельников! Веревкин! Вон тех, из углов, тоже вытаскивайте и сюда их, за шиворот!..
Ваня и Гоша вернулись исполнять приказание. Еще двое новобранцев по приказу старшины поспешили в другой угол теплушки.
Первого, кого они пытались вывести на улицу, был комсорг Васильев Сергей. От его бравого вида не осталось следа. Мокрый, с неприятным запахом он забился в дальний угол средних нар. Когда Ваня потянул его за рукав, он стал брыкаться, кричать, уперся ногами в стояки. На помощь пришел Гоша. Вместе им стоило больших усилий вырвать трусливого бойца из вагона и отправить на улицу к старшине. На полу оставались лежать трое товарищей. Один был мертв, другому не давала подняться сломанная нога. Третий, после того как растормошили, убежал сам.
Осторожно поднимая раненого, Ваня и Гоша задержались в вагоне дольше положенного. Все давно покинули теплушку. В это время на улице, неподалеку от вагона раздался оглушительной силы взрыв. Деревянную стену обдало шрапнелью осколков. Парней оглушило. Когда они пришли в себя и вытащили бойца на улицу, их глазам предстала ужасающая картина.
Неподалеку, около десяти метров от вагона дымилась большая, глубокая воронка. Смертельный взрыв унес жизни девяти человек, только что выскочивших из теплушки и не успевших отбежать в укрытие. Среди них и комсорг Сергей Васильев. Убитыми были трое парней, вытаскивавших перепуганных товарищей из другой стороны вагона. С ними еще несколько молодых солдат, убегавших от смерти, но не успевших спастись. Под дверью лежал тяжело раненный старшина Михеев.
То, что происходило вокруг, иначе, как балом смерти, назвать нельзя. Так показалось Ивану. Вытаскивая товарищей, он еще не мог полностью оценить происходящее. Но когда выбрался наружу и увидел белый свет – окунулся в ледяную купель страха.
Повсюду, куда могли смотреть его глаза, лежали люди. В основном это были молодые парни, новобранцы, такие как он, будущие солдаты, еще не державшие в руках винтовку и не нюхавшие пороха войны. Многие из них убиты. Некоторые просили помощи или пытались ползти. Кто-то бился в истерике. Другие, в шоке не владея собой, хохотали. Пыль, дым, взрывы, пулеметные очереди, рев моторов, свист падающих снарядов смешались в рваный аккорд смерти.
Черные тени низколетящих самолетов с крестами на крыльях, будто могучие коршуны, порождали ужас у каждого, кто видел приближение смертоносной машины. Пролетая над эшелоном, юнкерсы и мессеры метали огненные стрелы, выпускали из открытого брюха пузатые головешки бомб, уничтожая все и всех, что находилось в зоне поражения.
Товарищи присели у вагона. Каждый понимал, что смерть исходит вон от того чудовища, стремительно летящего в их сторону над составом. Отточенное в тайге чувство самосохранения подсказало Ване, что надо скрыться под вагоном. Потянув Гошу за локоть, он упал возле рельса. Огненная струя свинцовых пуль, взбивая пыль и добивая раненых, прошлась неподалеку от них. За ними с грохотом проплыл самолет. После этого наступило непродолжительное затишье.
Ваня высунул голову, посмотрел в небо. Там, выруливая на очередной заход, стороной плыли несколько крестов-самолетов. Еще один, более огромный и широкий, подстраивался к линии атаки с хвоста эшелона.
Как быть и что делать дальше, подсказал раненый старшина.
– Как только он пролетит, бегите к лесу. Когда зайдет на обстрел, падайте ничком! – крикнул Михеев, прижимая руку к левому бедру.
– Как же ты? – еще не зная границы уважения старших по званию, спросил Гоша.
– Я тут покуда… забирайте вон этого, – махнул головой на парня со сломанной ногой, которого они вытащили из вагона.
– Не! Мы тя не бросим! У нас в тайге людей не бросают! – не согласился Камарысло и, подхватил старшину на руки. – Ванька, а ты того при!..
Михеев не успел охнуть, как оказался в крепких руках.
– Ты что, парень? – только и успел сказать он. – Я вон какой тяжелый. Коли так, тащи волоком…
– Ага, волоком, – косо посматривая на самолет, проговорил Гоша. – Пока я тя лежьмя потяну, вон тот лиходей нас пристрелит. Лучше уж я тя бегом, на руках. Быстрее будет. Да и не тяжелый ты вовсе. Бочки с рыбой куда тяжелее! – И Ване: – Ну ты че там? Неси того…
Ваня задержался. На соседней, подцепленной к их вагону площадке стоит могучий танк. Под его гусеницей, свернувшись как котенок, клубочком, лежит солдатик, часовой, который просвещал Сеньку о дальнейшем следовании состава. Не повезло пареньку, убили немцы его с самолета снарядом при первом заходе. Бомба угодила на соседнюю площадку. От прямого попадания с площадки опрокинулся танк, а пушку разорвало на части. Колесо от пушки прилетело через крышу им в теплушку.
Возле паренька лежит длинная винтовка с приколотым к стволу штыком. Часовой крепко держит руками вверенное ему оружие. Но руки Вани сильнее. Потянув винтовку к себе, он вытащил ее из рук убитого.
– Зачем она тебе? – стонет парень со сломанной ногой. – Лишний груз… брось, самим бы спрятаться.
Ваня молча приподнял его, подлез под него спиной:
– Хватайся за плечи!
– Ой, мать твою… через пень да колоду! – орет тот. – Больно ведь… Не беги шибко, нога отбитая по земле тащится…
– Терпи, паря! Нога не голова, заживет! – подбадривая его, ответил он, высматривая заходивший над составом самолет.
Бегут Гоша с Ваней между воронок к лесу. До укрытия метров триста. Гоша несет на руках раненого старшину. Иван тащит на спине товарища с перебитой ногой, да винтовку под мышкой. Другие парни, кто не может передвигаться самостоятельно, подняв головы, со слезами на глазах просят помощи:
– Мужики… не бросайте! Помогите!..
– Поможем! Обязательно поможем! Вот только этих укроем и вернемся! – крикнул в ответ Ваня, посматривая в конец состава.
Черный самолет вышел на прямую, сейчас начнет стрелять. Надо падать на землю. Рядом в воронке Гоша с Михеевым.
– Прыгайте сюда! – махнул рукой старшина, превозмогая боль в бедре.
Ваня спустился к ним, не снимая со спины раненого, присел на корточки. Ждет, когда пролетит самолет, чтобы бежать дальше.
Огромный самолет с крестами все ближе. Покачиваясь на крыльях, выбирает точный курс. Гоша закрыл голову руками, ждет пулеметной очереди.
– Этот «лаптежник» стрелять не будет, – перекрикивая рев мотора, пояснил старшина.
– Почему «лаптежник»? – спросил Ваня. – Почему стрелять не будет?
– Вон, видишь, снизу башмаки такие, колеса не убираются. Это – «юнкерс», он бомбы кидает. А вот те – «мессершмитты», – показал пальцем на остальные самолеты. – Вот те стреляют. – И в напряжении, кивая головой на «юнкерс»: – Ишь, гад, знает куда целить. По снарядам бомбы кидает.
Со стороны из воронки хорошо видно состав в оба конца. К вагону, в котором их везли, были прицеплены семь платформ с танками и пушками. За ними – два закрытых вагона. Потом опять шесть или семь танков. Следом еще два закрытых вагона. В конце – опять три площадки. Как пояснил старшина, в крытых вагонах всегда возят снаряды для пушек и танков. В эти вагоны старались попасть бомбами два «юнкерса», шесть «мессеров» были у пикирующих бомбардировщиков прикрытием.
– Если бомба попадет в вагон со снарядами – разнесет полсостава… – с болью в глазах дополнил старшина и принялся осматривать свою рану.
Ранение у Михеева тяжелое. Осколком снаряда вырвало из бедра кусок мяса, оголив кость. Чтобы сдержать сочившуюся кровь, старшина приложил на рану тряпку и приказал Гоше перетянуть сверху разорванной рубахой. Парень со сломанной ногой, которого Ваня нес на своей спине, увидев мясо и кровь, потерял сознание.
– Уж ты, хлипкий какой! – презрительно скривил губы Камарысло. – Как корова у бабки Лузихи.
– Почему корова? – превозмогая боль, спросил Михеев.
– Дык та тоже так. Увидит медведя на другой стороне озера, так в оморок и падает без копыт.
Последние слова Гоша специально произнес нараспев, не давая слову оморок букву «б». Так было смешнее, и шутка удалась. Старшина усмехнулся в седые усы и весело посмотрел на Гошу:
– Откуда вы такие, ребята?
– Так, с Гусиного озеру, – просто ответил Камарысло и предупредил: – Ты уж готовься, старшина. Щас вон та муха пролетит, опять побежим дальше.
Между тем «черная муха» на бреющем полете сравнялась рядом с ними. От крыла отделилась «мясистая котлета», упала за крытым вагоном. Ударил взрыв. Вагон закачался, но остался целым: мимо! Пролетая дальше, самолет заревел двигателем, набирая обороты, качнул крылом и пошел на новый круг. За ним, высекая пулеметные очереди, с обеих сторон состава пошли «мессеры». На большой скорости самолеты приближались к воронке. Старшина закричал: ложись!
Все упали. Пулеметные очереди огненными струями обожгли землю неподалеку от них. Кто-то из раненых затих, укрытый черным покрывалом смерти. Самолеты пронеслись над самыми головами. Ваня увидел, что летчик хохочет, глядя на них. От беспомощности перед наглыми фрицами сознание наполнилось злостью. Он схватил горсть земли, бросил вслед удаляющимся «мессерам». И тут, случайно его взгляд упал на винтовку, которую он взял у убитого часового. Она лежала рядом, на краю воронки и, кажется, сама просилась в руки.
Ваня подтянул ее к себе. Затвор и механизм заряжания похож на малопульку, только большего размера. Заломил затвор вверх, немного потянул на себя. Из патронника выполз остроголовый патрон с желтой гильзой. Ваня задвинул затвор на место. Михеев согласно покачал головой:
– Зарядил. Стрелял хоть раз?
– По уткам да гусям, – сухо ответил он и спросил: – А куда в самолет-то целить?
Камарысло посмотрел на него с округлившимися глазами: «Не дурак ли?! В самолет из ружья попасть хочет. Тикать надо, а он стрелять собрался!»
– В переднюю часть, за винтом сразу. Там мотор, может, что и нарушишь! – серьезно ответил Михеев. – Или в кабину… может… в летчика попадешь.
Ваня приложил винтовку к плечу: целики такие же, как у малокалиберки. Приклад трехлинейки слился с плечом как родной: удобно. Попробовал взять на прицел самолет – получается, но «черная муха» далеко.
– Подпусти ближе, – советует старшина. – Как сравняется вон с тем вагоном, так и бей!
«Черная муха» закончила пируэт, вышла напрямую. Из воронки по «лаптям» хорошо видно, что это второй «юнкерс». Ваня присел на колено: ствол винтовки длинный, тяжелый, трудно держать в горизонтальном положении. Поймал в целик корпус самолета, ждет, пока тот подлетит ближе. «Лаптежник» быстро увеличивается в размерах, видно, как вращается лопастями серебряный винт. На глазах нарастают крылья, массивный корпус самолета. Вот он завис над дальним крытым вагоном, от него отцепилась сочная котлета. Пока не ударил взрыв, Ваня взял перед «юнкерсом» небольшое опережение, спокойно нажал на курок. Винтовка вздрогнула отдачей. Колкий выстрел растворился с ревом низко летящего самолета.
Раздался оглушительный взрыв: бомба с самолета попала в танк на платформе. От того оторвалась башня со стволом и, пролетев около двадцати метров, упала в канаву. «Юнкерс» в это мгновение с грохотом промчался над воронкой, откуда стрелял Ваня. На взгляд целый и невредимый, плавно качнул крылом и скрылся за вагонами.
– Мимо… – с досадой сказал, как отрубил, Ваня.
– Ничего… Не каждый день свинье пельмень! Попытка не пытка! Стреляй еще! – подбодрил старшина, превозмогая боль.
– Бежим, пока нас вон те хлопцы не догнали! – торопил всех Камарысло, схватил Михеева на руки как гармошку и побежал с ним из воронки прочь.
Ваня хотел последовать его примеру, но парень со сломанной ногой еще не пришел в себя от потрясения. Как его нести? На спине неудобно, надо чтобы он держался за плечи. Взять его на руки, тогда винтовку придется бросить. А оставлять трехлинейку в воронке Ваня не собирался.
Пока он думал, «мессеры» зашли в хвост состава. Сейчас начнут стрелять. Гоша со старшиной далеко, Ване не догнать. Придется ждать, когда самолеты пролетят. Сам между тем выдернул из патронника пустую гильзу, загнал затвором в ствол новый патрон, положил винтовку на осыпь земли: стрельну еще пару раз, что без дела лежать?
«Мессеры» открыли огонь, несутся на него. Один из них, что справа, вдруг перестал стрелять, качнул крыльями, взял левее. Ваня понял, что летчик увидел Гошу со старшиной и выравнял курс на них. Медлить было нельзя. Прицелившись в кабину пилота, Ваня нажал на курок. Грохнул выстрел. Не меняя направления, самолет продолжал движение на бреющем полете. Ваня быстро выкинул гильзу, перезарядил винтовку, прицелился, опять выстрелил. Самолет так и продолжал лететь, не меняя курса, но и… не открывал пулеметный огонь. До «мессера» было около сотни метров, когда Ваня выстрелил в кабину третий раз.
Неожиданно завалившись на левый бок, подняв высоко правое крыло, он пошел на крутой вираж, но не в небо, а к земле. В удивлении, наблюдая за самолетом, Ваня клацнул затвором на себя, выкинул гильзу, но зарядить новый патрон не успел. Будто ласточка за мухой, «мессер» резко завалился вниз и, зацепив левым крылом одинокую березу, грохнулся на землю.
Все произошло так быстро, что Ваня не успел сообразить, что случилось. Пыль, дым, вырванная земля, разлетавшиеся части развалившегося агрегата.
Взрыва не было. Возможно, у «мессера» не было бомб. От удара о землю самолет развалился на крупные и мелкие части. Крылья отлетели по сторонам, корпус кувыркнулся несколько раз и завалился набок. Хвост оторвался. Когда рассеялась пыль, на опушке леса осталась груда бесформенного металла, только что сеявшего смерть.
Между тем воздушная атака продолжалась. Второй самолет резко взмыл вверх, круто развернулся и, сделав пике, пролетел над местом падения. Ваня успел выпустить в его брюхо последний, пятый патрон из винтовки, но не попал или не угодил в убойное место. Летательный аппарат встряхнул крыльями, прошелся над лесом, плавно завернул к железной дороге и начал удаляться. За ним, будто по команде, меняя курс, полетели остальные самолеты. Налет и обстрел состава закончился так же внезапно, как и начался.
К упавшему самолету бежали люди. Перебивая чихавший паровоз, над поляной катился непонятный гул: «…а-а-а-л! …и-и-и-лллл!». Рядом с Ваней крутил головой очнувшийся парень со сломанной ногой. Он видел, как Ваня сбил самолет, и теперь, забыв про боль, от удивления хлопал округлившимися глазами:
– Ты че, так стрелять умеешь?..
Где-то в стороне, на половине дороги к лесу ему махал руками Гоша. Старшина, лежа на боку, подняв правую руку, показывал Ване большой палец: молодец!
Ваня не знал, как ему быть дальше: нести раненого или оставаться на месте, дожидаясь помощи. К нему со всех сторон спешили люди. Пока было время, спросил у парня имя:
– Как тебя зовут?
– Вася, – негромко ответил тот, превозмогая вернувшуюся боль, и, не скрывая эмоции, позавидовал: – Ишь как, самолет сбил… теперь тебя, наверно, похвалят. А я вот… до фронта не доехал, а уже покалеченный.
– Ничего! Вылечат! – подбодрил его Ваня. – Живой ведь, не мертвый. Смотри вон, сколько наших побило…
Ваня не договорил. К нему быстрее всех подбежал Сенька Заструхин, схватил за плечи, начал трясти захлебываясь от восторга:
– Ванька! Ну ты даешь, брат! Я смотрю: он летит. А ты его бах! А он вжик! А ты его… тук! – жестикулировал руками Сенька, повторяя ход событий. – А он туда – ухххх!.. Я все видел!.. И то, как ты парнишку тащил… а Гоша старшину…
Ему не дали договорить, окружили, стали тормошить:
– Ну, ты, парень, даешь! Хорошо стреляешь! Молодец! Герой!.. Качай его, ребята!
Ивана подхватили десятки рук, подкинули вверх, стали качать. Он как мог вырвался, но ему не давали, пока сбоку не раздался строгий голос:
– Отставить торжество!
Ваню отпустили. Вместе со всеми он встал по стойке смирно. Перед ними – начальник с квадратиками на воротнике. Командир эшелона. Он был на построении перед посадкой в Красноярске. Сказал новобранцам непродолжительную речь о скорой победе Красной армии, а потом всю дорогу сопровождал эшелон на правах командующего. Ваня еще не разбирался в чинах и званиях, но понимал, что этот человек здесь главный.
– Кто стрелял по самолетам? – грозно спросил он.
– Я, – ответил Ваня.
– Фамилия?
– Новобранец Мельников! – вспомнил уроки старшины Иван.
– Молодец, Мельников! – более мягким голосом похвалил командир. – Все бы так стреляли! – И приложил руку к козырьку фуражки: – Благодарю за службу!
Ваня не знал, что ответить. Старшина Михеев еще не научил их, как отвечать при поощрении, поэтому, скопировав начальника, приложил к пилотке ладонь и ответил по-своему:
– Спасибо!
Командир усмехнулся:
– Молодой еще, не знаешь, как надо отвечать. Тем не менее о твоей стрельбе по прибытии доложу вышестоящему командованию. – И, изменив голос до сурового, дал новую команду: – Внимание! Эшелон – строиться у вагонов! Провести поверку! Старшинам вагонов доложить обстановку в подразделениях и наличие личного состава!
Ваня хотел посмотреть сбитый им самолет, но командир эшелона не разрешил:
– Некогда, Мельников! Надо срочно отправлять эшелон. Помоги товарищам погрузить раненых. – И положил руку на плечо: – На твою жизнь, сынок, еще хватит самолетов!
Построение было быстрым. Новый старшина, назначенный командиром эшелона, провел поверку состава вагона, в котором ехали Ваня, Гоша и Семен. Из пятидесяти новобранцев в строю осталось двадцать семь человек. Семеро были убиты, двенадцать ранены, четверо, наверное, сбежали в суматохе при налете немецкой авиации.
После построения и погрузки раненых их опять посадили в вагоны. Паровоз рявкнул, набирая скорость, потянул состав дальше. Теперь двери теплушки были широко распахнуты. В открытый проход Ваня видел, как по дороге из лесу выехало несколько машин с солдатами. Одна из них, легковая, подъехала к упавшему самолету. Две грузовые полуторки остановились на середине поля. Санитары начали поднимать в кузова убитых. Там были еще три крытых брезентом машины. Из них выскочили автоматчики. Растянувшись на видимом расстоянии цепью, углубились в лесополосу.
Назад: Неслышные шаги людоеда
Дальше: Ходок