Олеся сидела, опираясь спиной на колесо пушки, опустив голову на колени и обняв их руками. Вряд ли спала… Я бы, к примеру, зная, что на рассвете меня казнят, точно не смог заснуть. Наверно, просто замерзла, а в таком положении хоть немного теплее. Стражник, видя такую покорность судьбе и, наверное, вообще не воспринимая девушку всерьез, не особо напрягался. Держался обеими руками за копье и клевал носом. Рассчитывая, что если все же уснет, копье упадет и разбудит.

Тень от частокола, еще больше сгустившая ночную тьму, позволила мне незаметно зайти ему за спину. Оставалось подкрасться десяток шагов и… А вот с «и» я снова засомневался. Ну не было практики в нанесении ударов по голове тяжелым предметом. Поэтому я очень переживал, что могу не соизмерить силу, стукнуть слишком сильно и убить стражника. Или, что еще хуже, – в последний миг придержать руку и не вырубить его. Последствия объяснять не надо… Как вариант, запросто могу оказаться в одном мешке с Олесей. Или рядом, но тоже с камнем на шее.

Что же делать?

И вот тут я вспомнил, как еще в школе мы играли в «усыпление», перекручивая на шее шарф добровольцам, желающим испытать острые ощущения. Принцип тот же, что и у аркана. Петля пережимает сонную артерию, кровь перестает подавать в мозг кислород, и человек теряет сознание. А потом с бесчувственного тела можно хоть «гипс снимать».

И что немаловажно, тут я точно знал: с какой силой сдавливать и как долго держать, чтоб обойтись без ненужных последствий в виде летального исхода. В детстве мои друзья-парни теряли сознание примерно на двадцатой секунде. Девочки – чуть быстрее.

Но западло не дремлет, и тут же нарисовалась другая проблема.

Все лишнее я оставил в лодке, и теперь под руками не оказалось ничего подходящего для удавки, кроме очкура. Поразмыслив немного, я все же решил, что ничего страшного не произойдет, если Олеся увидит своего спасителя без штанов. Во-первых, ночь, темно да и присматриваться будет некогда. А во-вторых – нательная рубаха ниже бедер. Да и шаровары я же не выбрасываю. Обвязал ноговицы вокруг талии и получил некое подобие передника. Зато теперь я был во всеоружии.

Десять шагов… Восемь… Пять…

Я подкрадывался так тихо, что даже дыхания собственного не слышал. Только сердце предательски бухало в груди, раздаваясь в ушах набатом.

Три… Два…

Скрестив руки, набросил удавку на шею стражнику и затянул. Теперь оставалось только считать до двадцати, не обращая внимания на судорожное дерганье жертвы. Но, поскольку сейчас я имел дело со взрослым, крепким молодым парнем, примерно моего возраста, решил подстраховаться.

Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять… Да когда ж ты отключишься?!

И как раз в этот момент стражник бессильно повис у меня на руках. Выждав еще три секунды, я ослабил удавку, готовый в любой момент, если казак все же притворился, снова ее затянуть. Или делать искусственное дыхание, если он, не дай бог, того…

Нет, не притворялся. Сомлел по-настоящему. Я осторожно уложил парня на землю и первым делом сунул в рот кляп. Потом связал руки и ноги. Используя для этого все подручные средства. Кисет, кушак, перевязь… Его, естественно. А напоследок просунул сквозь узлы копье, которое, в свою очередь, вставил между спиц колеса. Не бог весть какая запорная система, но освободиться будет сложнее.

Тем более что оружие у стражника я все равно отбирать не собирался. Зачем унижать казака еще больше? Единственное, что прихватил – огниво. Для каждого беглеца вещь неоценимая. Ну и ключи от оков, само собою. Хвала богам, они у стражника все же имелись. Аж на сердце легче стало.

Теперь Олеся…

– Тс-с… – приложил палец к губам, видя что возня с караульным не осталась незамеченной. – Это я… Петро. Помнишь меня?

Девушка кивнула. Вряд ли наше знакомство, а в особенности – обстоятельства расставания были поводом для оптимизма, но уже одно мое появление вносило неразбериху и давало хоть какую-то надежду.

Быстро переместился к ней и сунул в руку ключи. Заглянул в широко распахнутые от изумления глаза и с нажимом продолжил:

– Снимай кандалы и жди меня. Если дождаться не получится – беги за ворота. Левее от них вверх дном чайка лежит. Позади чайки лодка. Садись в нее и уплывай. Куда глаза глядят. Там найдешь и пищу на пару дней, и оружие. Но лучше дождись меня. Я мигом.

– Я боюсь… – девушка схватила меня за руку. – Не уходи. Бежим вместе.

– Обязательно, – погладил ее легонько по голове. – Не бойся. Я вернусь раньше, чем ты оковы снимешь. Надо погоню по ложному пути направить. Для нашего же блага. Чтоб не поймали…

Это когда ждешь или догоняешь, время словно застывает, а когда сам бежишь – несется наперегонки, безжалостно наказывая за каждую секунду промедления. Поэтому, оставив Олесю, я бросился со всех ног на поиски Полупуда. Ориентируясь на гогот, доносящийся из предместья, где и располагались все торговые и питейные заведения.

Спроси кто, я вряд ли смог бы толком объяснить, зачем это делаю, но что-то подсказывало – так надо, так правильно. И в дальнейшем поможет избежать многих неприятностей.

Не зная, который из шинков принадлежит Шмулю, выбрал тот, где кучковалось больше народа, и ввинтился в гурьбу с разбега. Столпившимся у входа казакам это, естественно, не понравилось.

– Куда прешь, как грешник в рай?! – возмутился один здоровяк, бесцеремонно выталкивая меня обратно. – Ослеп, что ли? Не видишь – тут люди стоят?

Но я нагнул голову, как бык, и попытался ворваться внутрь еще раз.

– Не понимаешь добрых слов? – словно удивился казак. Пожал плечами и как звезданул в глаз, аж искры брызнули. При этом я не устоял на ногах и позорно уселся на пятую точку.

– Вот молодежь пошла, – насмешливо хмыкнул стоявший рядом запорожец с огромной серьгой в ухе. – Ходить толком не умеют, а уже в корчму лезут. Брысь отсюда, щенок. Пока от себя не прибавил.

Злой-то чего такой? Интересно, ему удалось продлить род или так и остался последним?

– Что там за шум? – загудели спереди. – Угомонитесь! Слушать мешаете.

– Всё, всё… – успокоили товарищей те, что в дверях стояли. – Молокосос один рвался внутрь. Уже передумал…

– Молокосос? – голос Полупуда я всегда узнаю. В любом гомоне. – Может, это мой Петро? Длинный, бестолковый и на паныча похожий?

Ой, мама! Надо бежать! Мне внутрь ни в коем случае нельзя. Обратно до утра не выпустят.

– Не… – ответил тот, что ударил. – Не похож. Цыганчук какой-то. Черный, словно только что из смолокурни вылез. Эй, хлопец. Тебя не Петром кличут?

Отказываться от своего имени нельзя, но и признаваться тоже. Поэтому я промычал нечто нечленораздельное, развернулся и с низкого старта рванул прочь.

– Ну, где он там? – успел еще расслышать за спиной слова Полупуда.

И ответ:

– Да черт его маму знает. Сбежал. Он у тебя что, совсем блаженный? Падучей не страдает?

Сойдет. В таких делах сомнение важнее доказательства. Ведь это только преступник может загодя обеспечить себе стопроцентное алиби. Человек случайный, как правило, редко способен внятно объяснить, где он был в день «Д» и час «Ч». Поскольку они для него ничем не отличаются от остальных. Это уже вроде даже сочинители детективов просекли. И если на момент преступления кто-то из персонажей имеет гарантированную отмазку, то можно спорить, что в конечном итоге именно он окажется главным злодеем.

Олеся меня ждала. Даже позы не изменила. Непорядок.

Я коснулся плеча девушки.

– Ты готова? Уходим. Быстро.

– Не могу… не открывается… – девушка указала на кандалы и шмыгнула носом. – Никак. Ключ не поворачивается.

Засада. Такого я не предвидел.

– А ну-ка…

Встал на колени и сунул ключ в скважину.

Твою дивизию! Да тут и слепому видно, что он от другого замка. Не понял? А нафига ж тогда стражник его с собою таскает? Ключик не из моего века, не меньше полкило весит. На оберег не похож. Думай, голова, картуз куплю! Должна быть отгадка. Не может не быть… Где ошибка?

И опять как озарение. Конечно же! Снять кандалы может только тот, кто надел. То есть представитель судебной власти. И никто стражнику ключ от них не доверит. Не по чину. А что ему дадут, чтобы он мог преступницу в уборную сводить? Правильно! Ключ от цепи!

Я быстро перебрал руками звенья и вскоре наткнулся на замок, замыкающий цепь вокруг обода колеса пушки. К нему ключ подошел идеально.

Что ж, с одной стороны, ничего страшного, с другой – в кандалах не побегаешь. Зато теперь можно мимо стражи пройти свободно. Даже странно, что я такой вариант сразу не придумал.

Шапку стражника на голову. Копье в одну руку (извини, парень, обстоятельства изменились), а конец цепи в другую.

– Шагай прямиком к воротам. Ничего не бойся. Молчи. Я знаю, что говорить.

Надо отдать должное, девушка держалась прекрасно. Никаких слез, истерики и прочей ерунды, которыми обилуют сцены спасения сексапильных блондинок в большинстве фильмов. С поцелуями не лезла, на шею не бросалась и любить до гроба не клялась.

Хотя проделывать все перечисленное и одновременно придерживать пудовые кандалы не так просто. Может, я поторопился с выводами? Посмотрим. Сперва надо из Сечи выбраться. Далеко не единственное слабое место в моем плане. Зато совершенно непредсказуемое. Можем пройти свободно, и никто даже не почешется, а могут задержать. Просто так. Всего лишь потому, что кому-то из дозорных стало скучно, и он решит развлечься.

Многие ошибочно полагают, будто бы все вокруг только тем и заняты, что не спускают с них глаз, наблюдают за каждым шагом, движением, оценивают поступки и ошибки, а потом сплетничают и распускают слухи. Где опять-таки они же в центре внимания. Да и вообще, весь мир только вокруг них вертится. И стоит закрыть глаза, как жизнь останавливается, замирает.

На самом деле в этом мире каждый занят только собою самим. Собственными желаниями и проблемами. Так что если вы не задеваете их интересов, не делаете ничего такого, что нарушило бы планы других людей, а ведете себя как обычно – можете быть уверены, что вас не заметят так же верно, как если бы вы надели шапку-невидимку.

Если человек бежит, орет и размахивает руками – можно быть уверенным, что на него обратит внимание вся улица, и даже из окон соседних домов выглянут. Некоторые запомнят и позже описать смогут. А человека, идущего одним темпом с остальными и не делающего ничего экстравагантного, не заметит никто. Даже полисмен на перекрестке. А если он при этом еще и в спецодежде какой-нибудь службы – так и вовсе невидимкой становится.

На этом и я строил свой расчет. Если б мы с Олесей сорвались с места и сломя голову побежали к воротам, то даже без довеска в виде кандалов и цепи вызвали бы интерес всех, кто оказался бы неподалеку. А до гремящей железом и едва шкандыбающей пленницы, идущей к реке в сопровождении вооруженного стражника, никому не было никакого дела. Идут – значит, надо им. Пусть себе… Сколько до того утра осталось.

Дозорные, видимо, решили так же. А может, всего лишь лень было спускаться.

– Эй, Карпо! – окликнули, поглядывая сверху. – Не теряйся, казак! Объясни девке, что последний день живет! Может, приголубит напоследок? Га-га-га! Чего жалеть? А за то, что поможет тебе невинности лишиться, святой Петр ей доброе дело зачтет. Га-га-га! Или полезай сюда, подменишь на часок, а я вместо тебя поженихаюсь.

Можно было и промолчать, но не в правилах казацких на едкое слово не ответить. Все равно, что трусость проявить. А значит, подозрение вызвать.

– Свою невинность побереги! – рявкнул я, приложив ладони рупором. Так голос сильнее меняется, не узнать. – Не ровен час, вывалится! Шаровары надо латать вовремя, жених! Отсюда, снизу, в прореху, не то что хозяйство – мозги видно. Ой, извини! Это же задница!

Остальные дозорные так захохотали, что я стал опасаться, как бы на их веселье другие казаки не сбежались. Поэтому быстро свернул прения и, больше не обращая внимания на доносящиеся сзади реплики, чуть не бегом потащил Олесю в сторону лодки.

Перестарался. Не пройдя и двух десятков шагов, девушка потеряла равновесие и упала лицом в песок.

– Не могу… – простонала она. – Ноги затекли… Совсем не слушаются. Дай хоть немного передохнуть?

– Ничего, это поправимо… – я наклонился и подхватил девушку на руки. – Главное, мы уже недалеко. Теперь не догонят.

– Вот это я понимаю, приспичило! – заорал все тот же весельчак-дозорный, желая оставить за собою последнее слово. – Не торопись, Карпо! До рассвета еще далеко, успеешь намиловаться.

– Кричи, хоть тресни… – пробормотал я негромко, не столько для себя, сколько для девушки. – На дурней не обижаются, правда? Что с убогого взять, кроме анализа?

Олеся не ответила, скорее всего, не поняла, но прижалась чуть плотнее.

Гм, а я, похоже, стал гораздо сильнее. Или девушка совсем уж ничего не весила. В институте как-то нес на спор однокурсницу. Тоже весьма миниатюрного сложения. Так уже шагов через пятьдесят вполне ощущал каждый ее лишний грамм. А Олесю я пер вместе с кандалами, а чувство было, словно у меня в руках… даже сравнить не с чем. По весу – пуховая подушка, а на ощупь – нечто упругое, как надувной матрац.

Странные сравнения. Или это дедушка Фрейд пытается намекнуть на что-то? Отвали, старый извращенец… Не до секса сейчас. Сперва надо хотя бы убраться подальше и заныкаться так, чтоб и с огнем не нашли. А потом уже будем поглядеть.

Но это я умом понимал, а руки при этом не переставали сигнализировать, что ноша моя упругая, теплая и…

Тьфу… Чуть мимо лодки не проскочил.

Притормозил, забрел в воду и усадил девушку. Оглянулся. Нет, не зря я столько возился, выбирая место. Со стены нас не видно. Только когда выплывем на плес, не отражающее звезд пятно может броситься в глаза, но это если дозорные будут сюда смотреть.

Греб, как будто олимпийские соревнования хотел выиграть. Впрочем – жизнь, и не только собственная, тоже достойная награда. Причем полученная авансом. Так что в заросли тростника лодка влетела раньше, чем я досчитал до ста. И только когда шершавая листва заскребла по лицу, пришло понимание: «Удалось?! Я сделал это!»

Хорошо, что сидел. Такая слабость накатила, что наверняка упал бы. Даже вспотел… Пока планировал побег и совершал его, гнал прочь все лишние мысли, и лишь сейчас окончательно понял, что же я натворил.

Нет, в том, что девушку непременно надо было спасти, я и теперь не сомневался. Вот только цену за это придется заплатить огромную. Ведь я пошел против казацких обычаев и закона! Так что путь на Сечь мне теперь заказан навсегда. Был новиком, хотел стать казаком, а буду изгоем.

– Спасибо тебе… – Олеся смотрела так, что я расправил грудь, с удовольствием ощущая, как рукам возвращается сила. – Я знала… Я молилась о спасении… И Господь послал мне ангела.

– Погоди, погоди… – слишком уж ярко заблестели ее глаза, а это вряд ли к чему хорошему приведет. – «Отче наш» можешь произнести, не помешает, я не против. Только ничего еще не закончилось. Вот-вот стражник очнется. Или кто-нибудь его найдет, и половина Сечи на наши поиски бросится. Такого развлечения казаки не упустят.

– Что же делать? – растерянно пробормотала девушка.

Это уже лучше. Не люблю сюрпризов… Тем более истерик.

– Есть хочешь?

Мог и не спрашивать. Понятное дело, что приказав посадить ее на цепь, Серко вряд ли позаботился о трехразовом питании. У кошевого и поважнее дела найдутся. А без него никто и не почесался. С какой стати? Все равно покойница. Тем более день постный. О душе думать надо, а не живот набивать.

– Там под скамейкой торба. В ней еда. Подкрепись. Силы нам понадобятся. Не все ж мне на руках тебя носить.

Это я так брякнул, чтоб Олеся снова благодарить не начала. Смущаюсь я, особенно когда глядят в упор такими глазищами.

Никогда не умел «правильно» общаться с девушками. Сперва относишься к ним, как к товарищу, разговариваешь, как с равным, что-то объясняешь, пытаешься спорить, а потом – встречаешься с таким взглядом и понимаешь, что все бессмысленно. Во-первых, она не слушала половины из того, что ты говорил, хотя и сама же вопрос задала. А во-вторых, тебе и самому абсолютно поровну, где истина. Потому что вот же она, прямо перед тобой и вроде не против…

А потом ресницы хлоп-хлоп, и сказка закончилась. Девушка та же, а во взгляде: «Осади, парниша! Ты за кого меня принимаешь?» Ощущение, словно помоями окатили. Мерзко и стыдно. Раз нарвался… второй… и перестал в глаза заглядывать. Слава богу, рост позволяет сразу в декольте смотреть. Там сюрпризов меньше.

Олеся хоть и оголодала, ела неторопливо. Отщипывала небольшими кусочками, часто запивала, зачерпывая ладошкой из реки… тщательно пережевывала. Не ошибся я, предполагая, что девушка не рабоче-крестьянского происхождения. Чувствовалось воспитание, порода.

– Что дальше? – продолжил я поднятую тему. – А вот ты, к примеру, если бы сама сбежала, что бы теперь делала?

– Я?.. – Олеся неуверенно пожала плечиками. – Не знаю. Бежала бы без оглядки. Как можно дальше.

– Понятно, – кивнул я, не комментируя ответ. – А куда?

– Как куда? – переспросила девушка. Прежде чем отвечать, она культурно дожевывала и глотала пищу. Поэтому в разговоре то и дело возникали небольшие паузы. Как бы для обдумывания. – На север… К людям.

– Разумно, – снова согласился я. Но на этот раз Олеся подвох почувствовала.

– А что не так?

– Всё…

– Но почему?!

Я намеренно втягивал ее в спор. Когда человек сердится или возмущается, он забывает об остальном. А Олесе сейчас не мешало чуток отвлечься. Воспоминания о пережитом еще нагонят ее. Отлично помню, как это было со свиридовскими бабами. Одна надежда, что до этого времени мы уже успеем спрятаться.

– Ну, во-первых, до ближайшего городка отсюда не меньше трех сотен верст. А то и больше. Вспомни, как из Перекопа добиралась. Сколько дней в дороге провела, ни разу не повстречав человеческое жилье? Кстати, тогда ты была в сапогах, а сейчас – босая. То есть идти раза в три медленнее придется. А во-вторых, казаки тоже будут нас именно в той стороне искать. И как быстро конные разъезды двух пеших беглецов обнаружат, нагонят и схватят?

Похоже, об этом девушка не задумывалась, и глаза ее снова подозрительно заблестели.

Да, я знаю, что слезы женскому организму полезны, они что-то там очищают и восстанавливают какой-то баланс, но не сейчас. Рано.

– Тихо, тихо… Все будет хорошо. Потому что мы сделаем все наоборот. Погоня станет ловить нас в степи, а мы затаимся в плавнях. Они думают, что мы убегаем сломя голову, а мы – спрячемся у них под самым носом. И будем тихонечко сидеть, пока им не надоест искать. А надоест быстро. Можешь поверить. Ни ты, ни я не сделали ничего такого, что требовало бы кровной мести. Досадно – да. Но это не то чувство, которое заставляет людей терять рассудок и чувство меры. Самые горячие, может, и полетают пару деньков по степи, а большинство еще к вечеру вспомнит, что у них есть дела и поважнее, чем парня с девкой ловить.

– Ты так говоришь, словно по писаному читаешь… – удивленно произнесла Олеся. – Шляхтич?

И в который уже раз довелось пожать плечами.

– Не знаю… Не помню… – И чтоб избежать дальнейших расспросов, объяснил в сокращенной форме: – Был ранен в голову. Потерял память.

– Бедненький… – посочувствовала Олеся. – Тяжело, наверно, это? Всю свою жизнь забыть.

– Как сказать… Если выбирать между памятью и головой, то мне повезло. Голова осталась на плечах. Значит, и жизнь при мне. Авось, новая не хуже прежней окажется…

Я направил лодку в заросли громко шелестящего тростника, выбрав место, показавшееся мне вполне пригодным для того, чтобы укрыться. Судя по количеству растущих чуть дальше деревьев, а именно одной вербы и одной ольхи, верхушки которых виднелись над метелками и булавами камыша, островок внутри зарослей притаился совсем махонький. Соответственно, не должен привлечь к себе внимания.

Лодка протиснулась сквозь густую поросль и с разбегу выползла носом прямо на топкий берег.

– М-да… Не разгуляться.

Островок оказался даже меньше, чем я думал. Примерно как кухня в малогабаритной квартире. Два на два с половиной метра. Если не меньше. Только вместо газовой плитки – кряжистая, одному не обхватить, старая ива. А там, где обычно ставят холодильник – выросла стройная ольха. Чистой суши – узкий проход между деревьями. Да и та подозрительно мягкая. Потыкал веслом, проверяя сразу. Пока еще есть время и не поздно сменить укрытие. Нет, не топь, но влагой пропитана, как губка. Под ногами не провалится, но ни присесть толком, ни полежать, как на пляже, не удастся.

Что ж, тем лучше. Казакам, хорошо знающим плавни вокруг Сечи, это место тоже должно быть известно. И искать здесь беглецов они станут в последнюю очередь. Если вообще надумают заглянуть.

– Гм, а вообще-то весьма неплохое местечко, – я сложил весла в лодку и нацепил на лицо самую широкую улыбку. – Думаю, никому даже в голову не придет искать нас здесь. Как считаешь, Олеся?

Увы, как раз к этому времени запас самообладания у девушки окончательно иссяк, и вместо ответа она, закрыв лицо руками, громко всхлипнула.

– Ну, поплачь, поплачь… – я набросил на вздрагивающие плечики Олеси свою свитку и вылез из лодки. Сейчас ее лучше не трогать. Девушку, имеется в виду…

Под ногами, как и следовало ожидать, сразу же захлюпало и зачавкало. Но тем не менее почва держала, не засасывала. Видимо, корневища деревьев переплелись и создали некую основу, на которой и скопился намытый паводками грунт, прихваченный сверху, как первым ледком, густым дерном.

Хорошо, что сейчас сам разгар лета, весной и осенью было бы совсем неуютно. Не говоря уж о зиме.

Но и без приятной находки не обошлось. Старая верба оказалась полой внутри. Идеальное место для разведения небольшого костра, чтобы дым не только не увидели, но и не учуяли, даже проплывая вблизи. Так что без горячей пищи не останемся, а потом внутри хорошо протопленного ствола можно и согреться, как в печке. Что в наших условиях стопроцентной сырости весьма немаловажно. Спать стоя, конечно, не получится. Ну так мы не пешком. Передремлем в лодке.

Осматривая новые владения, я вдруг снова осознал, какую глупость совершил, ввязываясь, по существу, не в свое дело.

После разговора с Серком меня ждали невероятные приключения. Вместе с Полупудом и секретным агентом Типуном я должен был отправиться в Кызы-Кермен, чтобы доставить таинственный ключ не менее таинственному адресату, который, скорее всего, был шпионом турецкого султана. Помочь казакам разоблачить басурманского шпиона или найти предателя среди своих. Разузнать о точных сроках и месте нападения войск Османской империи… А вместо этого я торчу на болотной кочке посреди плавней с девицей, у которой не хватило ума, чтобы не лезть туда, куда женщинам вход запрещен. Неужели нельзя было сообразить и сделать все проще? Зачем она поперлась прямо в Сечь? Могла же передать с любым дозорным просьбу о встрече. Серко наверняка выехал бы наружу, – и все остались бы довольны, не нарушая закона.

Увы, похоже, мышление не самая сильная сторона юной шляхтянки. Действуя по наитию и пробираясь к цели любой ценой, она ведь и нас с Полупудом крепко подставила, выкрав лошадей. Из-за чего Василий едва не погиб, а меня взяли в плен и собирались продать в рабство. Да и потом сколько всего неприятного случилось… И каждый раз мы с Полупудом могли погибнуть только потому, что этой пигалице не хватило мозгов, хладнокровия и терпения.

Что на меня нашло, какая полуда на глаза упала, что я ни о чем другом, кроме как о помощи девушке, даже думать не мог? Точно, без ворожбы не обошлось. Самое настоящее наваждение. Ну, кто она мне? Не товарищ, с которым я сражался бок о бок, и даже не русокосая Иванка, с которой мы… вместе смотрели на звезды. Совершенно чужая, посторонняя девица. Невесть откуда свалившаяся на мою несчастную голову. С целой кучей проблем, ставших теперь общими.

Не знаю, как долго я бы себя еще накручивал и до чего докрутил, если бы всхлипывания девушки не стали заметно громче. Что в переводе на общепонятный язык означает: «Я страдаю, плачу, вся испереживалась, а меня даже пожалеть некому».

И мне сразу стало стыдно. Из-за того, что я здоровенный лось, ломиком не перешибить, распустил нюни, еще даже толком не успев закончить доброе дело. Едва ли не уговариваю себя отвезти ее, такую маленькую и беззащитную, обратно и сдать казакам. Пусть пихают в мешок и топят. Заслужила потому что… Бред.

Присел рядом и обнял Олесю за плечи.

– Ну, чего ты? Всё хорошо. Видишь – рассвело уже, а ты до сих пор живая. И, верь мне, еще долго-долго проживешь. А кандалы мы снимем. Потерпи еще немного. Лязг далеко над водой разносится, услышат. Но как только уберемся подальше, первым делом освобожу тебя. Обещаю… Это не так сложно, как кажется. Главное, чтоб никто не мешал.

Девушка затихла, прижимаясь, а потом подняла зареванное личико и посмотрела на меня своими огромными зелеными глазищами. Офигеть! Ну точно ведьма!

– Правда?

– Да чтоб мне…

Договорить до конца слова обетницы мне не позволили ее губы. Мягкие, теплые и соленые…

Я даже растерялся. Нет, о том, что рыцарю, спасшему девицу, полагается награда, дуют публике в уши все менестрели и трубадуры с незапамятных времен. Но чтобы прямо вот так, не отходя от кассы. То есть не вылезая из лодки…

А вот Олеся подобными сомнениями голову себе не забивала. Не знаю, где она росла и кем воспитывалась, но это явно был не монастырь. Поцелуи становились все жарче, а ласки смелее. Совершенно недвусмысленные, не просто намекающие, а требующие продолжения.

И когда девушка нетерпеливо дернула очкур, поддерживающий мои шаровары, я понял, что созрел.

В конце концов, в чем проблема? Почему парень и девушка не могут подарить друг другу немного нежности, если никто из них не против, а совсем даже наоборот? Тем более в таких обстоятельствах. Ведь ничего еще не закончилось. И как знать – удастся ли нам увидеть следующий рассвет? Уже обоим…

Приняв решение, я отбросил в сторону все предубеждения и активно включился в процесс. Со всем жаром накопленного и нерастраченного за последнюю неделю желания. Так что девчонка аж захрустела в моих объятиях, но при этом не попыталась освободиться, а только еще крепче впилась в губы…

Ее груди сами просились в ладони и тут же выскальзывали, как мячики, едва я пытался сжать крепче. Коротко остриженные волосы лезли в глаза и щекотали ноздри. А жаркие ладошки уже вовсю бесцеремонно хозяйничали там, куда и я сам-то руки запускаю с осторожностью… Интересно, сколько же ей лет на самом деле? На вид не дал бы больше шестнадцати, но при этом девушка вела себя намного раскованнее, чем мои бывшие двадцатилетние подружки.

Блин, вот до чего довела современное общество религия, в которую уже никто по-настоящему не верит. А у Олеси такого груза предрассудков еще не было. Оно и верно – природа демонстрирует людям совершенно иные телодвижения во время брачных игр животного мира, а проповедники еще не додумались учить людей правилам поведения в постели.

К примеру, я раньше считал лодку мало приспособленной для любовных утех. Потому что словосочетание «первый секс», как правило, ассоциируется с «миссионерской» позой и прочими удобствами. Оказалось, все гораздо проще…

Когда оба поняли, что больше сдерживаться не можем, девушка выскользнула из объятий и непринужденно улеглась животиком на скамейку гребца. Предоставив мне самому решать остальные организационные вопросы. А так как к этому времени были распущены завязки не только на моих шароварах, то когда Олеся опустилась на колени, ее шаровары сами сползли с бедер, явив мне изумительно округлую и соблазнительную попку.

И если в мозгах где-то еще таился осколок сомнения, то после такого зрелища оторвать от девушки меня могла только смерть.

Олеся громко вскрикнула, когда я вошел в нее, и застонала, подаваясь всем телом навстречу. Опасаясь, что в порыве страсти могу что-нибудь сломать хрупкой девушке, я не положил ладони на ее бедра, а ухватился за скамейку и…

…дальнейшее помню смутно.

Когда очнулся от любовного наваждения, то сидел на дне лодки, привалившись к борту, а Олеся дремала, свернувшись калачиком у меня на коленях. Лицо девушки излучало полнейшую безмятежность, а на искусанных до крови припухших губах играла легкая улыбка.

Пока я разглядывал ее, Олеся пробормотала что-то во сне, причмокнула, поерзала немного, поудобнее устраиваясь, потом на мгновение открыла глаза, увидела меня – улыбнулась и снова уснула.

М-да… Как мало человеку надо для счастья. Мне бы такую уверенность в завтрашнем дне. Сам сейчас дрыхнул бы без задних ног, несмотря на занимающийся день и грядущие с ним неприятности… Вот только я до сих пор не слышал погони.

Не так далеко мы отплыли от Сечи, чтобы до нас не долетали шум переполоха и суматохи, вызванные обнаружением связанного стражника и исчезновением приговоренной к казни девушки. А со стороны казацкой крепости до сих пор не доносилось ни одного необычного звука. Сечь жила своей заурядной, я бы даже сказал – обыденной жизнью. И это было самым странным и тревожным из всего случившегося со мною за последние сутки. Имею в виду из неприятностей.