Глава 27

На рассвете, с первыми лучами летнего солнца, Фульк выехал из Бэббинвудского леса и во главе отряда, состоявшего из нормандцев и валлийцев, въехал в Уиттингтон.

Из серых сумерек вырастали беленые глинобитные домишки. От недавно пробудившихся очагов поднимались дымки. Где-то предостерегающе затявкала собака, и к ней тут же присоединились все деревенские псы. Из домов выглядывал местный люд, тотчас захлопывал двери и вставал на колени молиться. Не обращая внимания на жителей, армия Фулька ехала в сторону выкрашенной деревянной башни замка.

Одни ворота были широко открыты, чтобы впустить утреннюю партию дров. Стражник, которому полагалось ходить по крепостной стене, стоял, опершись на копье, и болтал с возницей. Он успел крикнуть всего один раз, после чего три уэльских стрелы сбили его со стены, и тело рухнуло поперек открытого входа. Возница тут же исчез. Фульк и Уильям бросились вперед, чтобы захватить ворота.

Битва за Уиттингтон длилась недолго. Пойманные врасплох, солдаты гарнизона быстро сдались. Нападавшие связали пленных, а затем бросили их, притихших и мрачных, в угол внутреннего двора. Фульк приказал своим солдатам закрыть ворота и занять позиции на стене. Уильям взял с собой нескольких человек, обыскал зал и склады – убедиться, что там не прячутся в засаде солдаты Фицмориса.

Фульк ликовал, что все оказалось так просто. Он ожидал жестоких боев за замок и понимал, что столь легко одержал победу, поскольку Верен Фицморис был никудышным командиром. Он выставил на стене всего лишь одного часового, да и то бестолкового.

Со стороны зала послышались звуки борьбы, и затем появился Уильям, таща за грязный плащ какую-то женщину. По крайней мере, Фульку сперва показалось, что это женщина. Но тут Уильям сорвал накидку, и он увидел коротко стриженные волосы и испуганное лицо: Верен Фицморис собственной персоной.

– Эта сладкая бабенка притаилась в женских комнатах, – с волчьей ухмылкой пояснил Уильям. – К счастью для красотки, мне что-то расхотелось ее насиловать.

Фульк скривил губы, с большим трудом сдерживая смех, и подъехал к пленнику.

Верен Фицморис покраснел от досады и гнева:

– Ты за это заплатишь!

– Рано или поздно все мы получаем то, чего заслуживаем, – сказал Фульк. – Найди ты часового порасторопнее и не прояви такую беспечность – не стоял бы сейчас передо мной в женском платье… Или все-таки стоял бы? – поддразнил он старого врага.

Глядя на Верена, можно было подумать, что он вот-вот захнычет.

– Ну погоди, вернется Гвен, он с тобой расквитается!

Фульк насмешливо поднял бровь:

– Если ты только и можешь, что грозить от имени другого, то тогда тебе и впрямь больше подходит бабья одежда. Выведи его из замка вместе с гарнизоном, – кивнул он Уильяму. – И верни накидку, чтобы выглядел благопристойно.

– Охотно, – ухмыльнулся Уильям.

Рыдающего Верена Фицмориса препроводили к деревянным дверям башни и вытолкали наружу в наряде, с помощью которого он пытался скрыть свое подлинное имя. С гарнизоном обошлись более достойно. Всем слугам, которые пожелали уйти, было разрешено беспрепятственно покинуть замок.

Наступила тишина. Фульк неторопливо спешился. Ему хотелось громко выкрикнуть: «Фицуорин!» – и услышать, как отзвук их имени вернет жизнь старинным бревенчатым сте нам. Он представил себе, как этот крик воскрешает бывших обитателей замка, его предков. Живо вообразил, что они выйдут приветствовать его и впереди будет идти отец.

Уильям, уже посерьезневший, встал на колени и поцеловал влажную землю двора. Фульк вручил брату копье, украшенное красно-белым знаменем Фицуоринов.

– Иди и водрузи его на стене! – приказал он. – Пусть все знают, что Уиттингтон снова принадлежит нам.

Тем же утром Фульк привез Мод в Уиттингтон. Она ждала его в Бэббинвудском лесу под охраной шестерых рыцарей. Им было приказано немедленно увезти ее, если взятие Уиттингтона закончится провалом. Но их затея увенчалась успехом, и когда Фульк поцеловал жену, посадил ее на кобылу и повез домой, сердце его переполняли радость и неистовая гордость.

Они выехали из леса, и Мод впервые увидела башни замка, который стал поводом столь ожесточенной вражды, ведущей начало еще со времен деда Фулька. Бог даст, их первенец родится здесь, в Уиттингтоне.

Замок стоял на небольшом возвышении и был обращен к перекрестку. Отсюда шли четыре дороги: на запад – в Освестри, на север – в Черк и Рексем, на восток – в Уитчерч и на юг – в Шрусбери. На расстоянии не более трех миль со всех сторон, кроме южной, его земли полукругом огибала граница Уэльса. Беленые деревянные стены окружал палисад из заостренных кольев, а вокруг шел ров. Ворота стояли гостеприимно открытыми, но их серьезно охраняли, на стенах также несли дозор бдительные стражи. Внутри находились многочисленные глинобитные склады, служебные постройки и большой деревянный сарай, крытый дубовой дранкой.

Муж натянул поводья и посмотрел на Мод.

– Уиттингтон не такой большой, как Ланкастер, и не такой величественный, как архиепископский дворец в Кентербери. – Фульк вроде бы оправдывался, однако в голосе его звучала затаенная гордость. – Но зато он мой, и однажды Уиттингтон станет самым красивым замком во всей Валлийской марке.

Мод оторвала взгляд от замка.

– Если бы я мечтала о дворцах и просторных замках, то согласилась бы стать любовницей Иоанна, – ответила она. – Уиттингтон и мой тоже, и для меня он уже самый красивый замок на свете. Мне не нужен никакой другой.

Фульк растроганно кашлянул и, не в силах продолжать говорить, только перегнулся к жене и сжал ее руку.

Долгий день перешел в долгую ночь праздника. Однако, несмотря на радость победы, сильно никто не напивался. Нельзя было позволить себе утратить бдительность. Сегодняшнее утро ясно продемонстрировало, что может случиться, если хотя бы на минуту ослабить внимание.

Ночью, в спальне над залом, постелив на пол два их плаща и укрывшись одеялом, Фульк заключил жену в объятия и сказал, прижимаясь губами к ее шее:

– Завтра начинаем строить. Прикажу деревенскому плотнику сделать нам кровать.

Он говорил совсем тихо. Уиттингтон был полон его людьми, в той же комнате ночевали и другие.

– Вполне можно было обойтись и той, что стояла здесь, – заметила Мод. – Зачем было вытаскивать ее и сжигать? Прекрасный мореный дуб.

– Дуб-то, может, и прекрасный, – поморщился Фульк, – но супружеское ложе священно. Не желаю лежать с тобой там, где Фицроджеры тискали своих жен и девок. – Он поднес ладонь к ее груди. – Я хочу, чтобы ты обустроила Уиттингтон по своему усмотрению, начав все с чистого листа.

– Мраморный стол на помосте, серебряные чаши и скатерти из дамасского шелка. Что-нибудь в этом роде, да? – мечтательно протянула Мод.

– А я-то всегда считал тебя женщиной с хорошим вкусом! – Она ущипнула мужа, и он шутливо бросился на нее: – Ну погоди, сейчас я тебе отомщу!

Их губы встретились, сначала мягко, нежно, но постепенно желание все разгоралось. Помня об остальных спящих, они занялись любовью в молчании – страстно, яростно, безудержно. А когда наконец оторвались друг от друга и, крепко сжав руки, поплыли в сон, Фульк задумался о том, какой разной может быть тишина. Сколько всего может она вместить: от глухой пустоты, которая ждет, чтобы ее наполнили шумом, до жгучего наслаждения, что лишь усиливается до ослепительного накала от самой необходимости сохранять беззвучность.

А Мод, прикрыв глаза, представляла себе, каким станет Уиттингтон в будущем. Горделивый замок, истинное родовое гнездо благородного семейства Фицуорин, где будет все, что нужно, вплоть до стола из слоистого пербекского мрамора. Тихо улыбаясь, она прижалась к Фульку.

Гвин Фицморис в ярости смотрел на старшего брата, не веря своим ушам.

– Да вошь и та лучше тебя умеет защищаться! – орал он. – Как ты мог такое допустить?!

– Люди Фицуорина напали на нас внезапно, и мы даже не успели понять, что происходит, – пролепетал несчастный Верен и бросил укоризненный взгляд на Гвина. – Да еще половина гарнизона ушла с тобой, щеголять кольчугами перед шлюхами в Шрусбери.

Гвин побагровел. В замечании брата была доля истины, но он не собирался этого признавать.

– Мы отправились на встречу с шерифом!

– Это не намного лучше.

Гвин схватил Верена за ворот чужой котты.

– Уж кто бы говорил! – рявкнул он. – Господи Боже, да от тебя только всего и требовалось, что держать ворота закрытыми и выставить на стене бдительного часового. Прав был отец, когда говорил, что ты даже попойку в пивной и то устроить не сумеешь! Он наверняка сейчас переворачивается в гробу, куда его загнал Фицуорин!

Гвин оттолкнул от себя Верена с такой силой, что тот врезался в стену.

– Тебе надо было самому оставаться на месте! – прокряхтел старший брат, пытаясь подняться на ноги.

– С какой стати? Не я же наследник.

– Не ты, но ты знаешь, что надо делать! Не надо было забирать с собой лучших воинов!

Гвин злобно молчал. Он и впрямь забрал их, рассчитывая отправиться с Генри Фернелом вдоль северных границ Валлийской марки в поисках Фулька Фицуорина. Но вышло так, что Фицуорин зашел ему со спины и нанес удар в самое слабое место. Теперь Фульк захватил Уиттингтон, и, если верить донесениям, у него достаточно валлийских наемников, чтобы удержать замок. При всей ненависти, которую Гвин питал к Фицуорину, он не мог не признать, что этот выродок отменно владеет боевым искусством.

– Если я в чем и виноват, – тихо сказал он, – так это в том, что переоценил твои способности.

– И что ты теперь собираешься делать?

Гвин почувствовал во взгляде Верена тревогу. Еще бы, хоть тот и был старшим братом, законным наследником земель, но, скорее, напоминал телка на веревочке: никакого понятия о том, как управлять замком и командовать воинами.

Гвину захотелось пожать плечами и уйти – пусть братец сам выкручивается. Но он не мог так поступить: мешала гордость, да и во имя памяти отца следовало отомстить Фицуорину.

– Я останусь здесь и буду бороться, – сказал он. – А ты, – он наставил палец на Верена, – немедленно отправишься к Иоанну с известием о беззаконии, творимом Фульком Фицуорином. Теперь, когда у нас нет земли, это ты должен получить фьеф, с которого мы будем жить, пока не вернем Уиттингтон. – Он помолчал, разглядывая Верена, и тот нервно сглотнул. – И да помилует тебя Бог, если ты вернешься с пустыми руками, ибо я тебя миловать не стану.