Полиция на похоронах

Я сидел на кровати в номере отеля и упорно пытался внушить себе, что мне не хочется выпить. Последний раз я выпивал целых три месяца назад (да и то позволил себе всего одну порцию «Джин Рики»), и почти семь месяцев прошло с тех пор, как я последний раз капитально нарезался, но этот аргумент почему-то не имел для меня сейчас убедительной силы. Я пробовал ухватиться и за другой аргумент – что увижу Джо впервые за четыре года. И не только Джо, а еще и адвоката Фрэнка Палмера-старшего, а возможно, еще и тетю Элис, и что на этой встрече я должен быть трезвым. Но выпить-то мне хотелось как раз по этой причине.

Предвкушая свою встречу с сыном, я разглядывал себя в зеркале на двери ванной комнаты и ужасался своему потрепанному виду. Жалкие седоватые волосенки, жеваное помятое лицо, морщинки вокруг глаз, обвисшие щеки и синюшные сосуды по краям носа. Я выглядел сейчас хуже, чем мой отец перед смертью, а ведь он был тогда на десять лет старше меня сегодняшнего.

– Мне не хочется выпить! – объявил я своему отражению в зеркале, потом увидел, как оно тяжко вздохнуло, шумно выпустив воздух через нос, и все мое тело как-то устало обмякло.

Ну вот какого черта я приперся обратно в Мэриленд, обратно в этот Калверт-Сити? – спросил я себя.

Спросить-то спросил, но ответ знал и так. Просто пора было опять платить за частную клинику Клотильды. А я задолжал Хэнку Огеру. И Максу Пирсону. И Хьюбу Гилплэйну. Причем задолжал не какую-то ерунду, а большие суммы, тысячи долларов. И помимо них у меня имелась еще целая компания кредиторов, которые не обрадовались бы, узнав, что я теперь нахожусь за три тысячи миль от Сан-Анжело. А в завещании Куинн я, видимо, был как-то упомянут, иначе Палмер не вызвал бы меня.

В прихожей вдруг хлопнула входная дверь, и в зеркале появилось отражение Ви, окаймленное арочным проемом, разделявшим прихожую и комнату.

– Смотри, нравится? – спросила она.

На ней была соболья шубка длиною до колен с огромным воротником, скрывавшим шею. Все остальное, помимо шубки, тоже выглядело вполне впечатляюще – ярко-рыжие волосы, гладкая белая кожа и ножки. В шубке и на высоченных каблуках она выглядела роскошно.

– Что-то не по погоде одежка, – сказал я.

Она выступила вперед, красуясь.

– Да он давно купил, а подарил только сейчас.

– Надеюсь, одной только шубкой не ограничится?

– Он платит за номер.

Она игриво распахнула шубку, и я заметил, что под ней больше ничего не было надето. Она скользнула на постель позади меня и обняла за плечи. В зеркале я видел ее нежное тело, прятавшееся под мехом шубки.

– А он не поинтересовался, почему ты не осталась с ним?

Она в притворном смущении прикрыла рот рукой.

– Ты что, я же не из таких! – Она похабно расхохоталась и откинулась спиной на постель, протягивая ко мне руки и приглашая меня накрыть собой ее теперь полностью обнажившееся из-под шубки тело.

– Ну, ты же была с ним…

– Да. Но это было нужно для дела. А теперь я хочу тебя.

Так и не повернувшись к ней, но видя ее в зеркале, я покачал головой.

Она уронила руки на постель.

– Что с тобой?

– Выпить хочется, – сказал я.

– Ну так выпей.

– Не могу.

– Да забудь ты, что тебе сказали доктора. – Она начала терять терпение. – Давно бы уж взял и выпил, вместо того чтобы ныть. Давай-ка лучше иди сюда! Я требую ласки!

Я повернулся к ней. Она могла бы быть соблазнительной, если бы не была так вульгарна.

– Мне надо идти, – сказал я и поднялся.

– Черта с два тебе надо идти! – сказала она, садясь на постели. – Неужели ты вот так бросишь меня, скотина?!

– Завещание начнут зачитывать ровно в полдень. Я и так уже опаздываю. А мы ведь сюда приехали именно ради этого, если помнишь.

– Сводник ты и больше никто! Я тебе нужна здесь, только чтобы платить за тебя. Надо было мне остаться с ним наверху. Он хотя бы мужик, а ты – жалкий сводник!

– Если я сводник, то ты тогда кто? Изображаешь хрен знает кого!

Конечно, я мог напомнить ей, что раньше, когда только познакомилась со мной, она думала обо мне иначе, но какой смысл был говорить все это? Поэтому я просто направился к двери.

Она крикнула мне вслед:

– Тебе очень повезет, если я буду здесь, когда ты вернешься!

Выйдя в коридор, я пожалел, что не сделал этого раньше. Вот зачем мне сейчас эти сцены? Я что, не насмотрелся на них? Она такая ненасытная, ей всегда мало. Разве может пожилой мужик удовлетворить такую женщину? Правда, когда познакомился с ней, я не чувствовал себя таким стариком. Наоборот, она тогда как-то оживила меня, заставила почувствовать себя молодым, и уж только потом я понял, что это за штучка. И не был я никаким сводником, просто мне хотелось секса, и из нас двоих пахала всегда она.

Спустившись на лифте, я не вышел на улицу, а направился в бар. Там царил приятный полумрак, и, когда глаза мои к нему немного привыкли, я заметил, что кроме меня там был еще только бармен – облокотившись на стойку, он уныло смотрел на пустые табуреты. Подойдя к стойке, я сказал:

– «Джин Рики».

Бармен оживился и бросился готовить мне напиток, потом поставил его передо мной на специальную салфеточку и, приняв прежнюю позу, стал наблюдать за мной.

Я выпил всю порцию одним глотком, и голова сразу пошла кругом, но это было приятное чувство – былого напряжения как не бывало. Прищелкнув пальцами, я сказал:

– Повторить!

Бармен посмотрел на меня вопросительно.

– 514-й номер, – сказал я, рассудив так – если «милый друг» Ви платит за номер в отеле, то небольшенький счетец в баре его тоже не разорит.

Бармен налил мне вторую порцию.

– Что, не больно-то народ подваливает с утра? – сказал я, беря в руки стакан.

– Да, плохая смена, – вздохнул он.

– И дай-ка угадаю: в ночную смену ты тоже работал?

– До двух ночи.

Я чокнулся с ним в воздухе и выпил. Он смотрел на меня так, словно мы были в пустыне и я только что прикончил наш неприкосновенный запас. Я поставил пустой стакан обратно на салфеточку и спросил:

– Вот скажи, если бы на тебя случайно свалились большие деньги – нет, я имею в виду, по-настоящему большие деньги – то что бы ты с ними сделал?

Он задумчиво потер подбородок, помолчал, потом сказал:

– Я бы купил себе бар.

– Ну нет, это были бы такие большие деньги, что тебе не пришлось бы больше работать. Ты мог бы, например, осесть где-то или, наоборот, не осесть, а путешествовать.

– Ну а ради чего я мог бы покинуть Калверт?

– Ну, например, чтобы начать где-то новую жизнь. Ты же сам сказал, что тебя твоя жизнь не устраивает.

– Я этого не говорил. Я сказал, что у меня плохая смена.

– А что, только эта плохая? Разве не все они плохие?

Он положил руки на стойку и навалился на них всем своим весом.

– Нет, не все. Вы допили? Может, еще?

Я жестом отмахнулся и продолжал:

– Вот в детстве ты наверняка мечтал стать звездой футбола или военным летчиком, почему же сейчас ты не мечтаешь осуществить свои былые мечты?

– Почему, мечтаю. Я хочу стать владельцем бара.

– А, ну тогда хорошо.

Я допил остатки джина, и на меня снизошло некое умиротворение, которого мне должно было хватить для предстоящей встречи с адвокатом, а главное, с Джо.

– Да какие в детском возрасте мечты? Разве дети что-то смыслят? – сказал бармен. – Вот, вы, например, чем занимаетесь?

– Теперь уже ничем. А раньше был писателем.

– Да-а? И я мог слышать о ваших книжках?

– Не знаю. Мог и не слышать, – сказал я.

– Может, еще стаканчик?

Я мотнул головой. В голове у меня слегка жужжало, и мне это нравилось. Такой результат меня устраивал.

– Чаевые запиши на счет, – сказал я. – На свое усмотрение.

– Спасибо, мистер.

Я пожал плечами.

– Да ладно, просто на меня свалились деньги.

– Ну, спасибо, спасибо…

Отмахнувшись от этих его тошнотворных изъявлений благодарности, я вышел из бара, а потом из вестибюля отеля на Чейз-стрит. Добравшись до Джордж и свернув на юг в сторону центра, я уже весь взмок от этой жуткой августовской духотищи. Калверт совсем почти не изменился с тех времен, когда мы с Куинн жили здесь. В каком году это было? В двадцатом? Или в двадцать первом? Высотки «Калверт Сити Бэнк» на Брайт-стрит, подпиравшей сейчас небо, тогда еще не было, и вместо автобусов ходили в основном трамваи, но приземистые низенькие здания в деловом районе остались нетронутыми. А я помню, как они тогда казались высоченными – тогда только-только вышел в свет мой «Энколпий», и я сразу разбогател и смог жениться на Куинн. Теперь Куинн умерла, а «Энколпий» и другие мои книги больше не издаются, и даже из Голливуда меня поперли, и моя жизнь больше никогда не будет такой же радужной, какой была тогда, в Калверте тридцатилетней давности.

А вообще-то я был тогда дураком. Если бы я только знал, что наша супружеская жизнь превратится в сплошную ругань и в нескончаемые попытки превзойти друг друга в связях на стороне, всевозможных излишествах и пьянстве, то с самого начала отказался бы от этой затеи. Ну… надеюсь, что отказался бы. Куинн, зараза, умела на ровном месте довести меня до ревности, ну и я, естественно, начал погуливать в ответ. А потом, после двух выкидышей, Куинн стала притаскивать в постель бутылку и бухала до утра, и я, конечно же, тоже пристрастился. Дошло до того, что я погряз в пьянстве и совсем не мог без спиртного. Мы пробовали лечить меня – в Нью-Мехико и в Нью-Йорке, – но этого лечения хватало ненадолго, а когда переехали в Париж, то там вовсю уже шла война, и нам стало не до моего пьянства.

А потом я встретил Клотильду. Она была полной противоположностью Куинн. И, когда я ради нее начал вести трезвый образ жизни, Куинн ушла от меня. Только уже после развода она сообщила мне, что у меня есть ребенок. Потом мы с Клотильдой поженились и были счастливы какое-то время – по крайней мере, до переезда в Голливуд, хотя, может быть, все это началось еще во Франции… В итоге она стала знаменитой, тысячи мужчин мечтали о ней, а обо мне публика напрочь забыла, и кто отважится упрекнуть меня в том, что я стал искать утешения на стороне? Никто. Но Клотильда в конечном счете попала в психушку, а я совсем раскис и сломался и назанимал денег у всех, у кого только можно было, и вот теперь все, что у меня есть, это Ви.

В таких раздумьях я шагал по улице, и от чувства жалости к самому себе настроение у меня все больше портилось, и даже принятый алкоголь уже не бодрил меня. И с чего я вообще взял, что Куинн после всего этого могла оставить мне какие-то деньги? Может быть, это просто Джо попросил, чтобы я присутствовал на чтении завещания, а связаться со мною лично не отважился. Сразу за зданием железнодорожной компании «C&O» находился офисный центр, туда-то мне и надо было. Подобострастный швейцар бросился вызывать для меня лифт и не забыл при этом поинтересоваться:

– Доброе утро, сэр! Позвольте узнать, куда вы направляетесь?

– «Палмер, Палмер и Крик». Мне нужно встретиться с мистером Фрэнком Палмером-старшим, – сказал я.

– А могу я узнать ваше имя, сэр? – сказал он, нажав на кнопку несколько раз подряд.

– Шем Розенкранц. Неужели я нуждаюсь в представлении?

Взгляд его вдруг метнулся в сторону, он заулыбался и махнул кому-то у меня за спиной.

– Доброе утро, мистер Фелпс!

Мистер Фелпс направлялся к двери, по-видимому, ведущей на лестницу.

– Привет, Сэм! – коротко кивнув, небрежно бросил он на ходу и скрылся за дверью.

Просияв, Сэм продолжал подобострастно улыбаться в сторону уже закрывшейся двери. Немного же надо для счастья человеку, чья работа заключается в том, чтобы нажимать кнопку лифта и лизоблюдствовать. И что самое интересное – такие люди находят в этом удовольствие. Наконец он очнулся и вспомнил обо мне.

– Мистер…

– Шем Розенкранц, – сказал я, изнывая от духоты и с нетерпением ожидая, когда же наконец приедет лифт.

А швейцар тем временем ответил на мой предыдущий вопрос.

– Нет, представляться вам не нужно, просто мне положено знать, кто проходит в здание. Это необходимо для безопасности.

Двери лифта, звякнув, открылись, и из них вышли мужчина и женщина – их Сэм тоже встретил заранее заготовленной лакированной улыбкой.

– Здравствуйте, мистер Китинг. Здравствуйте, Сэлли.

Кивнув, они улыбнулись ему в ответ и поспешили к выходу. Я попытался протиснуться мимо Сэма в лифт. Он суетливо посторонился, пропустил меня, а потом нажал на кнопку восьмого (последнего) этажа. На прощанье он осчастливил меня еще одной улыбкой, за которую мне нестерпимо захотелось двинуть ему в зубы, но я сдержался.

– Восьмой этаж, – сказал он, и двери лифта закрылись.