На перевале Искерки-таг у озерка потянуло трупным запахом. Фома остановил коня, приложил руку ко лбу, всматриваясь вперед. Опыт подсказывал, что в тайге все так просто не бывает. В данном случае, если где-то рядом падаль, то у этой падали должен быть хозяин. Остерегаясь медведя, Фома хотел задержать караван, но Чигирька позвал за собой:

– Что встал? Шагай дальше, зверя нет.

Сергей, всю дорогу удивляющийся поведению хакаса, опять обратился к Маркелу:

– Откуда он знает, что зверя нет?!

Тот, в свою очередь, хладнокровно посмотрел по сторонам, равнодушно пояснил:

– Вон, видишь, вороны на кедре сидят и молчат? Значит, медведя нет. Был бы зверь здесь, они вели бы себя по-другому… да и собаки… кони спокойны, значит, ничего не чувствуют, никого нет, можно ехать.

Караван тронулся дальше, береговой тропинкой обогнул озеро, приблизился к зарослям пихтача. Острый запах падали и псины взволновал лошадей, те захрипели носами, не желая идти в курослеп. Чигирька потянул за уздечку, остановил своего мерина, потянулся за трубочкой, подкурил и лишь потом спрыгнул на землю. Остальные стали терпеливо ждать, когда следопыт разберется в следах и сделает свои выводы. Стараясь не мешать Чигирьке, все остались сидеть на лошадях: так надо, а то хакас опять будет ругаться на всю тайгу!

Между тем, внимательно оглядывая каждый метр тропы, Чигирька углубился в густую подсаду пихтача, недолго ходил там и вскоре вернулся, объясняя ситуацию:

– Медведь оленя давил, потом парил… потом жрал. Гришка тут ехал, старый след коня есть туда, назад нет. Назад мерин вон там шел, – показал ладонью на перевал, – стороной. Гришки тут нет… Гришка дальше, там… – махнул рукой вперед и дополнил: – Скоро, наверно, костер найдем, он где-то там, за увалом ночевал…

С этими словами Чигирька опять проворно вскочил на своего коня, тронул поводья. Небольшой караван покорно потянулся за ним.

Приоритет Чигирьки неоспорим! Коренной житель тайги, родившийся под кедром, выросший в горах, он знает все. Ничто не скроется от внимательного глаза следопыта. Любой след, предмет, причина имеют свое место и зависят друг от друга. Когда Рубин вышел из тайги один, без Гришки, с котомками, в которых находились сплошные загадки, Егор сразу обратился к Чигирьке. Удачный случай, что охотник в это время был дома, а не в тайге. Пребывая в скучном, после продолжительного веселья похмельном настроении, предприимчивый следопыт не отказал в просьбе Егора. Рассмотрев пропитанную кровью рубашку, Чигирька сразу высказал мнение, что с Гришкой случилось неладное, и вызвался идти на его поиски. А к кому обратиться, как не к Чигирьке? Никто не знает тайгу так, как знает ее он. Это в поселке Чигирька мот да пьяница, пропивающий всю добычу в лавке Агея, а потом валяющийся на улице в пыли и грязи. В тайге Чигирька – король Саянских гор! Куда бы ни пошел, везде ему будет фарт и удача, потому как только он знает, когда, куда и зачем мигрирует соболь, где в этот год будет богатый урожай ореха и как рано выпадет или растает снег. В обычное время русские пренебрежительно зовут его чалдоном, то есть коренным жителем Сибири, представителем малых народов. А как случись беда, любой бежит к нему с почетным именем Иван Иваныч. И он не помнит прошлых обид, потому что таков от природы. Да, Чигирька не знает бани, пропах потом и дымом, не ведает культуру речи и не имеет чувства противостояния алкоголю, пьет столько, сколько будут наливать. Такова уж бродяжья жизнь таежного хакаса: пользоваться малым, но отдавать все, что у него есть. Пропадет, затеряется корова. Куда идти? К Чигирьке, он обязательно найдет! Нарушит пасеку медведь. К кому обратиться? К Чигирьке! Только он сможет за три дня наказать проказника. А если потеряется человек, здесь уж, здесь и места нет иному решению: надо советоваться с Иваном Ивановичем.

Никто в поселке не знает тайгу лучше, чем Чигирька. Ну, разве что Гришка Соболев. Да только, кто же сравнивал умение познания природы того или иного? Оба пропадают в горах столько, что иные женщины забывают лицо. Каждый день что-то приносит следопыту. А что? Знает только он сам. Сколько раз поили Чигирьку дешевой водкой хитрые братья Сторожевы! Иван Иванович не знает чувства корысти, в пылу возлияния алкоголя все равно расскажет, где в этом году есть соболь. А потом, глядишь, пока он продолжает пить, те уже место заняли, с обметом промышляют. Обидно Чигирьке, да только что поделать? Идет хакас на другое место, где собольи четки можно за день не увидеть. А вот Гришка Соболев никогда Чигирьку не обманывал, всегда денег давал на похмелье и долг не спрашивал. В праздники с ним за одним столом сидел и не пытал, куда миграция аскыра пошла. Потому и любит его Чигирька, как родного, по крови брата! И в тайгу, на зов Егора искать Гришку, он сразу пошел. Никто не пошел, ссылаясь на неотложную работу, да необъяснимое оправдание: сам придет, куда денется? А Чигирька пошел. Поэтому и есть он такой, Чигирька, отдавать добро даже тогда, когда тебе сделали зло.

За все время следования каравана по тропе, чувствуя опыт познания тайги, никто не сказал хакасу слово противостояния: как Чигирька сказал, так и будет! Спокойно восседая в седле своей невысокой, но необычайно выносливой лошади монгольской породы, перекинув через спину свое старое, видавшее виды шомпольное ружье, охотник мирно покуривал свою неизменную трубочку из маральего рога и, казалось, ничего не замечал вокруг. Бесконечное, казалось бы, нудное передвижение не казалось ему скучным и бесцельным. Чигирька внимательно наблюдал вокруг за обстановкой, следил, как ведут себя собаки, лошади, если надо, останавливал свою монголку, спешивался и смотрел следы. К вечеру первого дня перехода, с его немногословного согласия караван сделал лишь одну остановку на обед, но никто не роптал, не говорил слова против. Все понимали: надо торопиться! Промедление смерти подобно.

Впрочем, о промедлении речи не было. Прихватив в дорогу кусок ночи, путники вышли рано, задолго до рассвета, и к концу дня прошли большое расстояние, вышли на перевал к озерку, где Григорий когда-то столкнулся с медведем, задавившим оленя. По таежным меркам, это было солидное, около пятидесяти верст, расстояние. Проехать его по пересеченной местности в тайге на лошади было непросто. Другие люди, преодолевавшие Тропу бабьих слез, обычно останавливались на ночлег внизу, под перевалом, но Чигирька повел своего иноходца в гору, решая сегодня, к ночи, выиграть еще какое-то расстояние.

На всем протяжении тропы Чигирька легко находил след Рубина: туда, под Перевал бабьих слез с Гришкой, и назад, одного. Предварительно вспомнив погоду, хакас без труда ориентировался в прошедшем времени, учитывая ход коня, время дня и условия передвижения. Если по какой-то причине следы старой, левой подковы терялись в отпечатках других копыт, Чигирька тут же находил их дальше по тропе, довольно кивал головой и негромко говорил за спину:

– Правильно едем. Гришка едет, мы за ним…

К подобному изречению хакаса привыкли. Все шесть всадников, растянувшись по тропе, уверенно следовали вперед, полностью доверяя охотнику: в итоге, Чигирька приведет их туда, куда надо.

На спуске, под перевалом, Чигирька остановил караван. В глубоком распадке чернела темная ночь. Спуститься вниз засветло было себе дороже. В любой момент на камнях лошадь могла оступиться, сломать ногу. Поэтому Чигирька показал рукой в сторону каньона справа:

– Гришка там ночевал, вниз не ходил.

Все поехали за ним и очень скоро нашли стоянку, где Григорий провел ночь под кедром. У староверов и Егора не возникло вопросов, как и почему Чигирька видит каждый шаг Григория, как будто он ехал с ним. Но Сергей Маслов, у костра, не замедлил «навести справки» по этому поводу. Как и подобает в подобной ситуации, желая узнать как можно больше интересного, Сергей обратился к охотнику с уважением, на вы, и добился небольшого, но поучительного ответа.

– Иван Иваныч! Скажи, а почему ты легко видишь каждый шаг Гришки?

Чигирька в этот момент находился в прекрасном расположении духа. Фома взял с собой небольшую емкость с медовухой и вечером, чтобы иметь крепкий сон, налил всем без исключения добрую сотку живительного напитка. Изрядно захмелев с устатку, Чигирька опять развязал язык, как и вчера, но не более, поэтому отвечал офицеру достаточно охотно:

– Как не видеть? Гришка по тропе хорошо ехал, не прятался, следы не путал… как не видеть?!

Удовлетворенный ответом, Сергей негромко крякнул в кулак: да уж действительно куда понятней, но не замедлил со вторым вопросом:

– Тогда почему там, у озерка, ты решил, что назад Рубин шел один и стороной?!

– Вот те речка Енисей! – повторил охотник услышанную где-то, заученную поговорку и развел руками. – Как не понять? Гришка там девять ночей назад ехал. Медведь тогда, как сейчас, оленя квасил. Гришка наткнулся на медведя – зверь пугал его и коня, конь боялся. Гришка хотел там ночевать, но уехал сюда, здесь спал. Потом утром Гришка дальше ехал, – хакас махнул рукой вниз, в черную яму глубокого лога, – там что-то было… назад конь один шел, без Гришки. Конь боялся медведя, озеро стороной далеко прошел, на тропу дальше вышел. Если бы Гришка назад на коне ехал, он своим следом ехал, вдоль берега. Зачем Гришке медведя бояться? Гришка медведя не боится. А конь боится. Значит, назад конь один шел! – закончил Чигирька и протянул Фоме пустую кружку: – Фома! Лей на палец! Спать тепло будет!

– Нет! – наотрез отказал Фома Лукич, убирая заветную фляжку глубоко в котомку. – Завтра утром опять с коня падать будешь!

– Нет, Фомка! – сконфуженно лопотал хакас, вспоминая, как свалился по дороге с лошади с похмелья. – Больше падать не буду! Сегодня голова кружилась просто так…

Однако хозяин чудесного напитка был непреклонен. Дав понять, что разговор окончен, Фома демонстративно положил котомку себе под голову и вытянулся спиной во всю длину костра. Обиженный Чигирька, как конь, зафыркал носом, поднял с земли свой спальник, пошел спать под бок к своему иноходцу. Короткой командой, уложив монголку набок, охотник раскинул спальник рядом и, притулившись к теплому коню спиной, тут же уснул под открытым небом. Фома не обращал на его капризы внимания. Он отлично знал характер хакаса: что тот утром опять проснется как ни в чем не бывало и не будет помнить, что ему вчера недолили спиртного.

Утро нового дня приветствовало путников первым снегом. Мягкая, легкая, белая опалюшка накрыла гольцы тонкой фатой невесты. Красота голубых гор, с высоты птичьего полета возымела неповторимый цвет первозданности, где непокорная невинность крутобоких гольцов вверху слилась в зеленый бархат мохнатой тайги под ногами. Было в этом очаровании что-то неповторимое, сказочное, как изысканная картина талантливого художника «Невеста на выданье», предоставившего на своем полотне чудо бытия, которое можно увидеть только в горах. Ясные, четкие краски фокусировали естество природы, приближали неповторимую прелесть очарования. Казалось, стоит протянуть руку – и можно дотянуться вон до того остроконечного пика, погладить ладонью холодный распадок или перенести красочное полотно с одного места на другое.

Однако опытный глаз таежника, созерцающего подобные виды часто и постоянно, различает в этой прелести только свои, невидимые дилетанту приметы. Любой охотник привыкает к красоте гор как к очевидному и постоянному. Ежедневно пребывая в круговерти голубых далей, человек тайги воспринимает все это как само собой разумеющееся, как коренной горожанин, не замечающий грацию небоскребов. Единственное, что может вызвать улыбку на лице следопыта, чистота открытой местности, где за один опытный взгляд познается обширная, ранее неведомая территория, да переменчивый, непостоянный прогноз погоды на ближайшее время.

Снег в августе в горах – явление обычное. Бывает, падет мягкая перенова глубокой ночью, накроет затухающие краски лета двадцатисантиметровым покровом, а при первых лучах солнца растает, как не было. В этом есть смысл. Предупреждает Мать-Природа окружающий мир: пора готовиться к долгой, суровой зиме! Здесь, в горах, она наступает рано. Кто не успеет перестроиться – погибнет. С первым предупреждением начинается направленное движение.

Неизвестно, кто в это утро встал первым. Белый, чистый свет от снега отбелил долгий рассвет раньше обычного. Сергей поднял голову от движения. Софья развела костер, варит в походном котелке душистую кашу. Рядом, растирая натруженные ноги, прежде чем обуться, сидит Фома Лукич. От ручья с водой идет Егор. За спиной, у костра, сопит Маркел. На поляне под открытым небом бугрится комок снега. Спит Чигирька, в ус не дует. Голодная монголка встала ночью от хозяина, пасется рядом, а он продолжает питать сладость покоя, не чувствуя холода. Сергей зябко вздрогнул плечами, приветствовал всех:

– Доброе утро! – и в сторону Чигирьки: – Ему там не холодно?

– Было бы холодно, проснулся, – равнодушно ответил Фома, с трудом натягивая на ноги ссохшиеся бродни. – Им, хакасам, что? Где хлеб, там и Родина! Какая разница, где спать? Посреди поляны или на завалинке. Такой уж народ, привыкший к природным условиям, не то, что мы, русские, все у костерка, да на теплой постельке… – однако сжалился над охотником, позвал: – Иван Иванович! Вставай, тут еще во фляжке булькает!

Чигирька в ту же секунду подскочил на месте, посмотрел вокруг, отряхнулся от снега, заворчал на своего коня и поспешил к костру:

– Наливай!..

Фома сконфуженно достал фляжку. Делать нечего, обещал, значит, слово надо держать. Однако налил охотнику так мало, на полпальца, что последний обиженно отстранил кружку:

– Зачем будил тогда?! Лей больше!..

– Опять с коня падать будешь.

– Нет, наверно, не буду.

Чигирька выпил, повеселел: наливай еще!..

– Хватит! – разозлился Фома Лукич. – Остатки – Гришке… для поддержки сил.

Озадаченный ответом, Чигирька сразу притих, вспомнил, зачем идут, закурил трубочку.

Неподалеку, умываясь в холодном ручье, плещется Сергей. Раздевшись по пояс, бравый офицер бросает на себя ледяную воду, довольно фыркает, придавая бодрость телу, прогоняя сон и набираясь сил. Чигирька небрежно морщится, искоса смотрит на него, наконец-то спросил:

– Зачем фыркает, как жеребец? Холодно…

– Чтобы быть здоровым и свежим, – пояснил Егор.

– Как, Серешка хворает?! – удивился хакас, выронив трубочку. – Зачем в тайгу пошел?..

– Нет, не болеет, – подбирая правильные слова для объяснения, ответил Фома. – Солдаты так всегда делают: положено по уставу быть чистым, свежим и опрятным.

Чигирька какое-то время недоверчиво смотрел на Сергея, на Фому и Егора, потом тихо встал, пошел к ручью. Когда Сергей закончил водные процедуры, хакас так же наклонился над водой, окунулся в воду с головой, стал бросать ладонями на себя воду.

– Ты что делаешь?! – в изумлении спросил Сергей. – Куртку сними!

– Зачем снимать? – невозмутимо закряхтел тот. – Так хорошо, долго мокрый будешь! – и продолжил дело. – Чигирька тоже устав знает!..

Смеялись долго и весело. Затем, вспомнив, зачем они здесь, замолчали, наблюдая со стороны за охотником, как тот, незадачливо кутаясь в мокрую одежду, прыгает как глухарь на току.

Софья позвала ужинать. Все присели вокруг большого казана с кашей, повали Чигирьку, но тот еще какое-то время смотрел куда-то вниз, возможно, запоминая местность. Когда хакас наконец-то пришел к костру, ему уступили место подле, а Маркел, все еще заглушая смех, спросил:

– Чигирька… откуда такое имя? Ну, Иван Иванович, это я понимаю, значит, от Ивана. А это слово как понимать?!

Мерно загребая деревянной ложкой вкусную перловку с мясом, Чигирька какое-то время думал, как лучше объяснить, потом вдруг отошел в сторону, запахнул на голову свою куртку, присел на корточки, вытянул над головой руку и зацокал губами всем знакомую песню. Все удивленно переглянулись, узнав два колена токующего глухаря. Поет Чигирька свадебную песню токовика, да так четко, ясно, чисто, что все про кашу забыли:

– Тэ-ке… Тэ-ке… тэ-ке…тэкетэке-тэк… скчигирчи-скчигирчи-скчигирчи…

Походил охотник по поляне, сделал круг. Собаки подскочили к нему, встали рядом, хотели хватить добычу, да не осмелились: человеком пахнет!

Показал Чигирька концерт, выпрямился, стал пояснять:

– Давно было, маленький был, с бабкой Аныкай на ток ходил. Бабка Аныкай меня так манить глухаря учила. Сама там сидит, под елкой, трубку курит, я по поляне бегаю. Темно, чуть светло утром. Глухари бегут драться на меня. Как налетит глухарь, хватаю его за шею, да в мешок! Вот где куча!.. Одного в мешок толкаю, а на меня еще три глухаря драться лезут. Так и гляди, чтобы глаз не выбили, – и улыбнулся широкой, добродушной улыбкой. – Так и назвали, как глухаря хорошо умел манить – Чигирька! Одно плохо было… как капалуху в мешок затолкаю, бабка Аныкай палкой била больно: не лови матку!..

Все уважительно посмотрели на хакаса: чудной этот Чигирька! На первый взгляд посмотришь, на звереныша похож. А как начнет рассказывать, откроет секреты – душа человек! Тайгу знает прекрасно, повадки животных чувствует сердцем. Ну а как кому помочь – незаменимый друг!

Быстро покончив с завтраком, путники собрались в дорогу. Пока укладывали котомки, из-за недалеких гольцов выглянуло яркое, по-летнему теплое солнце. Его проворные лучи быстро обогрели воздух, оплавили снег. Под тяжестью влаги поклонилась к земле, пала на глазах высокая трава-дурнина. Напитываясь водой, веселее побежал, зашумел крутой ключ. Нагреваясь от солнечного светила, зашумел в каменных вершинах-перевалах свежий ветер. Новый день принес в мир тайги сочные краски триумфального бытия – была холодной ночь, да кончилась. Однако белые заплатки на северных склонах гор предупреждающе сквозили будущим: скоро осень.

Осторожно повторяя каверзные повороты крутой тропы, маленький караван спустился в глубокую долину. В узком займище Чигирька остановил движение путников. Следы Рубина сворачивали к реке. Дальше на тропе, кроме маральих копыт и медвежьих отпечатков, следов не было. Опытный охотник спешился с коня, доставая трубочку, предался рассуждениям, спросил у Егора:

– Куда, говоришь, хотел ехать Гришка?

– Говорил, на Перевал бабьих слез… – рассеянно ответил тот.

– Тропа на перевал ведет так, – пояснил Чигирька, указывая рукой вверх по реке. – Следы коня идут через реку. Гришка ехал туда. Назад нет. Назад конь шел один.

– Почему ты так решил?

– Не решил, а вижу, – уверенно ответил охотник и стал показывать старые отпечатки копыт: – Вот тут Гришка ходил, смотрел переправу… конь долго стоял. Назад конь быстро шел, не останавливался. Некому было останавливать, конь был один, – и махнул рукой на другую сторону реки. – Гришка там остался.

Все молчали. Никто не мог предположить ход мыслей опытного следопыта, поэтому ждали ответа от Чигирьки, который, кажется, знал каждый шаг Григория. Между тем тот продолжал рассуждать:

– Гришка хотел ехать так, – опять показал рукой вверх по реке, – но поехал так, – махнул за реку. – Значит, не зря поехал. Так ехать на перевал, два дня дольше! А поехал так, что-то знал… глядел… наверно, так, – сумрачное лицо хакаса вдруг посветлело, – Гришка что-то видел оттуда, где ночевал… – показал назад, откуда они только что спустились. – Он ночью видел костер! Знал, что там, за речкой люди! Гришка поехал к людям!..

Логическому рассуждению Чигирьки, кажется, не было предела. Путники взволнованно заговорили между собой: а ведь, правда, зачем Гришке ехать за реку без пользы? Значит, на то были причины!

Чигирька между тем подошел к Софье, позвал ее в сторону, тихо спросил:

– Что говорит твое сердце?

– Он где-то недалеко, и ему очень плохо… – был негромкий ответ девушки, на что хакас скорбно опустил голову: иначе и быть не может…

Все в ожидании смотрели на следопыта, что скажет старший. В том, что в настоящий момент Чигирька имел безграничные права командира, в этом не было упреков. Это случилось как-то само собой, когда он на первом повороте от заимки встал во главе каравана, не доверяя кому-то смотреть следы. Все сразу поверили в его неоспоримое совершенство познания тайги и не ошиблись в этом. И до этого момента Чигирька не обманул надежды своих спутников.

Сейчас Чигирька переменился. Если в начале пути дорога казалась забавной дружбой с фляжкой, которая лежала в котомке Фомы, – всю дорогу он просил выпить, пел песни, громко разговаривал, шутил по поводу и без, – то теперь дело возымело серьезный настрой. Он стал спокойным, уравновешенным, сосредоточенным. Чигирька знал, что близится развязка поиска Гришки, которая, в связи с обстоятельствами, исходя из богатого опыта охотника, могла сложиться отрицательно. Скорее всего, так это и было, иначе Григорий дал бы о себе знать давно.

Чигирька понимал, чтобы найти Гришку, надо, прежде всего, найти причину, почему он потерялся. Если они узнают, почему Григорий потерялся, отыскать его будет гораздо легче и быстрее.

Опять же опираясь на опыт былых поисков, Чигирька решил разбить караван на две группы. Григорий говорил, что цель его пути – Перевал бабьих слез. Зачем он туда хотел попасть, было известно только ему. Но, так или иначе, он сейчас мог быть там, на перевале, выйти туда без тропы, тайгой, стороной, под гольцами, и, если с ним случилась беда, ждать помощи от людей там.

Для этой цели Чигирька выбрал Маркела и Сергея. Охотник знал, что Маркел, для своих лет тайгу знает хорошо, и не сомневался, что он не собьется с дороги:

– Ходил на перевал?.. Видел камень с рисунком?.. Ходи с Сергеем, смотри следы. Ждите нас там. Как Гришку найдете, худо ему, к людям надо, на камне оставь метку… топором отруби щепку, клади на камень. Мы будем знать, что вы ушли назад… один ружье давай нам, вам другой ружье хватит…

Последний приказ Чигирьки Маркел отказался выполнить наотрез. Всю дорогу он ехал с карабином полковника за плечами, чувствовал себя настоящим следопытом, а небезусым юнцом. Грозное оружие придавало ему вид настоящего мужика, охотника, и он не желал расставаться с этим восприятием:

– Мне Громов ружье дал, никому не дам! – был ответ, что вызвало улыбку на лице окружающих.

Сергей исправил положение, снял из-за спины свой карабин, – маузер в кобуре не хуже карабина! – отдал его Егору. Тот принял винтарь с волнением, – неужели доверяют? – ссыльным иметь оружие запрещалось. Однако никто слова поперек не сказал. Егор – потомственный казак, славный воин! Кому, как не ему, иметь грозное оружие?

Разъехались. Маркел и Сергей Маслов ушли вверх по тропе. Чигирька, Фома, Егор и Софья направили коней через переправу. По задуманному Чигирькой расчету собаки – Илкун, Чирва и Кыргыз – побежали с ними, за Фомой и Софьей. Это обстоятельство было важным при поиске человека по следам.

На другом берегу реки Чигирька соскочил с монголки на землю, что-то залопотал на своем, хакасском языке, призывая остальных к себе. Там, за густыми прибрежными зарослями ольшаника, печатались глубоко врезанные в мягкую почву следы лошадиных копыт.

Чигирька наконец-то справился с волнением, заговорил по-русски:

– Вот, однако, и причина…

Хакас долго ходил вокруг, что-то высматривая и разглядывая. Прошло немало времени, пока он наконец-то дал точную оценку неизбежно произошедшему:

– Люди… верхом на лошадях. Трое. Коня тоже три… они ехали за Рубином, следили. Рубин пошел в реку, на ту сторону, – махнул рукой на другой берег, – они за ним не пошли, поехали вниз по реке.

– Зачем они ехали по следам?.. Почему не пошли дальше за конем?.. – перебивая друг друга, поинтересовались Фома и Егор.

– Пока не знаю… надо дальше, в пяту идти. Там все будет видно, – сурово ответил Чигирька и уверенно махнул рукой вперед. – Скоро Гришку найдем!..

Все четверо быстро поехали вперед, повторяя глубоко изрытую лошадиными копытами землю, более походившую на новую, недавно проложенную тропу. Здесь дважды – туда с Гришкой и обратно один – проходил Рубин, за ним, по его следам, ехали трое неизвестных всадников. Местами тропа упиралась в завалы, россыпи курумов, петляла в зарослях пихтача и подсады. Когда-то испытывая направление, не зная дороги, здесь шел Григорий. Теперь на его поиски ехали его друзья.

За неглубоким распадком, перед мохнатой, кедровой гривой следы разделились. Двойной след Рубина потянул вправо, трое всадников проехали слева. Чигирька остановился, что-то недолго думал, потом уверенно кивнул головой:

– Однако трое след резали (искали) тайгой… так пойдем, как Рубин ходил.

Тронув поводья, друг за другом, они поехали по следу Рубина. Глубокие в мягкой земле отпечатки копыт спускались с кедровой гривы. Перед выходом наверх Чигирька вдруг остановился, привстал на стременах, поднял руку: тихо!.. Все последовали его примеру, замерли, прислушиваясь, и ясно различили глухой, рвущийся, далекий, гуляющий под гольцами звук: ой!.. ой!.. ой!.. Чигирька посмотрел на Фому, тот уверенно качнул головой: собаки!..

Поторопив лошадей, они быстро выехали наверх каменистой гривы, теперь уже ясно, отчетливо различили яростный, напористый лай собак.

– Зверь?! – посмотрев на хозяина, спросил Чигирька.

– Однако медведь, – твердо ответил Фома и, спустя несколько секунд, дополнил: – Держат!..

– Так я и думал, – скорбно покачал головой Чигирька, потемнел лицом и спокойно предупредил: – Тихо поедем, зверя надо добывать!

Они осторожно пустили лошадей вперед, на ходу подготавливаясь к предстоящей охоте. Чигирька на ходу снял со спины свое длинное, громоздкое, шомпольное ружье, достал рукой мерку пороха, высыпал в ствол, сверху забил пулю, насадил на пенек капсюль и положил фузею на колени. Фома переломил двустволку шестнадцатого калибра, проверил в стволах пулевые патроны, щелкнул казной, стал серьезным. Егор заученно щелкнул затвором, убедился, что в патроннике стоит остроконечная пуля, задавил рычаг назад и поставил затвор на предохранитель.

А лай собак все громче, яростней, напористей! В колких переливах злобных голосов рявкнул недовольный бас осаженного медведя. Услышав звериный рык, разом заупрямились, захрюкали лошади. Чигирька спешился на землю, крепко привязал монгольского иноходца за уздечку, велел то же самое сделать с другими лошадьми:

– Здесь скрадывать будем…

Оставив Софью караулить коней, трое охотников осторожно пошли вперед против ветра, скрываясь в густых зарослях подсады, за стволами деревьев вдоль шумного, говорливого ручья, заглушая свои шаги. Им далось немало времени подобраться к месту драки медведя с собаками. Зверь попался осторожный, чуткий, постоянно крутил носом и ушами, стараясь услышать человека. Однако охотникам предстала хорошая возможность последние пятьдесят метров проползти на расстояние верного выстрела за толстым, давно упавшим на землю, поросшим толстым слоем мха стволом кедра. Когда все благополучно добрались к означенному месту, Чигирька первым выглянул из-за колодины и остался доволен.

Медведь сидел на задних лапах, прижавшись спиной к дереву, оберегая зад. Ярости зверя не было предела. Широко размахивая могучими лапами, зажатый храбрыми собаками в кольцо, хозяин тайги делал стремительные выпады. Стараясь поймать какую-то собаку, он делал отвлекающий маневр, подавался вбок, но тут же бросался назад, желая разорвать Ингура. Едва он освобождал место, сзади, жесткостью острых зубов за штаны его хватала Айба. Свирепый зверь, пронизанный болью, поворачивался за ней, но тут его с другого боку трепал Кыргыз. И так по очереди, пока медведю хватило ума прижать свой жирный зад к дереву. Зверь сообразил, что лучше хорошо сидеть, чем предаваться острым клыкам.

Собакам этого и надо. Полностью осадив медведя, они терпеливо, настойчиво ждали хозяина. Каждая из них знала, чем все кончится. Они дружно звали к себе Фому: «Иди быстрее! Мы свое дело сделали, для этого рождены и выучены!» Таков образ жизни медвежатниц: искать, кружить, держать и добывать. И этим все сказано. Опытные в охоте на медведя Ингур и Айба знали это правило давно, на их клыках остались острые метки зубов далеко не на одном медведе. Кыргыз тоже не отступал от родителей. Подчеркивая вязкую кровь, молодой кобель доставлял зверю немало боли, хотя это была всего лишь его первая охота.

Полностью приготовившись, сговариваясь знаками и жестами рук, охотники осторожно, тихо выложили свои ружья поверх колодины, замерли в ожидании единой команды. Она не заставила себя долго ждать. Выручив подходящий момент, Фома громко крикнул одно короткое слово: «Уйди!» Голос хозяина собаки ждали давно, поэтому разом, пружинами сработавшего капкана прыгнули в стороны, открывая место пулям.

В один голос, дружно, разом рявкнули стволы ружей. Три оглушительных выстрела слились воедино, распороли воздух ударом неведомого грома. Шоковое эхо вонзилось в крутые стены каменных гольцов. Обреченный медведь, услышав голос человека, был готов к прыжку и бегству. Для спасения оставались доли секунды: сгруппироваться, собраться, сделать молниеносный прыжок. Путь к спасению был открыт, однако он не успел им воспользоваться. Три горячих пули пронзили его тело, перебивая жизненно важные пути движения. Так и не поняв, что с ним произошло, зверь разом, обмякшим мешком ткнулся головой в землю. Сверху на него навалился пестрый клубок собачьих тел.

На ходу, перезаряжая ружья, охотники побежали к медведю. Напряженная ситуация желала осторожности, но каждый из них был настолько смел и отважен, что без тени сомнения мог броситься с ножом на раненого зверя. Добивать медведя не пришлось. Взвинченные азартом добычи, задыхаясь в шерсти, собаки рвали уже безжизненное тело хозяина тайги. По спине медведя, вниз и обратно пробежала колкая судорога: зверь был мертв.

Фома старался отогнать собак, да где там! Чигирька выхватил нож, изловчился, ткнул медведя в грудь. Ответной реакцией было полное безразличие развалившейся туши. Только теперь охотники могли спокойно приставить к стволу дерева свои ружья.

Чигирька достал трубочку, закурил. Егор с восхищением рассматривал медведя, это пятый в его жизни! Собрав ладони ко рту, Фома гаркнул во весь голос, призывая Софью с лошадьми. Наконец-то, насытившись азартом победы, разошлись по сторонам собаки. Чигирька стал наблюдать за Кыргызом. Он знал, что молодой кобель был здесь, знает больше, чем они. Кыргыз не может сказать, что здесь было несколько дней назад, но покажет, стоит только подождать. И он в этом не ошибся.

В то время как Илкун и Айба находились рядом с добычей, ожидая законной подачки, Кыргыз неторопливо побежал в сторону, за ручей. На бегу, разбираясь в набродах медвежьих следов, молодой кобель правильно выбрал направление. Он шел туда, где в последний раз видел Григория. Иногда останавливаясь, Кыргыз смотрел назад, предлагая охотникам последовать за собой. Его взгляд выражал глубокую тоску. Опущенная к земле голова, упавшие уши, распрямленный хвост, движения тела говорили о скрытой боли, чувстве вины за то, что он когда-то оставил здесь своего хозяина.

Чигирька поспешил за Кыргызом, стараясь не выпустить из вида, и очень скоро нашел его сидящим рядом с кучей таежного хлама. Когда хакас подошел туда, кобель виновато прилег рядом с могилой, стал жалобно скулить, давая понять, что здесь находится. Чигирька подошел, позвал Фому и Егора. Когда все собрались, хакас без слов объяснения разгреб мусор, открывая скорбным глазам ужасную картину. Гришка лежал на боку, в полусогнутом состоянии, как когда-то сидел под кедром, где умер от ранения. Медведь не успел разорвать тело, только съел внутренности, перетащил его сюда, в укромное место, и закопал, ожидая положенного часа.

Мужики молча вытащили тело из ямы. Чигирька со всех сторон рассмотрел Гришку, нашел под лопаткой рану.

– Кто его?.. Медведь?! – глухо спросил Егор.

– Нет, – твердо ответил Чигирька. – Вот тут пуля была, Гришку стреляли. Медведь потом Гришку нашел, когда он умер, перетащил сюда… – и стал рассматривать следы.

Подъехала Софья. Увидев страшную картину, она застонала, упала перед Гришкой на колени, охватив руками голову, заплакала. Егор пытался ее успокоить. Молча, опустив голову, Фома стоял без каких-то слов объяснения.

Чигирька отсутствовал долго. За это время Егор и Фома нашли место для Гришкиной могилы: на высоком бугре, под разлапистым кедром. Отсюда открывался прекрасный вид на два неподалеку стоящих гольца. Земля оказалась хорошей, глинозем, без камней, что не составило трудностей выкопать яму положенной глубины.

Наконец-то пришел Чигирька, присел рядом с покойным, спокойно достал трубочку, закурил, стал рассказывать:

– Гришку там стреляли, – показал рукой вверх по ручью. – Там люди золото мыли. Гришка тихо ходил, коня тут оставлял. Его там стреляли, он сюда бежал, коня отвязал, под деревом умирал. Потом его медведь нашел, кишки кушал, тушить завалил, и мы пришли.

– Сколько людей на прииске было? – сухо спросил Фома.

– Трое. У них тоже лошади были. Потом, как они Гришку стреляли, ехали на конях там, стороной, – Чигирька показал рукой за пригорок, – след резали. Они не знали, что Гришка тут умер, думали, он на коне уехал, но догонять не стали.

– Сдается мне, Гришку стреляли из-за лотка, – высказал свое мнение Егор.

– Так, правильно говоришь, – довольно кивнул головой Чигирька. – Гришка видел лоток отца, поэтому его стреляли. Тот, кто убил Гришку, убил его отца.

– Вон как все получается… – вступил в разговор Фома. – Значит, Гришка видел и узнал их! Но кто это?!

– Тут надо думать, – просто ответил Чигирька. – Гришка не успел писать, умирал быстро, однако лоток отправил, нож, рубаху, две палочки с бородой в одну котомку. В другую клал камень, веревку, белую тряпку. Палочки с бородой, думаю, это люди. Два человека с бородой. Наверно, человека два было на лошадях. Третий конь под груз, сзади ходит. Однако надо по следам ходить быстро, смотреть, куда поехали, – забеспокоился хакас, – погода ломается, дождь будет, потом не найдем след.

Похоронили Гришку быстро, без особых почестей и должных салютов из ружей. Так уж сурова жизненная необходимость обряда трагических случаев в тайге, все происходит просто и обыденно. Любой охотник знает, что каждый ходит по краю обрыва: сегодня Гришка, завтра – кто-то другой. Возможно, Гришке повезло. Его нашли, предали тело земле, похоронили по-человечески. Он имеет свое последнее пристанище на высоком бугре с видом на гольцы. Его плоть не успел съесть медведь.

Егор выровнял земляной бугорок. Фома вырубил топором на кедре свежий могильный крест. Когда все было закончено, мужики пошли на ручей, где Чигирька свежевал убитого медведя. Фома позвал за собой Софью. Егор негромко оборвал его:

– Пусть посидит…

На их разговоры Софья не подняла головы, так и осталась сидеть рядом со свежим холмиком, под которым покоился ее любимый человек.

Чигирька к тому времени уже снял шкуру, вскрыл брюшину и теперь орудовал ножом в кишках. То и дело, откидывая собакам очередные куски медвежатины, охотник прощупывал каждый сантиметр ворвани, что-то просматривая. На удивленный вопрос Фомы, зачем ему это надо, Чигирька молча насупил брови, не ответил, продолжая заниматься грязной работой. Фома и Егор переглянулись, отступились от него. Один развел костер, другой поставил в котле варить мясо.

Их занятия прервал довольный голос Чигирьки:

– Нашел!..

Мужики удивленно придвинулись к нему, стараясь понять, что он держит своими пальцами. А хакас, по-детски радуясь своей находке, бережно обмыл круглую свинцовую пулю в проточной воде и теперь уже достаточно полно дал стоящую оценку находке:

– Однако шестнадцатый. Самодельная. Тут, сбоку, на пуле ямка… после выстрела осталась. Так бывает, когда ствол маленько ударенный. Кто Гришку стрелял, ружье битое, на стволе «жук» снаружи… как ружье найдем, тогда знать будем, кто Гришку убил.