Тэшмор, Вермонт

Энди и Чарли Макги прибыли в коттедж у Тэшморского пруда через два дня после пожара на ферме Мандерсов. Состояние «виллиса» с самого начала оставляло желать лучшего, а рытвины и лужи лесных дорог, по которым их направил Ирв, не улучшили ситуацию.

Когда спустились сумерки бесконечного дня, начавшегося в Гастингс-Глене, Энди и Чарли находились менее чем в двадцати ярдах от конца второй – худшей – лесной дороги. Впереди, за густыми зарослями, шумела автострада номер 22. Шоссе они не видели, но слышали, как по нему со свистом и ревом проносятся легковушки и грузовики. Ту ночь отец с дочерью провели в «виллисе». Спали, обнявшись, чтобы не замерзнуть. Следующим утром – вчерашним утром – двинулись дальше в самом начале шестого, когда на востоке только обозначилась светлая полоска.

Чарли выглядела бледной, апатичной, вымотанной. Она не спрашивала, что будет с ними, если блокпосты переместили на восток. И хорошо, что не спрашивала: их бы поймали, и все бы закончилось. О том, чтобы бросить «виллис», не могло быть и речи: Чарли была не в состоянии идти, да и сам Энди тоже.

Поэтому он выехал на автостраду, и весь этот октябрьский день они тряслись по второстепенным дорогам под белесым небом, обещавшим дождь, который так и не пролился. Чарли много спала, и Энди это тревожило: он боялся, что она использует сон, чтобы уйти от случившегося, вместо того чтобы попытаться с этим свыкнуться.

Дважды они останавливались в придорожных закусочных, чтобы купить бургеры и картофель фри. На второй раз Энди воспользовался пятеркой, которую всучил ему Джим Полсон, водитель фургона. Большая часть телефонной мелочи исчезла. Возможно, что-то высыпалось из карманов во время яростной стычки на крыльце дома Мандерсов, но Энди этого не помнил. Исчезло и кое-что еще: пугающие онемевшие участки на лице. К утру чувствительность восстановилась полностью. Это было хорошо.

Большая часть бургеров и картошки Чарли остались нетронутыми.

Прошлым вечером они свернули на площадку отдыха у автострады через час после наступления темноты. Площадка пустовала. Давно наступила осень, и сезон трейлеров закончился. Надписи на ржавом щите предупреждали: «ПАЛАТКИ НЕ СТАВИТЬ, КОСТРОВ НЕ РАЗВОДИТЬ, ВЫГУЛИВАТЬ СОБАК НА ПОВОДКЕ, ЗА МУСОР ШТРАФ 500 ДОЛЛАРОВ».

– Какие они, однако, строгие, – пробормотал Энди и направил «виллис» вниз по склону к дальнему концу гравийной стоянки, в рощу у маленького ручейка. Они с Чарли вылезли из автомобиля и молча пошли к воде. Небо по-прежнему затягивали облака, ночь выдалась теплой и беззвездной, беспросветно черной. Какое-то время они сидели, слушая, как ручей рассказывает свою историю. Энди взял дочь за руку, и она расплакалась: рыдания словно рвали ее изнутри.

Он взял Чарли на руки, начал укачивать.

– Чарли, – прошептал он, – Чарли, Чарли, не надо. Не плачь.

– Пожалуйста, не заставляй меня делать это снова, папуля, – сквозь слезы проговорила она. – Потому что если ты скажешь, я сделаю, а потом, наверное, покончу с собой, так что, пожалуйста… пожалуйста… никогда…

– Я тебя люблю, – ответил он. – Успокойся и перестань говорить о самоубийстве. Это глупость.

– Нет, – возразила она. – Не глупость. Обещай, папуля.

Он долго думал, прежде чем ответить:

– Не знаю, удастся ли мне это, Чарли. Но я обещаю попытаться. Этого достаточно? – Ее молчание подсказывало, что нет. – Мне тоже страшно, – добавил он. – Папы тоже боятся. Можешь в это поверить.

И эту ночь они провели в кабине «виллиса». К шести утра вернулись на дорогу. За ночь облака разбежались, и к десяти часам стало тепло и солнечно. Вскоре они пересекли границу штата Вермонт и увидели мужчин, карабкавшихся по установленным среди яблонь лестницам, словно по мачтам, а также грузовики, наполненные большими корзинами с яблоками.

В половине двенадцатого они свернули с шоссе номер 34 на узкую, неровную проселочную дорогу; на съезде стоял щит с надписью «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ», и у Энди немного отлегло от сердца. Они добрались до коттеджа Грантера Макги. Они справились.

До озера было мили полторы. Ехали они медленно. Осенние листья, красные и желтые, лениво кружились над дорогой перед тупым носом «виллиса». Когда в просветах между деревьями начала проглядывать вода, они прибыли к развилке. Тяжелая металлическая цепь перегораживала одну из двух дорог, более узкую. На цепи висела желтая, тронутая ржавчиной табличка с надписью «ПО ПРИКАЗУ ШЕРИФА ОКРУГА ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Ржавчина преимущественно наблюдалась вокруг нескольких вмятин в металле. Энди догадался, что кто-то из отдыхающих разгонял скуку, стреляя по табличке патронами двадцать второго калибра. Но случилось это давно.

Он вылез из «виллиса» и достал из кармана кольцо с ключами. На кольце висел кожаный брелок с его инициалами: «Э.М». Буквы почти стерлись. Вики подарила ему брелок на Рождество – последнее до появления Чарли.

Мгновение он стоял перед цепью, глядя на кожаный брелок, потом на ключи. Их было почти два десятка. Забавная штука – ключи. Можно составить указатель этапов собственной жизни по ключам, которые таскаешь в кармане. Энди предполагал, что некоторые люди, более организованные, чем он, выбрасывали старые ключи, ставшие ненужными, точно так же как другие, не менее организованные, раз в полгода очищали бумажники. Сам он ничего подобного не делал.

На кольце висел и ключ, открывавший дверь в восточное крыло «Принс-холла», учебного корпуса Колледжа Гаррисона, в котором находился кабинет Энди. Ключ от кабинета. От кафедры английского языка и литературы. Ключ от дома в Гаррисоне, в котором он побывал последний раз в день, когда убили его жену и похитили дочь. Еще два или три опознать не удалось: он не помнил, какие они открывали замки. Забавная штука – ключи, это точно.

Глаза Энди затуманились. Он осознал, как ему недостает Вики, как она ему нужна. То же самое он ощущал в первые черные недели, когда они с Чарли ударились в бега. Тогда его переполняли усталость, страх и злость. Если бы все сотрудники Конторы выстроились вдоль дороги Грантера, и кто-нибудь дал ему пистолет-пулемет Томпсона…

– Папуля? – Встревоженный голос Чарли. – Ты не можешь найти ключ?

– Нет, я его нашел. – Он висел на кольце среди остальных, маленький ключик с буквами «ТП», то есть «Тэшморский пруд», нацарапанными перочинным ножом. В последний раз они побывали здесь в год рождения Чарли, и Энди пришлось пошевелить ключом в замочной скважине, прежде чем тот повернулся и замок открылся. Энди положил цепь на ковер из листьев.

Он въехал на дорогу, вернул цепь на прежнее место и запер замок.

Плохое состояние дороги обрадовало Энди. Приезжая сюда каждое лето, они проводили на озере три или четыре недели, и он всегда находил пару дней, чтобы заняться дорогой. Покупал гравий в карьере Сэма Мура, засыпал самые глубокие ямы, рубил кусты, а потом просил Сэма приехать на старом грейдере и выровнять дорогу. Другая дорога – та, что пошире, – вела к двум десяткам летних домов и коттеджей, построенных на берегу озера. Их владельцы создали Дорожную ассоциацию, собирали ежегодные взносы, в августе проводили отчетное собрание (которое служило лишь поводом крепко набраться, прежде чем День труда подведет черту под еще одним летом). Однако на узкой дороге стоял только дом Грантера, потому что всю эту землю Грантер купил за гроши в самый разгар Великой депрессии.

В давние дни они приезжали сюда на «форде»-универсале. Энди сомневался, что сейчас «форд» сумел бы проехать по этой дороге, потому что даже «виллис» с его высоким дорожным просветом пару раз задевал днищем землю. Энди не возражал. Это означало, что дорогой давно не пользовались.

– У нас будет электричество, папуля? – спросила Чарли.

– Нет, – ответил он, – и телефона тоже. Мы не рискнем подключить электричество, милая. С тем же успехом можно вывесить транспарант «МЫ ЗДЕСЬ». Но у нас есть керосиновые лампы и две бочки керосина. Если, конечно, их не украли.

Этот момент его тревожил. С их последнего приезда в коттедж цена керосина настолько выросла, что его вполне могли украсть.

– А будет у нас… – начала Чарли.

– Срань господня! – выругался Энди, резко нажав педаль тормоза. Дорогу перегородило дерево, большая старая береза, поваленная каким-то зимним ураганом. – Дальше придется пешком. Осталось около мили. Доберемся.

Позже он вернется с ножовкой и распилит березу. Не следовало оставлять здесь «виллис» Ирва. Кто-нибудь мог его заметить.

Он взъерошил волосы дочери.

– Пошли.

Они вылезли из «виллиса». Чарли с легкостью проскользнула под березой, Энди осторожно перелез через нее, стараясь не пораниться. Листья приятно шуршали под ногами, лес наполняли ароматы осени. С ветки за ними пристально наблюдала белка. За деревьями вновь заблестела синева воды.

– О чем ты говорила, когда мы подъехали к дереву? – спросил Энди.

– Хватит ли нам керосина на долгое время? Если мы останемся на всю зиму?

– Для начала хватит. Но я собираюсь нарубить много дров, а тебе придется их таскать.

Десять минут спустя дорога расширилась, вывела на поляну на берегу Тэшморского пруда, и их поход закончился. Какое-то время они стояли молча. Энди не знал, что чувствовала Чарли, но на него обрушился поток воспоминаний, слишком сильный для ностальгии. В эти воспоминания вплелся и сон, увиденный им три дня назад: лодка, извивающийся червяк, заплаты на сапогах Грантера.

В деревянном коттедже с каменным фундаментом было пять комнат. К озеру от дома шла открытая веранда, каменный причал вдавался в воду. Если не считать куч листьев и веток, следов прошедших зим, место совершенно не изменилось. Энди даже подумал, что сам Грантер сейчас выйдет из двери в одной из своих черно-зеленых клетчатых рубашек, махнет рукой, позовет и спросит, получил ли он, Энди, рыболовную лицензию, потому что озерная форель по-прежнему клюет в сумерках.

Это было хорошее место, безопасное место. На другом берегу Тэшморского пруда сосны отливали на солнце серо-зеленым. «Глупые деревья, – как-то сказал Грантер. – Даже не знают разницы между зимой и летом». Единственным признаком цивилизации на той стороне была пристань города Брэдфорд. Ни торгового центра, ни парка развлечений. Ветер все так же разговаривал с деревьями. Зеленая черепица поросла мхом, сосновые иголки лежали в сливах, в деревянном желобе. Когда Энди приезжал сюда мальчишкой, Грантер учил его, как насаживать приманку на рыболовный крючок. У него была своя спальня, со стенами, обшитыми кленовыми досками, он видел мальчишечьи сны на узкой кровати и просыпался под плеск воды о каменный причал. Он приезжал сюда и мужчиной, занимался любовью с женой на двуспальной кровати, которая когда-то принадлежала Грантеру и его жене, молчаливой и мрачной женщине. Она состояла в Обществе атеистов и объяснила бы, если бы ты ее об этом попросил, Тридцать Вопиющих Несообразностей Библии Короля Якова или Достойную Осмеяния Ошибку Спиральной Теории Вселенной – твердым, не допускающим сомнений голосом уверенного в своей правоте проповедника.

– Скучаешь по маме? – спросила Чарли тихим голосом.

– Да, – кивнул он. – Это точно.

– Я тоже. Вам тут было хорошо?

– Да, – подтвердил он. – Пошли, Чарли.

Но она продолжала смотреть на него, не двигаясь с места.

– Папуля, а у нас когда-нибудь все снова станет хорошо? Я смогу пойти в школу?

Энди хотел солгать, но решил, что это не вариант.

– Не знаю, – ответил он. Попытался улыбнуться, но не получилось. Губы не растягивались. – Я не знаю, Чарли.