— Нам сейчас с тобой лучше в зеркало не смотреться, Сереженька, — вздохнув, произнес доктор Балодис.

— Почему? Примета дурная? — купился Дергунов.

— В приметы я не верю, но точно знаю, что увидим мы в зеркале двух придурков.

— Не смешной стал у тебя юмор, Андрисович. Унылый.

— Жизнь такая.

— Ты вечно на жизнь жалуешься, когда коньяка нет.

— Не когда, а потому что.

— Но ничего, сегодняшний день будет увлекательным и познавательным, — пообещал полицейский. Он как раз поддел автомобильной монтировкой крышку люка и пытался отвалить ее в сторону. Однако получалось плохо, поскольку рычаг оказался слишком коротким. — Помоги лучше.

— Лучше чего?

— Помоги, а не рассуждай.

— Эх…

Балодис присоединился к полицейскому, и вдвоем они кое-как подняли прикипевшую крышку, стараясь при этом не измараться о ржавчину, обильно покрывавшую ее изнанку. Доктор комментировал их труды тирадами на непонятном языке — не то на латгальском, не то на татском. Капитан же ни тем, ни другим не владел, но вплетенные в речь русские идиомы позволяли ему угадать общий смысл высказываний напарника.

— Добрый центнер небось весит, ***** этакая, — предположил Балодис, когда воля, разум и монтировка одержали победу над бездушным ржавым металлом.

— Ровно пятьдесят пять кило, — уточнил Дергунов.

— Взвешивал?

— И взвешивал, и ГОСТ читал… Случилась на прежней службе история: воровали два организма люки. Одного при погрузке в кузов придавило, причем насмерть.

— Придурок… — вынес вердикт Балодис, пытаясь высветить лучом фонаря дно колодца. — А тупее придурка только два — мы с тобой. Тот хоть денег заработать надеялся, мы в дерьмо бесплатно нырнем. За романтикой.

— В дерьмо я бы не стал нырять. Здесь все-таки не канализация, коммуникационный туннель, дерьмо по нему не плавает.

— Все равно дерьмо, — раздраженно подвел итог Балодис.

Затем доктор сменил тему, но отнюдь не пессимистический настрой:

— Надо было нам плакат распечатать на принтере и на фанерку прилепить: не закрывать, мол, люди работают. А то поедут мимо патрульные, увидят: непорядок — и замуруют, демоны.

— Размуруемся как-нибудь. Полезли?

— Полезли, — вздохнул Балодис. — Но если ничего не найдем, ты одним пузырем не отделаешься.

Сергею спускаться в колодец хотелось ничуть не больше доктора. А не спуститься было нельзя. Неспокойно бы чувствовал себя капитан Дергунов, если бы не спустился, дискомфортно.

А он не любил дискомфорт.

Дергунов был уверен, что дело о тройном убийстве на Серебристой улице заберут в Москву, и ничего хорошего в том не видел. Что так, что этак, клинским операм придется бегать с высунутыми языками, но одно дело — бегать по заданиям знакомого местного следака, способного войти в положение или прикрыть какой-нибудь косяк, зная, что за операми не пропадет, и совсем другое — быть на подхвате у прибывшей из столицы группы: тем вынь да положь все разом и еще вчера, а не вынул и не положил — такое дерьмо по трубам понесется, что строгач с неполным служебным за конфетку покажется. Плавали, знаем.

Но все получилось иначе, и Дергунов не понял, радоваться ему или нет.

Дело забрала ФСБ, при этом никакой помощи в расследовании «глубинные бурильщики» не потребовали. Сотрудники странного Тринадцатого департамента выгребли все документы до последней бумажки, забрали все вещдоки до последней пуговицы, и смотрели при этом на Дергунова так, словно всерьез размышляли, не обвинить ли его в каком-нибудь тяжком преступлении. В государственной измене, например, осуществленной в форме шпионажа. Но чего-то у них не срослось, и наследники Железного Феликса капитана отпустили.

Можно было вздохнуть с облегчением, но Дергунов его не чувствовал, поскольку никаких следственных действий на месте безопасники не провели, свидетелей не опросили, а, забрав материалы, исчезли, как в воду канули. Какое-то время капитан маялся, не зная, что предпринять и нужно ли что-то предпринимать, потом решил плюнуть на странное расследование здоровой полицейской слюной, но в дело вмешался случай.

Выглядел случай непрезентабельно, приняв на этот раз облик неимоверно вонючего, грязного, в стельку пьяного бомжа по фамилии Осийчук. Бомж сидел в «обезьяннике» и вел себя громко, не угомонился, даже получив по ребрам. Зрелище для дежурной части РУВД было заурядным, и Дергунов прошел бы мимо, однако голос обитатель «обезьянника» имел неприятный, но резкий и звучный, и Сергей поневоле услышал суть его претензий.

Которые, во-первых, сводились к тому, что гады-полицейские не желают принимать меры в связи с трагической гибелью его лучшего друга Кирюхи.

Во-вторых, Осийчук доказывал, что он не пьяный, а пострадавший в результате отравления паленой водкой, которой поминал Кирюху, а так-то выпил всего четвертинку, пьянеть не с чего. Так что виноваты во всем производители паленки и крышующие их гады-полицейские.

В-третьих, бомж распинался, каким замечательным мужиком был Кирюха и как его будет не хватать ему: здесь, в ретроспекции на тему «Знаете, каким он парнем был», вкраплялись душераздирающие подробности безвременной Кирюхиной гибели, и именно одна из подробностей — в каким виде предстал погибший Кирюха пред изумленным взором Осийчука — заставила Дергунова остановиться у «обезьянника». Поскольку это самое описание, если исключить из него матерные выражения, довольно точно описывало состояние третьего тела с Серебристой улицы.

Капитан надеялся, что бомж начнет делиться подробностями, но оратор вновь сбился на тему паленой водки, и Дергунов обратился к дежурному:

— Откуда его привезли?

— У них бомжатник на Моссовета, там он по улице бегал.

Пазл складывался: капитан знал, что от Серебристой до Моссовета не более пяти минут неспешным шагом. А с другой стороны от Моссовета, на таком же примерно расстоянии, находилась улица Петра Ткачева, а на ней — школа, в которую ходили дергуновские дочери.

— А ты чего интересуешься?

— Да просто так… — рассеянно протянул Дергунов. — Просто так…

Он поднялся в свой кабинет и сразу же позвонил Балодису.

Спустившись на дно колодца, доктор неловким движением вытащил из кармана оружие — так в первый миг показалось Дергунову. Но через секунду полицейский разглядел, что это всего лишь «Оса»: старенькая настолько, что кое-где даже чернение облезло.

— Зря взял, — сказал Дергунов. — Я табельный прихватил, на всякий пожарный, так что травмат без надобности.

— Я в него светошумовые зарядил, — ответил эксперт. — На всякий пожарный… Да и безвредные они.

— Безвредные так безвредные, — не стал спорить капитан.

Хотя однажды, еще на прежней службе, он угодил под удар взорвавшейся рядом «Зари», и впечатления остались самые мрачные. Огненное пятно, вставшее перед глазами после взрыва, спустя минуту поблекло, потемнело, но не исчезло, словно кто-то вырезал два маленьких кружочка из лейкопластыря, налепил их прямо на зрачки, но чуть-чуть прогадал с размером, и контуры зрачков остались незалепленными. Боковое зрение в результате уцелело, и смотрел Дергунов на мир в прямом смысле «краем глаза»: сквозь две узенькие щелочки, расположенные с двух сторон головы. И это не считая проблем со слухом и легкой контузии.

Так что доктор вооружился с умом: если доведется встретить бомжующее дитя подземелий в агрессивной стадии опьянения, то светошумовые его прекрасно утихомирят без всякого членовредительства. Главное не забыть зажмуриться перед выстрелом.

— Пошли?

— Пошли.

И они двинулись по туннелю в сторону бомжатника, служившего обиталищем Осийчуку и его якобы погибшему приятелю. Подходили не оттуда, где у бомжей имелся постоянный лаз, а с другой стороны, чтобы не спугнуть, не то разбегутся, и отлавливай их по здешним катакомбам… Из тех же соображений светили одним фонарем, убавив яркость до минимума.

Дергунов оказался здесь впервые и ожидал почему-то, что туннель будет круглым в сечении, но ошибся — туннель состоял из прямоугольных П-образных тюбингов. Высота их была крайне неудобной для передвижения: пришлось идти, очень сильно согнувшись, на манер самого первого примата с известной картинки, изображающей процесс эволюции приматов от обезьяны к человеку. Но Балодису, который ростом был на полголовы выше полицейского, приходилось еще хуже. Зато ширина туннеля вдвое превышала высоту, и, какой логикой руководствовались его проектировщики, понять было трудно.

А еще здесь тянулись кабели. Неимоверное множество самых разных кабелей: толстенные, с предплечье взрослого мужчины, потоньше и совсем тоненькие, собранные в пучки, как прутья в рукояти веника, в резиновых оболочках, и в ПХВ-оболочках, и в металлической оплетке… Все это хозяйство тянулось вдоль стен, оставляя для прохода неширокую тропинку.

Многие здешние постояльцы зарабатывали сбором цветных металлов, но на медные жилы кабелей обычно не покушались, понимали: вору впаяют реальный срок, а остальных выметут из туннеля каленой метлой. Но изредка жгучая похмельная жажда пересиливала осторожность, вожделенный кабель срезался и относился в прием лома, за чем следовала облава и описанные выше неприятности. На какое-то время под землей воцарялась тишина, но потом бомжи обязательно возвращались.

Балодис, как выяснилось, заинтересовался другой здешней особенностью.

— Любого обитателя этих мест неплохо бы отмыть да поместить в клинику на глубокое обследование, — задумчиво произнес он. — Материала на пару диссертаций накопать можно.

— Да ну? — притворно удивился Дергунов. — А я думал, что венерические и прочие их болячки давно все изучены.

— Я о другом. — Балодис повел вокруг рукой. — Тут такая интерференция слабых электромагнитных излучений, что мама не горюй. Сам-то чувствуешь, каково здесь находиться?

Дергунов чувствовал. Еще как чувствовал, что вокруг сплошные киловольты, киловатты и мегабайты. Хотя стандартные пять человеческих чувств не могли все это электромагнитное многообразие воспринять и идентифицировать, но все же сигнализировали: «Здесь плохо!» Например, капитану казалось, что на нем вновь надет свитер из верблюжьей шерсти, давным-давно подаренный тещей и куда-то канувший в переездах и прочих жизненных передрягах. Он не тужил о пропаже, поскольку свитер оказался теплым, но связан был из шерсти настолько колючей, что кожа ощущала покалывание и сквозь тельняшку, и сквозь любую рубашку. И теперь забытые ощущения вернулись. И воздух в легкие попадал какой-то неправильный. Стерильный, неживой. Словно все киловольты и киловатты выжгли в нем что-то, обычно не замечаемое, но без чего воздух — не воздух, а механическая мертвая смесь кислорода, азота и углекислого газа.

Так что вполне возможно, что крысиное племя избегает этого места не только из-за недостатка питания…

Они двигались магистральным туннелем. В стороны уходили ответвления, в них кабелей было значительно меньше, и, возможно, давящее электромагнитное воздействие там ощущалось не столь сильно, но сворачивать для проверки Дергунов не собирался. Сделать дело побыстрее — и наверх. А для опытов и диссертаций и впрямь можно местных использовать, они тут давно.

— Черт, — выругался Балодис.

— Что?

— Пришли… Кажется.

— Если кажется, то дай я посмотрю.

Фонарь высветил решетку, собранную из вертикальных армированных прутьев, толщиной в три четверти дюйма. Одолеть такую решетку без «болгарки» или газового резака нелегко, но подземные жители одолели: два центральных прута были выгнуты в противоположные стороны, позволяя протиснуться сквозь увеличившуюся щель. Вернее, позволили сухощавому доктору, а вот широкий в кости Дергунов не пролез.

— Упитан ты слишком, Сереженька, в сравнении со здешними морлоками… — хихикнул Балодис тоном, промежуточным между сочувствием и издевкой.

— В сравнении с кем? — не понял капитан.

— Забудь.

Полицейский попробовал разогнуть прутья сильнее, но без успеха. Наверняка бомжи в свое время использовали какой-то рычаг, но сейчас ничего похожего поблизости не валялось.

Тогда Дергунов снял куртку, портупею с подмышечной кобурой, рубашку, протянул одежду на ту сторону Балодису и повторил попытку, протискиваясь через щель по чуть-чуть.

— Знать бы — вазелину прихватил, — засмеялся окончательно развеселившийся доктор.

Очень хотелось предложить доктору самому намазаться вазелином и кое-куда отправиться, но Дергунов не сумел: выдохнул как мог глубже, а сделать новый вдох не получалось, поэтому промычал что-то невразумительное, но злое.

У-ф-ф… протиснулся… ладно хоть не испачкался, прутья тут отполированы, без следа ржавчины. Но мысль, что отполировали металл грязные вонючие существа, не бодрила. По возвращении — сразу в душ.

Полсотни шагов после решетки, и вот он — тот самый бомжатник, которым оказалась бетонная коробка, размером примерно четыре на шесть ярдов. В нее сходились четыре магистральных туннеля. Высота достаточная, чтобы стоять, не сгибаясь, но до свода можно дотянуться рукой. Вдоль стен выстроились металлические распределительные коробки, с платяной шкаф размером, запертые и опломбированные. Здесь горел свет — с потолка свисал на проводе патрон с тусклой лампочкой, но постояльцы отсутствовали, хотя видно, что здесь жили, если можно считать такое существование жизнью. Пустые бутылки и прочий мусор, четыре тряпичных ложа, подобие стола и стульев — из одного большого ящика и нескольких поменьше.

И еще в стерильном воздухе впервые появился запах. И отнюдь не приятное амбре: из левого туннеля тянуло такой вонью, что вопрос, где постояльцы справляют естественные надобности, отпал сам собой.

— Куда двинем дальше? — спросил Дергунов. — Направо пойдешь — коня потеряешь, прямо пойдешь — жизнь потеряешь, налево пойдешь — кучу свежего дерьма найдешь.

— Налево один ходи, — сварливо ответил доктор. — Я туда без противогаза не сунусь.

— Тогда пойдем прямо, потому что… Тихо! Слышишь?

Пару секунд спустя не услышать стало невозможно. В центральном туннеле, куда как раз и собирался Дергунов, что-то происходило. Словно кто-то собрался туннель развалить и со всей дури лупил по стенам чем-то тяжелым. Удары получались не очень громкими, но мощными настолько, что лампочка покачивалась на шнуре, а из щелей между плитами начала сыпаться пыль.

А самое скверное заключалось в том, что источник толчков приближался.

Пистолет прыгнул в ладонь Дергунова, мигом вспотевшую. Балодис медленно пятился к туннелю, по которому они пришли.

Судя по всему, к бомжатнику приближалось именно то, что они искали. Однако теперь самодеятельные диггеры поняли, что в первую очередь хотели убедиться в правильности их понимания странности преступления на Серебристой улице, а вовсе не вынашивали желание сражаться с этой самой странностью не на жизнь, а на смерть.

Тем не менее ОНО нашлось. То, что сожрало и пыталось переварить по меньшей мере двоих человек.

«Уходим!» — хотел крикнуть Дергунов, но не успел.

Из туннеля вывалилась огромная башка, в бомжатнике сразу стало тесно, и на мгновение все застыло, как на стоп-кадре: двое ошарашенных людей и колоссальная голова чудовища на неохватной, уходящей в туннель шее.

Капитан позабыл о пистолете и, оцепенев, смотрел на золотисто-желтый глаз размером с грандиозную сковородку. Вертикальный зрачок в том глазу был веретенообразной формы и очень быстро сокращался, то и дело превращаясь в совсем узкую щелочку.

«Надо бежать… Сейчас оно приспособится к перепаду освещенности, увидит нас и сожрет…» — произнес в голове Дергунова какой-то чужой человек, но к рукам, ногам и прочим парализованным мышцам капитана чужак никакого отношения не имел.

— Бежим! — Балодис кулаком врезал Сергею в плечо, и миг немоты, глухоты и неподвижности прошел.

Все завертелось.

Чудище вздернуло башку, ударилось о свод бетонной пещеры и распахнуло пасть, из которой метнулся раздвоенный язык, размерами напоминавший удава средних пропорций.

Лампочка лопнула, стало темно.

Дергунов выстрелил, уже ничего не видя и понятия не имея, какого результата ждать от выстрела. Просто выстрелил — рефлекторно, понимая при этом, что пистолетная пуля не станет фатальной для чудища таких размеров. Понадеялся, что хоть как-то заденет тварь, и эта его надежда сбылась: судя по всему, пуля попала в чувствительный язык, и в бомжатнике начался тайфун пополам с цунами. На фоне землетрясения.

Стены содрогались так, что давешние толчки показались легкой разминкой. Распределительные коробки смялись с громким скрежетом. Заискрили оборванные кабели. Разлетелись жалкие вещи бродяг. Пыль с потолка сыпалась сплошным потоком…

Зато Дергунова отпустило. Вернулась способность мыслить и осознанно действовать. Он наконец-то внял призыву Балодиса, чуть не оторвавшего капитану рукав вместе с онемевшей рукой, и поспешил в туннель. А добившийся своего Балодис, наоборот, замешкался на входе, развернулся, и темноту прошила яркая вспышка, потом вторая, третья…

Дергунов инстинктивно зажмурился, вспомнив о светошумовых патронах «Осы», но вспышки оказались беззвучными, и он понял: «Фоткает… Во дает!»

И еще понял другое: доктор все делает правильно. Снимки хоть какая-то гарантия, что после рассказа о здешних приключениях они не угодят в сумасшедший дом.

Затягивать экстремальную фотосессию Балодис не стал. Решил, что нескольких кадров достаточно, и через мгновение «диггеры» уже спешили по туннелю, согнувшись, как два древних примата.

— Сюда не дотянется… — пыхтел на ходу Дергунов. — Шея у него длинная, но не настолько…

Он уже сообразил, что исполинская башка принадлежала не зверю или птице, а громадной рептилии, сбежавшей прямиком из парка им. С. Спилберга. Динозавру, наверное, или как там называются такие годзиллы?

— Какая к черту шея?! — зло выкрикнул доктор. — Она почти вся — сплошная шея! А потом сразу хвост!

Дергунов пару секунд осмысливал услышанное, сообразил и похолодел. Змея! Питон-переросток или удав, наплевавший на установленные эволюцией предельные размеры, или анаконда, отыскавшая и сожравшая весь мировой стратегический запас гормональных ускорителей роста, или… Не важно, в общем, представитель какого конкретно вида и семейства протиснулся в туннель, ибо нет сомнений в том, что он с легкостью проглотит человека. И переварит…

И нет времени, чтобы снова раздеться и по микрону просочиться сквозь щель в решетке!

И, как назло, здесь — между решеткой и бомжатником — ни одного ответвления в сторону. Боковые ходы значительно уже, и широкая, словно сплющенная, голова гигантской змеюки туда вряд ли втиснется. Но чего нет, того нет.

Остается одно: расстрелять по твари все патроны, надеясь на чудо, а последнюю пулю пустить себе в голову, чтобы не проверять, какие чувства испытывают перевариваемые заживо люди.

Но возле решетки забрезжил шанс на спасение: шум сзади стих, тварь то ли не спешила, то ли двигалась медленнее, чем представлялось беглецам, и у них появилось время.

«А может, не заметила, куда мы подевались… — с надеждой подумал Дергунов, стягивая куртку. — Почему бы и нет? Перепады освещения, фотовспышки доктора, удары головой о бетонные своды…»

Но долго его заблуждение не продлилось. Суперзмея двигалась именно сюда, в этот туннель, но двигалась и в самом деле медленно, поскольку ползают змеи зигзагом, по синусоиде, размах которой значительно превышает ширину змеиного тела. Вот для этого-то размаха места в туннеле не хватало, в результате чего тварюга билась боками о стены и выдавала лишь малую часть от крейсерской скорости.

— Шевелись! — крикнул Балодис с той стороны.

— Шевелюсь!

Дергунов приготовился к процессу просачивания — и в этот момент жизнь опровергла все его оптимистичные догадки о способе змеиного передвижения.

Змея рванула. С неотвратимостью накатывающегося поезда метро. И со скоростью немногим меньшей. Наверное, она втянула, втиснула в бомжатник изгибы своего бесконечного тела, сжала его, как пружину, и теперь резко распрямилась.

Кабели рвались сильнее прежнего и уже не искрили — то там, то тут вспыхивали яркие всполохи, скорее напоминающие электросварку. В этом мерцающем свете было хорошо видно морду твари.

Приближающуюся.

Прижавшись спиной к решетке, Дергунов стрелял с обреченным спокойствием, механически считая истраченные патроны.

Где-то у плеча бабахнула «Оса» доктора, и ее выстрел скорее напомнил взрыв: Дергунов оглох на оба уха. И ослеп. И последним, что он увидел, стала страшная морда в нескольких шагах от него, опутанная порванными кабелями, окутанная синими вспышками разрядов.

Потом все исчезло, перед глазами осталось лишь пламенеющее фантомное пятно, но целиться нужды не было, поскольку патрон оставался последний. Капитан торопливо поднес дуло к виску и надавил на спуск.

Пистолет не выстрелил.

Дергунов успел понять, какой он феерический идиот — не посчитал первый, сделанный в бомжатнике выстрел, но исправить ничего не успел: страшный удар отправил его в небытие.

Змея-гигант, сдирая, как нож бульдозера, кабели со стен и свода, умудрилась под конец погони порвать силовой высоковольтный кабель, и вот тогда началось настоящее шоу с фейерверком и прочими чудесами, но Дергунов его уже не увидел.

А единственным зрителем стал застывший у решетки Балодис.

Который, оцепенев от ужаса, ждал, что вот сейчас — сейчас! — мегапитон проглотит несчастного капитана, затем снесет решетку и займется им, не менее несчастным экспертом-криминалистом. Балодис уже представлял себя в пасти твари, но не шевелился, вновь переживая шок, охвативший его в бомжатнике.

И должен был обязательно погибнуть, если бы…

Если бы…

Если…

Если бы огромная тварь не начала уменьшаться!

На глазах!

В разы!

Уменьшалось чудовище на изумление быстро, словно проколотый воздушный шарик. Сначала сжалось до размеров крупной анаконды, потом — среднего питона, потом стало напоминать толстую кобру, и секунд через двадцать доктор уже не мог разглядеть тоненькую темную полоску среди змеящихся по дну туннеля кабелей.

Монстр исчез.

— Что это было?

Ответа не последовало.

Зато застонал полицейский.

Балодис сглотнул, подозрительно оглядел опустевший туннель, вздохнул и проскользнул сквозь прореху решетки.

Дергунов был жив, дышал, но в себя не приходил. Насколько понял доктор при экспресс-осмотре, от толчка чудовищной головы капитан особых повреждений не получил, но в падении крепко приложился затылком о металлический прут и впал в бесчувствие.

Точно так же, как небольшая змейка, валяющаяся в трех шагах от Дергунова. Судя по всему, обалдевшая от случившейся с ней метаморфозы и оцепеневшая.

«Уж ведь! Самый обычный уж», — растерянно подумал доктор, разглядывая загадочное существо.

Он не был силен в герпетологии и ошибся, хоть и не так уж сильно: это был степной полоз, он же узорчатый — змея не ядовитая и родственная ужам.

Если змею-переростка еще как-то можно было — с трудом, с хрустом — втиснуть в материалистическую картину мира, то ее превращение в собственную живую модель масштаба 1:100 в мировоззрение доктора Балодиса не вписывалось никак. Впрочем, сейчас он об этом и не задумывался, поскольку требовалось срочно помочь Дергунову. Протащить приятеля сквозь решетку Балодис не мог. Подняться с таким грузом по скобам-ступеням колодца тоже не сумел бы, поэтому доктор поспешил наверх, собираясь вызвать помощь — в туннеле мобильная связь не работала. Но звонить никому не потребовалось: электропиротехническое шоу не осталось незамеченным, и к месту предполагаемой аварии подкатила аварийная служба энергетической компании.

Не было сомнений в том, что полицейского электрики отыщут, поэтому Балодис благоразумно решил оставить место катаклизма, дабы не отвечать на ненужные вопросы.

Утром он как ни в чем не бывало заявился в РУВД и сразу же, еще в дверях, получил строгий приказ явиться в кабинет замначальника, где его ждали двое незнакомых мужчин в дорогих костюмах, представившихся сотрудниками Тринадцатого департамента ФСБ. О последовавшем разговоре Балодис никогда и никому не рассказывал. И с капитаном Дергуновым, ставшим через неделю майором, он подземные приключения не обсуждал.

Зато к змеям у доктора отношение стало очень жестким, и, даже увидев их в телевизоре, Балодис обязательно переключал канал или отворачивался. И закусывал губу, мысленно проклиная тот день, когда согласился сопровождать Дергунова в клинские подземелья.