Джо стоит в прихожей, пытаясь понять, что у него перед глазами, вернее, чего там нет. Мраморная чаша со святой водой исчезла. Он смотрит на две дырки от шурупов и белое пятно в форме чаши, на двадцать лет белее окружающей его стены, и не понимает, кто мог это сделать. Несколько месяцев назад он бы, наверное, даже не заметил, что чаши нет. Все эти обряды со святой водой всегда были по части Роузи. Но с тех пор, как у Джо началось ухудшение, он считает, что вода, благословленная Господом, так же эффективна, как препараты, которые может предложить современная медицина, вот только стоит во много раз дешевле. Последние месяцы он привык осенять себя крестом во имя Отца, Сына и Святого Духа всякий раз, как выходит из дому или возвращается. Как-то утром, когда никто не видел, он даже вытащил соломинку из своего картонного стакана, окунул ее в чашу и немножко отпил. Вреда не будет.

Он бросает ключи на столик в прихожей и собирается дать пять Деве Марии: еще один ритуал, к которому у него почти навязчивое пристрастие, но его рука повисает в воздухе. Девы Марии тоже нет. На столике ничего нет, кроме его ключей и кружевной салфетки цвета слоновой кости, на которой стояла Мария. Их что, ограбил какой-то чокнутый католик?

В гостиной он обнаруживает ту же картину. Со стены над камином исчезло распятие. Иисус, святой Патрик, святой Христофор, ангелы, церковные свечи, даже рождественские певчие и вертеп – все испарилось. Остались только лягушки, младенцы, Снупи и семейные фотографии. По мнению Джо, без всего этого религиозного хлама комната смотрится лучше, но он холодеет. Статуэтки и свечи ничего не значат для Джо, но для Роузи они значат многое.

Он продолжает осматривать гостиную, как место преступления. Гладильная доска Роузи разложена, но вилка утюга не воткнута в розетку, и чистое белье по-прежнему лежит мятой грудой в корзине на полу. Исчезнувший католический хлам, незаконченная глажка. Больше вроде ничего не пропало, но потом взгляд Джо падает на тумбу телевизора – вот она, последняя улика. Записей Опры тоже нет.

Роузи пошла вразнос.

– Роузи?

Он заходит в спальню – вот она, все еще в розовой пижаме, свернулась в позе эмбриона на кровати, лицо у нее красное и опухшее, глаза заплыли, темно-рыжие волосы в таком виде, словно она поет в рок-группе 80-х. Джо опускается на колени рядом с кроватью и опирается на матрас, как мальчишка, читающий молитву на ночь. Его лицо на одном уровне с ее лицом, всего в нескольких дюймах. Он чувствует на носу ее легкое дыхание. От нее пахнет вином.

– Что случилось, любимая?

– Ничего.

Мадонна с младенцем Иисусом на руках исчезла с ее ночного столика. На ее месте стоят две бутылки шардоне и баночка из-под джема – пустые.

– Ты напилась.

– И?

– И? Времени десять утра.

– Мне похер.

– Похер, вот даже как?

– Да, – отвечает она, подначивая, чтобы он ее поправил.

Он и не подумает.

– А при чем тут все эти религиозные штуки?

– Я все упаковала.

– Зачем?

– Затем, что я больше не верю в Бога.

– Ясно.

– Не верю. Всё. Как, Джо? – спрашивает она, садясь на кровати, словно внезапно ожила.

У нее наготове речь, которая все утро уваривалась в вине, дожидаясь слушателя. Джо это видит по ее безумным зеленым глазам.

– Как верить? Как я могу верить в Бога, который такое сделал с нашей семьей? Мы хорошие люди, Джо.

– Знаю. Но с хорошими людьми каждый день случается что-то плохое.

– Ох, не вешай мне эту банальную лапшу! Я была готова, что ты умрешь.

– Спасибо, родная. Это так мило.

– Нет, ты же понимаешь, о чем я. Я с тобой столько раз ходила хоронить полицейских. Видела горе на лицах их жен. Я была готова стать одной из этих женщин с тех пор, как мне исполнилось двадцать.

Он понимает. На похоронах доходит быстро. Это не игра в бандитов. Это все всерьез. Иногда погибают хорошие парни. И когда полицейские теряют брата или сестру в синей форме, каждый, стоя по стойке смирно и отдавая последнюю дань офицеру в гробу, думает точно о том же.

«Это ведь запросто мог быть я».

– Все было в порядке, пока я молилась только за тебя, – говорит Роузи. – Я справлялась. Доктор Хэглер говорит, что болезнь развивается медленно, так что это вроде как хорошо, да? У нас еще есть время. Я молилась, чтобы Бог дал мне сил и благодати вынести все это, заботиться о тебе, быть благодарной за каждый день. Ты же знаешь, я всегда верила в то, что надо положиться на волю Господа.

Джо кивает.

– И потом, мы же ирландцы. Мы знаем, как выносить тяготы, от которых хребет ломается и душа рвется. Стойкость у нас в крови, твою мать.

Джо согласен. Они из сильной и крепкой породы, упрямой, как мул с запором, и они этим горды.

– А потом Джей Джей, а потом Меган… У них в крови и в мозгах эта чертова жуткая мутировавшая хрень, и они умрут раньше меня, Джо, и я так не могу. Не могу.

Это самый страшный кошмар матери, голос Роузи ломается под его безжалостным весом. Она плачет, и Джо не может найти слов, чтобы ее утешить. Он хочет погладить ее по голове, утереть слезы, потрепать по спине и обнять, но не доверяет своим рукам, не знает, сделают ли они то, что он намеревается. Он может ударить ее в лицо, слишком сильно сжать в объятиях, ткнуть в глаз или впиться ногтями ей в кожу, до крови. Он знает, что может, потому что так уже бывало. Словно центр управления движением в его мозгу захватила банда непослушных подростков, и теперь они сидят там и хохочут, как маньяки, наобум перещелкивая выключатели. Или, наоборот, сидят там, скрестив руки на груди, кто из упрямства, кто от лени отказываясь выполнять простые и вежливые просьбы Джо включить правильную моторную последовательность для объятий. Поэтому он подавляет желание прикоснуться к Роузи, и она плачет рядом с ним в одиночестве.

– Я вспоминаю те поминальные службы, их красивые лица, их тела в гробах, и то, как их зарыли в землю, и я не хочу ни минуты жить на земле, зная, что двое моих детей похоронены под ней.

– Тише, родная, не думай об этом.

– Я не могу не думать. Я все время представляю, что они умерли и лежат в земле, и сейчас зима, и им так холодно, и я просто не могу.

– Перестань такое представлять. Они в ближайшее время не умрут. Надо сохранять веру.

– Не могу. Моя вера разрушена. Ее больше нет. Я пыталась. Я пыталась за них молиться, и поначалу все было смиренно и с надеждой, а потом превратилось в упрашивание, а потом началась такая злость на Бога, и ангелов, и церковь! Что, если у Кейти, и Патрика, и у малыша Джозефа это тоже будет? Я могу всех потерять, Джо.

Джо обращает внимание, что Роузи не включает в число «всех» неродившегося незаконного ребенка Патрика.

– Не будет. Не потеряешь.

– Я тебе прямо сейчас скажу: я лягу в гроб к последнему. Придется хоронить меня живой, потому что одна я жить не буду.

– Роузи, родная, не надо так думать, это нехорошо. Надо сосредоточиться на том, что дети живы.

– А если девочки не выйдут замуж и у них не будет из-за этого семьи? А если Джей Джей и Колин решат, что им не надо больше рожать детей?

– Они могут сделать эту штуку, ЭКО с генетическим анализом. Или усыновить.

– А если у Джей Джея появятся симптомы и он потеряет работу? Как он будет содержать семью? Кто научит Джоуи брать подачу и бить по мячу и всему, чему отцы учат сыновей?

Голос ее взмывает по спирали все выше с каждым вопросом, и Джо боится, что этим «а если» она себя загонит в полноценную пьяную паническую атаку.

– У него нет симптомов, и надо надеяться, что не будет еще, по крайней мере, лет двадцать. И Колин тоже может научить Джоуи всему такому. Ты видела, как она подает? У нее рука что надо.

– Мне кажется, у Патрика начинается.

– Не начинается. Тебе просто страшно, и ты представляешь себе самое худшее. Смотри, для детей столько надежды. Ученые найдут эффективное лечение и то, как эту штуку вылечить.

– Откуда ты знаешь? А если не найдут?

– Найдут. Я в них верю. Там, в лабораториях «Нейви-Ярда», прямо рядом с нами, работают такие умные люди, и они жизнь положили на то, чтобы во всем разобраться. Они уже знают, что там за мутация, а это единственная причина БХ. Все будет. Однажды ее вылечат, будем надеяться, успеют, чтобы спасти наших детей. И будем надеяться, больше ни у кого в семье нет этого гена. Вот об этом я молюсь.

– Ты молишься?

– Господи, да не делай ты такое лицо. Да, я хожу в церковь.

– С каких пор?

– Уже с месяц. Решил, если и есть время для молитвы и поисков какого-то большего смысла и благодати, то оно наступило.

– Ты ходишь к мессе?

– Не. Мне священник не нужен, и все это сели-встали. Я, наверное, шлепнусь лицом вниз и всех переполошу. Я в основном по утрам хожу, после того, как все разойдутся со службы в семь тридцать.

– И что ты делаешь?

– Просто сижу и молюсь.

Вообще-то Джо начал ходить в церковь из-за Мэгги, своей сестры. Он наконец-то поговорил с ней по телефону в прошлом месяце и все ей рассказал. Она была поражена и расстроена, она даже плакала, когда спрашивала про детей Джо, что его удивило: она же никогда никого из них не видела. И хотя Джо благодарен, что Мэгги не замечала никаких симптомов в себе, он не мог в то же время не возмутиться. У них с Мэгги у обоих возможность унаследовать БХ от матери была пятьдесят на пятьдесят. Почему Мэгги не могла получить болезнь вместо него? У нее нет детей. Это все могло закончиться на ней. Почему Бог проклял детей Джо этой мерзкой болезнью? И, к своему стыду, Джо возненавидел Мэгги за то, что у нее, скорее всего, нет БХ. Возненавидел Бога за то, что тот выбрал его, за то, что послал БХ его семье. А больше всего он возненавидел себя.

Ничего заранее не просчитав и не обдумав, он потащился на следующее утро к Святому Франциску, рухнул на скамью и, сидя в церкви один, стал вслух молиться. Он молился в тот день о многом, но больше всего просил Господа о прощении. К его удивлению, он почти сразу ощутил, что его грехи прощены, что стал легче, чище, что ядовитая ненависть вымылась из его тела. С тех пор он почти каждое утро ходит в церковь.

Садится в четвертом с конца ряду, справа, где они всегда сидели всей семьей, когда дети были маленькие. Он там проводит каждый раз не больше пяти минут. Он легко мог бы молиться в кресле в гостиной, но ему нравится молиться там, на их прежней скамье в церкви Святого Франциска. Ему нравятся колонны, подпирающие высокие арки на уровне балкона, они скопированы с колонн в соборе Лимерика, в Ирландии; трубы органа; флаги Америки, Ирландии и Чарлстауна; золотое распятие, свисающее с потолка; витражные окна и картины Крестного Пути; вытоптанные, покрашенные красной краской полы. Молитвы, которые он там шепчет, кажутся официальными, благословенными и услышанными.

«Господи, пожалуйста, помоги ученым найти лекарство от БХ, чтобы мои дети не лишились из-за нее жизни.

Господи, пожалуйста, пусть у Патрика, Кейти и малыша Джозефа не будет этого гена.

Господи, пожалуйста, позволь Джей Джею и Меган вылечиться, и дай мне прожить достаточно долго, чтобы знать, что у них все будет хорошо. Или, если излечения пока не может быть, позволь, чтобы симптомы у них не проявились, пока они не проживут еще долго.

Господи, пожалуйста, молись о Роузи. Не дай мне стать для нее слишком тяжкой обузой. Пусть она всегда чувствует, что я ее люблю. Пожалуйста, позаботься о ней, когда меня не станет.

И последнее, Господи, если я не слишком жадничаю, пожалуйста, позволь «Ред Сокс» выиграть Мировую серию, «Брюинз» – Кубок Стэнли, а «Пэтс» – Суперкубок.

Аминь».

Потом он осеняет себя крестом, целует счастливый четвертак и идет домой.

– Как тебе это? – спрашивает Джо. – Я буду молиться за тебя и детей. А ты молись за меня. Только за меня. Так для тебя не будет слишком тяжело, и все будут охвачены. Знаешь, мне не помешала бы помощь.

Роузи качает головой в сомнениях.

– Но почему, Джо? Почему Господь с нами такое сотворил?

– Не знаю, лап. Не знаю.

Он молчит, жалея, что не может сказать ничего более мудрого. Где Кейти со своими чертовыми вдохновляющими цитатами из йоги, когда она нужна?

– Хочешь вернуть своего Иисуса на место? – спрашивает Джо.

– Нет, – всхлипывает Роузи. – Не могу. Мне это по-прежнему кажется ложью.

– Ладно, хорошо. Нам это не нужно. Снупи же с нами. Можем молиться Снупи. Во имя Снупи, Чарли Брауна и святого Вудстока, – говорит Джо, крестясь.

– Прекрати, ужас какой.

– Или можем Кермита привлечь. Святой Кермит, матерь мисс Пигги.

– Хватит. Это глупо и богохульно.

– Видишь, ты все еще веришь. Не теряй веры, родная.

Джо опирается на край кровати и со стоном поднимается – у него хрустят колени. Он широко раскрывает руки, приглашая Роузи встать с кровати.

– Идем со мной. Давай тебе чайку нальем.

Роузи повинуется. Они идут вместе, кренясь и качаясь, стукаясь о стены коридора и о бедра друг друга. Пьяная жена и муж с БХ. Парочка хоть куда. И когда они бредут по коридору и в конце концов добираются до кухни, Джо приходит в голову, что лучше этого в жизни и желать нельзя.

Рядом с кем-то, кого любишь, ковылять в тяжелые времена.