«Ну вот, поспали, теперь можно и поесть… Ну вот, поели, теперь можно и поспать…»

Примерно так можно описать большую часть нашего с Олесей времяпровождения. Солидарные с нами лягушки концертировали, пока мы бодрствовали, и воспитанно умолкали, когда мы укладывались на отдых. Утро промелькнуло быстро, а вот день тянулся как резиновый. Летом он и без того длиннющий, но впервые мне показалось, что солнце, вскарабкавшись в зенит, остановилось и больше не двигается с места, как приклеенное.

Разговаривать не хотелось. Не потому, что не было о чем. Наоборот… Слишком многое пришлось бы друг другу поведать. А для таких откровений время еще не пришло. Чувствуя растущее между нами напряжение из-за возникшей неловкости, Олеся попыталась прибегнуть к единственному гарантированному способу, которым женщины одерживают все победы над мужчинами. Но из-за чересчур яркого освещения и постоянного ожидания, что вот-вот зашелестят камыши, и из зарослей выскочит лодка с разъяренными казаками – во второй раз дальше поцелуев дело не шло.

Целовались жарко и подолгу, как будто в последний раз… но и только. Ниже талии ни у меня, ни у девушки руки так ни разу и не соскользнули. Было весьма приятно держать в объятиях гибкое тело, ощущать сладостный вкус ее губ, но в голове крутилось совершенно другое. Не позволяющее полностью расслабиться и высвободить водоворот желания.

Пережившая гораздо больше Олеся то и дело забывалась коротким сном, пристроив голову у меня на плече или коленях, а я так и промучился – настороже, как цепной пес, чутко прислушиваясь ко всем подозрительным звукам. Пока светило, спустя целую вечность, не смилостивилось и не поползло к закату.

Это событие мы отпраздновали куском сыра, одной лепешкой на двоих и несколькими горстями воды. Для разнообразия Олеся напоила меня, а я ее. Не обошлось без глупостей, вроде обрызгивания, но и эти шалости происходили словно сами по себе, как будто не с нами, а с другими людьми. Мы же при этом оставались натянутыми, как струны. Вроде зайца, готового вскочить при малейшем шорохе и задать стрекача.

– Кошевой сказал, ты родом из Рогатина? – решился я все же на разговор, понимая, что так долго мы не выдержим. Сорвемся и сделаем какую-нибудь глупость. Ведь самое страшное, с чем приходится сталкиваться каждому беглецу – это не погоня, а страх неизвестности. Не имея представления о том, что происходит на самом деле, человек предполагает самое плохое и своими же ужасами и мыслями доводит себя до нервного припадка.

– Если не хочешь, можешь не рассказывать. Но я подумал, раз уж свела нас судьба, то стоит хоть немного узнать друг о друге. Рогатин – это где? Далеко отсюда?

– Да… – Лицо Олеси накрыло легкое облачко печали, и девушка чуть отстранилась, но из объятий освободиться не пробовала. – А ты что, с Серком разговаривал?

– Куда мне… – я решил немного понизить уровень посвященности. Пусть сама выбирает что говорить, а о чем умолчать. – Всего лишь рядом стоял. Когда Полупуд к нему ходил. Потом вспомнили обо мне и прогнали. Я и половины разговора не слышал. Знаю только, что тебя со всей семьей в неволю продали.

– Так оно и было… – девушке явно не хотелось вспоминать прошлое, но и держать всё в себе тоже становилось невмоготу. Видно было по глазам, что еще немного, и она выложит всё как на исповеди. Но что-то все же удерживало девушку от полной откровенности.

Ладно, для затравки и доверительности, начну с себя. Я со своей легендой практически сросся. Тем более она у меня универсальная на все случаи. Не подкопаешься. И на сочувствие давит, что тоже немаловажно в подобном случае.

– Тебе хоть есть что вспомнить и кого искать, – придал голосу подходящий к теме оттенок печали. – А я… один, как перст, на всем белом свете.

– Неужто все померли? – Олеся тоже опечалилась. Покивала сочувственно и уточнила, приближая чужое горе к собственной судьбе: – Погибли, да?..

Ох, как некрасиво обманывать доверившуюся девушку, но это ж не корысти ради, а в ее интересах.

– В том и беда, что не знаю. Я же говорил… После ранения в голову ничего не помню. Вернее – до… Ни кто я, ни откуда. Даже как зовут и то не сразу вспомнилось. Если б Полупуд не помог, может, и на другое откликался. Считая настоящим. Хотя, если честно – иной раз нет-нет да и подумаю: а что, если я не Петр? Просто Василий это имя первым произнес, я и решил, что оно мое. А Петром могли звать отца или… приятеля.

Девушка помолчала, потом задумчиво произнесла:

– А может, наоборот – повезло тебе. Вот что хуже? Знать и помнить, как мучительно умирали родные, или считать их живыми, но не знать, где они сейчас?

Еще немного помолчала и сама ответила:

– Я бы выбрала не знать… Только б живыми остались. Ты думаешь, я по своей воле в Сечь полезла? Но моего согласия никто не спросил. Поставил песий сын перед младшими сестричками и сказал: «Выбирай – их жизни или твое послушание. Скажи “нет”, и я прямо сейчас им головы отрежу, набью соломой и у тебя в комнате на полке поставлю… вместо чучел».

С каждым словом голос ее звучал все громче, вот-вот сорвется на крик. Пришлось обнять и прижать так, чтобы она говорила мне в грудь.

– Вот что бы ты сделал? Как поступил?

– Ты права, – я нежно погладил ее по голове и вздрагивающим плечикам. – Никто бы не смог устоять. Жизнь родных – это та цена, которую даже самые сильные заплатить не могут. Это ахиллесова пята каждого нормального человека. Не осуждай себя. Что бы тебе ни пришлось сделать, ради их спасения, все простится. Если не людскими законами, то уж на небесах наверняка снисхождение будет.

Девушка притихла, слушая.

– Думаешь, почему казаки бобылями живут и женщин на Сечь не пускают под страхом смертной кары? Как раз для того, чтобы у врага не было над ними власти. Чтобы ничего нельзя было предложить воину такого, что заставило бы его совершить предательство по отношению к вере и товариществу.

– Предательство?! – вскинулась Олеся и стукнула меня кулачками в грудь. – Кто говорит о предательстве? Я никого не предавала! Слышишь?! Никого! А только закон казацкий нарушила, чтобы кошевого увидеть и поручение исполнить.

– Да тихо ты, развоевалась… – Я сгреб ее обратно в объятия. – Кто ж тебя обвиняет? Объясняю только…

– Хорошо объясняешь… – пробормотала девушка и почти слово в слово повторила мои мыли о ней: – Не знаю, Петрусь, что ты вспомнишь, когда память вернется, но что вырос ты не в крестьянской избе – могу поклясться. Слишком образован…

– Знаю… Многие так говорят. Особенно часто попрекают тем, что белоручка, мол.

– Глупости какие… – Олеся снова отстранилась. – Нашли чем шпынять.

Я заметил: она любит глядеть в глаза, когда пытается убедить в собственной правоте.

– Научиться махать вилами или косой может каждый. Куда сложнее – грамоте или врачеванию. Выглядишь ты молодо, а глаза – как у моего отца. А он уже за полвека перешагнул и лет двадцать, как на Рогатинскую парафию рукоположен был.

– Что-что?! – восклицание вырвалось раньше, чем я успел сдержаться. – Ты дочь священника из города Рогатина?

– Ты знал моего отца? – в свою очередь удивилась девушка. – Правда?

– Нет… Но такое совпадение… Подожди… Ту девицу, кажется, Анастасия звали. Точно – Анастасия Лисовская…

Глаза у Олеси снова обрели размер чайных блюдец.

– Я тоже Лисовская… Но сестры Анастасии у меня нет. Мария, Вера и София… Маму Серафимой звали. Отца – Гавриилом… – она вздохнула и перекрестилась. – Царство им небесное.

– А как маму твоего отца звали? Бабушка или прабабушка Анастасия или Александра в вашем роду были?

– Прабабушка Агафья. Померла уже. Бабушка – Катерина… тоже схоронили. Больше года уже. Тетя Варвара с нами жила… Младшая сестра отца. Лет на десять меня старше. Басурмане… замордовали ее… в ту же ночь… как только полон на выгон вывели, да вязать стали…

– Тише, тише… – пришлось обнять крепче. – Все мученики… в раю уже. Им там хорошо. И если смотрят на тебя сейчас, пусть не печалятся слезами. Помолись за них, если хочешь, но только не плачь. Не надо… Теперь всё будет хорошо. Обещаю. Мы завтра же отправимся в путь. Доберемся до Кафы. Найдем твоих сестер и… Я не знаю еще как… Выкупим или украдем, но обязательно освободим их. Слышишь меня? Клянусь!

Пытаясь успокоить Олесю, я забыл, что «почти ничего не слышал» и не должен знать, где сейчас ее семья. Но девушке, к счастью, сейчас было не до нюансов. Ей очень хотелось верить моим словам. И я продолжал говорить дальше, совершенно не сомневаясь в том, что у нас получится. Потому что впервые за все время понял – это не мой мир, не моя история. А значит, здесь еще ничего не произошло, ничто не зафиксировано и все может быть иначе, чем я помню. Другие личности будут действовать в другое время и с иными результатами. И все те беды, войны и несчастья, которыми полна история моей Родины, совершенно не обязаны случиться здесь. Конечно, я не та фигура, которая может повлиять на ход истории, изменить судьбу мира, но кое-что и кое-где – подправить вполне способен.

Взять хоть, к примеру, эту девушку, которая в том, моем мире стала наложницей султана… Правда, столетием раньше и под другим именем… Если историки не врут. Да наплевать! Здесь Олеся ничьей наложницей не будет! Потому что я этого не желаю! И пошли все лесом…

Плавни шумели на ветру, заставляя непроизвольно вздрагивать при каждом порыве… Первые несколько часов. Пока птицы не привыкли к нам, занеся в список безвредных, и не начали снова засиживаться на ветках ольхи, приняв на себя добровольные обязанности стражей. Сидят спокойно или заняты какими-то своими пернатыми делами – значит, и нам беспокоиться не о чем.

Мое обещание помочь Олесе спасти сестер настолько ее растрогало, что дальнейший разговор ненадолго прервался для совершения того, что никак не получалось. Причем второй раз мы уже никуда не торопились, вкушали удовольствие медленно, с расстановкой… Стараясь растянуть приятное мгновение до бесконечности. А то и дольше…

Поэтому и не заметили, как наступил вечер. Еще несколько минут тому было светло, и я отчетливо различал каждую капельку пота на шелковистой коже девушки, а потом наклонился за борт, остудить разгоряченное лицо – и увидел отраженные в воде звезды.

– Вот день и закончился… Думаю, нам тоже пора в путь… Если засветло не нашли, то в потемках по плавням наверняка шастать не станут. Максимум пара-тройка самых хитрых затаится где-то и будет прислушиваться. Ну так и мы не глупее, поплывем тихо-тихо.

Чмокнул Олесю в носик и вылез на островок. Одеваться внутри слишком неудобно, того и гляди свалишься. Так что я сперва придержал лодку, чтобы девушка привела себя в порядок, а потом уже натянул шаровары сам.

– Ты уверен?

– Почему нет? Сидеть на одном месте дольше нет смысла. Погоня, если и рыщет, то вдалеке. Примерно там, куда пеший беглец может добежать за день. А в нескольких сотнях от Сечи нас точно не ищут. Более удобного момента мы и позже не дождемся.

– Я не о том…

Девушка не договорила, но я понял ее сомнение и не обиделся. Когда смерть с косою за плечами стоит, человек о многом думать успевает. И не всегда – о хорошем… И осадок этот так быстро не рассасывается.

– Не веришь?

– Странно все как-то… – девушка в глаза не смотрела, отводила взгляд. – Мы были знакомы всего каких-то несколько часов, даже парой слов не перекинулись. Я ваших лошадей украла… А ты рисковал жизнью, чтобы меня спасти. Почему?

Вопрос реально сложный, поскольку готового ответа у меня и самого нет. Но молчать нельзя.

– Честно? Не знаю, Олеся. Не хочу врать, говоря о том, что влюбился с первого взгляда и потерял голову… – Понял, что говорю что-то не то, и внес коррективы. – Ты красивая и очень мне нравишься. Правда… Но спасти тебя мне что-то другое велело. Это не объяснить двумя словами… Просто я знал, что хочу и должен тебя спасти. Не ожидая никакой награды, просто потому что так правильно. И то, что мы потом… Что ты мне… Я бы и без этого… Но теперь, когда знаю, что тоже тебе не безразличен… Может, Господь так распорядился, или наши ангелы-хранители сами?

Получалось сумбурно, но девушке, похоже, не мешало.

– Да… Я понимаю…

– Вот и хорошо, – я облегченно вздохнул. – Потому что я не очень. Зато знаю, что нам дальше делать. Ты готова, или надо еще немного времени? Имей в виду, может так случиться, что до утра из лодки выйти не получится.

В отличие от моего мира, разным житейским мелочам вроде необходимости сходить по нужде, здесь не придают «сакрального» значения, отдельные кабинеты для этого не возводят и, если условия не позволяют, уединения не ищут. Те же крестьянки из Свиридова угла не отбегали от обоза за километр в степь и до темноты не терпели. Как говорится, что натурально, то не стыдно. Но минимальные правила приличия все же соблюдают. Да и мы с Олесей несколько иначе воспитаны. Дворяне, ага… И я подумал, что ей будет неловко.

Несмотря на некую витиеватость формулировки, Олеся поняла правильно.

– Спасибо…

Девушка мазнула меня губами по щеке, подождала, пока я переставил ее через борт лодки и побрела за дерево..

Значит, угадал. Духовный пастырь воспитывал своих дочерей как благородных. А то и вовсе – монахинь. Хотя с последним выводом я явно загнул. Не было бы мне так сладко с благочестивой девицей. Или это уже опыт турецкого плена?

«Да ну нафиг! Нашел чем заморачиваться! Лучше о деле думай, пока есть когда и чем!»

План мой опирался на очевиные предпосылки.

Во-первых, как я уже сказал Олесе, казаки должны искать нас где угодно, но только не у себя под носом.

Во-вторых, я страдаю географическим кретинизмом. В том смысле, что совершенно не ориентируюсь на карте и с трудом запоминаю, что и в какой стороне расположено. Но при этом, наверное, как компенсация, обладаю уникальной топографической памятью. Дорогу, которой прошел хоть один раз, в любое время суток и при любой погоде, не забуду никогда. Ночь, заполночь с завязанными глазами, везите куда угодно, и если я здесь был – выберусь.

Ну, и в-третьих, – как я уже говорил Олесе, всякий беглец – особенно если это не рецидивист с многолетним опытом «рывков» – первым делом старается любой ценой увеличить расстояние между собой и преследователями. Соответственно, по логике запорожцев, не знающих о моей роли в спасении приговоренной к казни преступницы, девушка должна была ломануться через плавни напрямик, держа путь строго на северо-запад. Чтобы как можно быстрее выбраться к людям. А это значит, что нам лучше двигаться в любую другую сторону, только не туда.

Плавни не степь и с выбором направления не все так просто, если нет лодки. Казаки не зря чувствуют себя вполне беспечно, забравшись вглубь этой невероятной смеси из проток, озер, запруд, островков и топей. Пешком или вплавь можно месяц бродить, а на большую сушу так и не выйти. Но лодка у нас, к счастью, имелась. Оставалось только решить: куда именно мы хотим в конечном итоге попасть?

Восток отпадал сразу – там не было ничего, кроме ногайцев. Таких же басурман и людоловов, как и крымчаки. Только менее привязанных к земле. Так что на их территории встретить человеческое жилье не менее сложно, чем в Диком Поле. Да и встретив – лучше обойти стороной. Иначе – рабский ошейник для меня и ножные браслеты наложницы для Олеси гарантированы.

Запад… Там, конечно же, людей много. Но куда идти? К кому? Возвращаться в родной Олесин Рогатин? Путешествие в тысячу верст? Без еды, денег, одежды… У девушки даже сапоги отняли. А выгребать парой весел все время против течения. Не имея карты и не зная, куда приведет очередной поворот реки?.. Глупо. И смертельно опасно. С одинаковым успехом можно попасть как к хорошим людям, так и харцызам. Меня-то ладно – всего лишь убьют. А девушку такой ад ожидает, что лучше было и не спасать.

Поэтому оставался только юг.

Да, там тоже басурмане. Зато все остальное в тему. Течение само донесет лодку до города. Сестрички Олеси в Кафе. И искать беглецов в том направлении никому даже в голову не взбредет. Из Крыма на север люди бегут уже не одну сотню лет, но не в обратную сторону. А еще, я отлично помнил, как мы добирались от Днепра до Сечи. И был уверен, что с легкостью смогу вернуться на то же место, где притока выбегает к реке. Не теряя время на поиски дороги в лабиринте Большого Луга.

Оставалось только одно препятствие – пройти дозор. Тот самый, что встретил нас с Полупудом.

Поэтому я и выбрал темное время суток – днем мимо проскользнуть не получилось бы никак, а обходного пути я не знал.

Казацкая крепость осталась по левую руку сзади темным, приземистым холмом. А вот и первая, если считать от острова, веха… От вехи налево… Потом еще раз…

В камышах забилась встревоженная кем-то или чем-то птица, а у меня аж волосы дыбом встали.

«Чтоб тебе… Так и поседеть недолго. Или инфаркт схлопотать…»

– Я лезу в воду и буду направлять лодку. Ты – ложись на дно и замри. Что бы ни услышала. Тебя нет… Даже если стрелять начнут!

– Может, я тоже с тобой? – предложила девушка, испуганно хватая меня за руки.

– Не имеет смысла. Толкать лодку я один могу. А если нас раскроют, то без разницы, где ты будешь. Так зачем мокнуть двоим? И потом, я просто предупредил. Уверен, в нашу сторону даже не посмотрят.

До «секрета» оставалось еще метров сто, когда я как мог аккуратно сполз в воду. Не потому, что вдвоем в лодке не спрятаться, а для того, чтобы удерживать ее как можно дальше от дозора. Сама по себе неуправляемая посудина выплыла бы на середину, а то и вовсе по инерции, уткнулась как раз в тот берег, где засели казаки.

Глубина здесь небольшая, поэтому справиться с задачей в целом удавалось. В том смысле, что я смог увести лодку подальше, а не проплыть незаметно.

– Эй, Устим! – раздался негромкий голос. – Что это там на воде? Кажись, челн?

– Похоже… – ответили с высоты. Значит, второй сидел на дереве. Хорошо, что Олесю я своей свиткой прикрыл.

– Давай поймаем.

– На кой ляд? – не согласился Устим.

– А если там кто прячется? Ворог какой?.. Давай я хоть жахну по ней из мушкета?

От такого предложения у меня даже мурашки по спине побежали. К счастью, второй дозорный был мудрее.

– Я те жахну, дурень! Совсем сбесился? Всю Сечь на ноги поднимешь. И если там окажется пусто, я даже подумать боюсь, что казаки с тобой сделают. Был Черешня, а станешь Страхопудом. На всю жизнь.

– Это да… – неуверенно согласился казак.

– Сам подумай… – дожал товарища Устим. – Куда люди бегут? На Низ, за пороги. Лучшую долю искать. Этих и ловят ляшские дозоры да обратно панам возвращают. А из Сечи зачем тайком выбираться? Днем что, ворота закрыты? Вольному воля. Иди куда желаешь, никто не спросит и не задержит.

– Верно… Не подумал… Насильно в курень никого не пишут и не удерживают. Не регимент. А ради одной лодки раздеваться неохота. Пусть себе плывет… Будет наука тому, кто привязал плохо, когда атаман пропажу обнаружит.

Казаки еще продолжили обсуждать, какое наказание ждет нерадивого казака или новика, а меня буквально пронзила одна очень важная мысль. Да и не меня одного…

– Петрусь, а, Петрусь… – зашелестело тихонечко из лодки.

– Да?

– Ты слышал… о чем казаки говорили?

– Они о многом говорили.

– Нет… О том, что с Сечи никто не бежит… Как это понять? Меня что же, никто не ищет?

– Не знаю, Олеся. Меня это тоже удивляет… Но если даже и так, то нам только на руку. Можем больше не прятаться от людей и погони не опасаться.

– Но… как такое возможно.

– Черт его знает. Если случилось – значит, возможно. А как и почему? Надеюсь, когда-нибудь узнаем. Может, охранник, чтобы наказания избежать, наплел что-то. Будто ты утонула или еще чего?

Тут мне снова пришла в голову отличная мысль. Ох, как хорошо и вовремя.

– Олеся, я знаю, где раздобыть провизию в дорогу и товар для продажи или обмена. Это здорово! Всё, родная, теперь я точно уверен, что твои сестрички станут свободными. Чтоб мне с этого места не сойти!

С идеями всегда так, то ничего путного в голову не приходит, хоть о стену лбом колотись, то – раз, и вся картинка целиком высвечивается, как на мониторе. Бери и пользуйся.

Вероятность официальной версии, согласно которой из Сечи никто не убегал, и, соответственно, погоня тоже не высылалась, существенно упрощала нам с Олесей жизнь. Если мы не беглецы, то и шарахаться от каждого куста больше не надо.

Планы остаются прежние, но теперь появилась возможность подготовиться в дорогу основательнее. Тем более что для этого и особых усилий не понадобится. Вон он, байдак темнеет на фоне более светлого камыша. На том же месте, куда мы его приткнули. И если подвести лодку с противоположной от дозорных стороны, то они нас даже не заметят. А заметят – отзовусь. Полупуда знают, а я при нем состою. И кому какое собачье дело, зачем казаку понадобилось своего ученика на свой же байдак послать? Хоть и ночью…

А на челне, даже если мушкеты и порох уже сгрузили, вполне могло кое-что нужное в дороге остаться. Голому да убогому и ветошь сгодится. Проходили уже этот этап, не забыл, как с голым задом по берегу бегал и мечтал об обрывке забытой татарами тряпки. Нет, я не отбрасываю и тот вариант, что хозяйственные казаки подмели всё, но не проверив – не узнаешь.

Вкратце объяснив Олесе свой замысел, я потихонечку повел лодку поперек течения, а когда она скрылась с глаз дозора, развернул и потолкал обратно, заводя за противоположный от казачьего секрета борт. Аккуратно, без стука пришвартовал и привязал к уключине.

– Всё. Здесь можно не таиться. Не увидят…

– Ну наконец-то, сколько тебя можно ждать, Петро?.. – ворчливый голос Полупуда, донесшийся с байдака, был для меня как удар грома среди ясного неба. – Шевелись быстрее. Если не хочешь оставить друга без штанов.

– Эй-эй… – ответил ему такой же знакомый голос. – Мы на шаровары не спорили, а только на папушу табака, типун мне на язык.

– Правда? – словно удивился Василий. – Ну ладно. Пусть будет папуша… Петро, ты не утоп там, часом? Залезайте уже.

– Вас… Василий?

– Нет, Пресвятая Богородица, – проворчал тот.

– Но откуда ты… вы… здесь?

– Так с вечера еще поджидаем… – казак наклонился, дотянулся до носа лодки и рывком подтянул ее впритык к борту байдака. – Здорова, Олесь. Вижу, вы снова вместе. Ну что, Семен, надо было мне и на этот счет с тобою об заклад побиться.

– Свяжись с вами, точно без штанов останешься… Типун мне на язык, – недовольно ответил кормщик разбойников. Он же тайный агент и лазутчик Серка.

Полупуд сперва выдернул из воды меня, потом помог перебраться на байдак девушке.

Олеся смотрела на запорожцев с тревогой и безотчетно пыталась спрятаться мне за спину.

– Не бойся… – понял ее состояние Василий. – Всё хорошо. И железо мы с тебя сейчас снимем.

– Но как это возможно? – я должен был сперва понять, почему беглянку и того, кто ей помог, не ищут. Иначе порядок в мыслях не навести. – У Серка проснулась совесть, и он отменил казнь?

И договорить не успел, как от крепкой затрещины едва не вылетел за борт. Спасло то, что другой рукой Василий держал меня за грудки.

– Ты поосторожнее со словами, щенок… – проворчал Полупуд. – Кошевой атаман не игумен. Ему такие решения принимать доводилось, после чего поле трупами как засевали. И ответ ему не перед нами, а лишь перед Создателем держать.

– Извини, Василий… Ты же знаешь, я не всегда понимаю, что говорю…

– Я знаю, другие – нет. Ляпнешь нечто подобное, когда меня рядом не будет, и придется саблей защищать свое право открывать рот. А клинком ты гораздо хуже, чем языком владеешь.

– Успеешь еще поучить сосунков уму-разуму, типун мне на язык, – неожиданно вмешался Семен. – Видишь, хлопцы в себя прийти не могут. Да вы не дрожите, присаживайтесь… Петро, скажи… Олесю… что он среди друзей. И бояться нас не надо.

«Он?! Типун же видел Олесю прикованной к пушке и историю ее знает, но говорит о девушке как о парне. Что же, блин, произошло в Сечи, пока мы в плавнях прятались?»

– Точно… Старею… – повинился Полупуд, принимаясь за кандалы девушки. То, что я собирался снимать то ли с помощью ножовки, то ли зубила, казак попросту сломал, как сухарь. Ну, не совсем попросту, поднатужился так, что вздулись все жилы, но тем не менее железо уступило. Хрупнуло и развалилось на две части.

– Вот и всё. Присаживайтесь… Нате, хлебните, – протянул флягу. – Горилка на вербовой коре и сотах настоянная. Сразу согреетесь, и лихоманка отпустит. Семен, сапожки дев… Олесю подай. Тебе ближе…

– Привык джур гонять, теперь и меня запрягаешь? – кормчий с ворчанием наклонился, достал из-под скамьи сверток и протянул девушке. – На, хлопчик, обуйся. Это твои. Ладные сапожки. Я набойки поправил. Послужат еще… Хорошо, Серко надоумил прихватить. На такую маленькую ножку трудно размер подобрать.

«Еще лучше. Кошевой передает беглянке обувь через своего тайного агента. Очуметь! Что за ерунда происходит? Я сплю? Может, попросить Олесю, чтоб ущипнула меня?»

Судя по выражению лица, девушка думала примерно то же самое.

– Ну все, хватит с нас дурней делать! – Глоток лекарства вывел меня из ступора и вместе с этим я ощутил прилив злости. – Либо рассказывай, что все это значит, либо мы…

Договаривать угрозу я не стал. Поскольку она прозвучала бы чересчур смешно. Типа, встанем и уйдем… Но этого и не понадобилось. Василий успокаивающим жестом положил нам с Олесей руки на плечи. Одновременно удерживая на месте.

– Ишь, горячий какой. Не суетись. Всё расскажу…

Полупуд неожиданно усмехнулся, а после щелкнул меня по носу. То ли в насмешку, то ли одобрительно.

– Молодец, Петро. Хвалю… А эти мне не верили. Но ты доказал, что я не зря тебя учил, да и сам ты тоже не промах. Молодец.

– Василий, Христом богом…

– Всё, всё… Перво-наперво запомните – кто бы и где нас ни встретил, больше нет никакой девицы. А только джура казака Типуна – Олесь. Казацкого прозвища по малолетству еще не заслуживший. Это понятно?

Нифига не понятно, но мы кивнули, даже не переглянувшись. Не хотели терять время, так интересно было, что Василий скажет дальше.

– Вот и хорошо. Теперь все по порядку.

И Полупуд рассказал такое, что ни в тын, ни в ворота. Потому что на Сечи произошли события, какие даже представить невозможно.

Это я только считал себя таким умным и расторопным. На самом деле ход моих мыслей опытные, умудренные жизнью казаки просчитали наперед так же верно, как если бы я сам посвятил их в свои замыслы.

Как только дверь избы кошевого закрылась за мною, первым заговорил Типун.

– Слышь, Василий, как бы твой парень глупостей не наделал. Молодой еще… Не принимает душа того, что девицу казнят.

– Не волнуйся. Я пригляжу за ним.

– Не надо…

Слова кошевого озадачили казаков. Но Серко тут же объяснил:

– У меня самого сердце кровью обливается. Она ж не по дурости бабской сюда полезла. Воинскую справу делала. По уму – награду за доставленное известие заслужила. А мы ее в мешок и на дно… Но приказать опустить – не могу, закон не велит. Просить кого-то освободить девку тайком – то же самое. Все равно закон нарушу. Хоть и никто о том знать не будет. А вот не мешать молодцу, который, по молодости лет и неопытности в таких делах, сам решится на доброе дело – другое дело. Это уже не наше хотение, а перст судьбы. То бишь – воля Господняя.

Теперь забеспокоился Полупуд.

– Петро, конечно, хлопец неглупый. Но опыта у него никакого. Поймают его дозорные, Иван. Позволь помочь?

– А вот это уже ваша забота. Я ничего не слышал и ничего не знаю, – решительно остановил казака кошевой. – Мало ли какие наказы новику для обучения дают. Подкрасться к часовому, например… Сделает – молодец. Попадется – будет битый. Сами думайте, не малые дети, чтобы всё за вас решать. И вообще, хватит об этом. Других забот нет, что ли?

О чем говорилось дальше, не нашего с Олесей ума дело, и Полупуд замолчал, оборвав рассказ на полуслове. Продолжил Типун:

– Решили мы, что Василий будет отвлекать казаков байками в корчме. Чтобы лишний народ по Сечи не шастал, а я – притаюсь неподалеку от пушек и буду за вами приглядывать. Ну и вмешаюсь, если попадетесь… Типун мне на язык. К слову, Петро, когда ты шаровары снимать стал, я чуть не лопнул от смеху. Но ничего… Молодец. Хорошо придумал… Ловко.

– Ты там был?

– А то… – пожал плечами Семен. – Учить тебя еще, хлопец, и учить… Но это ничего. Не святые горшки лепят. Все мы глупыми рождаемся. Главное, на всю жизнь таким не остаться. Не боись… Подучим. Было бы желание… Всё правильно делал. Я только один раз забеспокоился всерьез. Когда стража со стены вас окликнула. Подумал было, что всё – спалились. Типун мне на язык… Но ты так ловко всё обставил… Хвалю…

Похвала даже кошке приятна, но это никак не объясняло, почему не выслали погоню. Когда побег раскрылся. Этот вопрос я и задал.

– Так не было никакого побега, – засмеялся Типун. – Проводив вас, я вернулся к стражнику, развязал его и объяснил, что говорить, если не хочет быть битым. За такой проступок ему не меньше двадцати батогов полагается. Но это ладно… Куда страшнее позор. Кто возьмет в поход казака, проворонившего закованную в кандалы девку? От подобного позора вовек не отмыться.

Это да… Это я тоже понимал.

– В общем, рассказ Карпа на следующее утро был очень убедительный, – снова заговорил Полупуд. – Ведьма каким-то образом смогла упросить его разрешить помыться перед смертью. И так слезно просила, что казак не устоял. Тем более что запрета на купание не было. Если девке можно до ветра ходить, то почему нельзя помыться? Он отомкнул цепь и пошел с девицей к реке. Это видели стражники и могли подтвердить. А вот потом случилось то, о чем Карпо вспоминал не очень охотно. Потому что с трудом помнил… Девка в одежде лезть в воду не захотела. Оно и понятно. Еще и полночь не случилась, а сидеть до утра в мокром кому охота? Стала раздеваться… и вместе с одеждой сняла кандалы… Видимо, в Сечи, возле церкви ее колдовская сила не могла с железом справиться, а поодаль сдюжила. Стражник бросился вязать ведьму, но не тут-то было. Одолела она казака и всю ночь скакала на нем по степи и по небу, как на коне. Только под утро изловчился Карпо да сбросил бесовку с себя. К счастью, в это время они аккурат возле Сечи оказались. Побоялся казак, что ведьма снова в силу придет и, не дожидаясь рассвета, исполнил приговор – казнил вражью бабу. Утопил… А сам едва живой обратно вернулся.

– И что? – я только головой помотал. – Ему поверили?

– Шутишь… – рассмеялся Типун. – Дурных нет, бо повыздыхали давно. Все правильно казаки поняли… В меру собственного разумения. Как разделась девка, не сдержался Хома и ссильничал ее. А чтоб не кричала – сунул головой под воду. И, скорее всего, так разошелся, типун мне на язык… что не заметил, как она захлебнулась. Ну, а дальше – испугался содеянного и выдумал байку, какая первая на ум пришла.

Олеся прижалась ко мне плотнее. Похоже, девушка все еще чувствовала тяжесть оков на ногах и рассказанную историю представила себе гораздо живее, чем следовало. Пришлось взять ее за руку и легонько погладить. Казаки сделали вид, что ничего не заметили.

– И чем закончилось?

– А всё… – пожал плечами Полупуд. – Казнь хоть и преждевременная, но законная, убийством не считается. Карпу кошевой велел всыпать десять буков, для порядка. Поскольку нарушение все же было… и конец истории. Парень наказание принял достойно, а потом завалился в шинок и, наверное, до сих пор рассказывает всем желающим, как мужественно он боролся со злобной ведьмой. Боюсь даже представить, как далеко забредет его язык и что из этого получится…