Глава 32

Фульк открыл глаза. Ему еще грезилось, что он на палубе судна, ревет океан и зеленые волны вздымаются под бушпритом, разделяясь надвое носом корабля. Но рев волн обернулся шумом ветра в Андреадсвальдском лесу, а вздымающаяся зеленая пучина – дрожанием молодой летней листвы. Было чуть за полдень, над полянкой плыл запах ячменных пирогов, ароматно шкворчащих в сале: у костра орудовал Ричард. Остальные члены отряда обихаживали лошадей, умывались, ели, разминали застывшие после сна конечности.

Фульк встал и пошел в чащу облегчиться. Вот уже два дня, как они высадились на берег в маленькой бухте близ Дувра. Идти прямо в порт с такими пассажирами было бы для бретонского капитана откровенным самоубийством. Первую ночь они провели в пастушьей хижине в меловых холмах, на следующий день купили лошадей и стали готовиться к путешествию в Кентербери. Кратчайшим путем в аббатство была дорога пилигримов, но она была также и самой оживленной, а значит, опасной. Вместо этого поехали узенькими тропками и заночевали в чаще леса. Вчера Фульк отправил гонца к Хьюберту Уолтеру, и теперь они ждали ответа.

Вернувшись к костру, Фульк подцепил у Ричарда ножом один пирог и подул на хрустящую коричневую корочку. В лагере было странно тихо, и через мгновение он понял почему.

– Где Уилл? – спросил Фульк. – И где Ален с Иво?

Ричард не отрывал взгляда от промасленной поверхности сковороды, как будто увидел там нечто необычайно увлекательное.

– Охотиться пошли.

– Охотиться? – быстро переспросил Фульк. – Куда?

Ричард пожал плечами и, замявшись, ответил:

– Они не говорили – сказали только, что принесут мяса на жаркое.

Фульк вполголоса чертыхнулся. «Мясо на жаркое» могло оказаться зайцем, оленем или диким кроликом. А могло – и припасами из ограбленного амбара. Такой риск они сейчас позволить себе не могли.

– Почему ты меня не растолкал?

– Они велели дать тебе поспать, сказали, мол, скоро вернутся.

– А ты и послушался. Господи, у тебя что, своего ума нет?!

Он строго смотрел на Ричарда: досадуя, но в глубине души прекрасно понимая, что другого от него и ожидать не приходится. Ричард всегда был ведомым, а Уильям порой отличался безапелляционной настойчивостью.

– Фульк, да чего ты раскипятился? Ну подумаешь, большое дело: ушли люди охотиться. Вернутся раньше, чем мы начнем сворачивать лагерь. – Лоб Ричарда прочертили морщины. – Ты слишком много взваливаешь на свои плечи, братец.

– Потому что другие напрочь лишены чувства ответственности.

Он доел пирог, не чувствуя вкуса, и приказал сниматься с лагеря, но краем уха продолжал прислушиваться, не раздастся ли стук копыт. Может, он и впрямь кидается на собственную тень и никакой опасности нет. До чего же все-таки тяжело просто ждать, не имея никакой возможности повлиять на ситуацию. Можно только посочувствовать матери, беспокоящейся за ребенка, или жене, которая не находит себе места до возвращения мужа. Любопытно, что ему сегодня такое впервые пришло в голову: будучи помоложе, он об этом как-то не задумывался.

Ричард уже собирался забрасывать землей костер, а Фульк подтягивал подпругу, когда послышались приглушенный стук копыт и позвякивание упряжи. Фульк обернулся на звук, и хотя знал, что выставленные им часовые не пропустят врага, давняя привычка заставила руку лечь на рукоять меча.

Сквозь пеструю листву замелькали лошадиные крупы разных мастей: буланой, пегой, вороной, чубарой. В луче солнца блеснули упряжь, кольчуга и наконечники копий. Фульк вытащил меч. Сердце гулко билось. На часовых могли тихо напасть, так что они не успели предупредить. Он подхватил свой щит, стоявший у дерева, и продел руку в ремни, дав людям сигнал обнажить оружие.

Первыми на поляну выехали два рыцаря, одетые в простые сюрко из синего льна поверх кольчуги. Фульк, как настоящий воин, прежде всего обратил внимание на них. Тот, кто поближе, был в шлеме с поднятым забралом, так что открывалась часть лица с мелкими правильными чертами.

– Жан! – с облегчением воскликнул Фульк и убрал меч в ножны. – До чего же я рад тебя видеть!

– Приятно слышать. А кое с кем другим ты поздороваться не хочешь? – поинтересовался де Рампень, поворачиваясь в седле и указывая на остальных всадников. – С женой, например?

Фульк посмотрел в направлении его пальца на небольшого бурого жеребца, пытаясь разглядеть сидящую на нем верхом фигурку. С первого взгляда и не понять было, что это женщина, поскольку коричневый плащ с капюшоном скрывал все признаки пола. Однако, приглядевшись, Фульк ахнул: ну как он мог быть настолько слеп!

– Мод! – выдохнул он и стремительно зашагал к ней.

Она отпихнула стремена и соскользнула к нему в руки, крепко обняв. На мгновение весь мир вокруг исчез. В нос Фульку пахнул сладкий травяной аромат, которым жена пропитывала свои одежды. Шалфей, лаванда и бергамот. Изгибы ее тела, светлая морская зелень глаз, наполнившихся слезами, так и манили утонуть в них. Как раз то, чего ему все это время недоставало. Ну до чего же он хотел ее в этот момент!

Сзади громко кашлянули, и чей-то голос иронично произнес:

– Я, безусловно, счастлив видеть такую супружескую гармонию, но зачатие твоего четвертого ребенка, Фицуорин, должно быть делом интимным.

Мод покраснела. Фульк отвел губы от ее уст, повернулся и опустился на колено перед Хьюбертом Уолтером, архиепископом Кентерберийским. Тот с добродушной улыбкой наблюдал за ними, сидя на своем пегом муле.

– Ваше высокопреосвященство, – проговорил Фульк.

– Встань. Лучше помоги мне слезть с этой клячи.

Фульк поспешил помочь Хьюберту спешиться. Чепрак на животном был из королевского пурпура, вышитый мелкими золотыми крестами, и, должно быть, стоил целое состояние. Сам же Хьюберт, учитывая его привычку к роскоши, оказался одет просто: лишь скромная отделка из металлической тесьмы и вышивки, правда лен его одеяния был тяжел и тонок. Архиепископ любил хорошо поесть и всегда был человеком крупным, но при всей полноте довольно мускулистым. Однако сейчас возраст давал о себе знать, и жир быстро захватывал позиции. Хьюберт выбил пыль из одежды и оперся на посох, хрипло и болезненно дыша.

– Твои дети в безопасности в моем поместье в Маллинге, – просипел он. – Я решил, что лучше оставить их там. Никто не осмелится их тронуть, пока они находятся под моей защитой. Все довольны жизнью и здравствуют, как может засвидетельствовать Мод.

Фульк кивнул. Чаша его чувств переполнилась бы, увидь он сейчас еще и детей. Однако полного счастья не бывает, и Фицуорин не хуже Хьюберта понимал все сложности.

– Благодарю вас, ваше высокопреосвященство.

– Вот, Хависа сделала это для тебя. – Мод протянула мужу сплетенную из ярких разноцветных шерстяных ниток веревочку, к которой был прикреплен деревянный крест из двух дубовых сучков, связанных крепкими рыжими волосинками. – Сказала, что ты должен носить его на шее.

– И меня этот крест благословить заставила, – угрюмо прибавил Хьюберт. – Вся в папашу: если чего в голову вобьет – ни за что не отстанет! У девчушки твоя железная воля.

– Моя! – запротестовала Мод. – Фульк всего лишь упрям. – Голос ее дрогнул.

Рассматривая подарок дочери, Фульк проглотил подступивший к горлу комок. Очень аккуратно он надел веревочку на шею.

– Хотя бы ради детей я должен заключить мир с Иоанном, – сказал он, держа на ладони крест, и глянул на Хьюберта. – У вас есть какие-то вести?

Опираясь на посох, архиепископ тяжело подошел к ближайшему поваленному стволу и грузно сел на него.

– Колени болят, – со вздохом пояснил он. Растирая их руками, Уолтер мрачно смотрел на Фулька. – Король говорит, что, если ты явишься к нему в Вестминстер и сложишь оружие, он отнесется к тебе снисходительно. Если же продолжишь играть в разбойника – затравит, как волка в лесу.

– Насколько снисходительно? – уточнил Фульк.

Хьюберт Уолтер поморщился:

– Иоаннн не желает уступать, но и граф Солсбери, и граф Честер надеются убедить его, что возвращение тебе Уиттингтона имеет смысл. И я тоже на это надеюсь, – прибавил Хьюберт, разводя руками. Его мясистые ладони были прочерчены глубокими линиями.

– Значит, пока еще Иоанна убедить не удалось, – прищурился Фульк.

– Нет, но у нас все непременно получится. Я уверен.

– Сначала вы были уверены, что мой отец получит Уиттингтон, однако ничего не вышло, – горько парировал Фульк. – Потом вы были уверены, что заключите перемирие с Филиппом, королем Франции, но переговоры закончились ничем.

Хьюберт Уолтер недовольно вздохнул:

– Кстати, именно по этой причине ты нужен королю, причем ничуть не меньше, чем тебе самому нужно его прощение. Вы оба должны пойти на компромисс. – Подавшись вперед, архиепископ выделил слово «должны», стукнув посохом о землю.

Фульк упрямо стиснул челюсти:

– Я сдамся ему, но в отношении Уиттингтона ни на какие компромиссы не пойду. Это условие остается неизменным. Я ведь как раз из-за Уиттингтона и стал в свое время разбойником. Пусть король отдаст то, что принадлежит мне по праву, а я до конца дней буду служить ему, насколько хватит сил. Если же нет… – Фицуорин пожал плечами и опустил глаза на маленький крестик, который по-прежнему держал в руках. – Если нет, то на что нам обоим надеяться? Уже добрых лет двадцать прошло с тех пор, как Иоаннн ударил меня шахматной доской, а я в ответ приложил его головой о стену. Во имя Господа, Хьюберт, вы должны придумать, как положить этому конец, ради всех нас.

– Именно это я и пытаюсь сделать. – Хьюберт двумя пальцами сжал себе переносицу и потер веки. – Если ты хотя бы нанесешь королю визит в Вестминстере, я гарантирую твою безопасность. Как и Уильям Солсбери, и Ранульф Честер.

Фульк нахмурился. Он так долго жил, никому не доверяя, что теперь ему трудно было принять оливковую ветвь, не опасаясь, что та превратится в змею. Но разве не ради мира все это было затеяно?

– Ни один из баронов не тронет тебя и пальцем: пока ты гвоздь в сапоге Иоанна, ты не угрожаешь им. Я больше скажу, – с мрачной улыбкой прибавил Хьюберт, – многие из них тебе сочувствуют. Ты защищаешь не только свои, но и их интересы. Король может добраться до тебя лишь с помощью наемников, а ты уже доказал, что вдвое их сильнее. Иоанну ты нужен.

– Я приду, – после долгой паузы сказал Фульк, – но только вместе со всем своим отрядом и с сопровождением, предоставленным теми, кто взялся гарантировать мою безопасность.

– Все будет так, как ты пожелаешь.

Фульк нахмурился, услышав в тоне Хьюберта Уолтера угодливую нотку. Архиепископ был известный дипломат и государственный муж, умел управлять и манипулировать людьми. Недаром Иоанн так благоволил ему. Но за Хьюбертом-дипломатом, Хьюбертом-политиком и Хьюбертом-архиепископом скрывался еще и Хьюберт – брат Теобальда Уолтера. И Фульк ухватился за эту мысль.

– Сомневаюсь, что вы можете дать мне все, что я пожелаю, – сказал он, мрачно улыбнувшись, – но благодарю вас, ваше преосвященство, за все, что вы сделали… За то, что мои жена и дети в безопасности. – Он крепче обнял Мод за талию.

– Во имя памяти моего брата, я не мог поступить иначе. И потом, даже у архиепископа должна быть где-то глубоко запрятана совесть. – Хьюберт тяжело поднялся на ноги. – Предоставляю тебе самому препроводить супругу в Маллинг. Жан поедет с тобой в качестве моего представителя.

Фульк склонил голову:

– Спасибо, ваше преосвященство!

Хьюберт вел тонкую игру. При свидетелях он не стал объявлять, что предоставляет Фицуорину убежище в своем поместье, но сделать правильные выводы было несложно. Преклонив колено, Фульк поцеловал сапфировый перстень архиепископа. Один из рыцарей подвел Хьюберту его лощеного пегого мула.

Уолтер, сопровождаемый свитой, скрылся за деревьями. Остался только Жан де Рампень. Он крепко стиснул Фульку руку и дружески похлопал по спине, потом пошел здороваться с Ричардом и Филипом.

Фульк снова притянул к себе Мод и потерся своей колючей щекой о ее нежную щечку.

– Я и надеяться не смею! – сказал он. – Изгоняю из головы даже самые слабые проблески надежды, чтобы не обмануться. У нас и так их уже было слишком много. Мне давали столько ложных обещаний, что впору прикрывать ся от них щитом.

Внезапно раздавшийся треск ломающихся веток и топот заставили Фулька выхватить меч, который он только недавно спрятал обратно в ножны. Мод непроизвольно прижалась к руке мужа, но опомнилась и отступила назад, давая ему пространство для маневра.

На поляну яростным галопом ворвался Иво и резко развернул взмыленного жеребца. Из глубокой раны на тыльной стороне ладони кривыми струйками расползалась кровь. Позади ехал Ален, бледный как полотно.

– Беда! – тяжело выдохнул Иво, припав на луку седла. – Уилла схватили!

Если в предчувствии нападения сердце у Фулька тяжело стучало, то сейчас оно замерло. Он подошел к лошади, сгреб поводья в кулак и прорычал:

– Что значит «схватили»?!

У Иво шевельнулся кадык, и в ямке на шее блеснул пот.

– Мы шли по следу, думали – завалим олениху, а вместо этого наткнулись на браконьера, который свежевал добычу.

– И?.. – Голос Фулька напоминал закаленную сталь.

Лицо Иво перекосила гримаса.

– Королевские лесничие устроили на браконьера засаду, а мы как раз на нее и напоролись. Они знали, что мы в лесу незаконно. Во-первых, мы не дули в рог, чтобы сообщить о своем присутствии, а во-вторых, у нас с собой были луки. Нам бы бежать, – Иво охнул, когда Мод задела рану, перевязывая ее полоской льна, оторванной от накидки, – но ты же знаешь Уилла.

Фульку не требовалось особого воображения, чтобы представить себе эту сцену. Уильяму никогда бы не пришло в голову отступать. Каждый раз его должен был оттащить за шиворот кто-то более рассудительный, а Иво с Аленом на эту роль не годились. Ох и разозлился же Фульк! На Уильяма. На людей, которые его схватили. На свою злосчастную судьбу.

– И теперь его повесят как преступника! – срывающимся голосом проговорил Ален.

– Об этом надо было подумать до того, как вы отправились искать приключения! – воскликнул Фульк и повернулся к молча наблюдавшим за ними встревоженным людям. – По коням! – приказал он, коротко рубанув воздух ладонью. – Поедем за ними. Жан, а тебя попрошу о любезности. Отвезешь мою супругу обратно в Маллинг?

Жан закивал, но Мод твердо заявила:

– Нет! Я не вернусь без мужа.

Фульк развернулся к ней, напряженный, словно сжатая пружина:

– Я приеду сразу, как только смогу, клянусь тебе!

Мод грустно рассмеялась:

– Если бы я получала пенни каждый раз, когда ты говорил мне эти слова, то стала бы самой богатой женщиной на свете!

– Мод… – Он протянул к ней руку, сам не зная, собирается ли протестовать или смириться.

Она отступила от мужа на шаг, в глазах ее заблестели слезинки.

– Иди! – сказала Мод. – Иди, вытаскивай Уильяма из ямы, которую он сам себе выкопал! Но помни, что и сам себе при этом тоже роешь яму. Сегодня последний раз, когда я соглашаюсь безропотно ждать тебя. Моему ангельскому терпению пришел конец!

Фульк чувствовал, что члены отряда смотрят на него и ждут, как их командир поступит с женщиной, которая осме лилась так дерзко говорить с мужем.

– Жан! – еле выдавил он из себя.

Рыцарь тронул лошадь пятками.

– Поедемте, миледи? – обратился он к Мод с невозмутимой вежливостью.

Глянув на Фулька недобрым взглядом, та твердо пошла к своей кобыле. Отказавшись от предложения Филипа подсадить ее, Мод с легкостью бывалого воина вскочила в седло, устроилась поудобнее и взяла в руки поводья. Не оглядываясь, развернула лошадь и поскакала прочь.

Несколько мгновений Фульк смотрел жене вслед, тяжело дыша, а затем пошел к своему коню.

– Едем! – отрывисто бросил он. – Мы попусту тратим время, а его у нас и так нет.

Все утро с неослабевающим вниманием Иоанн просидел на заседаниях суда. Его старший брат Ричард Львиное Сердце страстно любил воевать, и занятие сие дочиста опустошило анжуйскую казну. Иоанна же интересовало судопроизводство: как оно работает, как можно обернуть его для получения выгоды и восстановления порядка и как он лично может манипулировать законом и обходить его, чтобы вершить свою волю.

Сегодня утром Иоанн выслушал несколько дел о нарушениях закона, от самых мелких до серьезных. Ущерб, нанесенный чужому имуществу, воровство, убийство, похищение человека – словом, обычный набор злодеяний. Один глупец молил короля о справедливости, и его, вопящего, потащили на встречу с виселицей. Попросил бы у монарха милости, и дело могло бы обернуться иначе. Спасение или осуждение на муки: все сводится только к словам.

Иоанн пригладил бороду украшенным перстнями пальцем и дал знак огласить следующее дело.

– Пойман с поличным в королевском лесу, охотился на оленей, – объявил чиновник.

В зал тем временем ввели избитого, всего в синяках, человека. На руках его звякнули кандалы.

– Имя называть отказывается. – Казенный тон чиновника давал понять, что это не имеет значения: все равно имярек отправится прямиком на виселицу.

Иоанн оглядел преступника, прикидывая, что тому, должно быть, лет тридцать с небольшим. Один глаз распух, так что почти не открывался. Под носом запеклась кровь, соединившись с потеками из рассеченной губы. Пожалуй, сейчас этого злоумышленника не узнала бы и родная мать, но все же Иоанну почудилось в его чертах нечто знакомое. Непокорность во взгляде, прямые, как ножом прочерченные, брови и тяжелые волосы цвета вороного крыла. Все это было Иоанну хорошо знакомо. Ни один простой крестьянин не смог бы так смело выдержать взгляд короля. Ни один крестьянин не мог носить стеганый гамбезон и щеголять столь изящной вышивкой на рукавах и по краю котты. Иоанн порылся в глубинах памяти, и ответ вдруг выскочил наружу, словно вспугнутая дичь. Рот короля медленно растянулся в улыбке.

– Он, может, и не сказал тебе своего имени, а я скажу. Это Уильям Фицуорин, брат Фулька и очень ценный пленник. Передайте людям, которые схватили его, что я выплачу им ту же награду, которую плачу за волчьи шкуры.

– Вы ничего от меня не добьетесь! – огрызнулся Уильям и тут же упал на колени от удара палицей.

Стоящий над ним стражник предупредил:

– Изволь уважать своего короля!

– Я уважаю лишь тех, кто этого заслуживает, – тяжело дыша, проговорил Уильям. На виске у него вспух синяк.

Иоанн резким жестом остановил солдата, готовящегося еще раз огреть пленника.

– Он нужен мне живым, – сказал король и огладил бороду. – Пока. – И, покосившись на Уильяма, добавил: – Все зависит от того, насколько дорого старший брат ценит твою жизнь.

– Фульк никогда не покорится вам!

– Значит, будешь болтаться на виселице за разбой и незаконную охоту в королевских угодьях, – равнодушно произнес Иоанн и махнул стражнику. – Уведите.

Уильям Солсбери, который слушал дела вместе с королем, кашлянул.

– Из беседы с архиепископом и Ранульфом Честером я понял, что вы с Фицуорином собираетесь прийти к честному соглашению, – тихо сказал он. – Мне казалось, вы хотели вернуть ему земли в обмен на его воинский опыт.

Иоанн поглядел на сводного брата:

– Я никогда не говорил, что собираюсь это сделать. Упоминал лишь, что есть такая возможность. – Он принялся разглядывать свои ногти. – И сегодня я вряд ли ею воспользуюсь, поскольку у меня появилось более действенное средство подчинить себе Фицуорина. Теперь у меня есть заложник.

Солсбери нахмурился и поежился.

– Но люди не заметят этих тонкостей, – возразил он. – Они будут считать, что вы взяли назад свое королевское слово.

– В том-то и разница между справедливостью и милостью, – пожал плечами Иоанн. – Люди не должны переходить границы и понимать, еще до того, как откроют рот, чего они на самом деле просят.

Солсбери жестом велел оруженосцу принести вина.

– Почему бы не отдать Фицуорину Уиттингтон, как он просит? Речь же идет не о землях размером с графство. Это ведь очень надежный человек: если уж он принесет клятву верности, то ни за что ее не нарушит.

Иоанн молчал и только водил пальцем по гладкому, неограненному сапфиру в одном из своих перстней.

– Это все из-за той шахматной партии, которую вы играли в юности? Вы до сих пор его не простили?

– Почему я должен его прощать? Этот наглец так и не извинился, – сказал Иоанн и, увидев выражение лица Солсбери, раздраженно махнул рукой. – Господи, да, конечно же, дело не только в той давней партии! А во всем, что произошло с тех пор.

– Но рано или поздно этому надо положить конец. Иоанн, отдайте ему Уиттингтон.

– Чтобы сделать тебе приятное?

– Пусть даже так, хотя этим вы окажете услугу не только мне, но и себе.

Король насупился. Он чувствовал под ложечкой спазмы, которые не имели никакого отношения к пищеварению. Это чувство нередко преследовало Иоанна в юности, когда он видел, как люди встречают его брата Ричарда. Львиное Сердце – этим все сказано: храбрость Ричарда; его суровая красота и золотые волосы; его обаяние, которое могло осветить собой комнату и вселить во всех присутствующих желание почитать его как героя. У Фулька Фицуорина не было такого золотого ореола, его магнетизм был более приглушенным, напоминая, скорее, блеск стали, но все же, безусловно, имелся и притягивал окружающих. Иоанн ненавидел Фулька Фицуорина, но мало кто разделял с ним это чувство. Почему-то вместо этого люди ненавидели самого Иоанна: дали ему прозвище Мягкий Меч, за то что упустил Нормандию, а еще раньше, в отрочестве, язвительно именовали Безземельным, поскольку младший сын Генриха не получил в наследство французских земель. Иоанн издавал законы, выслушивал гражданские дела, усилил королевскую власть, но все это ровным счетом ничего не значило для баронов, которым требовался величественный полководец на боевом коне.

Фульк Фицуорин был овеян славой турнирных побед, и уж если брался за какое дело, то все проходило безупречно. И это больше всего уязвляло Иоанна. У короля все кипело внутри, потому что Солсбери был прав: он сам себе окажет услугу, если сможет пересилить уязвленную гордость и заключить с Фицуорином мир.

– Ваше величество? – Солсбери подался вперед, чтобы посмотреть на него. Серьезное, встревоженное лицо, так похожее на лицо их покойного отца.

– Дело Фицуорина не подлежит обсуждению, – коротко бросил Иоанн. – Читайте следующую жалобу.

– Но…

– Ни слова больше, Уильям! Я тебя предупредил, – злобно глянул на него Иоанн.

Солсбери умолк, но по тому, как сводный брат стиснул челюсти, Иоанн понял, что тот крайне недоволен. Он любил Уилла, был готов сделать для него очень много, но решительное стремление Солсбери защищать Фицуорина вывело Иоанна из себя.

– В конце концов, я – король, – подчеркнуто и чуть капризно произнес он.

Представление следующего узника не до конца заглушило едва слышный ответ Солсбери:

– А король должен отвечать за свои поступки.

Иоанн предпочел проигнорировать это замечание.

Грубая суконная одежда угольщика натирала Фульку кожу, а от засаленного колпака он, должно быть, уже набрался вшей. Лицо и ладони были перепачканы угольной пылью, в руках он держал железные вилы – оружие, замаскированное под рабочий инструмент, необходимый в угольном деле. Настоящий угольщик был счастлив обменять свое одеяние на тонкую льняную рубашку и шерстяную котту, обшитую синей тесьмой, да еще и получить шиллинг за право позаимствовать у него на время осла и тележку с углем.

Фульк щелкнул языком и поехал на тележке к охотничьему домику. Перед ним собирались люди, ибо сегодня предстояла забава. Борзые, ищейки и аланы крутились по двору – кто на поводках у псарей, кто самостоятельно – и азартно принюхивались. Яркие богатые одежды всадников говорили об их благородном происхождении. Позаимствованный костюм Фулька был когда-то зеленым, как листва, но время и угольная пыль придали ему неопределенный грязный оттенок.

Среди собравшихся Фульк видел и Иоанна. Тот был в одежде двух цветов – сапфирово-синем и королевском пурпуре – и восседал на горячем пегом коне. Иоанн, улыбаясь, подъехал к Уильяму Солсбери и что-то сказал ему. Тот покачал головой, порылся в кошеле и что-то передал брату.

«Опять Солсбери играет и проигрывает, – подумал Фульк, щурясь, чтобы лучше разглядеть происходящее. – Правда, Уильям всегда позволял Иоанну жульничать».

Король дал сигнал старшему егерю. Тот, одетый в цвета леса – коричневый и зеленый, с большим луком и колчаном за спиной, снял с плеча изящный рог и протрубил начало охоты. Собаки зашлись в радостном лае, и придворные пришпорили коней. Фульк отогнал тележку к краю дороги и, опершись на вилы, наблюдал за королем и его свитой.

К счастью, ослик оказался таким старым и спокойным, что его можно было принять за мертвого. Он едва обратил внимание на собак, которые суматошно пробегали мимо. Один жесткошерстный терьер, учуяв любопытный запах, обследовал шоссы Фулька и поднял заднюю ногу. Фульк с трудом сдержал желание пнуть мелкого пакостника, чтобы тот отлетел подальше, и усилием воли сохранил на перепачканном углем лице терпеливое выражение.

Мимо поскакали дворяне. Скинув колпак, Фульк встал на колени и, чтобы спрятать лицо, направил взгляд в землю.

– Храни тебя Бог, милорд король! – крикнул он и подумал, что, кроме Бога, никто больше королю и впрямь не поможет.

Иоанна позабавил и умилил этот выкрик.

– И тебя тоже храни Бог! – ответил он и потянулся к плащу.

Что-то сверкнуло в воздухе, и послышался глухой стук. Серый конь поскакал дальше. Фульк уставился на круглую фибулу, приземлившуюся на мягкую почву возле его коленей. Фибула была серебряная, с выгравированными по краю именами волхвов, пришедших, чтобы поклониться младенцу Иисусу. Наверняка она предназначалась для защиты от падучей. Фульк знал, что у Иоанна к плащу всегда приколото несколько лишних фибул, специально для таких случаев. И вот надо же, одну он подарил простому угольщику. При всех недостатках Иоанна никто не мог бы обвинить его в скупости даже по отношению к низшим сословиям королевства.

Уильям Солсбери задержался, поправляя стремя, и когда Фульк встал, сжимая брошь в руке, их взгляды встретились, и в глазах у графа забрезжил огонек узнавания. Уильям предостерегающе покачал головой.

– Глупец, что вы здесь делаете? – шепотом изумился он. – Вы что, не понимаете, как это опасно?

– Разве вы ради своего брата не сделали бы то же самое?

Солсбери глянул вслед охотничьему отряду:

– Не уверен.

– Где Уилл? Как его охраняют?

– Неужели вы рассчитываете, что я вам это скажу?

– Все равно узнаю, – пожал плечами Фульк.

Солсбери поморщился и посмотрел на дорогу, в сторону удаляющихся всадников, словно одной силой мысли хотел перенестись к ним. И сдался:

– Уилла держат в одном из складов во дворе замка, рядом с кухней. Больше ничем помочь не могу.

Дернув поводья, он пришпорил жеребца и поскакал догонять остальных.

Фульк приколол фибулу к рваной котте, на которой драгоценность смотрелась неуместной роскошью.

– Слышал? – спросил он.

Гора угля чуть шевельнулась, словно снизу работал крот.

– Слышал, – раздался приглушенный голос Филипа. – А что это был за шум?

– Король отправляется на охоту. – Фульк перешел к переду повозки и щелкнул языком, обращаясь к несговорчивому ослику. – Лучшего момента не будет.

Фульк привел свою повозку с углем во двор и под скучающими взглядами двух стражников потащился дальше, к зданию кухни. Древесным углем топили камины в комнатах, но он находил применение и в кухнях, где для приготовления соусов и разных изысканных блюд требовался ровный огонь в печи.

Слуги готовили еду к возвращению хозяев. Охотники взяли с собой огромное количество провизии, но всем известно, как разыгрывается аппетит после целого дня пребывания на свежем воздухе. Стражники сели наблюдать за дорогой и, чтобы скоротать время, затеяли какую-то бессмысленную игру в кости. Служанка вынесла им кувшин сидра и хлеб с сыром на деревянном блюде. Одна из кухарок сунула Фульку горячий сдобный пирожок и налила в рог эля.

– А где Осберт? – спросила она и скрестила руки на груди, готовая сесть рядом и посплетничать.

– Какие-то дела у него, – угрюмо ответил Фульк. – Вот я и предложил Осберту съездить вместо него. – Он откусил большой кусок пирожка.

– А тебя как зовут?

– Уорин, – сказал он с набитым ртом и сменил тему: – Я тут сейчас короля видел, он на охоту поехал. Фибулу мне подарил.

Показывая кухарке украшение, Фульк быстро глянул на приземистый, крытый соломой сарай возле кухонь. У двери на скамейке дремал стражник, опершись на копье.

– У вас тут что-то важное охраняют, что ли? Королевские сокровища? – Он ухмыльнулся, давая понять, что шутит, доел пирожок и вытер жирные руки о котту.

Кухарка покачала головой:

– Да нет, всего-навсего браконьера какого-то. Лесничие его вчера утром поймали, к югу отсюда.

– Значит, вешать будут? Боятся, как бы не сбежал?

– Говорят, он важная птица, – пожала плечами женщина.

– Вот как? – Фульк отхлебнул эля.

– Вроде как опасный разбойник, но, по мне, на опасного не похож: уж так его лесничие отделали – смотреть жалко.

Тут кто-то окликнул ее из кухни, и она вернулась внутрь. Фульк тихонько выругался: одновременно с облегчением, что болтушка ушла, он испытал тревогу за Уильяма. Ведь если брат и впрямь сильно избит, это осложнит их побег. Фульк глянул мимо двери, за которой скрылась кухарка, вдоль грязной тропинки, что вела мимо свиного загона и навозной кучи к черному ходу, закрытому плетеными воротами.

У главных ворот часовые все так же сидели лицом к входу и были полностью поглощены игрой. Фульк слышал их добродушный смех и молил Бога, чтобы не пришлось никого убивать.

– Можете вылезать, – сказал он, повернувшись к тележке, – но пригнитесь. У темницы сидит стражник, и еще двое у ворот. Этим повезло, что они нас не видят.

Куча угля снова зашевелилась, и стал виден слой попон. Под ними скрывалось полдюжины вооруженных до зубов людей Фулька.

Он быстро изложил свой план скорчившимся в повозке воинам:

– Там, если идти мимо навозной ямы и свиного загона, будет черный ход. Через него будем отходить. – Отдав распоряжения, он направился к дремлющему часовому и непринужденно сказал: – Я слышал, приятель, у тебя тут пленник.

– А тебе какое дело?

Солдат поднял голову, и черная пыльная рука Фулька опустилась ему на нос и рот, перекрывая воздух. Последовала короткая борьба. Подоспел Филип, схватил ключи с пояса часового и отпер дверь темницы. Когда Фульк втащил караульного внутрь, Филип сдернул у него с головы шлем, натянул на себя, сел на трехногий табурет и, опираясь о копье, притворился, что дремлет. Если кто-нибудь из охранников подойдет поближе, обман раскроется, но издали все выглядело как обычно.

Фульк ногой закрыл дверь и снял нож с пояса упирающегося солдата.

– Если будешь сопротивляться, я тебя убью, – пригрозил он, приставив нож к его шее. – Представляешь, как огорчатся твои жена и дети? А ведь умирать тебе совсем нет необходимости.

Часовой продолжал бороться, но уже с меньшим упорством. Фульк провел ему по горлу клинком.

– Последнее предупреждение, – сказал он.

Дверь снова открылась, и внутрь скользнул Ален. Быстро и молча расстегнул часовому ремень и связал ему руки. Кляп сделали из плотно скрученной обмотки.

Уильям, сидевший на лавке и в изумлении таращившийся на них широко раскрытыми, насколько позволяли синяки, глазами, встал и протянул братьям закованные в кандалы руки.

– Освободите меня от этой гадости! – охрипшим голосом попросил он.

Ален сел сторожить дверь, а Фульк подобрал с пола ключи, выпавшие при потасовке, и открыл ручные кандалы. Потом сковал ими лодыжки часовому.

– Я знал, что ты придешь! – воскликнул Уильям. – Как же иначе!

– Потом поговорим, – отрезал Фульк. – Ехать можешь?

При виде избитого и покрытого синяками брата он весь вскипел от гнева на тех, кто такое сотворил.

– Придется, – кивнул Уильям. – Куда ж я денусь! – Он жутковато ухмыльнулся, так что раненая губа треснула, и из нее начала сочиться кровь. – Представляешь себе лицо Иоанна, когда он узнает, что вы меня вытащили из его когтей? Вот потеха будет!

– Потеха? – изумился Фульк. – То есть для тебя это просто очередное приключение, лишний повод досадить Иоанну? – Он строго посмотрел на Уильяма.

– Но… – смутившись, начал тот.

– Господи, Уилл! Ты рассуждаешь как ребенок, а не как взрослый человек. Пора уже стать серьезнее.

– Оставь при себе свои нотации! – огрызнулся Уильям.

– Чтобы ты и дальше вел себя по-прежнему? Один Бог ведает, что ты выкинешь в следующий раз. Говоришь, ты знал, что я приду? Надо было оставить тебя тут посидеть подольше!

– Ну так давай, еще не поздно! – Уильям сделал движение, словно бы что-то энергично отшвырнув от себя. Показалась полоска натертой кандалами кожи на запястье. – Оставь меня в покое. Пусть Иоанн меня повесит, тогда тебе больше не придется обо мне беспокоиться!

– Прекратите! – взмолился Ален. – Нашли время ссориться! Нам нельзя медлить.

Фульк усилием воли подавил гнев и досаду. Он смотрел на Уильяма, на его упрямо вспыхнувшие глаза, на раскрасневшиеся скулы.

– Иди сюда! – Фульк положил руки брату на плечи и заключил его в крепкие объятия.

Уильям поначалу замялся, но потом тоже стиснул закопченную котту Фулька с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Из горла его вырвались сдавленные рыдания.

– Ну хватит, – помолчав, сказал Фульк тоже неровным от волнения голосом. – Впереди долгая дорога домой.

Тревогу подняли только спустя добрый час. Сперва стражники у ворот ничего не заподозрили, увидев рядом с сараем пустой табурет. Рядом была кухня, и они решили, что их товарищ отлучился ненадолго, чтобы подкрепиться и выпить, или, может, пошел облегчиться. Когда все-таки удосужились проверить, было уже поздно: птичка давно упорхнула.

Иоанн вернулся с охоты в приподнятом настроении. После отчаянной погони они завалили знатного оленя. Правда, две борзые оказались убиты, но не самые лучшие, так что их легко можно было заменить. Остальные собаки получили в награду сердце, печень и внутренности оленя, только что вырезанные из туши, окровавленные и еще дымящиеся. Добычу несли четыре человека, привязав копыта оленя к ясеневому древку копья. Роскошные рога при каж дом шаге охотников стукались о землю. Иоанн вытряхивал кусочки сломанных веточек из гривы своего жеребца и оживленно обсуждал подробности с Солсбери. Так они и въехали во двор.

– Лучшая охота за последнее время! – сказал король. – Я уж думал, олень сбежит от нас в тот лесок.

Солсбери что-то озабоченно пробормотал в ответ, быстро оглядел территорию и потер шею.

К Иоанну подскочил конюх, чтобы забрать лошадь. Король энергично спрыгнул с седла. Рядом спешился Солсбери и передал поводья оруженосцу. Иоанн чуть ли не с нежностью смотрел на брата. В колодце охлаждался кувшин вина, до ужина их займет игра в кости. А после трапезы его ожидает заманчивая перспектива поохотиться на более сладкую дичь: среди женщин, которые приехали вместе с двором в охотничий домик, немало красавиц.

И только войдя в большой зал, король почувствовал неладное. Два рыцаря с самым несчастным видом переминались у порога. Сержант стоял на коленях, склонив голову слишком низко для простого выражения почтительности. Иоанн сразу распознал во всем облике солдата униженный страх, и благодушие его стало быстро улетучиваться.

– Жак, ты хочешь мне что-то сказать? – спросил он у старшего рыцаря, служившего ему уже несколько лет.

Тот неловко переступил с ноги на ногу, его взгляд метался от Иоанна к Солсбери и обратно и наконец остановился на тростниковом полу.

– Сир, Уильям Фицуорин сбежал!

– Что?! – изумленно уставился на него Иоанн.

Запинаясь, рыцарь рассказал ему, что произошло, то и дело прося сержанта подтвердить его слова.

– Угольщик? – Лицо Иоанна побелело. Перед его мысленным взором предстал одетый в лохмотья человек у обочины. Иоанн словно наяву услышал оклик и увидел, как он бросает негодяю серебряную фибулу.

– Ну да, мы подумали, что от него никакой беды не будет. Кто же обыскивает угольщика, тем более когда его приезда ждут?

– Выродок подзаборный! – прошептал Иоанн. – Вонючее отродье, паршивый ублюдок!

Оттолкнув Жака в сторону и пнув сержанта под ребра, так что стоящий на коленях человек потерял равновесие и упал, Иоанн стремительно кинулся прочь из зала. От ярости перед глазами плясали мушки. Грудь поднималась и опадала так быстро, что ему скоро стало трудно дышать, и король пошатнулся. Шах и мат. Ему поставили шах и мат. Очередной раз унизили его королевское достоинство.

Солсбери схватил Иоанна за руку, усадил на скамью и щелчком пальцев приказал слугам принести вина.

– Теперь вы видите, почему Фульк Фицуорин нужен нам в качестве союзника, а не противника! – с жаром сказал он. – Только подумайте, какой ущерб он мог бы нанести французам. И в Нормандии Фицуорин не будет защищать собственные земли, которых у него там попросту нет. Он не хуже, а гораздо лучше любых наемников.

Иоанн прикрыл глаза и сглотнул слюну. Солсбери насильно сунул ему в руки кубок. Король поднес к губам прохладный позолоченный обод серебряного бокала и отхлебнул бургундского, густого и ароматного. Иногда ему представлялось, что он пьет собственную кровь.

– Ваше величество? – обеспокоенно склонился над ним Солсбери.

Король открыл глаза.

– Хорошо, – кивнул он и осушил бокал до самого дна, на котором обнаружился осадок. – Пусть Фицуорин будет прощен за все преступления против меня и пусть ему будут возвращены его земли. Но имей в виду, Уилл: я делаю это из любви к тебе, а не из любви к Фицуорину.

Когда Иоанн увидел, что на лице Солсбери промелькнул восторг, то испытал желание хорошенько пнуть брата. Слова были сказаны, но ему непреодолимо хотелось взять их назад, ибо это было признанием поражения. Даже осознание того, что Фицуорину придется преклонить перед ним колено и сдаться, казалось слабым утешением. Заметив, что радость Солсбери вот-вот выльется в слова, король поднял руку:

– Ни слова больше! Ты и так принудил меня выпить из кубка, который я бы охотно отверг. Не заставляй меня отказываться от своего решения.

У Солсбери вытянулось лицо, но радостная искорка в глазах все же оставалась.

– Но вы же подпишете охранную грамоту, если я велю писцам составить ее?

Иоанн поднялся на ноги:

– В чем дело, Уилл, разве ты мне не доверяешь?

– Разумеется, доверяю.

– Ты либо дурак, либо лжешь.

Лицо Солсбери омрачилось, и Иоанн мгновенно почувствовал себя виноватым, однако это лишь спровоцировало новый приступ гнева.

– Ах, да делай что хочешь, тупой болван! – в сердцах бросил он. – Пиши, что тебе надо, а я поставлю свою подпись.

И, забрав у оруженосца кувшин, король побрел в сторону своих покоев.

Солсбери молча смотрел ему вслед, прикусив губу. Он даже сделал было несколько шагов, но остановил себя. Помедлил и, повернувшись, пошел отдавать приказание писцам и искать надежных свидетелей.