19
После сердечного приступа Джиму больше не нравилось водить машину. Коробка передач в его старом авто часто отказывалась переключаться, сообщая об этом глубоким, гортанным звуком. Это был крик медленно отказывающего мотора.
Джим заехал на стоянку тюрьмы «Льюис». Это было импозантное викторианское здание, построенное в 1853 году, властно нависающее над расположенными ниже магазинами и мощеными улицами Льюиса. Постройка с такими высокими стенами и кремниевым фасадом легко могла сойти за викторианский исправительно-трудовой лагерь.
Красная массивная дверь центрального входа говорила сама за себя – ясно и безжалостно: «Отныне ваша жизнь принадлежит мне!»
Войдя внутрь, записавшись и получив карточку посетителя, Джим в сопровождении охранника прошел через несколько ворот и наконец оказался в большой комнате для свиданий с заключенными.
Освещение и запах, царящий в комнате, напомнили Джиму о старой школьной столовой. Там было так же стерильно и безнадежно.
За центральным столом спиной к двери сидел Терри Раттер. Мужчина был одет в серую тюремную робу. Когда Джим вошел, он повернулся.
– Ты мой первый посетитель, – сказал Терри. – Я уже думал, что все обо мне забыли.
– Наверное, адвокат уже приходил? – спросил Джим, опускаясь на пластиковый стул.
– Да, приходила женщина, неправильно произносящая звук «г». Она больше похожа на визажиста. Мы не поладили.
– Но она приходила, чтобы помочь тебе. Следует относиться к ней как к союзнику.
– Она говорит, что моему сыну не позволяют со мной видеться. Вряд ли она мой союзник.
Джим воздержался от высказывания, что тут адвокат ничем помочь не может.
– Ты беседовал с Дином? – спросил Терри.
– Да, – ответил Джим, кивая. – И коротко поговорил с его теткой. У него все в порядке – насколько это возможно. Инспектор Скиннер регулярно сообщает ей об изменениях в деле.
– Он ненавидит меня?
Джим старался подобрать правильные слова.
– Мальчик сам не знает, что чувствует. Он в шоке.
– Черт бы побрал эту Скиннер! – рявкнул Терри. – У этой суки ледяные глаза. Я вижу – она уверена, что я убийца!
Джим недавно прочел, что за последние два месяца в этой тюрьме повесились трое заключенных.
Последняя комиссия подвергла тюрьму «Льюис» жесткой критике, начиная от камер и заканчивая программой реабилитации заключенных. Не то чтобы Джим был полон сочувствия к преступникам…
В годы студенчества и увлечения идеями социализма он мог найти оправдание большинству преступников. Но с годами, когда Джим обзавелся семьей, это сделало его более уязвимым и менее лояльным к нарушителям закона.
Джим посмотрел на измученное лицо Терри и задумался о том, как нелегко приходится его соседу. Скорее всего, не виновный в убийстве, оплакивающий потерю жены и тяжело переживающий разлуку с сыном, заточенный в камеру, Терри становился опасным для самого себя. Но, с другой стороны, если он виновен, то заслужил все это.
– Офицер, который сопровождал меня, сказал, что вчера в тюрьме были беспорядки, – сказал Джим. – С тобой все нормально?
– Я не хотел привлекать к себе внимание, – ответил Терри, – но они сразу на меня набросились. Сказали, что моя покойная жена была шлюхой и заслужила все, что я с ней сделал. Думаю, что самый хладнокровный человек на моем месте пустил бы в ход кулаки.
– И что ты сделал?
– Разбил обидчику нос. И еще раз это сделаю, если он оскорбит мою жену.
Джим не сказал Терри, что такое поведение лишь настроит против него жюри присяжных. Вместо этого детектив спокойно рассказал о ходе следствия, как собственного, так и официального. Также он сообщил, что у Терри есть алиби – свидетельские показания управляющего из «Пиццы и гриля от Джоя». Но только сейчас Джим осознал собственный просчет: он так и не поговорил с этим человеком лично. Возможно, это сделала полиция, но детектив все равно решил заехать в это место по пути домой.
– Возможно, адвокат поможет тебе перейти в камеру временного задержания?
Терри покачал головой.
– Давай еще раз вспомним ночь убийства, – продолжил Джим. – Я знаю, что ты уже сто раз рассказывал все полиции, но, возможно, они что-то пропустили.
Терри опять воспроизвел собственную версию событий. В его речи преобладал уэльский акцент.
– Поппи была на горячей линии, Дин у тебя. Я купил шампанское…
– Во сколько Поппи пришла домой?
– Около десяти. Может, чуть позже. Я не уверен.
– Сколько ты выпил?
– Тогда не много: днем пару бокалов пива и три-четыре рюмки виски до того, как жена пришла домой. Мне нелегко дается прощение. Я надеялся, что алкоголь смягчит мое сердце. И мне казалось, что так и произошло. Когда Поппи вернулась, я откупорил бутылку, поборол себя и предложил тост за новую жизнь. Мы чокнулись и заговорили о возобновлении супружеских клятв… Я, так или иначе, об этом говорил, а Поппи очень старалась проявить энтузиазм. Сказала, что сожалеет о случившемся…
– И что произошло потом? – спросил Джим, чувствуя себя неловко. Он знал, что Терри уже много раз излагал последовательность событий полиции, адвокату и себе. Естественно, после столь многократного повторения история становилась все более гладкой, но Джиму совсем не нравился рассказ обвиняемого.
– Затем, знаменуя начало новой жизни, Поппи сказала, что я могу задать ей любые вопросы о ее романе. Сказала, что я должен выплеснуть все, что во мне накопилось, и мы об этом забудем. И добавила, что после сегодняшней ночи больше не хочет об этом вспоминать. Я отказался. Я был не готов встретиться с правдой. Поппи заявила, что она больше не захочет об этом говорить, поэтому сейчас у меня единственный шанс все узнать.
Терри высморкался.
– И?.. – поощрил его Джим продолжать рассказ.
– И я задал вопросы, от которых у меня зачесались кулаки.
– И что же ты спросил?
– Любила ли она его и любит ли меня по-прежнему.
– Каков был ответ?
– На оба вопроса Поппи ответила положительно, но сказала, что разделяет эти два чувства. Сказала, что я должен понимать: ее любовь к Йену основывалась на менее значимых приоритетах, чем любовь ко мне. Я отец ее единственного ребенка, и это важнее всего на свете.
– И что произошло потом?
Следующие слова Терри произнес уже другим голосом. Создавалось впечатление, что им овладела посторонняя личность, уничтожившая человека, сидящего напротив Джима.
– Я спросил, хорошо ли я ее трахал, – пророкотал Терри. – Спросил, был ли он в постели лучше, чем я.
Возможно, эмоции Джима отразились на его лице, потому что Терри добавил:
– Вижу, тебе не нравятся эти слова… Да, я ими не горжусь. Мой адвокат говорит, что я должен представить себя в более выгодном свете. Но я просто рассказываю все как есть, и грубые слова еще не делают меня убийцей.
– Что Поппи на это ответила?
– Она сказала, что с ним все было иначе. Мягче, нежнее. То, что произошло потом, сразило меня наповал. Я сказал, что сейчас покажу, каким нежным я могу быть, и потянулся, чтобы поцеловать ее. Поппи отказала мне, оттолкнула меня и, когда я снова попытался ее поцеловать, дала мне пощечину. А что случилось дальше, ты и сам знаешь.
– И все же расскажи. Ты по-прежнему подозреваемый номер один. Я пытаюсь доказать твою невиновность.
– Я просто вышел из себя и не горжусь этим.
– Ты изнасиловал Поппи?
– Да.
– В гостиной?
– Все началось на кухне. Поппи вывернулась у меня из рук и убежала в гостиную. Я попытался успокоиться, но не смог, поэтому последовал за ней. Мы стали бороться. Наконец Поппи вырвалась – я же был пьян и едва держался на ногах.
– Что значит «боролись»?
– То и значит. Возможно, я ударил ее, точно не помню. Поппи вырвалась, я погнался за ней на кухню, где все и произошло.
– Как ты ее изнасиловал?
Терри скривился; было очевидно, что он не желает отвечать.
– Тело Поппи было покрыто синяками и порезами, – пояснил Джим. – Я просто хочу отделить эти травмы от ран, которые оказались смертельными. Если кратко, изнасилование и убийство должны рассматриваться как два разных, не зависимых друг от друга действия.
– Я был очень пьян, в таких случаях память иногда бывает избирательна.
– Услышав о потере памяти, жюри присяжных отвернется от тебя.
Зверь, живущий в Терри Раттере, отступил. Мужчина заговорил тихо, словно каждое слово причиняло ему боль.
– Возле мойки я заломил Поппи руку.
– Продолжай.
– Я развернул ее и бил кулаком по спине, пока она не подчинилась.
– Это объясняет синяки на спине. Насколько сильно Поппи сопротивлялась?
– Сначала она царапалась, отбивалась локтями, а затем сдалась.
– А откуда взялась кровь на твоих джинсах?
– Наверное, я поцарапал кольцом гематому у нее под глазом.
– Но ты не носишь обручального кольца.
– Носил.
– Однако не в то утро, когда я тебя разбудил. Я прекрасно помню, что заметил отсутствие кольца. И сейчас его на тебе нет.
– Возможно, я потерял его ночью. Или оно упало. В любом случае…
– Ты не помнишь, – угрюмо закончил за него Джим.
Терри вытянул руки, демонстрируя толстые пальцы и отсутствие кольца.
– Я рассказал тебе все, что помню. Если бы я мог воспроизвести детали, это было бы гораздо лучше.
Джим несколько минут изучал свои записи. Все это время Терри сморкался, и так сильно, что рукава его робы забрызгало кровью.
– Когда я нашел Поппи утром, на ней была пижама, – сказал Джим, пролистывая страницы. – Она переоделась, когда пришла домой?
– Да.
– А во что ты был одет, когда она пришла?
– В гавайскую рубашку, которая была на мне, когда я делал Поппи предложение. Это была своего рода демонстрация. Рубашка стала мне мала, но я надеялся, что жена оценит этот жест. Думал, это будет забавно…
– А Поппи надела пижаму?
– Да.
– Почему?
– Она говорила, что в офисе горячей линии пахнет болотом.
– Странно, что она надела пижаму, в то время как ты был в такой особенной рубашке.
– Похоже, ты подвергаешь меня перекрестному допросу!
– Я просто проговариваю факты.
– Поппи сказала, что ее одежда плохо пахнет и она хочет освежиться.
– Она приняла душ или ванну?
– Об этом я не знаю.
Судя по голосу, Терри начал защищаться.
– Где сейчас эта рубашка? – спросил Джим. – Когда я разбудил тебя, на тебе был джемпер.
Терри немного подумал, затем ответил:
– Перед тем как идти в паб, я переоделся. Как я уже говорил, рубашка была мне мала.
– Где сейчас эта рубашка?
– Не знаю, не помню.
– Хорошо, – пробормотал Джим, не в силах скрыть сомнение. Занеся карандаш над блокнотом, он записал ответ Терри.
– В котором часу ты пришел в «Свинью и свисток»?
– Я был уже пьян. Помню, как оставил Поппи на кухне, а затем поплелся в паб. Дальше – полный провал. Я не знаю, в котором часу это было.
– И что было потом, тоже не помнишь?
– Нет.
– Вообще ничего?
– Ничего.
Именно эта часть рассказа казалась Джиму наиболее лживой. Он ни разу не сталкивался с ситуацией, когда в результате сильного опьянения у человека случались провалы в памяти. Такие отговорки простительны подросткам, но в зале суда никакой силы не имеют.
– Давай снова вернемся к тому моменту, когда ты пил. Просто чтобы убедиться: ты влил в себя три-четыре порции виски до того, как Поппи пришла домой, верно? Это были двойные порции или обычные?
– Мне кажется, ты снова меня проверяешь, – проворчал Терри.
– Я пытаюсь доказать твою невиновность. А для этого мне нужно воссоздать картину событий целиком. Пожалуйста, доверься моему профессионализму. Я знаю, что делаю.
– Порции были двойными, даже тройными.
– Полиция подтвердила, что в вашем доме было виски, и я сам видел бутылку.
– Кроме того, днем я выпил сильное обезболивающее.
– Какое именно виски ты пил и какой крепости? – спросил Джим, одновременно записывая ответ на предыдущий вопрос. – Я не знал о таблетках. А ты сообщил об этом полиции?
– Я говорил об этом инспектору Скиннер и адвокату, и не раз. Я принял парацетамол и кодеин в рекомендуемой дозировке. Мне их прописали больше месяца назад от болей в спине. Мой врач может это подтвердить.
– Эти препараты влияют на моторику?
– Нет, просто обезболивают.
– Когда-нибудь раньше ты пил алкоголь и принимал таблетки одновременно?
Терри задумался над ответом.
– Возможно, но не в таком количестве.
– Эти таблетки можно сочетать с алкоголем?
– Нет, они несовместимы.
– Но ты все равно выпил и то и другое?
– Отчаянные ситуации требуют отчаянных действий.
Джим внимательно посмотрел на Терри, но симптомов вранья не заметил.
Детектив записал информацию в блокнот. И вздохнул. Алкоголь и болеутоляющее – слишком неубедительно. Чем больше Джим раскапывал эту историю, тем сложнее ему было поверить словам Терри.
Но тем не менее было в его рассказе нечто достойное доверия. По опыту Джим знал, что лжец приукрашивает свой рассказ, добавляя пару-тройку правдивых деталей. Возможно, простота рассказа Терри, его выводящий из себя минимализм и были правдой? Но почему тогда он беспокоится? Если человек не помнит, значит, не помнит.
Или таким образом Терри было легче соврать? А может, от горя и чувства вины его мозг был просто не способен изобрести что-нибудь более затейливое?
– О происходящем в пабе ты тоже ничего не помнишь? – спросил Джим в надежде, что сосед хоть здесь выдаст немного фактов.
Терри покачал головой.
– И ничего о том, что произошло потом?
– Следующее, что я запомнил, – как ты разбудил меня утром.
– Ты не помнишь, как вернулся домой?
– Нет.
– Ты не проверил, как жена себя чувствует?
– Не помню.
– Такие вещи обычно не забываются, как думаешь, Терри?
– Думаю, что нет, – уныло протянул сосед.
В это мгновение Джим осознал, что эта комната ничем не защищена. Она была и большой, и маленькой одновременно. И такую же незащищенность он увидел на лице соседа.
– Как думаешь, кто убил твою жену?
– Я долго об этом размышлял, – сказал Терри безо всяких подергиваний. – Это, должно быть, сделал он. Йен.
– Почему?
– А кто еще мог желать смерти Поппи?
– Но почему Йен Кокс хотел убить твою жену?
– По той же причине, по которой и меня обвиняют в ее убийстве! Потому что Поппи унизила его! Отказала ему! Потому что она принадлежала к тому типу женщин, которые способны вызвать ярость даже в самом уравновешенном человеке.
Джим старательно записал эту информацию.
– Есть еще кое-что, – продолжил Терри. – За несколько дней до этого Поппи упоминала о странном звонке на горячую линию. Из-за этого звонка она была обеспокоена и расстроена, но в детали не вдавалась. Она боялась, что я неправильно это истолкую.
И тут Терри Раттер сломался: он заплакал. Его крупное тело содрогалось, плечи тряслись, лицо расплывалось от горя. Но затем Джим, у которого тоже наворачивались слезы на глаза, услышал фразу. Его сосед обращался скорее к самому себе, чем к нему.
Слова Терри едва можно было разобрать:
– Я все это заслужил.
По дороге домой у Джима болело сердце.
Когда он подъехал к пиццерии, оказалось, что она закрыта до пяти вечера.
Джим решил отправиться не домой, а в свою старую контору.
Сегодня был день выезда. Джим увидел на улице грузовик. Детектив припарковался на противоположной стороне дороги и стал наблюдать грустную сцену: два здоровяка грузили коробки с его вещами. Рифленый железный забор окружил навевавшее грусть здание. При ближайшем рассмотрении Джим увидел прикрепленное к воротам забора уведомление о том, что здание будет снесено первого августа.
– Эй, приятель, сюда нельзя заходить! – окликнул Джима один из грузчиков, когда тот прошел мимо.
– До конца месяца я являюсь владельцем этого здания. Мне кое-что нужно.
– Конец месяца сегодня.
– Конец месяца в полночь! А сейчас день!
Джим проследовал по знакомой лестнице в офис, наслаждаясь великолепным запахом влажности, напоминающим ему о прежних временах.
В кабинете уже не было ни мебели, ни коробок. На деревянном полу остались отпечатки. Но, к облегчению Джима, он по-прежнему был здесь! Филип Марлоу от нетерпения закурил сигарету.
– Знаю, о чем ты думаешь! – проворчал Джим, заметив насмешливую гримасу Марлоу. – Давай без этого самодовольства! Тебя уже давно должны были сжечь! Ты что, опять сумел договориться? – Сесть было не на что, поэтому Джим примостился на подоконник напротив камина. Марлоу по-прежнему посасывал «Кэмел». – Это дело не из легких! Что бы ты там ни думал. Я люблю свою жену и обещал ей, что, сменив работу, буду проводить с ней больше времени.
Курение шло Филипу Марлоу – с сигаретой, свисающей с губы, он выглядел неукротимым.
– Терри поставил меня в тупик, – продолжал Джим. – Обычно мне сразу ясно, когда лгут, но этого человека я не могу понять.
Филип Марлоу разочарованно скривился.
– Я знаю Терри Раттера с лучшей стороны, – продолжал Джим. – Когда я восстанавливал здоровье после сердечного приступа, он навещал меня, приносил диетическую еду, иногда давал советы по поводу питания. Когда я поправился, мы поехали с сыновьями в кемпинг, расположенный в лесу. Раттеры научили нас рыбачить, несмотря на протесты Бруно и его крики о жестоком обращении с животными. Терри отличный отец. Он возился с Дином, говорил, что любит его. И о Бруно Терри тоже заботился. Однажды я постучал в дверь к Раттерам посреди ночи, когда на ногах у Бруно появилась ужасная сыпь. Терри надел халат и тут же пришел к нам.
Марлоу посасывал «Кэмел», подталкивая Джима продолжать.
– Но я видел и темную сторону этого человека, и слишком часто! На парковке кемпинга он набросился на человека, который дал задний ход и едва не коснулся его «Вольво». Я думал, Терри втопчет этого мужчину в землю на глазах у его семьи. Однажды Поппи рассказывала Хелен об инциденте в Магалуфе: Терри напал на человека, загоравшего в соседнем шезлонге, только за то, что тот посмотрел на ее грудь.
Джим повернулся к Марлоу спиной. Взглянул в окно кабинета, как всегда делал прежде, когда раздумывал над чем-то сложным. Внизу на автостоянке, которой уже не пользовались, стоял сгоревший автомобиль с разбитыми стеклами и лопнувшими шинами.
– Иногда я завидую Бруно, – пробормотал Джим, обращаясь скорее к самому себе, чем к Марлоу. – Какое оригинальное мышление! А скорость его мысли? А удовольствие, которое он получает, разгадывая загадку?.. После сердечного приступа я уже не тот, что прежде. Моя голова работает не так быстро…
Джим повернулся к Марлоу, который тем временем поджег новую сигарету.
– Все это плохо действует на мое сердце. Я снова чувствую боль и буду рад, когда все закончится.
Некоторое время мужчины смотрели друг на друга.
– Мне нужно проверить алиби Терри. Я хочу сам поговорить с управляющим из «Пиццы и гриля от Джоя».
Прежде чем уйти, Джим снял постер, висящий над камином. Скатал его в трубочку и вышел из здания с наставником под мышкой.