Неслышные шаги людоеда
В глинобитной печи плещется жаркий огонь. На бревенчатых стенах избы прыгают прорвавшиеся в щели плиты светлячки пламени. Воткнутая между бревен, догорает осиновая лучина. В доме сумеречно. Промерзшие стены отдают холодом. В дальних углах – куржаки инея. Сырой пол дышит паром. На выщербленном потолке скапливаются прозрачные капли влаги. Они похожи на слезы женщин, выплаканные в этой избе долгими, голодными ночами.
Ваня лежит на дедовых нарах у печки, как много лет назад. Здесь когда-то спали дед Никифор Иванович и бабушка Матрена Захаровна. Рядом находились деревянные постели отца Степана и матери Анастасии. С другой стороны избы было место дядьки Владимира. Еще дальше – тетушки Анны. Дети спали на верхних полатях над всеми, где теплее.
Тихо в избе. Пусто. Не слышно мягкого сопения детских носиков. Дядька Владимир не кашляет в кулак. Не храпит во сне отец. Не ворочается с боку на бок дед Никифор. Не мается ногами бабушка Матрена. Не стонет, заламывая обмороженные руки, матушка Анастасия. Нет никого в этих стенах. Ваня один из Мельниковых, кто сейчас остался на этом свете.
В доме прохладно. Остывшие за долгие лета стены не успели прогреться от жаркой печи. Подставляя к теплым бокам глинобитки то спину, то лицо, Ваня ворочается с боку на бок, пытается заснуть. Стоит повернуться к жару лицом – замерзает спина. Подставляет затылок – мерзнут ноги и грудь. Он устал за день перехода, нахлынувших воспоминаний, переполнявших его. Молодому организму надо отдохнуть, но дальний угол избы дышит ему в лицо осенним болотом. Чтобы укротить холод, надо основательно протопить печь, подкидывая в нее раз за разом дрова, но у него нет на это сил.
…Вот матушка встала с нар, сняла со стены его охотничью куртку, накрыла с ног до головы. Напротив стола отец точит топор. Жик-жик-жик-жик звенит брусок по каленому железу. Отец пробует лезвие на палец, неудовлетворенно качает головой и опять прикладывает брусок: жик-жик-жик-жик. Напротив него, за столом, дядька Владимир и тетушка Анна, пьют чай с наваром из кустов черники. Бабушка Матрена замешивает в кастрюле муку. Дед Никифор с кряхтением наматывает на левую ногу старую, наполовину истлевшую портянку. Наверху на нарах лежат братья и сестры. В сковородке что-то шкворчит, вкусно пахнет жареным салом. Ване кажется, что оно сейчас сгорит. Он просит бабушку Матрену убрать сковороду с печи, но та его не слышит. Никто с ним не разговаривает, все заняты своим делом.
В закрытую дверь кто-то скребется снаружи. Ваня видит через дверь, что это трехлетний братец Витя. Он замерз, плачет, просится в дом, но никто не обращает на его слезы внимания.
– Откройте дверь! – просит Ваня. – Там Витя замерзает!
Дед Никифор искоса, строго посмотрел на него, опять стал заворачивать непослушную портянку, которая никак не наматывалась на ногу. Отец продолжает точить топор. Бабушка мешает муку. Ваня кричит, хочет вскочить и открыть дверь. Отец, суровым лицом молча погрозил ему пальцем:
– Не открывай!..
Ване страшно. Он пытается встать, но не может. Суконная куртка наползает ему на лицо, душит, не дает дышать. Да и не куртка это вовсе, а болотный зыбун, в котором он тонет и не может выбраться.
– Помогите! – кричит Ваня, обращаясь к родным.
Никто не спешит ему на помощь. Стоят рядом с окаменевшими лицами. Поперек зыбуна лежит палка. Когда она появилась здесь? Он схватился за нее. Палка оказалось крепкой, держит его. Ваня тянется из цепких объятий болотной жижи наверх и постепенно выбирается на волю.
Ух… ты!.. Ваня очнулся ото сна, вскочил, сел на нарах. Не сразу поняв, где находится, осмотрелся в полумраке: где отец, мать, дед, бабушка? Вот только что дед рядом на чурке сидел. Наконец-то сообразил, что все это ему приснилось. Руки тряслись, лоб взмок от пота: надо же!.. Всех повидал, будто в прошлое попал, только не разговаривал ни с кем. И тут понял, почему они с ним не разговаривают. Мертвые все они. Покойники.
Печь почти прогорела. Мелкие угольки дают мало света. В избе все так же холодно и тихо. За стеной едва слышно скрипит снег. Шаги. Кто-то ходит возле дома.
– Тунгус! – обрадованно вскочил он на ноги. – Догнал-таки бродяга! Набегался за сохатым, бросил зверя, нашел хозяина!
Он хотел открыть дверь, впустить кобеля в избу. Тут вдруг перед лицом мелькнул отец, предупреждающе грозивший пальцем: «Не открывай!» Ваня отпрянул назад, к нарам. За окном на белом фоне запорошенных снегом деревьев бесшумно проплыла черная тень. «Какой же это Тунгус? – чувствуя, как холодеет спина, подумал он. – Тунгус до окна не достанет… так ведь это…»
Ваня схватил ружье с нар, проверил в стволах пули. Заряжено. Положил рядом с собой патронташ. Несколько пулевых патронов сунул в карман, чтобы быстрее достать, если медведь полезет в избу. Сердце колотится. Мысли путаются. Догадался, что это тот зверь, который вытаскивал покойников из крайнего дома. Сколько времени прошло с тех пор? Восемь лет. Как долго живут медведи? Дед Филя рассказывал про одного из них, который жил за озером в горах. Следил за ним от рождения до смерти. Он умер от старости в берлоге на девятнадцатую зиму.
Сомнений не было. Это был тот зверь, чьи следы он сегодня видел на болоте. Это он питался человечиной, когда люди умирали от голода. Этот людоед шел за ним и тетушкой Анной, а потом едва не съел его тогда там, на болоте.
Ваня не боялся. Он не был знатным медвежатником, но добывать хищника одному приходилось.
Что делать? Прежде всего, надо подкинуть в печь дров, пусть топится. На небе половинка луны. В окно хорошо видно, что происходит на улице. Медведь не настолько голоден и агрессивен, чтобы нападать на живого человека. Он поедал только мертвых и слабых, обреченных.
Закинул в печь поленья, осторожно подошел к окну. Труба выдохнула густыми клубами дыма. Через потрескавшееся, собранное днем из осколков стекла окно хорошо просматривается поляна, начало лежневки, стена густого пихтача на краю болота, угол дома Масловых, большой куст таволожника у поленницы. Медведя не видно. Наверное, ушел в тайгу. Или стоит за углом дома.
Вторая половина ночи скоро уступит место подступающему рассвету. Рогатый месяц, будто токующий глухарь, важно зацепился за макушку кедра. Край болота нахохлился отдельными, редкими островками леса. Один из них напоминает распушившего перья филина. Другой похож на застывшего в прыжке с выгнутой спиной соболя.
Разгоревшиеся на углях поленья погнали в избу тепло. Голову обнесло сладкой волной слабости. В тело вернулась вчерашняя усталость. Медовые веки слепили ресницы. «Что, если в избу полезет медведь?» – пересиливая себя, подумал он. «Если не полез сразу, сейчас не вломится, – успокоил себя парень. – Можно спать спокойно».
Хотел завалиться на нары, но из последних сил, собрав перед сном волю, задержался на минуту, глядя в окно. На улице – все как прежде. Деревья, болота, лежневка, угол дома, поленница дров и куст таволожника на месте.
Сон все больше притупляет чувства. В окне поплыли, закачались деревья. Угол дома напротив повалился набок. Поленница дров растянулась, как меха гармошки. Куст таволожника оторвался от земли, медленно, покачиваясь из стороны в сторону, пошел в густую тайгу.
– Проснись! – прострелила голову мысль. – Медведь!..
Вздрогнув телом, будто сработавшая пружина капкана, он подскочил с нар. Стоят, молчат мерзлые деревья. От поленницы тихо, будто не касаясь лапами снега, не издавая лишнего шума, неторопливо плывет большая, черная куча.
Медведь, которого Иван принял за куст таволожника, лежал рядом с поленницей. До него было не больше двадцати шагов. При свете месяца невозможно было узнать зверя.
Так и не дождавшись, когда человек выйдет на улицу, чувствуя приближение рассвета, грузный охотник ушел с открытого места в густые заросли пихтача, где мог легко спрятаться. Он понимал, что скоро человек увидит его и примет меры защиты. Возможно, ожидая удобного случая для нападения, зверь решил устроить засаду в другом месте.
Ваня вспомнил женские разговоры того времени: «Опять медведь в избе был… покойных грыз… могилу вырыл…» Еще он помнил, как у всех на глазах людоед бросился на сестру Катю, задавил ее массой своего тела и, схватив клыками за шею, утащил в тайгу.
Ваня понимал, что медведя нужно убить, иначе нельзя. Но без собаки сложно. Может случиться так, что зверь быстрее задавит тебя, чем ты успеешь взвести курок ружья или вытащить из ножен нож. Стоило задуматься.
Перебирая в голове все возможные способы, Ваня долго не находил правильного решения. Время шло. Наступило утро. Пора идти в обратный путь. Сегодня дядька Степан будет ждать его вечером на зимовье. Если он не вернется к сумеркам, завтра начнут искать.
Ваня позавтракал лепешкой с чаем, собрал вещи. Так и не придумав, как убить зверя, он решил выйти на зимовье. Сначала надо рассказать дядьке Степану о своем походе на остров, чтобы потом вместе с ним вернуться сюда промышлять соболя.
Думая о медведе, парень совсем забыл про собаку. Кобель так и не пришел по его следам. Оставалось надеяться, что пес где-нибудь в безопасном месте.
«Вот так мы когда-то выходили с тетушкой Анной, – с тяжестью в сердце вспоминал он. – Как же она, бедная… несла на руках Максимку, а меня тянула за собой. А в руке еще несла факелы. Людоед шел рядом и ждал, когда их покинут силы…»
И тут в его голове взорвалась мысль. Кажется, Ваня нашел способ, как убить медведя.
Через некоторое время он вышел на улицу. Теперь его было не узнать. От бравого вида молодого охотника не осталось следа. На голове – нижняя рубашка, перевязанная под подбородком как женский платок. Левой рукой, будто ребенка, Ваня держал закутанное в рваные тряпки полено, в правой – разобранное ружье. На поясе, под рукой, скрытый под полой куртки готовый к защите нож. Сгорбленная фигура. Шаги короткие, неторопливые. Расчет был на то, что людоед примет его за слабую, обреченную женщину с ребенком на руках. И он не ошибся.
Ночью медведь подходил к дому несколько раз. Это был тот самый зверь, чьи следы Ваня видел вчера. Он пришел на остров со стороны болота днем, когда услышал издаваемые человеком звуки и запах дыма. Дождавшись ночи в густом ернике, животное вышло к домам в полной темноте. Проверив «морг», он несколько раз обошел все бараки, а потом долго лежал возле поленницы, ожидая его. Так и не дождавшись жертвы, при начинающемся рассвете зверь опять затаился в зарослях молодых деревьев. Почему он не вломился в избу ночью, оставалось догадываться. Вероятно, медведь еще не потерял чувство страха перед огнем и дымом. А может, на то были какие-то другие причины.
Стараясь не быть застигнутым зверем врасплох, Ваня шел чистыми, открытыми местами. Из избы через поляну выбрался на лежневку, а там, своим вчерашним следом направился в глубь болота.
Он шел медленно, часто останавливаясь и оглядываясь. Скоро Ваня заметил за собой ожидаемую погоню. Поначалу это была не погоня, а острожное преследование. Людоед пошел за ним стороной, скрываясь за кустами и деревьями.
Ваня слышал шаги сзади за правым плечом. Это было сравнимо с намеренным преследованием росомахой кабарги, когда ничего не подозревающий олененок спокойно кормится в пихтаче, а коварный хищник старается приблизиться к нему на расстояние смертоносного прыжка с подветренной стороны. Стоило парню остановиться, безжалостный преследователь повторял действие за своей жертвой. Заснеженная марь просматривалась далеко на сотни метров вокруг. Здесь негде было спрятаться.
Первый раз Ваня увидел его за небольшим островком, когда тот хотел перебежать поляну. Зверь сделал несколько прыжков в сторону чащи, упал на землю, положил на них свою голову: затаился.
Так повторялось несколько раз. Когда Ваня замечал, как медведь передвигается по открытому месту, резко поворачивался в его сторону, людоед падал на снег, вытянувшись в длину, притворяясь поваленным деревом.
Расстояние между ними не превышало расстояния пули из гладкоствольного ружья. Ваня мог выстрелить, но вероятность точного попадания была низкой, да и пуля значительно потеряла бы скорость. Нужна такая дистанция, с которой он мог сделать единственный выстрел, от которого бы тот умер мгновенно.
Несмотря на размеры и неуклюжесть, зверь передвигался быстро, проворно и ловко, легко и бесшумно переставлял массивные лапы и молниеносно вскакивал с земли. Заваленные на затылок уши, косой взгляд не предвещали ничего хорошего. Ваня понимал, что теперь медведь обязательно нападет на него, исход поединка может быть не в его пользу, но что-либо изменить было невозможно. Да и не хотелось.
Играя роль слабой, обреченной женщины с детьми на руках, Ваня неторопливо шел по лежневке. Не отставая от него, придерживаясь определенного расстояния, шел людоед. Теперь он не прятался за кустами и деревьями, шел открыто, все еще падая на живот при каждом взгляде человека. Ваня старался смотреть на него как можно реже. «Пусть думает, что я его не вижу. Может, это охладит его намерение напасть на меня, где ему вздумается, и я успею выбрать подходящее место, где в него можно выстрелить наверняка», – размышлял он, соображая, где лучше устроить встречу со зверем.
На открытой лежневке бить медведя было опасно, негде укрыться. В случае неудачного попадания медведь должен обязательно броситься на него.
Между тем людоед освоился, обнаглел, засопел носом. Стал переставлять лапы с шумом, пошел спокойной, вальяжной походкой. Он понял, что жертве деваться некуда. И сегодня обязательно будет есть мясо человека. Они так и шли параллельно друг другу: Ваня – по лежневке, придерживая руками закутанные в тряпье полено и ружье, а за ним, по болоту брел медведь, преследуя свою жертву.
Очень скоро Ваня добрался до того места, где он вчера вышел из болота на лежневку. Ему надо было сворачивать направо, где стоял медведь. А значит, идти навстречу смертельной опасности.
Недолго осмотревшись, будто делая важное и единственное в жизни решение, Ваня шагнул с лежневки на болото. Медведь не ожидал подобного поворота событий. Круто развернувшись на месте, часто оглядываясь, он нехотя отбежал в сторону к небольшому островку, на котором рос одинокий кедр, спрятался за деревом: «Попробуй, найди меня!» Его действия рассмешили Ваню. Ему было смешно видеть, как огромный зверь выглядывает из-за тонкого, около сорока сантиметров в диаметре кедра, думая, что человек не замечает его. С одной стороны ствола торчали его нос и глаз. Остальная часть лохматой туши была открыта с другой. Однако для смеха времени не было. Надо было искать подходящее место для встречи с врагом. Иначе он выберет место сам.
И он шел, шаг за шагом, мимо островков и открытых окон, внимательно осматриваясь по сторонам и предугадывая любое намерение медведя, выбирая подходящую группу отдельно стоящих деревьев для задуманного дела.
Медведь опять был сбоку, справа. Но теперь гораздо ближе, на расстоянии примерно ста пятидесяти шагов. Он не делал каких-то непредсказуемых действий, не забегал вперед и не прятался в густых зарослях подсады. Зверь не нападал и не отступал. В таких случаях охотники говорят «берет измором». Наверное, это так и было. Он ждал, когда жертва полностью обессилит и остановится, тогда он спокойно подойдет и прикончит ее.
Двигаясь вперед, Ваня искал место. Для задуманного ему требовалось найти две маленькие группы деревьев на небольшом расстоянии друг от друга. Пусть это будут отдельно стоящие одинокие кедры. Около одного из них хотел оставить «приманку», от второго – выстрелить. Приманкой медведю должно послужить завернутое в тряпье полено. Думая, что женщина оставила ребенка, зверь подойдет к нему, а Ваня в это время из-за другого укрытия должен успеть сделать точный выстрел.
Вчерашние следы петляли между редких островков, больших и маленьких окон медленно зарастающего болота. Когда-то здесь были сплошные топи, но за сотни лет трава и павшие деревья образовали плотный торфяной настил, который легко держит вес человека и зверя. Но на необозримой человеческому глазу мари еще много коварных зыбунов и окон, где нет дна. Попасть в такой зыбун легко. Выбраться назад невозможно.
Кажется, Ваня нашел то, что искал. Перед ним – две корявые, чахлые ели на небольшом пятачке земли. От них, на расстоянии тридцати шагов островок с одиноким кедром. Лучшего места для задуманного плана не найти.
Он показательно медленно подошел к пятачку земли, присел под елями. Медведь остановился, внимательно посмотрел на него. После того как Ваня вышел с острова, он еще ни разу подолгу не задерживался. Подождав немного, он осторожно подошел ближе, лег на живот, положил голову на лапы, внимательно наблюдая за человеком. Расстояние между ними сократилось до ста шагов.
Ваня какое-то время сидел, опустив голову. Потом отложил полено в сторону, под дерево, встал, медленно пошел к одинокому кедру. Медведь увидел, что «обреченная женщина» оставила «ребенка», но не встает ждет, когда Ваня уйдет подальше, чтобы потом подойти к добыче.
Ваня краем глаза наблюдает за людоедом, контролируя каждое движение. Знает: как только скроется из глаз, медведь подойдет к свертку, поэтому надо торопиться. Добравшись до кедра, тяжело опустился за ствол так, чтобы зверь не видел его. А когда прилег, быстро разобрал ружье, вставил пулевые патроны в стволы и взвел курки.
Ожидание было напряженным. Стараясь не издавать лишних звуков, Ваня остро вслушивался в тишину болота. Был хороший день. Солнце преодолело третью часть своего дневного пути над линией горизонта. В воздухе ни ветерка, мертвый штиль. При такой погоде тяжелая медвежья поступь должна быть слышна далеко. Но шагов не слышно.
Прошло немного времени. У Вани кончилось терпение, он начал замерзать. В легкой курточке и простых штанах снег не растопишь. Лежать под кедром на снегу – все равно, что переплыть зимой Енисей. Либо не доплывешь на другой берег, сведет конечности, либо заболеешь воспалением легких. Медведю что? У него богатая, зимняя шуба, под которой жира на ширину ладони. Он может ждать до темноты.
Ваня осторожно потянулся на месте, стараясь увидеть преследователя на открытом месте. Он думал, что тот лежит там, где видел его последний раз. И вдруг почувствовал, как по спине побежал холодный пот, когда его там не оказалось.
Ваня крутил головой, стараясь определить точное место. Да, вон она, медвежья лежка! Следы, ведущие к ней и от нее. От нее… А куда он пошел? Ошпаривающая мысль, как расплавленный свинец за ухо. Из-за дерева ничего не видно. Ваня вернулся на свое место. Посмотрел вперед. Возле полена никого. И следов нет. Куда мог деваться медведь?! Не мог же улететь по воздуху. Ваня опять затаил дыхание… и услышал, ощутил выработанным за годы жизни в тайге шестым чувством, как с другой стороны кедра к коре прикоснулась медвежья шерсть. Едва успел поднять ружье и приложить к плечу приклад.
Медвежья голова появилась из-за дерева быстро, бесшумно и неожиданно, будто из глубины Гусиного озера за ничего не подозревающей уткой бросился двухпудовый таймень. С близкого расстояния она походила на бесформенную корягу, принесенную вешней водой с верховьев Енисея. В какой-то момент Ване показалось, что из-за дерева кто-то бросил ему вывернутый наизнанку овчинный тулуп. И только маленькие, злые глаза, зализанные на затылок уши и дрогнувшие в оскале клыков губы, давали явное представление, кому они принадлежат.
Голова людоеда была так близко, что он мог почти дотянуться рукой до его носа. Пришлось немного отклониться назад, чтобы выровнять срезом стволов ружья с правым глазом. Когда ему это удалось, не медлил с выстрелом.
Огненное жало пронзило «овчинный тулуп» насквозь и вырвалось наружу за ухом. Грохот, огонь, кровь смешались воедино. Ване показалось, что жертве выстрелом оторвало голову. Она так быстро запрокинулась назад и исчезла за окровавленным стволом кедра, что он не успел нажать на спусковой крючок второй раз. После выстрела, заученно разломив стволы, Ваня быстро заменил стреляную гильзу на целый патрон, взвел курок и только после этого, вновь приготовившись, осторожно выглянул из-за дерева.
Зверь был мертв. Вытянув свои могучие лапы, людоед бился в судорогах. От затылка, к хвосту, по спине и обратно пробежала нервная дрожь. Из приоткрытой, оскаленной пасти вырвался тяжелый выдох, после чего медведь затих. Вытянувшись во всю длину, медведь был таким большим, что Ваня не решался определить приблизительный вес зверя. Он был старым, вероятно, доживал последний год своей жизни. Об этом говорила бурая, цвета загнивающего разнотравья шкура, в которой вросли пряди седых волос. Его клыки сточены и выкрошены грубой пищей до десен. Длинные когти были тупыми, как обточенный водой речной галечник. Левый глаз (в правый вошла пуля) тусклый и равнодушный, как у столетнего старика, который знает день своей смерти. Ваня смерил его тушу от хвоста до носа. Получилось четыре шага и еще три ступни.
Ване стоило больших усилий одному отвалить тяжелую заднюю лапу и вскрыть брюшину. Он не стал снимать с медведя шкуру – не было времени. Вырезав печень и вырезку, Ваня поторопился в обратный путь.
Дядька Степан и братья ждали его возвращения сегодня. Он спешил рассказать им о своих похождениях, чтобы не позже чем завтра вернуться сюда вместе. Дорогу к убитому зверю и на остров Тайна он запомнил хорошо.
Возвращаясь назад, Ваня услышал знакомый лай. Обрадовавшись предстоящей встрече, он поспешил на голос Тунгуса. Охрипший от длительной атаки кобель держал сохатого за тем островком, откуда они спугнули его вчера.
Уставшие за ночь «общения», зверь и собака едва держались на ногах. Прижавшись задом к кедру, покачиваясь из стороны в сторону, копытное равнодушно качало головой: «Как ты мне надоел!» Тунгус спокойно ходил кругами на вытоптанном пятачке снега в двух шагах перед мордой: «Это еще не все!»
Услышав и увидев приближение человека, оба оживились. Сохатый хотел убежать, но пес преграждал ему дорогу. Ване кое-как удалось подманить кобеля к себе и привязать его на поводок. Бык отбежал двести метров до соседнего островка, лег под куст и с жадностью начал есть голые ветки молоденьких осинок. К большому недовольству Тунгуса Ваня не стал его убивать. Незачем губить животное напрасно. У него теперь и так достаточно мяса.
Оставшаяся часть пути для обоих закончились без приключений. Ваня рассказал дядьке Степану о своих похождениях. Тот решил выходить всем вместе на остров на рассвете.
Последующие два месяца промыслового сезона Ушаковы жили на острове Тайна в избе Мельниковых. Убитого Ваней медведя разделали, а мясо залабазили, спрятали от вездесущих мышей и птиц. Шкуру обработали от мездры и потом вынесли домой.
В тот сезон в окрестностях острова Тайна, на болотах, охотники добыли одиннадцать соболей. На ломоватскую заставу никто не ходил, потому что запретил Степан.
